Читать книгу Дневник юной леди - Ирина Молчанова - Страница 2

Мой брат совсем на меня не похож. Не потому что он мальчик, а я вроде как девочка, и дело даже не в его русом цвете волос, ясных голубых глазах и подтянутой фигуре – он просто другой. Ничего общего со мной, кроме фамилии. И то, его она как раз никогда не беспокоила. Рома Пупенок. Некоторые его подружки находили это клёвым. Уверена, будь у него фамилия хоть Козленок, никому бы дела до этого не было. Нравится он людям, очень нравится. Вот поэтому я сижу сейчас в одиночестве и смотрю в окно. Электричка мчится в Зеленогорск, а скуку мою скрашивают бутылка лимонада и проносящиеся за окном столбы. А брату моему хорошо! Он где-то в начале вагона в карты играет! Как поросенок везде лужу найдет, так мой брат – себе друзей. Я думала, он будет развлекать меня всю дорогу до лагеря, но не успели мы войти в вагон, как он высмотрел себе теплое местечко в компании девчонок и парней, а в ответ на мой укоризненный взгляд лишь беспечно улыбнулся: «Таня, ты ведь плохо играешь в карты, иди книжку почитай». Я зла, на меня все эти его милые ужимочки не действуют – бесстыжий он, так и надо записать в мой дневничок, пусть правнуки знают! Бросил сестру! Видели бы мама и папа, сказали бы ему, сыночку своему – гордости, пару ласковых.

И чего они там все гогочут? Тоже мне, юмориста выискали! Девчонки заливаются, как собачки, которым на каждую лапу по тумбочке поставили.

Да позови они меня все хором, не пошла бы! Терпеть таких шумных людей не могу. Идти, чтоб слушать их визгливый смех? Так я и отсюда его прекрасно слышу! Не понимаю, неужели нужно вот так хихикать, чтобы нравиться парням? Если бы в какой-нибудь приличной книжке положительная героиня так смеялась, я бы без раздумий встала сейчас в проходе и стала заливаться, пока мой суженый-ряженый не услышал бы и не прибежал. Но ни в одной приличной книге никто так не визжит. Поют чарующими голосами, играют на дудочке, шепчут с придыханием, краснеют, в отчаянье заламывают руки, стыдливо опускают глаза, невинно хлопают ресницами, смеются, будто звенит колокольчик, иногда – как ручеек журчит, и никак иначе! Если бы можно было как-то по-другому, я бы узнала об этом первой! Через мои руки проходят тонны всякой литературы. Понятное дело, развлекательной. Любовь, приключения, ужастики и даже детективы! Я много знаю – я умная. Папа говорит, что я всего лишь начитанная. Ничего себе «всего лишь», да некоторые не знают, какой стороной книгу надо держать! А я вот знаю, и не только это, поэтому меня можно смело назвать умной. И заливаться как болонка с отдавленной лапой я не стану. Умным, в конце концов, всегда везет. Просто нужно дождаться! Умным везет неожиданно, и уж везет, так везет, это примерно как клад найти. Огромный сундук! Я получу этот сундук сразу и весь, а кто-то всю жизнь будет по зернышку клевать.

И все-таки я частенько себя обманываю. Иногда мне хочется быть как все! Вот сейчас, например. Поиграть в карты с этими визгливыми девчонками, поболтать с парнями... Просто так, ни о чем. Ведь бывает разговор ради разговора! У кого-то, может, и бывает, только у меня все по делу. Да и не умею я налимом вплывать в любую тусу, у меня это происходит медленно, слегка по-черепашьи. Просто не представляю, как подойти и сказать: «Привет, я Таня, можно к вам?» Я почему-то никогда так не делаю. Брат говорит «трусиха»! Разве это от трусости? Я подумаю-подумаю, взвешу как следует, и каждый раз понимаю – не очень-то и хотелось! Ведь когда хочется по-настоящему, тогда все нипочем. Иногда, конечно, возникают сомнения: «А может, это неправильно, может, такими темпами я до старости парня не найду и буду вот так сидеть, столбы считать, пока кто-то хихикает да в карты режется». Получается, думаю я, и так, и сяк, сперва одна мысль мне кажется самой правильной, самой правдивой, а потом вдруг что-то в мозг торкнет, и начинает казаться, что на самом деле все наоборот. Лучше вообще не думать! Как есть, так есть. На этом я обычно и успокаиваюсь, не умею долго себя казнить. Потому что люблю! Люблю за двоих, за себя и за будущего принца. Он еще не знает, но уже живет в долг. Я ему, конечно, не сразу об этом расскажу, а постепенно, когда привыкнет ко мне, жить без меня не сможет. Все он тогда будет делать вдвойне. Пожелание спокойной ночи: не просто брякнет по телефону – «Споки ноки», а сначала скажет, потом эсэмэску отправит; не просто «ну люблю», а «люблю-люблю»; не чмок в щечку, а по серьезному и дважды; не одну шоколадку, а две, не просто колечко, а в коробочке с бантиком, не одну вялую розочку, а две шикарных, на длинном стебле: нет, две не нужно, две не к добру. А если он будет бедным и не сможет часто покупать колечки, тогда он должен будет стихи писать или цитаты из умных книжек выискивать, а потом звонить мне неожиданно и их зачитывать. Глаза мои сравнивать с небом или с бирюзой... а еще лучше, если он придумает что-нибудь особенное, такое, о чем ни в одной книжке не написано. Тогда он вроде как докажет, что любит меня сильно. А если он...

– Таня, ты меня слышишь? Ау, очнись!

Брат, будь он неладен! Я сердито спихнула его ладонь со своего плеча. Ненавижу, когда так беспардонно обрывают мои мечты! Такое чувство, словно ко мне в душ кто-то ворвался, а я без всего прячусь за мочалкой.

Рома улыбнулся.

– Выходим, кулема!

Ему не понять, что такое уйти в себя, он-то вечно тут, на поверхности, приятелей себе ищет! Его дружеское «кулема» звучит оскорбительно, надо как-нибудь ему об этом сказать. Нечего меня стыдить перед посторонними. Его новым подружкам смешно, прячут улыбки. Одна беленькая, другая черненькая. Похожи друг на друга, пупки с пирсингом, кареглазые, даже шорты у них одинаковые, в полосочку, а топики с нарисованными губами. Так себе, ничего хорошего. Что в таких девчонках находит мой брат? Черненькая уже смотрит на него как на своего парня, наглый такой взгляд, взгляд собственницы. Я пока смотрю так только на лишний кусок папиного торта.

Рома кивнул мне.

– Танька, а это девчонки, будут с нами в одном лагере, Юля и Нина.

Так говорит, как будто я не вижу, что это девчонки. И ведь никогда не утруждается, чтобы сказать поизысканнее, и, как ни странно, всем это нравится.

Беленькая Нина неприятно улыбнулась мне. У нее челюсть нижняя выдвинута вперед, словно она вот-вот скажет: «Ты чё, коза, зыришь!» Поэтому про себя я прозвала ее Нина-челюсть. А вот черненькая Юля сразу смекнула, что с сестрой своего будущего бойфренда нужно быть повежливее. Ибо пупок не пупок, челюсть не челюсть, а родная сестра – это святое. Во всяком случае, мне хочется так думать.

На станции столько народу, все толкаются, сердито шипят себе под нос ругательства, злобно смотрят. Я отвела брата в сторону, чтобы дать всем пройти, с их тележками, рассадой и плохим настроением, – не люблю толчею. Каждая леди имеет право на интимную зону – это что-то вроде круга от нечистой силы, такие в старину чертили вокруг домов. И чтоб ни один смерд в эту зону ни ногой!

Полосатые подружки стоят с нами, ей-богу, как две привязанные к ноге брата лошадки. Видно, как им не терпится погарцевать перед ним, но он, как назло, рассеян, не смотрит на них. Вертит головой.

– Кого высматриваешь? – спросила я как обычно так, чтобы никто не подумал, будто мне это в самом деле интересно.

– Да так... – он пожал плечами. – Ну что, идем? Нужно искать автобус.

Подружки кивают, Нина-челюсть даже на месте притопнула. Еще бы упор-присев приняла, чтобы стартануть за Ромой, когда он сподобится двинуться с места. Никогда не стану так раболепствовать ни перед кем! Мой парень будет меня уважать, мы будем на равных, ну если только самую капельку я буду главнее. А если он возмутится, я скажу ему...

– Таня! Ну ты идешь?!

Снова брат! Догоняю его, стараюсь идти в ногу. Внутри злость кипит. Скорей бы уж доехать до этого лагеря! Засяду в палате и буду мечтать, сколько захочу, никто мне не помешает.

– А в каком ты классе? – пискляво спросила меня Юля.

– В девятый перешла, – ответил за меня брат.

Как будто у меня языка нет! Всего на год старше, а мнит себя, ну прям большим братом! Юля на меня теперь и не смотрит, у него начинает спрашивать:

– А какая школа? Вы в одном классе? – Голос понижает и этак шепчет, словно меня тут нет: – У нее парень-то есть?

У меня даже сердце забилось сильнее. А Рома засмеялся.

– Нет, парня нет, она слишком робкая.

Кажется, в эту самую минуту я его ненавижу всеми фибрами души. Именно так – всеми фибрами – обычно ненавидят в лучших традициях любовного романа. Больше всего меня возмущает не их болтовня обо мне, пока я плетусь позади, а то, что брат не ответил ни на первый, ни на второй вопрос девчонки, а про парня сразу выдал, как будто только этого и ждал. Интересно, ему хоть раз приходило в голову, как это обидно?

На улице пасмурно, за какой-то час чистое небо затянуло серыми тучами, солнце окончательно спряталось. Вот-вот дождь начнется, а у нас нет зонта. Рому это не беспокоит, он весело о чем-то трепется с Юлей и Челюстью, прям такого мачо из себя строит, смотреть тошно. Я же на спортивной кофте «молнию» застегиваю, а то ветер задувает. Болеть не хочется, мама рассказывала, что больных в лагере кладут в бокс, а там поминай как звали – уколы в попу, градусник под мышку, а воздухом дышать через оконное стекло.

– Таня! Танька! – Рома громко зовет меня.

Я стараюсь не думать, что он обращается со мной как с нашей покойной овчаркой Найдой, и смиренно иду.

– Наш автобус! – кричит он мне прямо в лицо.

И что в нем находят люди, ведь сразу видно, культура этого юнца, пусть очень даже симпатичного, находится на нуле!

На автобусной остановке страшное столпотворение, к автобусам не пробиться, но Рома решительно схватил меня за руку и потащил за собой. Его новые подружки засеменили следом.

Ноги обеих покрывали мурашки, тонкими руками они то и дело растирали плечи, но эти ухищрения, видно, не очень помогали от холода. Мне вдруг стало весело. Злорадствовать нехорошо, но я просто светилась от счастья, как невеста пред алтарем, наблюдая за мучениями этих Полосатиков. Нечего было так одеваться, точнее, раздеваться. Глупость наказуема!

Рома впихнул меня в автобус, указал, куда сесть, купил билеты.

Ведет себя как хозяин! Терпеть не могу этого!

Я устроилась у окошка в самом конце автобуса, а сумку свою спортивную поставила на соседнее сиденье.

Автобус переполнен, но мне все равно, не хочу, чтобы рядом кто-то садился. Плохо поступаю, но мне хочется включить плеер и вволю помечтать, а если кто-то займет соседнее кресло, то будет мешать мне. Закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться. Не сразу могу выбрать, о чем мечтать. Люблю думать о парне, предназначенном мне судьбою. Хочу, чтобы он был сероглазым блондином, с выточенным из камня прессом, с ямочкой на подбородке и пушистыми ресницами, в черной кенгурухе и белых кроссовках с черными в серебристую крапинку шнурками. Пусть он будет из соседнего отряда, и наш роман станет предметом зависти и восхищения всего лагеря! А еще лучше, если он будет из соседнего лагеря. Мы познакомимся на озере или на реке, я нарочно оступлюсь на понтоне... Нет, не нарочно, пусть все будет по-настоящему! Пусть у меня сведет ногу! Я буду тонуть, а предназначенный мне судьбой парень смело бросится в воду, прямо в кроссовках и пляжных шортах – черных, в желтый цветочек! Он поплывет как самый настоящий герой, в то время как спасатели будут стоять на берегу, разинув от испуга рты. Пусть его зовут Васей... или Гошей, нет, лучше Васей. Вася плывет, я уже изрядно обессиленная: вижу его мокрые волосы в багровых лучах заходящего солнца... да, должен быть потрясающий закат, чтобы вода была красной, как влюбленные сердца! Я вижу его серьезный взгляд серых глаз, он протягивает мне руку, губы его шепчут: «Держись, Таня». У меня мелькает мысль, откуда он может знать мое имя, а в следующую секунду...

– Тебя ведь Таня зовут, да?

Я открыла глаза. Рядом со мной уселась Нина-челюсть, а сумку мою бесцеремонно скинула на пол.

О чем она спросила?

– Как думаешь, мы попадем в один отряд? – продолжила разговор Челюсть.

Я пожала плечами.

Ну что она привязалась? Я там тону, моя нога, мой парень...

– Мы с Юлькой заболели, вот поэтому едем позже, там уже наверняка самые лучшие кровати разобрали!

Кровати? Это ради обсуждения железяк скрипучих с матрацами она меня отвлекла?!

У меня зла не хватает, а Челюсть продолжает болтать:

– Я в этот лагерь уже третий год езжу, а Юлька первый раз. Ты ведь тоже первый раз, Ромка говорил, что первый... тебе понравится, там здорово. В следующем году я уже не поеду, поступать в институт нужно, ты-то счастливица, еще два лета можешь отдыхать.

Я молча смотрю на нее, ничего другого, кажется, от меня не требуется, она прекрасно развлекает себя сама.

– Ты вообще ездила когда-нибудь в лагерь? – спросила Челюсть и тут же прибавила: – Ромка сказал, что вы вообще в первый раз. Прикольный у тебя брат! Юлька ему, кажись, понравилась, так что я теперь одна, они-то будут все время вместе. – Нина широко улыбнулась, челюсть ее выдвинулась мне навстречу, как ящик письменного стола. – Ну и ладно, а мы с тобой...

На этой фразе я начинаю молиться, лишь бы не попасть с этой полоумной в один отряд, а она продолжает болтать.

Да, мне хочется дружить, но так, чтобы это не мешало мне мечтать, а такие болтливые слушают только себя! Для них собеседник вроде мебели, лишь бы окружающие не думали, что они разговаривают сами с собой.

– А ты не очень разговорчивая, – засмеялась Нина, – Ромка предупреждал.

Меня уже начинает бесить, что она постоянно ссылается на Ромку. Сразу видно, нет у нее своего мнения, она только и может говорить о том, кто, что и когда сказал. Этакий передатчик. Неужели не понимает, как важно в наш страшный век иметь свое мнение? Таких тот же Ромка пустышками называет! Парни говорят, что им нравятся глупенькие малышки, только на самом деле это все вранье. Им просто хочется быть умнее своей девчонки – но не в сто раз, а на немножко.

К счастью, водитель объявил наш лагерь, Нина замолкла, мы начали пробираться к выходу. Брат галантно подал девчонкам руку, а я так, спрыгнула со своей сумищей, как мешок картошки с полки свалился.

Это мне он должен помогать, а не им! Кто я ему, а кто они... тьфу, раз увиделись и забыли, нам же еще по-хорошему года два жить вместе.

Только я посмотрела по сторонам, как негодование улетучилось.

Вот это красота! Повсюду сосны, от воздуха голова кружится, ощущение, что его вдруг стало слишком много, как будто всю эту невероятную свежесть в меня силой затолкали. Точно воды слишком много хлебнула, и горлу пришлось по этому случаю растянуться, а потом до боли сжаться.

– Насмотришься еще, пойдемте, может, на полдник успеем, – поторопила Нина. Юля послушно закивала, она, видно, более бессловесная, чем ее подружка. Бедные, им бы только пожрать да койки получить, красоту подобные Полосатики не замечают. Сама поесть обожаю, но когда вокруг такое великолепие, никакой еды мне не нужно! Лес звенит. Скрип сосен, кукушкино «ку-ку» перекликается со свистом мелких пичуг, стуком дятла, они точно слаженный оркестр. Брат с девчонками идет к воротам, мне приходится идти за ними. Территория лагеря громадная, корпуса белокаменные, четырехэтажные, вокруг зеленые кустики, дорожки из белых плит. Они кое-где потрескались от времени, но все равно очень красиво. И почему я никогда раньше не ездила в лагерь? Иногда – как сейчас – у меня возникает ощущение, будто я потеряла нечто очень важное, и на душе становится так тревожно, тоскливо. А еще страшно. Ведь каждую секунду что-то теряется! Возможно, пока я тут, что-то важное утекает сквозь пальцы. Я жадная до жизни, мне хочется всего и в изобилии, чтобы как можно реже чувствовать внутри этот неприятный осадок утраты. Но всего не успеть! А уж такой черепахе и подавно, нужно выбирать, выбирать так, чтобы никогда-никогда не пожалеть. Дети не очень-то могут выбирать, за них чаще решают, поэтому мне срочно нужно повзрослеть. Вот было бы классно: раз – и восемнадцать! Восемнадцать – это и есть жизнь.

– Смотрите! – вдруг завопила Нина. – Смотрите, это же Ленка! Наша прошлогодняя вожатая!

От ближайшего корпуса отделилась высокая худощавая девушка в голубой футболке и спортивных штанах, а за ней потянулись парами мальчишки и девчонки.

– Они идут на полдник! – со знанием дела заявила Нина. – Бежим!

С моей-то сумкой только и бежать. Сдалась мне эта запеканка. Что там еще могут дать на полдник, небось, все как в детском саду! А детский сад я люто ненавидела!

Вожатая нас заметила, она остановила шумных ребят и выступила нам навстречу.

– Кто такие? – строго спросила девушка.

– Лен, забыла, что ли, я Нина Коробкина, – распахнула руки, точно для объятий, Челюсть.

– А-а-а, Ниночка, – девушка улыбнулась, – конечно, помню, ты стала такой красавицей, тебя и не узнать.

Я еле сдержалась, чтобы не хрюкнуть от смеха. Это какой же Челюсть была в прошлом году «красоткой», если вожатая отметила перемены к лучшему? Или просто польстила? Вполне возможно, есть такие люди, они любят говорить всем приятные слова, лгут попросту, добиваются к себе хорошего отношения.

– Это вы брат с сестрой? – обратилась вожатая к Роме с Юлей.

– Я, я его сестра! – я бросила сумку на землю и подошла к Роме, чтобы вожатая могла убедиться, что мы абсолютно разные. Надоело, что меня никто не замечает!

– Ага, – девушка оглядела меня и сказала: – Пойдемте на полдник, а потом оформим вас как полагается.

Челюсть сразу же убежала в конец строя к каким-то девчонкам, видимо, знакомым с прошлого лета, Рома с Юлей пошли рядом с вожатой, а я снова осталась одна. Может, на мне проклятие?

Ну и страшненькие тут парни! Пока мы шли до столовой, я всех рассматривала. Никого похожего на парня из моих фантазий здесь не оказалось. Одни какие-то хлюпики в безразмерных футболках! Один попытался со мной познакомиться. Сказал: «Паша» и протянул свою детскую культяпку с грязью под ногтями. Ничего не поделать, пожала ему руку, но потом поскорее увязалась за братом. Не понимаю, почему мои просьбы так плохо доходят до Небесной канцелярии? Неужели там... ТАМ, все так же, как на земле? Один сказал «кошка», другой это понял как «собака», третьему вообще передали как «бегемот». Прошу я красавца парня, а испорченный телефон выдает, будто прошу недоразвитого пацаненка. А Всевышний ни в чем не виноват, это его работники бестолковые! Они все криво передают!

На полдник была вовсе не запеканка. Дали банан, какой-то фруктовый мусс, стакан апельсинового соку, зефир в шоколаде и вафли. Вот это лагерь! Детским садом тут даже не пахнет! А на столах такие милые скатерти с ромашками.

Меня с Ромкой, ну и, конечно, подружек, они с нами уже как единое целое, привели в корпус. Лена долго смотрела в бумаги, ахала, охала, потом покосилась на меня:

– Придется тебя в другой отряд! У нас кроватей не хватает.

– А Рома? – спросила я.

– Рома тут, – ответила Юля за вожатую, – его уже записали!

– Ну и ничего страшного, – подбодрила меня Лена. – Еще три места осталось во втором отряде, вот туда тебя и впишу! – Она понизила голос и призналась: – А там, между прочим, перед летом сделали ремонт в палатах, сейчас у второго отряда самый лучший корпус! А какие там душевые, наши девчонки из первого обзавидовались, когда увидели.

– А может, нас туда лучше? – спохватилась Нина. Глаза ее забегали, челюсть выехала вперед, она начала незаметно пихать подружку в бок, чтобы та тоже просила, но Юля поморщилась и взяла Рому под руку.

– Пойдем, – обратилась ко мне Лена, – отведу тебя.

Я стою, не знаю, что делать.

Брат похлопал меня по спине. Ей-богу, как нашу покойную овчарку Найду. Ни тени огорчения на наглой физиономии, хоть бы притворился, что ему жаль!

– Отдохнем друг от друга! – подмигнул мне Рома.

Отдохнем? Отдохнем?! Да мы и не видимся почти, он ведь если не у друзей, то у подруг, а если дома, то с ними же, только в Интернете! У меня нет слов от обиды, поэтому я молча повернулась и пошла за Леной.

Ну и пусть! Обойдусь без него, собственно, как всегда.

Корпус второго отряда оказался не просто у черта на рогах, а у черта на рогах в квадрате. Но мне понравилось, может, это я от злости на брата решила все воспринимать позитивно, а может, дело в чудесных дорожках с фонариками вдоль кустов и в засохшем плюще на окнах старенького двухэтажного корпуса. Внутри здание и правда оказалось отремонтированным – белые потолки, чистые стены, на полу серо-белый линолеум. Светлые занавески, кожаные диванчики, телевизоры.

Лена провела меня по лестнице на второй этаж, где в холле окруженная девочками моего возраста сидела молодая женщина с открытым альбомом на коленях.

– Галя, – позвала Лена, – вот, девочку тебе привела, у нас нет кроватей.

Вожатая поднялась и с улыбкой подошла к нам. И она мне понравилась куда больше, чем молоденькая Лена. Не доверяю я молоденьким, у них ветер в голове, а эта, видно, уже опытная. После недолгих объяснений меня отвели в последнюю палату по коридору и показали деревянную кровать возле самых дверей. В комнате стояло еще две кровати, одна двухъярусная возле окна и напротив нее одна одинарная. Три девочки сидели на подоконнике и над чем-то смеялись, мне они сказали «привет» и стали молча разглядывать. Я никого разглядывать не стала, выгрузила в тумбочку свои книжки, дневник с упаковкой разноцветных ручек, разложила в шкафу вещи, открыла недочитанный романчик и завалилась на кровать. Лица у девочек были удивленными. Наверно, думали, я знакомиться с ними сразу начну, расспрашивать о чем-то просто так, ради разговора, но они не учли одного: в романе, который я читаю, обедневший граф собирается выдать свою строптивую дочку леди Дженнифер за богача маркиза и мне во что бы то ни стало хочется дочитать до свадьбы. Интереснее этого для меня сейчас не существует ничего, только парень, выпрыгнувший внезапно из моих собственных фантазий, но это вряд ли, поэтому остается... Девчонки тихо засмеялись, я не обратила на это внимания. Пусть, мне-то что! Но смех повторялся снова и снова, я даже перестала понимать смысл диалога строптивой леди Дженнифер и ее обедневшего отца. Неприятно, когда кто-то смеется за спиной, кажется, что смеются именно над тобой. Я приподнялась на локте и недобро покосилась на девочек, оказалось, смотрели они вовсе не на меня, а на приоткрытую дверь, где покачивался обгрызенный в виде сердечка кусок хлеба на прутике. Мне тоже стало смешно, но я сдержалась. Не могу смеяться в чужой компании, где никого не знаю. Неловко это.

Рыжая девочка в ядовито-желтом сарафане, со стрижкой каре, спрыгнула с подоконника, подкралась к двери и резко распахнула ее, хлебное сердечко свалилось с прутика, а она крикнула:

– Вадик, прекрати!

Девчонки на подоконнике захохотали, а в проеме появился парень. Я как увидела его, так и села на кровати. Это был он... ОН – парень, предназначенный мне судьбою! Все как я просила! Блондин, с чуть вьющимися волосами, пушистыми ресницами, в синей кенгурухе, синих кроссовках и черных шортах. А на подбородке – самая настоящая ямочка!

Романчик выпал у меня из рук, скатился с кровати и шлепнулся ему под ноги.

– Будь моей женой, незнакомка, – пробормотал парень и поднял на меня глаза.

Голубые! Самые обалденные глаза на свете!

– Твоей женой? – ошеломленно переспросила я.

Он поднял мою книжку, положил передо мной и весело фыркнул:

– Нет, спасибо, я пас!

Я смотрю на обложку, где мускулистый мужчина обнимает девушку в роскошном подвенечном платье, и мне так стыдно, как еще никогда. Впервые Небесная канцелярия не подвела, все по заказу, даже ямочка на подбородке, а я... Девчонки снова засмеялись, теперь уже точно надо мной. А парень – моя мечта – повернулся и вышел из палаты, только хлебное сердечко на полу от него и осталось.