Читать книгу Песнь виноградной лозы. Роса на цветах - Ирина Николаевна Кашкадамова - Страница 5

Эги. 344. г. до н.э. Месяц спустя.

От Алеся.

Y реки Алесь чистил своего жеребца. Пряный запах сочной травы, недавно скошенной, стоял вокруг. Мошкара, как всегда в конце лета, повылазила невесть откуда и толпами носилась, вокруг парня и его коня, их были мириады. Солнце жгло. К полудню раскалено было всё, особенно в городе – выложенные гранитом здания, мощёная дорога… Если бы не бурная зелень, то можно было бы ощущать себя в печке. А вот рядом с рекой – хорошо. На мошкару можно и внимания не обращать, просто скрыться от неё под водой, прохладной и живительной.

На днях они пытались тут Левонтия плавать учить. Малыш, рыжий шкодник, постоянно повторявший всё за братьями, тут заупрямился. Он у отца как-то самым рыжим получился, словно живое пламя, да и характер такой же. Кузька малыша уговаривал, что ничего страшного нет. Но Левонтий сопротивлялся. Эк малыша из воды звал. Алесь тогда, посмотрев на всё это безобразие, просто схватил искапризничевшегося братишку и бросил на глубину. В случае чего, Эк бы его вытащил. Но не тут-то было… Левонтий поплыл как утка, словно на ногах у него ласты. Ещё и время от времени, бил маленькими ручонками, как утка крыльями. Теперь с братьями на реку бегает, тоже купаться. Понравилось. Смешной и сильный малыш. У них в семье все такие.

Жеребец начал тыкать мягким носом в шею задумавшегося Алеся. Это было щекотно. Парень потормошил его гриву, длинную, красивую. Ухоженная шерсть блестела в лучах солнца, переливаясь подобно дорогой ткани. Алесь ещё раз потёр коня скребком. Жеребец начал игриво мягкими, нежными губами пощипывать волосы парня. Иллириец заграбастал морду коня, прижался к ней лбом.

– Вредина, вредина, – ласково бурчал он другу. Жеребец довольно и согласно фыркнул, и тут же начал обнюхивать парня, в поисках лакомства. Ничего не обнаружив вкусненького на обнажённом теле, жеребец стал настойчиво тыкать хозяина носом то в плечо, то в грудь.

– Требуешь, нахально требуешь…, – Алесь усмехнулся, отступая в воду. Жеребец настырно продолжал тыкаться. Парень, зачерпнув руками воду, окатил коня. Тот недовольно помотал головой отфыркиваясь, и мелко перебирая ногами стал отступать. Алесь продолжал брызгать.

– Олежка!!! Ты здесь! Скоро начнётся! – на берег прискакала Баська на своём нессенском жеребце.

Парень посмотрел на солнце, время до полудня ещё было.

– Бась, наперегонки через реку слабо? – он, прищурив глаза оценивающе посмотрел на девушку.

Барсина с вызовом тряхнула каштановыми пушистыми волосами, легко соскочила с коня. Скинув лёгкий хитон, она с разбегу прыгнула в реку.

– Догоняй!.. – донеслось уже из воды.

Стройная фигурка девушки молниеносно пронеслась мимо стоящего в воде парня, не дав времени полюбоваться на неё, оценить её ладность, гармонию, насладиться красотой. Алесь вздохнул и поплыл следом. Он совсем не собирался выкладываться полностью, чтобы опередить своего Воробушка. Девушкам надо уступать, но так, чтобы она видела, иначе подумает, что парень, правда, слабее, а так – ей приятно.

Год назад, когда Яська у них только появился, они его так же на спор подбили реку переплывать наперегонки с Эктором. Естественно, брат его сделал. Парнем Ясон оказался неплохим, органично вошёл к ним. Вот вернулся недавно из Эллинских земель, с игрищ, с полным исключением на участие в каких-либо состязаниях панкратия. Он же нашёл того, кто Приаму спину сломал. И вырубил его по точкам, иеровскими приёмами. Мальчишка, а сам пошёл на эту месть, зная, что дисквалифицируют. Зато его противник с панкратиона вышел – какой там вышел, вынесли! – овощем. И Коготь не зря съездил, заказчика нашёл. Жрец из Луксора оказался, с Та-Кеметских земель. Яська и с ним разобрался. У них, видите ли, предсказание, что первенец Пармения, отца, правителем там станет, и весь банк Луксора под себя заграбастает. Ну, заграбастать Приам может. Хотя… Кто верит в предсказания?! Где этот Луксор и где мы…

– Эй! Эгей!! – Баська замахала ему от противоположного берега. – Где застрял?

Алесь в несколько гребков оказался рядом. Девушка доверчиво прижалась к нему своим гибким и мокрым телом. Сильная рука юноши обняла любимую за талию, привлекая к себе, и утонув в её восторженных, бездонных глазах. В случае чего, Алесь решил, что за руку он не отвечает….

С берега, откуда они приплыли, раздался свист. Алесь обернулся. Тилк рукой показал, чтобы плыли назад.

Рука парня скользнула по телу девушки вниз, и с сожалением оторвалась.

– Возвращаемся, – вздохнул он.

– Придётся, – Воробушек клюнула его в щёку и стремительно погрузилась в воду. Они неспешно поплыли обратно. Хотелось побыть вдвоём, но последнее время этого никак не удавалось. Барсина теперь чаще всего находится в Пелле с Артабазом, Алесь же при александросе в армии или учится среди диев. Встречаются на считанные мгновения, как сейчас.

А ведь просто побыть вместе, вот так просто плыть рядом, держась за руки, уже счастье! Сегодня Баська весь день пробудет в Эгах, но смогут ли они побыть вместе – это вопрос! Молодняк вступает в эфебию, вот и понаехали все родичи на великий праздник. Только поэтому Артабаз сегодня и прибыл, прихватив всё семейство. Так что ещё неизвестно, когда с Воробушком встретятся…

Её тонкие пальцы цепко держали руку. Баська всегда была девчонкой сильной. Казалось, что так за руку они и по жизни пойдут, и всегда Алесь рядом с собой будет ощущать её поддержку. Это очень сладкое чувство, с щемлением в груди. Баська, его Воробушек рядом…

Под бдительным оком Тилка они вылезли, быстро оделись.

– Олеж, а чего ты весь в синяках? – поинтересовалась девушка, разглядывая тело, скрывающееся под хламидой.

– Да, ерунда, – отмахнулся Алесь, вскакивая на своего жеребца. – У диев не только рубкой занимаемся. Там такая хренуська есть, кони деревянные по кругу стоят. А кто-нибудь из наставников их в движение ворохом приводит. Они качаться, двигаться, дергаться начинают, а мы по ним скачем.

Девушка подъехала к нему, откинула ткань хламиды, придирчиво осмотрела кровоподтёки.

– Вот только не надо говорить, что это от копыт деревянных коней – не похоже.

Парень рассмеялся.

– Не, пока мы скачем, они нас из луков обстреливают, стрелами с тяжёлыми набалдашниками. Ты Линкеста ещё не видела, он вообще на барса похож – пятнистый. Так что учимся уворачиваться. А то что это за полководец будет, если при первом залпе лучников пойдёт Лету искать…

Барсина хмыкнула.

– Это ж сколько тебя раз убили… Ты мой восставший из мёртвых – мертвяк.

Тилк пропустил их вперёд, и они двинулись к городу. Алесю ещё надо было переодеться перед церемонией.

– Олеж, а это что… – Сурик? – Баська углядела сына Филиппа – в грязной хламиде, нечесаного – беседующего с каким-то нищим – то ли больным, то ли одержимым.

Алесь криво усмехнулся.

– Он… с киником, видать, треплется. Нашёл отбросы, – парень брезгливо поморщился. Грязные, нечёсаные, питающиеся, что найдут или тем, что подаст какой-нибудь добренький человек. Они вызывали откровенное омерзение в юноше. Тоже вот, новая философия, уподобляется бродячим собакам, так почитаемым среди ахеменидов. Гадят где не попадя, воруют, живут на улице. Свободные граждане Ойкумены. Ни Отечества у них нет, ни богов – собаки, одним словом. И спариваются, как псы шелудивые, так же, на глазах у всех. Ещё и чешутся, хотя это естественно: ведь моются только когда дождь идёт, блохастые разносчики. И тоже – философия. Там, где ахемениды прошли, таких навалом. Они ещё почитаются за боговдохновенных с духами, мол, общаются… Гадость, в общем.

– И куда Филипп смотрит? – Баська поёжилась. Вот придёт Сурик поговорить с ней, а с него блохи прыгать будут, переселяться… Глаза большие, голубые и чистые как небо, и жалостливые такие. Ресницами светлыми так хлоп-хлоп наивно, а в длинных льняных волосах – насекомые шевелятся…

Алесь захихикал над бурным воображением подруги.

– А что Филипп… Было тут дело, – Парень остановился, пропуская Тилка вперёд, и поближе подъезжая к девушке, чтобы разговор не подслушивали, всё – таки о правящем семействе толкуют, не надо чтобы слухи поползли. – Сурик на базаре купил какую-то дорогую ткань, сказав при этом торговке, что для отца берёт, в подарок. Ну, она ему всучила с заговорами на басилевса, то ли на смерть, то ли приворот, гхыр его знает. Ребята её выследили. Родители с тёткой сами разобрались. А ткань Филипп обыскался. Сыночек то ему не отдал, себе припрятал. А.. вспомнил, на увечье для басилевса заговор был… Тогда Филипп, не разбирая, сжёг всё барахло Сурика. Правда, много чего он там интересного нашёл, свою парадную диадему, Лонкины украшения, какие-то Илькины браслеты. То, что часто не носится, но ценность большую имеет, и блестит… Также в доме Аминтора всё сыновье сжёг, чтобы не разбираться. Как раз там ткань и припрятана была. Чужое всё владельцам вернул. Вот после этого Сурик к киникам и подался. Филипп сыночка “любимого” кроме как “Этот”, иначе и не зовёт. Илька этого убогого домой назад отловил, отмыл. Так нет, опять сбежал. Говорит: раз я никому не нужен, буду жить как собака. Илька его и мордой в лужу макал, и уговаривал, чтобы семью не позорил. Но Сурик, тоже упрямый. Вот теперь и живёт на улице, в своих обидках купается, себя жалеет…

– Может по-другому надо было с ним как-то. Лаской…, – Баська горестно вздохнула. – Глупый ещё, маленький. Помягче с ним надо. Илька в этом прав.

– Жалельщица, – Алесь потрепал девушку по голове. – Его и так мало порют, Илька заступается: мол, слабенький, дядька Филипп забьет. Самого – то его никто не жалеет, ни Аминтор, ни дед. А мозги либо есть, либо нет, уж таким Сурик уродился. Может и правда не от Филиппа…

– Несправедлив ты к Сурику и киникам, Олеж, нельзя видеть только плохое. Киников простолюдины уважают, считая их блаженными, что они от большого ума так живут. Ведь посмотри – они все грамотные, к ним и рабы, и земледельцы ходят грамотку какую прочесть, и за советом.

– Ой, надают они советов, – Алесь тронул коня. – А грамота – вон, общественные школы есть, почти бесплатно, желающие учится могут. Так лень им. Не палками же их туда загонять!

Пора было одеваться и собирать свой отряд.

К церемонии готовились тщательно целый месяц. Наконец, выбрали название, над о котором было больше всего споров и разговоров. Взяли одно из традиционных – кеберы – название древнее, и не раз носимое отрядами эфебов. Сейчас кеберами называют хтонических духов, духов земли, а кем они были раньше, история умалчивает. Кеберы упоминаются во всех древних жречествах, и потому Илька в итоге согласился на них. Они есть у Ифеста (Гефеста) и Деметры, их почитали в горах, и связывали с водой. Древние военные отряды молодых и сильных, стремящихся вперёд к познанию нового. Перед ними открывался весь мир непознанной природы, всех стихий, всех тайн, и мальчишки решили пойти этим путём.

Алесь добродушно усмехнулся, вспоминая, как они придумывали повседневные доспехи, для этого нового подразделения. Если у его оленят основной цвет был бежевый, даже сами белые доспехи, немного бежеватые, с кожаным кантом, то у молодняка он будет светло голубоватым. А с хламидами они вообще выпендрились – ну, это с подачи Яськи. Даже заказали у Мервана партию войлочных серых плащей, чтобы в дождь не промокали. При этом шлемы взяли самые простые, пилосы. Вот у его оленят последняя армейская разработка, шлемы для кавалерии, они их на себе решили опробовать. А тут мальчишки настояли на древнем варианте, даже без нащёчников. Взяли самые простые, но те, в которых ироев по иконографии положено изображать. Сразу видно, большая часть такой эфебии в иеры пойдёт. Всё им со значением, с древними корнями, ритуалами…

Отряд Алеся был уже в сборе и только ждали командира. На великий праздник принятия мальчишек в эфебию собрались все. Кока примчался из храма, где учился, и уже в полном облачении эфеба прохаживался среди отряда, поправляя снаряжение – как своё так и товарищей. Прибыл Мелеагр, забросив свои семейные дела в Эпире. Даже Приам в отсутствие брата командовал отрядом – не смотря на болезнь, поднялся и был в общем строю. Сидя на поставленном для него кресле, он распоряжался построением, доводя всё до совершенства. Алесь прекрасно понимал, насколько это было тяжело брату, но отказать, или запретить ему участвовать не то что не мог, просто не посмел. Ну не постоит в карауле, посидит, но лишать праздника, когда Кузька и его друзья, наконец, станут взрослыми, дело не только семейное, но и государственное – кто посмеет такое запретить?!

– Олеж, все готовы, беги быстрей, одевайся и – в строй! – Приам махнул брату на казарму.

– Не тормози, быстрей давай!

– Давайте, готовьтесь… Сейчас выходим – Алесь скрылся в казарме, где лежало уже готовое его снаряжение. Неожиданно для себя, он столкнулся там с Тилком. Только что, наставник ехал рядом, и вот как-то опередил. Мужчина помог быстро облачиться в доспехи, и на прощание дал подзатыльник – так, на удачу. Алесь, застегнувшись и оправившись, вышел к своим. Эфебия в полном составе двинулась к театру, где проводилась церемония.

Сегодня был 18 лунный день, он считался удачным для начинаний, а для молодняка с сегодня начиналась новая жизнь: их примут в воинство, они на равных со старшими, со своими отцами, смогут высказывать своё мнение и по всей строгости закона будут уже отвечать за свои поступки. Детство останется в прошлом. Став взрослыми, мальчишки будут прясть свою жизнь, и не белыми нитями, как непорочные юнцы, не имеющие ещё своего слова, за которых во всём отвечают родители, а наравне с родителями, вплетая в нить жизни все краски этого мира, войны и власти, любви и надежды, потерь и побед, доблести и чести. Сегодня действительно великий день. Родятся новые воины, новый оплот государства, его новые дети и новая часть будущей истории.

У театра собрались не только жители Эг, но и их родственники и знакомые. Они выстроились вокруг уходящего вниз здания с двух сторон дороги, и по всему периметру. Люди радостно махали эфебам, проходящим сквозь празднично разодетую толпу. Юноши встали у входа в театр, чтобы потом сразу же туда войти, следом за молодняком.

Вскоре показались мальчишки. С места Алеся они были хорошо видны: бледные, встрепанные, нервничающие. За сегодняшний день претендентов в эфебию значительно поуменьшилось. Не все прошли ритуал посвящения волос богам. Тут только те, чьи волосы огонь принял.

Алесь хмыкнул, пересчитав мальчишек. Осталось чуть больше 30 человек. И, естественно, все свои были здесь. Те, кто не прошёл испытание огнём, будут пробовать уже на следующий год, в этом эфебами они уже не станут.

Алесь не мог не восхищаться мамашами ребят, старавшимися у своих юбок удержать дитяток. Всё-таки, действительно решили посвятить на год раньше. А чего только хитрая женщина не придумает, чтобы сохранить любимого сыночку рядом с собой. Какими только маслами, они не увлажняли им волосы, укладывая в праздничные причёски, для красоты… Ага… Даже огонь такими прядями побрезговал, не горели они. Эх, женщины, что только не придумают. Их бы ум, их бы хитрость – да на пользу. Огонь прядь отверг, счастливая мамаша отпрыска домой забирает, и при этом горестно сокрушается, как это её чадо в эфебию не берут… А у самих глаза счастьем светятся. Алесь с утра на этот театр насмотрелся. После чего купаться и пошёл, чтобы смыть с себя липкий налёт обмана.

Их же мальчишки к огню подходили с чисто вымытой и высушенной головой и без какой-либо укладки, даже без разделения на локоны и завивки, так дикий беспорядок. У Кузьки рыжие вихры вообще во все стороны стояли. Огонь их волосы быстро сжевал.

Вон эта компания молодых и буйных стоит, о чём-то переговаривается, хихикают нервно, лишь бы чего не учудили… Алесь подозвал Коку.

– Пригляди за нашими, что-то они очень радостные, – шепнул он другу на ухо. Тот понимающе кивнул.

– Да, я сегодня у Фифы пару его шариков отобрал, обыскивая перед ритуалом. Мог же в огонь кинуть, для большего эффекта…, – тихо поделился Кока домашними событиями. – Присмотрю.

Мальчишки, готовящиеся пройти ритуал, нервно крутились, успокаивая друг друга, подбадривая. Алесь вспомнил, как так же, на их месте были они, и тоже переживали. Прошлые ощущения оказались совсем не забыты. Вспомнилось, как от страха сжимало желудок, он словно чужеродный камень тянул вниз, и сердце бешено стучало. Так же, как и сейчас мальчишки, они были одеты в экзомис, как несвободные. После битвы у Фермопил и подвига спартанского Леонида, экзомис стал показателем героизма, теперь в них рисуют лаконцев, восставших против надвигающихся полчищ ахеменидов. Так же как и сейчас на мальчишках, на них тогда были кожаные оплечья с грубым воротом. Тело до сих пор помнило, как давило, жало оплечье, как тяжело было дышать под кожей, сдавливающей грудь. Оно символизировало детское состояние подчинённости – родителям, устоям, семье. Это взрослый человек дышит полной грудью, а ребёнок во всём ещё полагается на родителей. И кожаный наруч на правой руке говорил о тяжёлой длани отца, ведущей сына за руку по жизни. Наруч такой же грубый, жёсткий и сдавливающий, как оплечье. Хламида простенькая, короткая, скреплённая на плече, тоже входила в ритуальный комплект и кожаные жёсткие сапоги. И завершало всё – распущенные по плечам волосы, у большинства доходящие до лопаток и ниже.

Алесь улыбнулся, разглядывая как выделяются у мальчишек голые ноги из-под экзомиса, гораздо более светлые, чем верхняя часть тела. Непривычно видеть их без порток. Наверно и они, в свое время выглядели так же глупо и беззащитно. Как-то привычно видеть своих либо в портках, либо совсем голышом, пережаренных летним солнцем. И это не вызывает никаких вопросов, а так… Ну что-то в таком виде есть неестественное. Одно дело, когда так изображают скульпторы или художники, так положено, и разницы оттенков не видно, ещё и в позы ироические поставят… Но в жизни… Сами мальчишки этого не замечали, они были поглощены начинающимся посвящением.

И вот, наконец, мальчишки тронулись сквозь толпу к театру. Народ на них бросал цветы. Да и сами люди, яркие, праздничные, были в венках, больших, пушистых, зелёных, из которых торчали маленькие белые цветочки.

Мальчишки шли по дорожке, специально выложенной шестиугольными белыми камнями к церемонии. Цветы застревали у ребят в волосах, скатывались по одеянию под ноги, распластывались на камнях. Алесь заметил, как над чем-то нервно смеётся Илька, продолжая хорохориться. Что-то Кузька и Яська с Фифой тоже лыбятся. Ну, что за молодняк, всё им хиханьки, лишь бы не напортачили чего, весельчаки…

К остановившимся мальчишкам вышел александрос Орестид, облачённый в белый длинный хитон с рукавами, лишённый какой бы то ни было драпировки. Камча на хитоне орнаментная, ритуальная, красочная. Весь вид уже немолодого мужчины был наполнен божественной силой. Это не тот привычный отец Коки и Фифы, дед Ильки, или муж тёти Данаи. Перед мальчишками предстал рупор стихий, голос рода, связующее звено с предками. Как саллий, иера додонский, он отвечал перед богами за новое поколение. Перед ним мальчишки преклонили колени. Мужчина поднял над ними руки, в одной из которых – длинный изящный посох, с набалдашником резным, инкрустированным камнями. Потрясая над склонёнными головами посохом и свободной рукой, мужчина зычным голосом произнёс ритуальную фразу:

– Растопчите лишения вражды, начертанные кровной местью врагу. Радуйтесь выжженной тростником древней доли вдовства.

Посох опустился. Мальчишки поднялись.

– Первопроходцы!!! – радостный крик пронёсся по толпе. Его поддержали другие голоса. Мальчишки шли через людей и отовсюду звучало. – Первопроходцы!!! Восстаньте!! Первопроходцы!!!

Мальчишки, смущаясь, жались друг к другу под радостные крики толпы. Они спустились в театр на сцену. Саллий шёл впереди, указывая путь. Он поднял посох над головой, призывая народ к тишине. Мужчина говорил речь, но Алесь её уже не слушал, отряд эфебов тоже спускался вниз, к посвящаемым. Шли стройно, чинно, не то что мелкие.

На сцене декораций не было. Всё было чисто и аскетично. Эфебы вышли стройные, сильные, молодые, в полных парадных доспехах. Алесь своим отрядом мог только гордиться: статные, подтянутые, с военной выправкой – молодые воины. Каждый подошёл к одному из мальчишек. Алесь, как командир отряда, взял под опеку будущего командира нового подразделения эфебии – Ильку. Как ни странно, наглость из того сейчас не пёрла во все стороны. Как и остальные мальчишки, он был несколько растерян, только таращил свои огромные серые глазищи, ища поддержки. Молодой ещё. Да, хорошо их накрутили перед ритуалом, на всю жизнь его запомнят.

– Смелей – Алесь потрепал парня по плечу.

– Ага, иначе грязно будет, – хмыкнул Илька, ядовитая ухмылка заиграла на его растерянном лице. Забавное зрелище. Оболтус, что с него взять, всё сильным и взрослым пытается быть, а ведь совсем дитё. Алесь помог мальчишке снять всё с себя.

Эфебами были раздеты и остальные ребята. Его пятёрка, конечно же, обхаживала своих. Приам взял на себя Яську. Мальчишка был насупленный, серьёзный, чем-то неуловимым напоминавшим свою Данку. Отомстив за старшего сына Пармения, моск покорил всех, став не только своим, но и близким, как младший брат. Ни у кого даже мысли не было, что моский жрец забыл в их эфебии. Яська делом доказал, что он такой же как они и был принят, безоглядно, раз и навсегда. И Приам взялся его опекать.

Кока занялся Павкой. Двум жрецам всегда легче найти общий язык. Павка при этом всё время шмыгал носом, то ли простыл, то ли это нервное… Кока его успокаивал, что-то советовал. Алесь, хмыкая, покачал головой, наблюдая как они воркуют.

Мелеагр, уже раздев Фифу, стоял рядом с мальчишкой, что-то ему говоря сквозь зубы. Мальчишка же, не обращая внимания, безмятежно озирался по сторонам, ёжась от прохладного воздуха, накинувшегося на обнажённое тело.

Кузька же деловито всучил в руки Линкесту свои вещи. Сам разделся, сам сложил всё, и ещё старшему указывает, что тому делать. Весь брат в этом. Деловитая, рыжая животинка…

Так же и остальные мальчишки расстались со своей старой жизнью, передавая её символы опекавшим их эфебам. Алесь укутал обнажённого Ильку светло-сиреневым плащом с жёлтой каймой, принимая его, как равного, в эфебию. Поцеловал мальчишку в недовольно надутые губы, становясь с ним братом. Сразу вспомнилась статуя, заказанная Филиппом с племянника. У басилевса очередные Иракловы планы об очистке Авгиевых конюшен, выписал известного скульптора Леохара, дабы семейство увековечить, и поставить в Олимпии Филипион, храм себя любимого, где выставить эти статуи, по случаю победы на очередной Олимпиаде. Пунктик на Олимпиадах у Филиппа, это точно, и Сурик, видать, этим заразился. Наездник, везде выставиться пытается на своём Букефале. Вот Илькина статуя, пока все не закончены, в Пелле стоит. Они, когда с парнями увидели, долго ржали. То ли Калка, то ли Илька… Локоны ниже лопаток, морда наглая, губки бантиком, а щёчки наливные из-за ушей торчат. С возрастом – то изменится, понятно, но сейчас… Хвала богам, что отец их в этом неблагодарном возрасте не ваял. Зато сразу видно, кормят хорошо, правильно, полезно….

Эфебы приняли пополнение. Да и как они бы его не приняли, когда всех этих мальчишек знают с детства, все они братья, племянники, или друзья родичей. Недостойного к посвящению не допустили бы.

Алесь обнял, закутанного в хламиду Ильку, уводя со сцены, живо представляя себе, как бы чудно выглядел тот, кого эфебы бы не приняли. Это ж кем надо быть: такой до посвящения просто бы не дожил, чтобы не позориться. Илька доверчиво прижался к другу. Рослый, однако, дитятко, уже выше Алеся.

– Чуть-чуть осталось,-подбадривая шепнул командир эфебов.

– Знаю…, – буркнул тот, позволяя увести себя с деревянного помоста сцены. Саллий остался в одиночестве. Его речь потонула в восторженных криках толпы.

Юноши вошли во внутреннее помещение театра, полностью им предоставленное. Там было темно, как в пещере, посередине горел костёр – большой, весёлый, давая свет и тепло собравшимся вокруг него ребятам.

Металлическая чаша, поблёскивала в свете пламени. Приам налил в неё горячее вино, тягучее, почти чёрное как кровь, разогретое на переносном очаге. Ритуальная чаша продолговатой формы передавалась из поколения в поколение эфебами при посвящении. Из рук в руки она побежала по кругу. Сделав глоток из неё, эфебы передавали следующему, и тут уже было неважно, только сейчас он был посвящён, или опекал молодых. Все они теперь братья, все они едины, все эфебы.

Сделав глоток из неё, юные эфебы отходили одевать своё новое облачение. Старшие проверяли как они закрепили доспехи, как затянули ремни… После чего мальчишки садились на стоящую тут же лавку, и старшие эфебы подопечному пареньку срезали длинные локоны, оставляя волосы по шею. Обрезанные волосы, словно перья ощипанных птиц, валялись на полу, перемешиваясь между собой. Прежняя жизнь была обрезана ножницами. Детская жизнь кончилась, опав вместе с длинными прядями.

Алесь посочувствовал Линкесту, который подстригал Кузьку: его волосы точно медная проволока. Тяжело бедолаге придётся. Он – то знает. После стрижки вихры брата стали дыбом – надо сказать, чтобы Линкест их водой сбрызнул и уложил, а то это ужас какой-то. Вот у Ильки мягкие, пушистые волосы, легли сразу, как шапочка. Стричь одно удовольствие. Чего же у брата такие непослушные. Достав флягу с водой, Алесь передал её Линкесту.

– Сбрызни его, пусть поприличнее будет.

Линкест удручённо осматривающий получившееся безобразие, поспешно принялся за укладку.

Алесь подошёл к проёму, выглянул на сцену. Шестеро эфебов, из тех, на которых молодняка не хватило, начали бить в барабаны (бурсы). Ритмично. Звонко. Двое мальчишек ещё не посвящённые в эфебы изображали танец детства. Они высокими прыжками метались по сцене. Короткие хитоны развивались в бешенном темпе танца. Длинные волосы трепетали при высоких затяжных прыжках, когда мальчишки в воздухе пересекали троектории прыжков друг друга. Перекрещенные прыжки сменялись кружениями. Темп танца увеличивался. Звуки барабанов становились всё быстрее. Сердцебиение учащалось.

Внезапно всё стихло. Мальчишки пали на колено, склонившись прямо к доскам помоста.

Пора. Алесь махнул рукой и молодняк гуськом вышел на сцену, кутаясь в новые хламиды. Их правые руки были прижаты к сердцу. Мальчишки нестройно выстроились в три шеренги. Зазвучавшие при их выходе барабаны – смолкли. Их сменила одиночный звук свирели. Молодняк жался друг к другу. Что с них возьмёшь – дети, хотя и одеты уже как эфебы. Правда на них было не парадное облачение, а отрядное: полосатые штаны, замшевые сапоги, серо-голубая хламида, торчащая из-под голубоватого льняного панциря, только шлемов не надели.

Перед ними старшие эфебы вынесли треножник. Мальчишки волновались. Огонь в треножнике вспыхнул игривым пламенем. Кто-то из мелких упал в обморок. Алесь только покачал головой – во доходяги собрались! Ладно хоть свои стоят, словно утёсы каменные. Место павшего тут же было закрыто сомкнутыми плечами. Старшие эфебы тихонько вынесли сомлевшего.

Лирическая музыка лилась, словно ветер на просторах пастбищ. Здесь слышались и шёпот ковыли, и стук копыт, и завывание волков, и щебет птиц, и слабый, уходящий далеко на задний план, почти не слышимый, плач матерей.

Илька первым вышел к треножнику. Вспорол руку своим кинжалом и накормил огонь кровью. Пламя прямо облизнулось плотоядно. Ну да, кому как не Ильке, если он будет тут командиром, идти первым. В прошлый раз первым был Алесь. Он ещё это помнит. За Илькой последовали его ребята.

Перед огнём мальчишки принесли клятву на верность государству и его правителям.

Алесь облегчённо вздохнул. Ну, всё, закончилось. Павший был только один. Бывает и больше. Вот и родился новый отряд эфебии – кеберы. Выйдя на сцену, он унёс треножник с сытым, от пролитой крови, огнём. Уже смеркалось. По двум краям сцены внесли котлы с огнём, живым светом наполняя пространство. Мальчишки, разделившись на две группы, разбежались в разные стороны сцены. Пятеро вышло вперёд. Присев на корточки, они ладонями стали отбивать ритм по деревянным доскам пола.

Сначала мальчишки двумя цепочками, с разных сторон сцены ведомые Фифой и Илькой, медленно стали выходить. Шажки их были маленькие, скупые, выстроенные в линеечку, как на иероглифах Та-Кемет. В то же время плечевой пояс расслаблен, движения рук величавые, размашистые, вольные.

Алесь, скрестив руки на груди, с интересом наблюдал за пополнением. Они, действительно, неплохо смотрелись. Поравнявшиеся две шеренги начали обходить друг друга. Ритм стал быстрее. Музыка понеслась в бешенном темпе. Фифины ребята бешено закружились.

Илькины пошли вприсядку, выкидывая коленца. И всё те же широкие движения. Илькины плясали вприсядку, с прыжками, ползунками, вертушками. Фифины чётко отбивали ногами ритм, при этом кружились и делали высокие прыжки, закидывая ноги и хлопая по ним руками, усиливая ритм пляски.

Мальчишки разделились на пары. Там кружились, приплясывали, делали метёлочку. И вот уже образовался солнечный хоровод, где ребята, держась за руки и притопывая с соскоком, завертелись в диком, безудержном темпе. Хоровод распался на два малых. Кузька с Павкой выскочили вперёд с дробным выступлением. А за ними с прыжками, кувырками проскакивали остальные, пока ребята выбивали ногами ритм. Акрабатические прыжки были высокие, красивые, лёгкие. Не зря Леонид на палестре столько гоняет. Каждый элемент пляски вполне приемлем в бою при единоборстве. Это и подсечка, и отскок, и увороты с уклонениями. И опять часть мальчишек пошла вприсядку, выкидывая коленцы. Другая же кроме прыжков исполняла выпады с прямых ног оттачивая ритм. Вот бешено закружился по сцене Илька, выбрасывая то ноги, то руки, словно гуттаперчевый. Его сменил присядкой Фифа. Затем с высокими прыжками и выбрасыванием ног пронёсся Яська. Юлой проплясал Павка. Илька с Кузькой закружились друг с другом, смешивая прыжки и перекидывания.

Алесь хмыкнул – ничего брат на ноги приземляется, уже вполне устойчиво. А Илькины вальяжные движения, при его то росте… Идёт этот пляс парню. Долго, видать, подбирали.

Илька с Кузькой, сцепившись за руки, закружились, подхватив каждый себе на плечо по пареньку. Те били в ладоши, создавая ритм.

Резко оборвалась музыка, мальчишки замерли… И опять закружился хоровод под дробное отбивание ритма ногами.

Что же, слаженно, красиво, быстро и сложно… Хорошая у ребят подготовка. Уставших, взмокших мальчишек встретили старшие эфебы, одобряюще хлопая их по плечам, обнимая, тиская и целуя. Молодцы ребята!!! Действительно, молодняк – молодцы! Сейчас их старшие почётно проводят по домам, а там мальчишек уже ждёт праздничный ужин.

– Иль, – Алесь окликнул командира второго отряда эфебии, перехватывая у входа из театра.