Читать книгу Забавная книга про льва и шишигу. О природе с любовью и улыбкой - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик - Страница 9

Вспомнилась давняя уральская история из детства. Сейчас расскажу.

Однажды ночью меня разбудил странный и тревожный… гул моря? Я слезла с кровати и босиком на цыпочках пошла в большую комнату.

Папка стоял на коленях перед деревянной громадой полированного жёлтого дерева и крутил ручку верньера шкалы настройки. Массивный радиоприёмник подмигивал ему зелёным глазом и ужасающе хрипел, скулил и завывал. Папка старательно настраивал его на новости о Китае. Вдруг через пелену какофонии диких звуков прорвался тонкий и взволнованный девичий голосок, очень странно выговаривающий русские слова:

– От восторга я не спала всю ночь! Все девушки общежития приходили поглядеть на меня! И поздравить! Великий Председатель Мао пожал мне руку!!!

Не выдержав накала эмоций, звук уплыл в сторону, растаял в помехах, и в комнате снова затрещали электрические разряды и завыли небесные сферы.

Я знала, что в Китае живут китайцы, и у них есть великий вождь Мао Цзэдун. Так как я тогда увлекалась Фенимором Купером, то всех вождей представляла не иначе, как спокойными мудрецами в головном уборе из орлиных перьев и с трубкой мира в руках, любящими и понимающими зверей и птиц:

– Хао, белый человек, Соколиный Глаз будет говорить с тобой.

– А почему она плачет? – пожаловалась я папе.

Он обернулся и увидел меня в дверях комнаты.

– Ты что встала? Иди, спи. Я новости слушаю.

Иногда лучше внешне подчиниться, чем бесполезно спорить, доказывая своё право. Я послушно пошла в свою комнату, но до кровати не дошла, притаилась за растворённой для тепла дверью.

Сквозь космические шумы и всплески отец набрёл на мужской голос с тем же странным для уха акцентом. Голос поведал нам о том, что все беды на этом свете происходят от воробьёв. Они воруют урожай у крестьянина. Вот как! Поэтому их можно и нужно безжалостно истреблять! Именно так через атмосферные помехи кричал странный голос.

– Недаром, – подумала я, – недаром их и зовут так странно – «вора бей»!

Только мне сразу вспомнились те воробьи, что я кормила булкой по дороге из школы домой, как они радовались крошкам и суетились так весело, вовсе ничего не воровали, только чирикали. И тут мне сделалось грустно, тревожно, отчего-то на глаза навернулись слёзы, и я залезла в самое безопасное и уютное место на свете – в тёплую родную кровать.

Наутро среди привычных слов, которыми обменивались за завтраком мама и папа, появилось и одно новое, тяжёлое, как удар дубиной – «хунвейбины». А что оно обозначает, мне было неведомо. Но вряд ли что хорошее, так решила я тогда.

К воскресенью сильно потеплело, и погода решительно стала соответствовать весне, что уже значилась в моём школьном дневнике звенящим и солнечным словом «апрель». Мама отпустила меня погулять. Чудесная для Урала погода!

– Только во дворе. До гаражей. Дальше не ходи. Запрещаю. Помнишь, что было зимой?

Я помнила. Все помнили.

Зимой четвёртый класс из соседней школы пошёл в лыжный поход с учителем физкультуры. Пошли недалеко, по лесам у города. Один мальчик сильно отстал от группы, у него расстегнулось ремённое крепление лыж. Он присел на пенёк, поправить дело. А с сосны, прямо ему на спину, спрыгнула рысь! Исход оказался страшен. Эта новость обежала весь город, и теперь все матери разрешали гулять только во дворе, и никаких лесов!

Я кивнула. Зачем говорить маме, что голодная и холодная зима и тёплая весна – для зверей в лесу совершенно разное дело. Рысь тогда к городу выгнал голод, а теперь рыси и след простыл! Мама всё равно волнуется.

Я пошла вниз по лестнице во двор. Да только двор был пуст!

Ну никого нет!

Что за чудеса? Где же все? Где ребята?

В отдалении я услышала вскрики. Лес начинался сразу за гаражами, фактически у нас во дворе. Шум шёл оттуда.

Я вспомнила, что до гаражей мама разрешила.

Так. Я побежала.

Вот новые гаражи, вот кусты, сосны… Да! Все с нашего двора собрались в лесу за гаражами. Собрались и орут друг на друга.

Я ворвалась в круг ребят, когда всё уже было сделано.

На чёрной земле лежали крохотные разноцветные, серенькие и коричневые тельца. Глазки мёртвых птичек были открыты, как и их клювики. Пёрышки в крови, головки свёрнуты набок, а над ними стояли наши мальчишки с рогатками в руках…

Кто-то из них предложил пострелять в цель по живым мишеням. Мальчишки вошли в жестокий азарт и теперь около десятка птичек лежало на земле. Девчонки визжали и плакали, ругались на мальчишек. А те смущённо вертели рогатки в руках. Молчали. Дикарский азарт прошёл, пришло запоздалое понимание и раскаяние. Да содеянного уж не вернёшь.

Не оживить этих и разноцветных, и простецких щебетунов, не извиниться перед ними, не сказать, что больше не будешь…

Остаётся стоять, потупившись, сглатывая слёзы стыда за то, что был ты ослеплён жестокостью, смеялся, когда твои пульки попадали в цель.

А птички… что же, они за зиму привыкли получать корм в кормушках из тех же самых детских рук, которые принесли им теперь смерть, вот и не улетали от своей судьбы.

Тяжёлое и огромное горе повисло над нами. Мы все впервые осознали окончательность смерти, необратимость её.

Все замолкли.

Постояли.

Потом я взяла у гаража, оставленную кем-то лопату, и мы зарыли птичек в общей могиле. Я сказала надгробную речь о том, что в этом году маленьким пернатым уготована, видно, тяжёлая судьба. То в Китае за воробьями гоняются, то вот тут, в нашем дворе вот это!

Все шмыгали носами.

Домой весь двор вернулся зарёванным. Но родителям ничего не рассказали. К чему? Так это и осталось нашим детским горем.