Читать книгу Жена моего любовника - Ирина Николаевна Ульянина - Страница 3

Мое упадническое состояние передалось Азизу: любезный друг кемарил на жердочке, прикрыв глаза морщинистыми веками, кушать не просил и летать не желал. А я никак не могла собраться. Переодевалась трижды, почему-то казалось, что любая одежда смотрится на мне как на корове седло. Меняла прически, то закалывая, то распуская волосы, а они никак не укладывались, торчали непокорными вихрами. Намазалась тональным кремом, что опять-таки не пошло на пользу – царапины остались заметными, нос красноватым, веки припухшими. Сколько ни билась, ни прихорашивалась, оттягивая неприятный визит, все равно вместо лица выходила морда…

Прежде чем отправиться к Ляльке, позвонила в свою риелторскую контору с нелепым, не соответствующим истине названием «Новодом», – новых квартир мы почти не предлагаем, топчемся на вторичном рынке.

– Евгений Павлович, это Катерина. Евгений Павлович, я приболела, самочувствие жуткое, скорее всего, до завтра не выздоровею, – сыпала словами, как горохом из мешка, а генеральный директор подозрительно молчал, будто язык проглотил. Это настораживало: неужели раскусил, что вру? Не оставалось ничего иного, как предложить: – Пусть Лидия Гаевая вместо меня на показы сходит!

– У Лидии своих клиентов предостаточно, она перевыполняет план, а вы, Макеева, в прошлом месяце уже запороли две сделки, – с гадкой ехидцей в голосе припомнил начальник. – Если вам не нужны деньги…

– Нужны, еще как нужны! – заверила я, перебивая. – Но ведь каждый человек имеет право заболеть!

– Каждый, если он не риелтор, – с ледяным бесчувствием отрезал Евгений Павлович. – Не хотите работать – увольняйтесь, никто вас не задерживает.

Придурок. Выходит, мир для него поделен на две части: риелторы и нериелторы. До чего прямолинейный, ограниченный человек… Нет бы пожелал выздоровления, так взял и бросил трубку! Дубина длинноносая… Есть в нем нечто непрошибаемо-железобетонное, гадкое, не зря в нашем коллективе за директором закрепилось прозвище Негений Падлович. И фамилия-то у него соответствующая – Буренко, к которой очень подходит производный глагол: Буренко обурел. Точнее не скажешь! Я подозревала, что он давно мечтает от меня избавиться, но так не хочется остаться безработной…

Возникло состояние, будто лечу с горы: в желудке пустота, в ушах шумит, словно от свиста ветра. Вот-вот навернусь!.. Я всего один раз попробовала прокатиться на горных лыжах. Боялась смертельно, и не напрасно – на довольно пологом, неопасном спуске упала, сломала руку и почти месяц ходила в гипсе. До сих пор левое запястье ноет в непогоду… А сейчас заныли и сердце, и печень, и поясница. Может, действительно заболела? Нет, вряд ли, все гораздо хуже… Во мне иногда возбуждается прямо-таки звериная интуиция. Например, стоит подумать о ком-то, человек тут как тут – звонит или приходит. Еще бывает, выходя за покупками, я сосредотачиваюсь и безошибочно чувствую, куда идти, где обязательно найду нужную вещь. И уж конечно, всегда просекаю, кто и как ко мне относится… А сейчас обострившийся нюх подсказывал: «Не ввязывайся ты, Катя, в Серегины проблемы, как бы они ни назывались – разборки, наезды, спасение утопающих…» Риск велик, и, скорее всего, средства не оправдывают цели. Но упустить цель было жалко – такие любовники, как Серенький, на дороге не валяются, это очевидно. Тем более что мне давно не семнадцать и даже не двадцать пять лет, как было в Греции…

Подходя к высотке, я и не сомневалась, что дверь подъезда окажется запертой, но не предполагала, что на звонок домофона никто не ответит. Не уходить же? Стала ждать, когда кто-нибудь войдет или выйдет. Сначала прогуливалась по широкой площадке над лестницей, как бы служившей крыльцом, потом скакала трусишкой зайкой сереньким, стараясь согреться. Холод пробирал основательно. А еще, подпрыгивая, я заметила, что в одной из иномарок – темно-зеленом «пассате», припаркованном прямо возле крыльца, притаились двое мужчин. Кажется, оба светловолосые или в светлых шапках, – а других примет с порядочного расстояния да через затемненное стекло не разглядишь. Чтобы зря не маячить перед ними, не привлекать внимания, а заодно погреться, пошла в аптеку, расположенную на первом этаже, с другой стороны дома. Изучала витрины, а субтильная аптекарша в потешном накрахмаленном чепце изучала меня и наконец не выдержала:

– Выбрали что-нибудь?

– Пожалуйста, памперсы, – нашлась я. Маленький Артем наверняка дует в штаны, так что пригодятся.

– На какой вес?

– Ум-м, наверное, на полкило или меньше…

– Женщина, вы думаете, что говорите? Детей с таким весом не бывает, – нелюбезно фыркнула она. – Сколько месяцев вашему ребенку?

Сошлись на десяти килограммах. Рассчитываясь за упаковку памперсов, я убедилась, что иметь детей – удовольствие не для бедных… Снова ринулась к лестнице, ведущей в подъезд. На сей раз удачно: в распахнутую дверь грузчики затаскивали массивный диванище. Бросив взгляд в сторону парковки, убедилась, что зеленый «пассат» все еще там. Очень подозрительно!..

Процессом доставки мягкой мебели руководил солидный мужчина в «найке». Я поздоровалась с ним, чтобы сойти за свою, и сиганула вверх по лестнице. Дверь под номером 17 располагалась на третьем этаже. Едва дотронулась до кнопки звонка, как ее распахнули.

– Почему так долго? Заставляете себя ждать! – накинулась на меня тощая девица и выхватила памперсы. Культура так из нее и перла: ни «здрасте», ни «спасибо», и раздеться не предложила!

– У вас домофон не работает, – промямлила я, хотя впору было воскликнуть подобно Красной Шапочке: «Бабушка, почему у тебя такие большие уши и слишком длинные ноги?!» Чтобы рассмотреть ее, пришлось задрать подбородок, – девица вымахала выше некуда. Неужели она и есть неприспособленная, маленькая куколка Лялька? Дылда! Жердина. Каланча. Коломенская верста. Подъемный кран – как ее еще прозвать?.. Единственное качество, которое Сергей не исказил в описании своей жены, – это цвет волос. Крольчиха действительно обладала длинными, густыми, очень светлыми и ухоженными волосами, так и сиявшими под лампочкой. Зато все остальное в ее внешности никуда не годилось: брови и ресницы бесцветные, водянистые глаза слегка навыкате – выпуклые, как увеличительные линзы, как зенки стрекозы. Хуже всего оказался рот – широкий, тонкогубый, будто прорезь почтового ящика. Или урны для голосования.

– Сама знаю, что не работает, – противным голосом застрекотала альбиноска. – Быстрее мойте руки – туалет направо. Мне пора уходить, а я из-за вас еще душ не приняла!

Волковская квартира занимала весь этаж. Вероятно, ее соорудили, объединив две соседние. Неплохо устроились – просторно, с шиком. Холл венчал синий навесной полоток, вмонтированные в него лампы мерцали, как звезды, и отражались в озерной глади отполированного паркета. Туалет, где я долго грела руки под краном с горячей водой, был облицован черным с серебристыми прожилками кафелем. Помимо унитаза, здесь находилось биде. Наша Лидка Гаевая в подобных случаях хохмила: «У этих богатых чего только нет – и биде вам, и перде!» Мне хотелось рассмотреть баночки и бутылечки, расставленные на стеклянных полках стеллажа, но Лялька нетерпеливо затарабанила в дверь: «Эй, женщина, вы что там, уснули?» Нашла женщину… Могла бы потрудиться спросить, как меня зовут. Невежа!

Она отвела меня в детскую комнату, заваленную горами игрушек. У окна в большом манеже сидел иссиня-бледный малыш – настоящий заморыш, которого, похоже, не кормили дня три. Буйные кудряшки придавали ему сходство с неотразимым отцом, только были светлее, рыжеватого оттенка…

– Подмойте Артема, переоденьте, смените памперс, сварите кашу, накормите. – Несимпатичная мамаша так и сыпала глаголами в повелительном наклонении. Похоже, привыкла командовать, да еще нервничала. Ну, естественно, любая бы в ее положении разволновалась, теряясь в догадках, где ночевал глава семьи. Не подозревает, несчастная, что Сережка нашел отраду в моем саду, благоухающем изысканными сиреневыми ирисами…

– Иди ко мне, – приветливо поманила я заморыша. – Давай знакомиться, я – тетя Катя, а ты Темочка, да?

Мальчик отполз как можно дальше и сквасился, готовясь заплакать. Пожалуй, мной и впрямь можно детей пугать – мало щеки со шрамами, так еще и обмороженный нос торчит, как морковка у снеговика. Пора, пожалуй, признаваться его матери, что я не умею водиться с малышами и вообще по другому поводу явилась. С чего бы начать?.. Каланча меня опередила:

– Ос-споди, чего вы застыли, женщина? Берите ребенка на руки и ступайте!

– Куда?

– Елки, в кухню! Бывают же такие непроходимые тупицы… Как вас только держат в агентстве?

– Погодите, я хочу внести ясность. Вы – Лялька?

– Лялька? – Она распахнула почтовый ящик. – Откуда вы знаете, что муж меня так называет?.. Может, для него я и Лялька, а для вас – Ольга Анатольевна!

– Я как раз от вашего… э-э-э… – Не хочу и не буду называть Серенького ее мужем! – Я от Сергея Владимировича. Понимаете, он…

– Где он?!

– Уехал в срочную командировку.

– Что вы мелете? Какая может быть командировка? Вы вообще-то кто такая?!

– Я – Катерина, а Сергей Владимирович, уезжая, просил меня позаботиться о вас и на время его отсутствия проводить к родителям в Красноярский край. Так что давайте деньги, я схожу на вокзал за билетами, а вы пока сами подмойте сына и начинайте паковать багаж.

– Ни фига себе заявочки!

Ольга выставилась на меня, как на последнюю аферистку, с нескрываемой неприязнью. Синюшный мальчик плакал, вернее, тихонько скулил. А я никак не могла решить – выкладывать ей все начистоту или подождать. Попробовала выкрутиться, протянуть время:

– Сергей Владимирович сказал, что у родителей вам с детьми будет лучше, поскольку он не знает, когда вернется, – и подумала: скорее всего, никогда!

Каланча, перекрикивая ноющего Тему, заорала:

– Шел бы он в жопу!.. Ишь чего захотел – сплавить меня к родителям! Нет уж, дудки! Я не для того выбиралась из той дыры, чтобы ехать обратно!

Она дико разозлилась. Наверное, еще секунда, и послала бы меня по тому же направлению, куда и Серегу. Я же не придумала ничего лучшего, чем насильно схватить Артема, и протянула:

– Вы зна-а-ете…

– Не знаю и знать не хочу! – категорично отрезала Ольга, от крика которой ребенок залился слезами еще громче и вцепился в мои волосы, как обезьянка в лиану.

– Но у Сергея Владимировича возникли проблемы…

– У кого возникли, пусть тот и отдувается! У него вечно проблемы! А мне безразлично, где он – в командировке или на тусовке, но лично я буду жить дома! Никуда не поеду, так что отстаньте со своими глупостями!.. Засада какая-то: чертова няня потребовала расчета. Вызвала другую гувернантку через агентство, а вместо нее являетесь… вы… Тьфу!.. Ладно, раз уж пришли, варите-ка кашу! Мне срочно надо привести себя в порядок… В конце-то концов!

Я выполнила ее указание из чистого сострадания к Артемке, который от голода сосал палец, как медведь в берлоге лапу. Ольга показала дорогу в кухню, забрав сына, плюхнула его на специальный высокий стульчик с загородкой и исчезла. Даже не удосужилась сказать, где что лежит. Пока я шныряла по шкафчикам и тумбам мебельного гарнитура в поисках кастрюльки, ложки и прочих причиндалов, мальчик непрерывно ныл. Методом тыка удалось найти холодильник, замаскированный под деревянной дверцей шкафа. Достала пакет молока и, отломив от грозди банан, сунула его малышу в крошечную ладошку. Тема моментально бросил фрукт на пол. Дурашка! Мой Азиз мигом его бы склевал и не поперхнулся.

«Гули-гули, га-га-га», – пропела я сущую ересь и показала Артемке козу. Понятия не имею, как развлекать подобную мелюзгу, но трюк удался: паренек изумленно воззрился и потянул ко мне ручки. Держа его на весу, очистила банан. Не знаю уж, сколько он съел, но мой свитер извозюкал капитально…

Откровенно говоря, вкус манной каши я забыла, поскольку со времен детского сада ее не ела. Поставила кастрюлю на конфорку, насыпала туда крупу. Некстати зазвенел телефон – карамельно-розовый аппарат, висевший над столом. На мое приветственное «Да» откликнулся неизвестный мужской голос:

– Оленька, котенька моя сладкая, ты выходишь? Я уже заждался!

– А-а…

– Не крась губки! Сколько можно кормить меня помадой? Выходи скорее!

– Ольга в душе. Что ей передать?

– А с кем я разговариваю?

– Меня зовут Катерина, я вожусь с Артемом. А вы кто?

В трубке запищали короткие гудки. От плиты потянуло горелым. Заглянув в кастрюлю, я убедилась, что манка приобрела цвет кофе или какао. «У-у-у», – скуксился Тема и кинул остатки банана в кастрюлю.

– Не расстраивайся, котя сладкий, сейчас мы новую кашку-малашку сварганим, – утешала я его, покачивая.

Взяв другую кастрюлю, налила молоко и поставила на огонь. Кто бы еще знал, где в этом доме сахар… Шарить по полкам с руками, связанными Артемом, было ужасно неудобно. Кстати, он оказался не таким уж легким, моя левая рука, служившая мальчугану сиденьем, совсем затекла, а вернуть ребенка на стул не представлялось возможным – он крепко-накрепко вцепился в мой свитер, размазывая по плечу сопли и слюни. В общем, ни сахара, ни соли не нашла, зато ценный продукт коровьего производства вспенился шапкой и хлынул на плиту. Кухню моментально заволокло едким дымом. Запах совершенно невыносимый, но открывать фрамугу для проветривания я не отважилась: еще, чего доброго, простужу хилого бронхитика. Он без того надсадно раскашлялся и безутешно расплакался. Пришлось снова петь «гули-гули» и качать капризника.

Только с третьей попытки мне удалось изготовить невразумительное, комковатое варево отвратного вида и вкуса. Артем наотрез отказался употреблять это в пищу. Впрочем, на его месте так поступил бы каждый…

– А мы хлебушка съедим, а мы хлебушка съедим, – напевая, как придурочная, я пихала в рот малышу белый мякиш.

– У-у-у, – выл пацанчик, как буран в степи.

– Фу, чем воняет? – В кухне возникла Ольга, сморщила нос от отвращения. – Дышать нечем!

А по-моему, ее приторные духи воняли гораздо отвратнее, так, будто мадам обсыпалась всей ванилью мира. Я повинилась, что каша пригорела, но она это обстоятельство и сама заметила:

– Ос-споди, откуда ты такая бестолковая выискалась? Две кастрюли спалила! Зачем ты варила манку? Есть же специальная смесь, разуй глаза! – Жена моего любовника потрясла коробкой, стоявшей на тумбе возле плиты. – Сухое молоко и молотая гречка, надо было просто добавить кипяченой воды и перемешать!

– Вы забываете, что я – не нянька…

– Не нянька она. – Лялька метнула на меня уничтожающий взгляд.

Есть поговорка: «Посмотрит – рублем одарит», а про стрекозу справедливее будет сказать «рубль отнимет»… Однако макияж преобразил ее до неузнаваемости, поскольку бледная моль усердно потрудилась над своим лицом: нарисовала брови и губы, а ресницам задала такой неимоверный объем, что без того выпуклые глаза воспринимались просто фарами. Два бриллианта в три карата, ха-ха. И вырядилась она, как… как девушка по вызову. Кожаная юбчонка – короче не бывает, ботфорты, отделанные стразами, титьки вываливаются из выреза облегающего пуловера, а на шее штук пять цепочек с крестиками и прочими примочками. Я, не скрываясь, разглядывала ее явно недешевые, фирменные, но весьма безвкусные тряпки и готова была поклясться, что никогда не позволила бы себе одеться столь вульгарно!

Снова зазвонил телефон, и теперь трубку сняла сама Лялька, сказавшая:

– Да, любимчик, уже выхожу, – и, сменив тон, обратилась ко мне: – Слушай, ты, как там тебя… Кажется, Надя, да?

– Екатерина. – Собственное имя я произнесла столь величаво, словно за ним должен был последовать титул «государыня всея Руси».

– Не важно. Короче, прочитай инструкцию на коробке и готовь. Через час приведут с занятий Ксению, накорми ее обедом, найдешь там что-нибудь в холодильнике, разогреешь в микроволновке. В половине второго уложи детей спать. Пока! Я полетела!

– Куда? Мы так не договаривались! Не пущу! – Я выставила вперед свободную от Артема правую руку и толчком заставила ее сесть. Хватит церемоний, отступать дальше некуда, иначе совсем закабалит. Прикрикнула: – А теперь послушай меня! В Сергея вчера стреляли. Он вынужден скрываться, и вам необходимо уехать. Пойми, это не шутки, существует реальная угроза, опасность… Его шантажирует бывший компаньон. Хочешь, чтобы он похитил тебя или детей? Вам надо уезжать!

Пока ее убеждала, воображение прокрутило всевозможные страсти-мордасти, виденные в кинофильмах про шантаж и киднеппинг: заклеенные рты, запястья, прикованные наручниками к отопительным батареям; отрезанные уши, пальцы и головы. Самой дурно стало, а Лялька и бровью не повела, захихикала:

– Представь себе, мечтаю, чтобы меня похитили!.. Кончай паниковать! Сказала, не поеду в деревню, значит, не поеду! К тому же у меня совсем нет денег, не полагаться же на родительскую пенсию?.. Все, меня ждут!

– То есть как: нет денег? Сережа сказал, что…

– Кого ты слушаешь?! – оборвала она. – Этого жмота? Ос-споди, за копейку удавится…

Как-то незаметно, путем взаимной перебранки мы обе перешли на «ты». Я ничего не понимала, впервые видела женщину, которой глубоко плевать и на жизнь собственного супруга, и на своих ребятишек. Кроме того, она абсолютно не ревновала ко мне Серегу и в упор не замечала ноющего Артемку, которого я по-прежнему качала на руках. Глядела мимо, думая о чем-то своем.

Прозвучали первые такты «Маленькой ночной серенады» Моцарта – такой необычный музыкальный звонок был в этом презентабельном доме. Втроем мы вышли в прихожую, и Лялька впустила молодящуюся пенсионерку, в кокетливой норковой шляпке похожую на гриб-моховик. Под мышкой тетенька держала точно такую же упаковку памперсов, какую принесла я, и возбужденно гомонила:

– Здравствуйте! Ох, насилу добралась… До чего же скверно у нас транспорт ходит, всюду заносы, дороги не чистят, столько времени простояла в пробках…

– Еще одна, – ухмыльнулась Ольга. – Вы, случаем, не от Сергея?

– От какого Сергея? Нет, я из агентства «Лунный свет», сто рублей в час или восемьсот за рабочий день плюс ваши обед, ужин и транспортные расходы. – Женщина строчила как из пулемета.

– Сколько-о? – переспросила накрашенная жердина. – Я не ослышалась? В вашем «Свете» что, совсем офонарели? Опять расценки повысили?

– Погодите, кто из вас мамаша?

Пришедшая дама в шляпке расстегнула пальто, обшарила взглядом коридор, не зная, куда его пристроить. Поскольку мои руки были заняты ребенком, протянула верхнюю одежду Ляльке, но та и не подумала принять, гавкнула:

– Какая вам разница, кто мамаша? Восемьсот рублей слишком дорого, отправляйтесь обратно.

– Какое дорого? У меня специальное педагогическое образование! Я стольких гавриков воспитала – о-о-о, и ни один в тюрьму не сел!

– При чем здесь тюрьма? – вздрогнула Ольга. – Уходите, нет у меня восьмиста рублей!..

– А памперсы? – Высокопрофессиональная нянька совала ей пакет, а Темина мамаша его отталкивала:

– Памперсы мы уже купили. Вы бы еще дольше ехали! Все, до свидания.

– Я буду жаловаться! – завизжала невостребованная нянька. – Вы посмотрите на них: чем богаче, тем жаднее!

– Да жалуйтесь сколько угодно! – Лялька распахнула дверь. – У моих детей уже есть воспитательница.

– Кто? – уточнила я, не веря своим ушам.

– Ты. – Она ткнула в меня пальцем, продолжая попытки вытолкать визитершу.

Но та отчаянно упиралась. Вдвоем они устроили невообразимый тарарам, настоящую потасовку, чуть до драки с членовредительством не дошли, поскольку белобрысая каланча, превосходившая силой противницу, сорвала с няньки шляпку и выкинула в подъезд, прямо на пол, и туда же отправила памперсы. Пугливый Тема спрятал личико у меня на шее, и я гладила его по мягким кудряшкам и шептала: «Мать твоя потрясающая нахалка, а вот папочка хороший, папочка – просто прелесть».

Наконец Ольге удалось вытолкать тетку и закрыть дверь, из-за которой неслись проклятия. Победоносно улыбнулась мне, и ее круглые хитрые глаза забегали, как шары по зеленому сукну бильярдного стола.

– Гляди-ка, Катерина, Артемчик тебя признал за свою… Так что оставайся, не пожалеешь! Скоро Нина Осиповна нашу Ксюшеньку приведет, с ней вам будет веселее. А мне действительно пора!

– Куда? – задала я напрасный вопрос, прекрасно зная, что стрекозу ожидает сладкий котик.

– В фитнес-клуб, у меня абонемент, пропускать нельзя, за все заплачено: пилатес, массаж, сауна, солярий. Сама подумай, на кого бы я была похожа после двух родов, если бы не фитнес?.. Да еще к маникюрше нужно заскочить, коррекцию сделать. – Она предъявила мне свои изнеженные ручки с длиннющими накладными ногтями, разрисованными пошлейшими звездочками и блестками.

Я со свойственной мне справедливостью укорила:

– Ольга, ну ты даешь, нашла время заниматься маникюром, когда Сергей в опасности и дети голодные.

– Да вот, нашла! Потому что не хочу и не буду терять форму, жиреть, как некоторые.

Сомнений не оставалось, она намекала на мою фигуру. Ну, это уже неприкрытый вызов! Я открыла рот, но потеряла дар речи от возмущения, а стрекоза тем временем накинула роскошное манто из белоснежной норки – в сравнении с ним моя шуба точно отдыхает, смотрится облезлой кошкой, скончавшейся от стригущего лишая. Лялька, взмахнув ресницами, улыбнулась: «Пока-пока!»

– Стой! – Я решила вытянуть последний козырь из рукава: – Между прочим, в вашем дворе пасется автомобиль с двумя дядьками, которые точно кого-то караулят, дожидаются. Как ты думаешь, кого?.. Явно не меня. Тебя!

– Катя, кончай, не смеши, а? Неужели ты и вправду думаешь, что в этом городе меня, – ее интонация подразумевала «неимоверно красивую девушку», – некому защитить?

– Погоди, а эта… как ее? Которая Ксюшу приведет…

– Нина Осиповна – наша домработница. – Жена моего любовника нетерпеливо переступала с ноги на ногу. – Чего ты от нее хочешь?

– Может, она сварит кашу и последит за детьми? Мне на работу надо, а то уволят.

– Ос-споди, естественно, последит, не волнуйся. – Ольга поспешно захлопнула за собой дверь.

Ну и проваливай! – мысленно напутствовала я и с Артемом, висевшим хомутом на шее, отправилась знакомиться с домом. У меня, равно как у той незадачливой няни, имеется профессиональная гордость. Сразу вникла, что, помимо системы центрального отопления, в квартире кое-где отапливается пол. Со свойственной мне дотошностью разобралась, где находятся терморегуляторы, кондиционеры, ионизаторы воздуха, а также как опускаются рольставни на окнах. Больше всего меня потрясло обилие санузлов – два туалета, две ванных, в одной из которых – джакузи, а рядом с другой имелась душевая кабина. Круто: водные процедуры могли принимать одновременно четыре человека!

В комнате Ксении игрушек оказалось не меньше, чем в Артемкиной. Трехэтажный дом – розовые угодья Кена и Барби с разнообразными причиндалами от табуна лошадей до гаража с машинами; дворик с диваном-качелями и бассейном занимал красный угол. На стенах, варварски изрисованных фломастерами, рядком висели отнюдь не детские венецианские карнавальные маски. Безжизненные фарфоровые личики с узкими, хитроватыми провалами глазниц показались мне жутковатыми, они излучали отрицательную энергетику. И я поспешила покинуть девичью детскую. Следующим пунктом нашей с Темой экскурсии стал громадный зал, обставленный в стиле хайтек, в блеске стекла и металла. Целая шеренга всевозможной аппаратуры – навороченный музыкальный центр, DVD, домашний кинотеатр.

– Хочешь, мультики посмотрим? – спросила малыша, опуская его на большой диван, обитый кожей бирюзового цвета. Руки совершенно затекли, прямо отваливались. И вообще я зверски устала. Тянуло лечь и забыться, как мертвая царевна, беспробудным сном.

– У-у, у-у! – Артем указывал мне на вход в соседнюю комнату, тянулся туда всей душой и телом.

Предназначение того помещения не поддавалось определению. С одной стороны – тренажеры. Вот какого лешего Ольга поперлась в фитнес-клуб, если с тем же успехом могла качать пресс дома?.. Велотренажер и вовсе напоминал вешалку, поскольку на нем громоздилась куча тряпья. С другой стороны – двухтумбовый письменный стол с компьютером и кабинетный рояль; а еще повсюду довольно крупные напольные растения – драцена, фикус, кипарис, тронутый ржавчиной увядания. Не то зимний сад, не то склад ненужных вещей…

Темочка нетерпеливым ерзаньем дал понять, что далее желает перемещаться в пространстве самостоятельно. Очутившись на паркетном полу, подполз к вращающемуся офисному креслу и зашлепал маленькими ладошками по тугому сиденью, как по барабану.

А меня притянул рояль. Вид клавишных инструментов всегда вызывает во мне ностальгическую грусть, ведь я с раннего детства занималась музыкой. Да не просто занималась, а семнадцать лет посвятила этому сомнительному удовольствию – сначала окончила музыкальную школу, потом училище и, наконец, консерваторию. Фактически лучшие годы сунула псу под хвост… Рояль в доме Архиповых был запылен до полного неприличия – на крышке из ценного, красновато-коричневого дерева вполне можно было рисовать чертиков. Воровато оглядевшись по сторонам, будто кто-то мог подсмотреть, я сняла с велотренажера первую попавшуюся майку и протерла трехногий клавир, который сразу возрадовался, засиял безупречной полировкой. Откинув крышку, узнала его имя: Petroff. Неплохо, совсем неплохо!.. Интересно, для кого Серенький приобрел подобную роскошь? Сам не играет, да и Лялька на пианистку похожа еще меньше, чем на куколку. Неужели для малявки Ксении? Ну, это он погорячился! Я, к примеру, все семнадцать лет чахла над стареньким, облезлым «Красным Октябрем» производства ленинградской фабрики. И ничего, училась исключительно на «хорошо» и «отлично».

Разминая пальцы арпеджио, спросила Тему:

– Что бы тебе сыграть, детка?

– Та-та! – Барабаня, пострел разулыбался во все имевшиеся четыре зуба.

«Петрофф» звучал безукоризненно, одно удовольствие играть. Я решила исполнить «Болеро» Равеля, как нельзя лучше соответствующее шумовым эффектам, издаваемым Артемом…

Родители, отдавая меня, шестилетнюю, в музыкалку, не подозревали, что сыграли злую шутку. Выдающимися способностями я не отличалась, вот и пришлось восполнять их отсутствие упорством. Корпела до изнеможения, прямо до крови, капавшей из носа на белые клавиши… Сверстники бесцельно шлялись по дворам, а я часами напролет пилила гаммы, оттачивала технику этюдами, зубрила музлитературу и сольфеджио, казавшееся сложным, как высшая математика. Зачем, спрашивается? Выяснилось, затем, чтобы через семнадцать лет вернуться в ту же музыкальную школу, где училась, но уже в качестве преподавателя и получать мизерную бюджетную зарплатку, похожую на заплатку. Хоть на три ставки вкалывай, а больше прожиточного минимума не заработаешь…

– Я не виновата, – оправдывалась мама. – Кто бы мог подумать? Когда мы отдавали тебя в подготовительный класс, педагоги зарабатывали наравне с инженерами, те же сто двадцать рублей, это были неплохие деньги, ведь литр молока и белый хлеб стоили двадцать копеек…

А я и не винила маму с папой: если бы не они, вообще бы, наверное, загнулась, как говорится, откинула боты. Но просто занятия музыкой капитально оторвали меня от всего земного, насущного, лишили реалистичных представлений о мире. Я безнадежно отстала от ровесниц, учившихся в других вузах, носивших в сумочках «на всякий пожарный» дежурную зубную щетку, гигиенические тампоны, блистер аспирина на случай похмелья, мятые визитки с номерами таксистов и презервативы. Я представления не имела, как пользоваться резиновым изделием, поскольку осталась девственницей к двадцати четырем годам… Разве это нормально? Конечно, нонсенс! Но что мне было делать со своей молодостью, помноженной на консервативное добропорядочное воспитание, если в консерватории на десять девчонок едва ли приходился один завалящий парень? Музыкальная школа и вовсе детско-бабье царство. Ложа завистниц, не прощающих мельчайшего признака превосходства, будь то колечко на правой руке или… Или жених вдалеке.

Мечта о Греции стала моим протестом, вызовом нищете и унылости стародевичества. Разослав купоны бесплатных объявлений сразу в несколько газет, почти целый учебный год промышляла частными уроками. Мышковала, как называл мою репетиторскую практику папа. Снисходительный оттенок его выражения был, кстати, неуместен: мышковать достаточно трудно, легче осатанеть от непроходимой лени пубертатных охламонов и охламонок. К тому же приходилось экономить даже на таких мелочах, как маршрутки, дожидаясь муниципальных автобусов, и зашивать колготки. Во всем себе отказывала, чтобы скопить евро на турпутевку. Сумма уже почти набралась, когда меня настигла крупная неприятность: нечаянно приняла ухаживания папаши одного из учеников, десятилетнего Егора, втюхалась в пренеприятнейшую историю, подмочила репутацию…

Начиналось все вполне пристойно, невинно – Геннадий Александрович, забирая сына после занятия, пригласил меня на джазовый концерт в филармонию. Заранее купил три билета, а жена уехала к внезапно захворавшей теще. Ну, я и согласилась, почему бы и нет?.. В антракте мы пили апельсиновый сок и умничали, рассуждая об особенностях джаз-бандового свингования и импровизационной природе джем-сейшенов, Егор внимал музыковедческим терминам, как иностранной речи, не смея хулиганить от почтительности. После концерта мы втроем посидели в кондитерской «Кузина», поглощали пирожные, запивая некрепким чаем. Ген Саныч доставил меня домой на подержанном, но вполне элегантном «опеле», поцеловал ручку, поблагодарил за доставленное удовольствие. Потом еще несколько раз приезжал, приглашал, размахивая якобы пропадающими билетами, и мне ничего не оставалось, как отменять либо переносить частные уроки – источник накоплений. Мы и модернистскую драму посмотрели, и вердиевскую оперу «Травиата» послушали. Ребенок, изнывавший от скуки, вдруг решительно запросился к бабушке, папаша радостно удовлетворил пожелание, зазвал меня в гости как бы для того, чтобы показать свою фонотеку. Откупорил шампанского бутылку и… Нет, не стал перечитывать «Женитьбу Фигаро», просто дал волю рукам и всем остальным частям своего немолодого, некрасивого, пожухлого тела. Я недоумевала: неужели от этих жалких содроганий девушек настолько переклинивает, что они способны кидаться в реку, травиться ядом, убивать детей, как Медея, и старых, недееспособных мужей, как моя тезка Катерина Измайлова?.. Спросить было не у кого – Ген Саныч спал, похрапывая, а я все пила и пила шампанское. Напилась до икоты, живот раздулся от газов, как у лягушки. Когда вино кончилось, несколько раз сбегала в туалет, стараясь не шуметь. Надела трусы и свои аккуратно зашитые колготки, застегнула лифчик и пуговичку сзади на платье и приклонила голову на подушку, брезгуя сомнительными пятнами на наволочке, накрылась одеялом с чужим, тошнотворным запахом…

Отец ученика мне нисколько не нравился, наоборот, был противен. Почему сразу не сбежала? Спросите у моего комплекса неполноценности!.. Я думала: все девушки делают ЭТО… Но, однозначно, не всех изобличают с поличным!..

Мамаша Егора вернулась так же внезапно, как уехала, только без предупреждения. Кидалась своими вонючими подушками, обзывалась, все такое… С тех пор классические анекдоты про адюльтер меня отнюдь не веселят. Чего уж веселого, если мой позор моментально сделался достоянием общественности? Инцидент не обсуждал только ленивый, ведь родители забрали Егора из музыкальной школы. Ветераны педагогического коллектива требовали от директора, чтобы меня уволили, он оправдывался отсутствием административного основания – я же не прогуливала, оформила больничный лист. Реально заболела, с высокой температурой, потерей голоса и мотиваций для продолжения жизнедеятельности. Высохла и зачахла подобно кипарису на складе забытых вещей, кое-как дотянула до летних каникул, а частную практику вовсе оставила. А мои родители мне тогда не только посочувствовали, но и помогли материально – сняли деньги со сберкнижки и настояли, чтобы я летела в Грецию, как и мечтала. Оттуда я вернулась другим человеком. И в музыкалке все как-то само собой уладилось, устаканилось, забылось.

На бравурной ноте воспоминаний о Греции «Болеро» закончилось. Тоскуя по Волкову, я решила исполнить его ребенку последний ноктюрн Шопена, но несмышленыша возвышенные, щемящие рулады совсем не привлекали, он уполз куда-то. Пришлось завязывать с музицированием. Ходила по квартире и кричала, как в лесу: «Тема-а! Арте-ем!»

Мальчик обнаружился в спальне своих родителей. В заповедном алькове… Да, тут было на что посмотреть… Одно супружеское ложе чего стоит – огромное, квадратное, как поле для гольфа, накрытое ворсистым зеленым покрывалом из искусственного меха. Стену напротив кровати дробили вертикальные зеркальные полоски. И вообще зеркал было хоть отбавляй – на раздвижных дверях встроенного шкафа-купе, даже на потолке, вокруг люстры с большим количеством лампочек. Выходит, хозяевам нравится наблюдать отражения своих интимных занятий… Фу!.. Малыш, кряхтя, стал стаскивать с себя штанишки, испачкал очередной памперс. Добавил неприятных ощущений. Вымыла нытика, переодела и пустила пастись на синтетический лужок постели. А сама присела перед туалетным столиком, где творился полный бардак – полупустые упаковки с таблетками, мятые обертки, в пепельнице окурки, испачканные помадой, и, конечно, горы косметики, из-за которых виднелась рамка с фотографией. Дружные супруги Волковы в одних купальных принадлежностях обнимаются на палубе прогулочной яхты. Значит, Серенький побывал на море без меня, но с ней… Положила фото изображением вниз, а сама легла рядом с сонно моргавшим заморышем и засмотрелась в зеркальный потолок.

Вот почему наглой Ляльке встреча с Серым Волком аукнулась комфортной, беспечной супружеской жизнью, а мне сплошными разочарованиями и стрессами? Царапинами, помятостью, изгвазданным свитерком? Ума не приложу… Хотя, в сущности, мне повезло: жена моего любовника напрочь лишена бдительности. Я сделала свое дело – предложила помощь и предупредила об опасности. А если она такая безбашенно смелая, пусть не едет к родителям, и пусть этот подлый Эгем делает с ней все, что будет угодно его извращенным мозгам, – стреляет, режет, насилует! Почему я должна переживать из-за третьей лишней?.. Нам с Серегой вдвоем будет гораздо лучше. Мы будем любить друг друга на этом удобном ортопедическом матрасе с вечера до утра; летом, осенью, зимой и весной; в праздники и в будни – когда захотим. А еще будем путешествовать по теплым морям и разным красивым городам. Отмечать Новый год в Париже или в Лондоне, загорать на океанических островах. И всякие Негении Падловичи станут мне не указ – имела я в виду их мелкие риелторские злодейства! Я собираюсь жить всласть, в полное свое удовольствие. А Серый Волк, как в сказке, будет верно служить мне… При мысли о нем по телу побежали сладострастные мурашки, да не просто побежали, а пронеслись стадами, необузданной ордой!.. Но пленительные грезы разрушил механический Моцарт. Дверной звонок.

Я успела забыть о существовании девочки Ксении и домработницы Нины Осиповны. Одна одарила меня нелюдимым взглядом исподлобья, другая напустилась с расспросами:

– Ты кто такая? Где Ольга?

– Я Катя, – представившись, задрала нос и чуть сгоряча не ляпнула, что являюсь любимой девушкой мужа Ольги, которую с минуты на минуту прикончат бандиты.

– Передай хозяйке, я водила Ксеньку на музыку последний раз! Никудышная у ей растет девчонка – дерзит, перечит, вертится за фортепьяном, чисто волчок. А в ноты глядеть не желает. Учителку совсем замордовала, та сказала, покуда не заплатят, заниматься больше не станет. И я то же самое говорю: пусть Ольга сперва рассчитается. Почему я должна батрачить за бесплатно, ни за спасибо?!

В сердцах она брякнула связку ключей на калошницу в прихожей и подтолкнула ко мне Ксюшу, державшуюся так, будто ее происходящее вовсе не касалось. А у Темочки задрожала нижняя губа – верный признак того, что скоро заплачет. Бедный малыш, какая хрупкая нервная система! Качая его, я старалась втолковать Нине Осиповне, что не имею отношения к стрекозе, сама попала в этот дом как кур во щи. Пожилая женщина заводилась все сильнее, наращивала обороты, вываливая на меня претензии: