Читать книгу Выйти из поезда - Ирина Самохина - Страница 2

Я точно знаю день, когда сошла с ума. Это, пожалуй, единственное, что я знаю наверняка, всё остальное теперь либо из области как будто чужого прошлого, либо из области неопределенного будущего, о котором я даже не имею смелости помыслить. Есть еще настоящее – неинтересное, пресное и странное.

Полтора года назад врачи сообщили мне, что мой организм дал сбой и одна вероломная клетка внутри меня взбунтовалась. Всё вышло из-под контроля, да что там – всё рухнуло.

Сейчас на улице весна. Тот коронованный период этого сезона, когда всё в цвету. Природа словно раскрывает свои большие зеленые глаза после долгого сна. Томно потягивается и простирает к тебе руки, чтобы обвить и приласкать.

Безусловно, вокруг только и разговоров, что об этом пробуждении. Но люди даже такое чудо могут превратить в фарс… «Цветочки, пчелки, лучи, пробивающиеся через распахнутые окна» и прочие клише. Все хотят жить красиво, а кто-то хочет просто жить… Вот разве что парадокс: дико хотеть жить и одновременно с этим утратить всякий интерес к этой самой жизни.

Я заглядываю в лица людей, направляясь в больницу: вот те четверо, развалившиеся под цветущей сакурой, – они и вправду так счастливы? Вправду так чувствуют движение и красоту этой жизни? Вправду готовы часами лежать и созерцать нежные акварельные наброски распускающейся природы? Всё это вправду?

Нет же, вся компания достала смартфоны: штамповать симпатичные картинки с обязательным наложением фильтра. Без него, фильтра, эта картинка жизни слишком проста и обыденна, такая, какую видит каждый по ту сторону своих глаз.

О, сколько их, совсем полых изнутри… Но есть все-таки особенные люди, из «другого теста». Не пустые манекены, не яркие фантики без содержимого. Именно в них продолжает жить душа, вселенная, частица Бога… да как хотите, так и называйте! Они видят шире, осознают больше. Могут давать, а не только бесконечно брать. Этакие белые вороны потребительского общества. Если вы одни из них, поздравляю, вам и повезло, и не повезло одновременно. Ибо Мир меняется, мудрецы и проСВЕТленные пропадают. Возможно, потому, что свет внутри нас гаснет всё быстрее и всё чаще. Но, знаете, мир цикличен – и всё вернется, обязательно вернется! Но нас уже не будет. А сейчас мы здесь! Понять эти простые слова: «здесь и сейчас». Возвести в Абсолют мысль, что это твой миг.

Почему же я всё вижу, как во сне? Я считаю, что это один из признаков моего тихого безумия. Все говорят про знаменитую пятерку стадий принятия… хм, по мне, все мои эмоции смешались в какую-то грязную кашу, как растекшиеся по полу краски, и нет там отрицания или торга, даже гнева нет. Депрессия? Возможно, это она. Хотя мне кажется, большинство людей живут в депрессии и поглощают эту жизнь, не чувствуя вкуса, в спешке, часто используя «подсластители».

Я думаю, что единственное время, когда ты настоящий человек, – это детство. В детстве всё самое яркое, удивительное, захватывающее, вкусное. Что потом случается с нами – загадка. Но какой-то детали пазла перестает хватать.

Кто его отнял и зачем?

Или мы сами его потеряли?

А если потеряли, как его найти?

После больницы, где врач молча просматривал мои анализы (вопросы ему я перестала задавать уже давно. Нет, не из-за страха, а просто поняла в какой-то момент, что врачи не боги и знать наперед ничего не могут, и гарантировать тоже. А мы же ждем гарантий.), я незаметно для себя вернулась домой и залезла в чат поддержки. Поддержки от него, скажу честно, совсем немного, скорее наоборот… это квинтэссенция боли и страхов, которые каждый старается выплеснуть сполна. Новость дня: сегодня не стало Л. Она в чате раньше меня, долгий путь. Что я ощущаю? Да практически ничего. Даже к этому привыкаешь. Люди приходят и уходят. Уходят куда-то, за грань неведомого. Л. была верующая, мне подумалось: может, так легче? А вообще, я хорошо помню первую потерю. Девушка из чата, Н., оптимистка и шутница. Через полгода моего общения в чате – как гром среди ясного неба: Н. умерла. Это было обжигающе страшно, я плакала по незнакомой оптимистке Н. и больше месяца чувствовала давящую боль в груди. А потом… я привыкла. Чудовищно, но правда. Зачем мне этот чат? В очередной раз дала себе обещание завтра выйти из него. Как советуют умные книги, которые пишут умные люди, нужен позитив.

Простите мне мою невежливость, я забыла представиться. Меня зовут Эмма, и я еще молода. Хотя это как посмотреть… Моего чувства «резистентности» к этому миру хватило бы на пару жизней каких-нибудь долгожителей. Но мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть себя в зеркале маленькой старушкой. Такой подтянутой, с ниткой жемчуга на шее, мудрой главой большой семьи, к которой все идут за советом. А советов этих у меня было бы хоть отбавляй, на все случаи жизни, и все непременно правильные и своевременные, как и положено человеку, прожившему длинную жизнь. Я где-то слышала: «Неважно, сколько дней в твоей жизни, важно, сколько жизни в этих днях». О… я повторяю это изречение, как мантру… но всё мое естество предательски думает о количестве, а не о качестве.

Выпила лекарства и успокоительное перед сном. У меня есть минут пятнадцать, перед тем как провалиться в тяжелое не забытьё. Чем заняться? Таращу глаза в потолок. Я больше не вижу там диковинных животных от тени дерева перед окном. Я больше уже не вижу ничего диковинного. Я сама сухое дерево, заглядывающее в чужие окна в надежде увидеть жизнь.

Я опять в чате. Руки как-то сами залезли в телефон. К. разродилась тирадой, что всё не так страшно переносить, когда у тебя нет детей, а у нее их двое, и это усугубляет всю ситуацию во сто крат. И. опять агитирует всех стать веганами. У М. скоро контроль, и она вся на нервах. Я не хочу, больше не хочу всё это видеть и слышать! Я не смотрю на сидящих рядом пациентов. Я хочу начать свою жизнь заново с кого-нибудь момента ДО болезни! Начинаю выбирать этот момент, так внимательно и придирчиво, как будто выбираю платье на первое свидание. Свидание… Мысли потекли совсем в другое русло, так и оставив «точку отсчета» не определенной. На свидания я не ходила уже давно. Что неудивительно, конечно. Мой молодой человек оставил меня спустя два месяца после постановки диагноза. Ушел как-то невнятно. Я даже плохо помню события тех дней, моя память то ли заботливо закопала всё от меня подальше, то ли лечение так крепко пригвоздило меня к кровати и туалетной комнате, что всё остальное перестало существовать. Разумеется, меня предали. Предал самый близкий, тот, кто был всем, а стал никем. Я его не виню, наверное. Если бы не моя болезнь, всё было бы по-другому, так, как мы мечтали. Хорошо, что он сбежал, – я могу не чувствовать себя виноватой перед ним. Я могу не притворяться, что я еще хотя бы на пятьдесят процентов тот человек, с которым он прожил четыре года. Я отпустила его давно. И всех наших общих друзей тоже. Меня обжигают воспоминания о прошлой жизни. О той лучшей жизни. Как будто меня выкинули из нее и закрыли двери перед самым носом, и я, как брошенный пес, смотрю и тычусь этим носом в стеклянную дверь.

Незаметно для себя я оказываюсь уже перед домом. Это моя новая суперспособность – думая обо всем и ни о чем одновременно, оказываться уже совершенно в другом месте. Я опять живу с родителями. Чувствую себя очень виноватой перед ними, я не хочу, чтобы они страдали из-за меня, чтобы кто-то плакал по мне и жалел меня и себя… Да, пожалуй, К. права, когда ты один – так проще. Ты переживаешь только за себя и ни перед кем не несешь ответственности, не притворяешься и не боишься разочаровать… смертельно. Я скучаю по бабушке. Если бы было можно вернуться в детство – о! я обязательно вернулась бы в бабушкин дом, где самое начало осени и пахнет пирогом с яблоками и вишневым компотом. Где, как только я поднимаюсь по лестнице, сразу распахивается дверь! Потому что бабушка ждет, потому что я для нее – целый мир. Какие у тебя теплые руки, бабуль, как ты умеешь слушать! Как никто другой! Тихо, внимательно, сопереживая и смеясь вместе со мной, устремив на меня всё понимающий взгляд. Как так получилось, что всего этого уже нет? Прошлое и будущее растворились; есть только настоящее, и мы его не выбираем. Мы не властны над тем, что дает нам жизнь. Ничего не решаем, а можем только учиться правильно принимать всё, что нам дается. Но это и есть самое сложное – найти смысл в хаосе, не сдаться, не отупеть. Любить жить. Жить любя.

Прошедшую неделю я вынесла на своих плечах, как атлант, сгорбившийся под тяжестью своей ноши. Дела обычные. Из необычных – мой бывший женился-таки. Рауль… Он был поистине особенным. И оставался таким по сей день. На свадебных фотографиях в его янтарных глазах, таких осенних, было столько мягкой любви к своей хрупкой молодой жене. На меня он умел смотреть так же. Это был взгляд, с которого всё у нас началось. Я безвозвратно таяла, разморенная этими знойными лучами его глаз.

Мы познакомились во время учебы. Мне только что исполнилось двадцать, я была свободна, дерзка, красива и подстёгиваема всеми этими качествами. Сейчас я понимаю, что, несмотря на свою извечную склонность к рефлексии, я была почти полностью счастлива в те времена. Внутри меня был словно мотор, я умела светиться изнутри, и этот свет привлекал людей. Конечно, такое состояние я не могла поддерживать постоянно, но, когда я попадала в эту «струю», вокруг меня, в моем бурлящем потоке жизни, кружилось множество подруг, друзей, приятелей, приятельниц, знакомых и знакомых их знакомых… И каждый из них бессознательно стремился ухватить себе кусочек моего бурлящего света. Вы же знаете, какая это редкость – быть по-настоящему счастливым? А знаете ли вы, какой это удар по самолюбию других – встретить вот такого вот человека? О, его видно сразу, в нем словно сосредоточена вся энергия любви этого мира. Не фальшивое счастье, а неподдельная энергия, льющаяся через край. И я могла быть такой. И такую силу давала мне взаймы моя любовь.

Смех… Я до сих пор помню именно этот звук, когда на шумной вечеринке через разномастный гам я услышала его. Это была увертюра. Дальше глаза – это была уже целая симфония. Янтарь, мед, осень. Да, это была пресловутая обжигающая-любовь-с-первого-взгляда. Нам было хорошо. В меру легко, в меру сложно. Рауль был старше на год, спортивен, весел, беззаботен, широкоплеч. Любил готовить и ненавидел оперу. Я была тонкой, золотоволосой, веселой, беззаботной. Любила читать стихи вслух и курить с утра на балконе, попивая черный кофе. Мы были хорошей парой. Знаете, из тех хороших пар, что показывают в рекламе ипотеки или шоколада. Такими перспективными и приторными были мы.

Что такое четыре года? Спроси у ребенка, и он скажет: «Это вечность». Спроси у старика, и он скажет: «Это миг». Спроси у счастливого – он и не заметил. Спроси у несчастного – в каждой морщинке отпечатался каждый день. Мы же, конечно, были неприлично счастливыми и, со свойственной счастливым неблагодарностью, наших «часов» не наблюдали. Закончили университет, устроились на работу. Вечерами встречались с друзьями, ходили в кино, валялись в постели до полудня по выходным. Смертельно расстраивались из-за проблем на работе и горячо обсуждали это перед сном. До визга радовались отпуску на море. Зажигали свечи и полуголые танцевали медленные танцы. Ссорились по мелочам, знакомым всем. Пугались ангины или гриппа. Мда… смешно. Тут в пору постоять и помолчать, почтить память этого рухнувшего мира, этакого незыблемого «Титаника», который внезапно ушел-таки под воду. До «айсберга» было даже предложение руки и сердца. Всё четко, всё правильно, как и должно было быть. «Айсберг» проявил себя неожиданно и резко. Меня, как тряпичную куклу, таскали туда-сюда, от врача к врачу, от обследования к обследованию. От ужаса я не могла иной раз пошевелиться, мне хотелось вцепиться в руку врача и не отпускать, пока он не скажет, что всё хорошо, они ошиблись и вообще это просто дурной сон. На деле же я просто молчала, слушала, кивала, старалась сохранять видимость нормальности при уже наступившем безумии.

Страх… самая сильная, самая животная эмоция. Его не сбросить, не смыть, не стереть. Я превратилась в пустошь. Мне говорили сесть, лечь – я всё без вопросов выполняла. Я терпела боль. Я превращалась в лысого человечка с отекшим лицом землистого цвета. Знаете ли вы, как выпадают ресницы? Сегодня есть, а завтра уже нет. То была не я! Ну точно же сон! Кошмарный сон! Но я не просыпалась, хотя спала и спала целыми днями. И он, мой прекрасный Рауль, стал медленно ускользать из моей жизни. И он, и жизнь утекали от меня.

Я хорошо помню один из холодных вечеров. Я уже перебралась к родителям, чтобы было кому за мной ухаживать. Рауль приходил всё реже и реже. Я заметила это неожиданно, будто очнувшись. Слезы душили меня всю ночь. Еще не объяснившись с ним, я всё уже поняла. Злоба на саму себя и свою судьбу захлестнула меня. Я стала похожа на раненого зверя, забившегося в нору и не подпускающего к себе. Мне хотелось только скулить и кусать. Рауль, конечно, сказал, уставясь на свои ботинки, что нам нужно время, он не хочет причинять мне зла. Зла? Разве это крохотное слово может описать весь спектр истязающих меня чувств? Но я прервала его на полуслове: «Я тебя отпускаю. Ты не виноват». Вот это индульгенция! Будто тонна позорного греха свалилась с его плеч! Он и плакал, и что-то говорил, и поспешно собирался. Он сказал «прощай», и я простила. Да и как он, красавец с медовыми глазами, может быть хоть в чем-то виноват? Виновата я одна. Я ненавидела себя и свое предательское тело. И он ушел из моей жизни легко, словно никогда и не был в ней! Хотя нет, будто меня никогда не было в его жизни. Ушел не оглядываясь. А я осталась одна. Рыча в подушку, я не понимала, почему это происходит именно со мной. Мои легкие были словно обожжены болью и разочарованием. А потом пришла депрессия, врачи и препараты поубавили ее, присмирили ровно настолько, чтобы я могла продолжать существовать.

Быстро пронеслись еще три месяца моей жизни от совсем недавней весны. Солнечные лучи скользили через деревья и обволакивали кусты цветущего шиповника, сладкий аромат заполнял грудь. Утро выдалось прекрасное. Еще царила прохладная свежесть, но день обещал быть жарким. Это был один из тех долгожданных летних дней, сама спелость лета, сама его суть. Голуби, примостившись у фонтана, настороженно водили круглыми зрачками, но сразу забывали об осторожности, получив горстку крошек от свежего багета. Водные брызги искрились на солнце, словно россыпь бриллиантов. Вся эта идеалистическая картина мира словно была призвана вселить в меня надежду. Я шла к врачу за результатами своего «контроля», который должен был показать, возымел ли этот курс лечения успех.

Я люблю игры со временем: проходя мимо, к примеру как сейчас, памятника, я говорю себе, что этот миг уже даже не настоящее, а прошлое. Я фиксирую внимание на том, что чувствую, думаю и вижу сейчас, проходя здесь. И говорю себе, что будущая дорога обратно мимо этого памятника уже совсем скоро станет моим настоящим, а затем, за долю секунды, превратится в уходящее прошлое. Это игра со временем – как, находясь в поезде, смотреть в окно: только выплывет из небытия маленький домик возле путей, и тут же ты видишь, как он уже растворяется где-то за линией твоего обзора. О, это вечное чувство наблюдателя своей жизни! Я всё свое время будто стою и смотрю из окна идущего поезда, и меняются, меняются картинки, а я стою… и смотрю. Ничего не выбираю, никуда не иду. Такая вечная статика. И вот я опять поставила себе на память крестик в голове: что же я буду чувствовать, о чем думать, проходя мимо этого памятника на обратном пути?

Страх не контролируем. Эта волна тошнотворного ужаса опять наполнила мои легкие. Не забавная игра слов – «животный страх». Он живет где-то в животе и в позвоночнике, я точно это знаю. Я иду и смотрю на свои ноги и чувствую свое дыхание, такое шумное, где-то в висках. Мой страх рвется из меня, но мое лицо спокойно. Движения четки. Я умею играть свою роль. Лишь на долю секунды я замешкалась, перед тем как повернуть ручку в кабинет моего врача, лишь на секунду мое бессознательное завладело мной и затрубило в моей голове: «Бежать! бежать отсюда! без оглядки!» – «Ах, если бы можно было просто сбежать, – устало ответило сознание, – но невозможно, выхода нет». Врач говорит, выход есть. Но опять не тот… Я даже не в панике, я как дикий зверь, окруженный охотниками: сосредоточенное и злое принятие происходящего… Лечение не помогло. Результат отрицательный. Может, это ошибка? Нет, ошибки нет, к сожалению. Не переживайте, есть еще один вариант из какой-то последней линии терапии. Надо верить, надо бороться. Мне нехорошо, в горле пересохло, и мне кажется, в соседнем городе слышно, как я пытаюсь сглотнуть. Он продолжает говорить своим ровным голосом. А потом этим голосом, вечером за ужином, он будет обсуждать отпуск с женой. Я ему завидую. Он может просто встать и снять с себя этот день, эту боль, как свой врачебный халат. Выйти и пойти жить нормальной жизнью. Да, как же я ему завидую и хочу быть им! Так близко касаться смерти и быть от нее так далеко. Мы договариваемся, что я немного передохну, а он пока постарается подобрать новое лечение. Я хочу уйти. Закрываю дверь, еду в лифте, иду к выходу из больницы. В ушах давящая тишина. Выхожу на улицу – и тут на меня, как цунами, обрушивается весь клокочуще-звеняще-гудящий звук пробудившегося города. Мне противно, я морщусь то ли от звука, то ли от света, то ли от желания зареветь. И тут опять моя «суперспособность»: я уже в парке, возле того самого памятника. Теперь я знаю, ЧТО я буду чувствовать, проходя здесь на обратном пути. Теперь и это… уже прошлое.

Ноги сами привели меня на высокий железнодорожный мост, находящийся в паре кварталов от моего дома. Несколько лет назад движение по нему прекратилось, и теперь этот бессмысленный железный гигант служил местом сборищ подростков. С моста, надо сказать, открывался изумительный вид на город: высокие небоскребы искрились в лучах солнца, отбрасывая невероятные тени. Под мостом протянулась река, напоминающая ползущую мутно-зеленую змею. А вокруг было так тихо и спокойно. Я сидела почти посередине моста, как-то сжавшись в одной позе и держась так долго за железную ржавую ограду, что у меня свело пальцы. Какой удивительный вакуум в голове и душе. Солнце начало угасать, и летний воздух вокруг стал розовым и пряным. Одна мысль сверлила мне виски: «Н.А.Д.О.Е.Л.О.». Я повторяла себе это снова и снова. Или кто-то внутри меня твердил мне это. Наконец слезы обиды обожгли мне лицо. Эту жизнь нельзя исправить! Ведь всё было так хорошо, если бы я могла всё изменить! Это просто нечестно! «Н.А.Д.О.Е.Л.О.» …Мой разум перестал хоть как-то подчиняться мне. Я резко вскочила, выпрямилась, перескочила через невысокую ограду. Ноги на парапете уже на треть были в воздухе над мутной змеей-рекой. Руки разжались. Я глотнула огромную порцию кислорода (надышаться перед смертью, да). Закрыла глаза. И подала свое летучее тело вперед.