Читать книгу Весенний подарок. Лучшие романы о любви для девочек - Ирина Щеглова, Светлана Лубенец, Вера Иванова - Страница 7

Когда на следующий день Марина спускалась на лифте, то очень надеялась встретить в тамбуре между двух дверей Богдана Рыбарева. Но его там не было. У Марины от огорчения защипало в носу. Она прогнала закипавшие на глазах слезы и вышла во двор. После темного подъезда ей пришлось зажмурить глаза, так ярко светило осеннее солнце. Когда она глаза открыла, то вынуждена была зажмуриться второй раз, потому что очень испугалась того, что увидела. А увидела она огромные буквы, написанные розовым мелом на асфальте. Из букв складывалось выражение, которое вместо испуга вызвало бы восторг у любой другой девчонки, потому что там вызывающе розовело: «Марина! Я тебя люблю!»

Митрофановой, которая, как известно, была странной, захотелось сделаться маленькой-маленькой, чтобы никто не мог ее заметить и связать с ней эти ужасные розовые буквы. Поскольку маленькой сделаться ей не удалось, она низко-низко опустила голову и рысью побежала со двора на улицу. Остановившись только на крыльце школы, она тяжело дышала и раздумывала, кто же мог такое натворить и что будет, когда надпись увидит мама. Хоть домой не ходи…

Неужели это написал Орловский? Вряд ли… Ему это ни к чему, он уже все ей сказал. Тогда, может быть, Кривая Ручка? Милка же говорила, что скалярий он ей принес недаром. Нет… не может быть… Такие большие буквы и такой маленький Карлсон… Свой голос за нее, кажется, отдал еще и Феликс, но, скорее всего, его выбор не имеет никакого отношения к чувствам. Просто ему показалось, что Марина сможет хорошо сыграть царевну, только и всего. И вообще, у него со Слесаренко роман. Значит… значит, автор розового послания Богдан…

У Марины совсем упало сердце. Зачем он это сделал? Ей не нужны такие демонстративные доказательства! Лучше бы он сказал то же самое ей наедине. Что с ней сегодня сделает мама? Только бы не выбросила Бусю! Она давно грозится это сделать. Ленивая Муська без конца спит, а темпераментная Буся разодрала обивку дивана, двух кресел и обои в углу прихожей. Вчера вечером мама как раз говорила, что Буська скоро допрыгается.

Марина хотела зайти в дверь школы, но, что называется, приросла к крыльцу. По его высокой лестнице взбегал Богдан. Маринины губы начали складываться в улыбку, которая вынуждена была тут же, едва родившись, умереть. Богдан Рыбарев, не глядя на Митрофанову, прошел мимо и исчез в дверях школы. Марина проводила его широко распахнутыми глазами и осталась стоять, олицетворяя всем своим видом глубочайшее потрясение. В эдаком аллегорическом виде ее и застала Милка Константинова.

– Чем это ты такая оглоушенная? – весело спросила она и пристроилась у перил рядом с Мариной.

– Я ничего не понимаю… – только и могла прошептать Митрофанова.

– Честно говоря, я тоже, – согласилась Милка. – Я тебе еще вчера хотела позвонить, но… некогда было…

Константиновой очень хотелось, чтобы Марина спросила, чем же она была так сильно занята, но Митрофанова промолчала.

– Конечно, после того как Орловский тебе прилюдно в любви признался, про других тебе слушать уже неинтересно, – обиженно прогундосила Милка.

Марина с похоронным лицом посмотрела на подругу и сказала:

– Ты же знаешь, что мне нет дела до Орловского.

– Ну и дура.

– Ага… – согласилась Марина, нисколько не обидевшись.

– Ну… раз мы с тобой совершенно солидарны в этом вопросе, может быть, ты наконец спросишь меня, что я вчера делала?

– А что ты вчера делала? – послушно спросила Марина.

– С Василием гуляла, вот что!

– С каким еще Василием?

– Ну даешь! С Курослеповым!

– С Курой, что ли? – на всякий случай уточнила Марина.

– Знаешь, мне кажется, что это прозвище к нему совершенно не подходит. Мы уже давно выросли из всяких там детских кличек. Разве тебе так не кажется?

– Кажется, – довольно равнодушно согласилась Митрофанова.

Милка наконец сообразила, что с подругой происходит что-то не то, и испуганно спросила:

– Слышь, Маринка, ты в порядке?

– Не очень, – честно призналась Марина.

– Так что случилось-то?

– Богдан… он прошел мимо…

– И что?

– Не знаю…

– Так пошли узнаем!

– Нет! – Марина вцепилась в спасительные перила.

– Совсем с ума сошла, – констатировала Милка. – Вы что, вчера поссорились?

– Мы вчера не виделись.

– Так что же случилось? Я ничего не понимаю!

Поскольку Марина молчала, Милка поняла, что пора брать инициативу в свои руки.

– Так! Все ясно! Стой тут… или нет… лучше за шиповником! Я сейчас приду! – прокричала она уже из дверей школы.

Марина на ватных ногах спустилась с крыльца и зашла за угол школы. Там, в густых колючих зарослях шиповника, девочки всегда выясняли отношения, а мальчишки прятались для перекура. Митрофанова прислонилась к кирпичной стене школы и приготовилась ждать долго-долго, может быть, даже всю жизнь. Она готова была состариться тут и умереть, но… лишь бы перед смертью последний раз увидеть Богдана. Марина услышала, как прозвенел звонок на урок, и уже совсем собралась заплакать, когда за кустами наконец появилась Константинова.

– Вот он, твой ненаглядный, – сказала она и отступила в сторону. Окаймленный кудрявыми ветками шиповника, перед Мариной стоял Богдан.

– Я, пожалуй, все-таки пойду на химию, – сказала Милка, но двое стоящих друг против друга одноклассников ее не услышали. Она возмущенно пожала плечами и действительно побежала на урок.

– Почему? – только и смогла вымолвить Марина, но Богдан ее понял.

– Что тебе теперь я? – с нехорошей усмешкой сказал он.

– Не понимаю…

– Все ты понимаешь. Ты теперь наверняка с Орловским будешь…

– С чего ты взял?

– Любая девчонка была бы с ним. Был бы я девчонкой, и то бы не устоял.

– Но как же это можно? Ведь мы же с тобой… – Пораженная его словами Марина даже не знала, что возразить.

Богдан с подозрением посмотрел на нее и пробормотал:

– Не хочешь же ты сказать…

– Хочу! Хочу! – Марина бросилась к нему. – Мне никто, кроме тебя, не нужен! Ты только поверь!

Богдан отстранился и спросил:

– Скажешь, что сможешь на виду у всех сесть со мной за одну парту?

– Конечно, смогу, – кивнула Марина. – Что тут такого?

– Тогда пошли прямо сейчас!

– Но… мы же здорово опоздали…

– Это-то как раз и хорошо. Все увидят, что мы пришли вместе, опоздали вместе, сядем вместе… Потянешь?

– Пошли, – решительно сказала Митрофанова и первой выбралась из-за спасительных кустов.

После того, как в класс зашли Марина с Богданом, химия была сорвана. Химичка, Ольга Федоровна, была незлой женщиной, а потому разрешила опоздавшим войти без чтения им нотаций, как, впрочем, поступала всегда. Богдан еще за дверями взял Митрофанову за руку и, не отпуская руки, повел ее к своей последней парте. На его месте сидел Пороховщиков, который переместился туда, чтобы быть подальше от Марго. Под сумасшедшим взглядом Рыбаря ему пришлось встать и водвориться на прежнее место.

Григорович на его перемещение не обратила никакого внимания, потому что во все глаза смотрела за реакцией на происходящее Орловского. Вадим низко опустил голову, обхватив ее руками. Лена Слесаренко насмешливо посматривала на Феликса Лившица, который, глядя в стол, нервно кривил побледневшие губы. Милка Константинова развернулась всем корпусом вправо, чтобы посмотреть, как явление Митрофаной с Рыбарем воспримет Кривая Ручка. А на его маленьких щеках разгорелись ярко-малиновые пятна, зато кончик носа, наоборот, побелел.

Ольга Федоровна пыталась вызывать учеников к доске, но девятиклассники путались в самых простеньких реакциях и абсолютно ничего не соображали. Поставив пять двоек, она решила, что это уже гораздо больше, чем надо, и принялась объяснять новую тему. В классе было очень тихо, но учительница чувствовала, что говорит впустую. От тугой наэлектризованной тишины ее слова отскакивали, как маленькие резиновые мячики, и вылетали в распахнутую форточку. На последней парте алели щеки Марины Митрофановой и Богдана Рыбарева, и все внимание класса было сосредоточено на этом двойном вызывающем пожаре.

– Ты знаешь, Элечка, это какое-то массовое помешательство! – взволнованно жаловалась своей бывшей ученице Людмила Ильинична. – Им совершенно ни до чего нет дела, кроме своих запутанных отношений! Я даже не знаю, сможем ли мы раскачать их на задуманный тобой праздник.

– Да что случилось-то? – Испуганная Элечка опустилась на стул перед учительницей.

– Любовь!!! Массовая сумасшедшая любовь!!! Прямо не знаю, что делать!

– Фу-у-у… – выдохнула Элечка. – А напугали-то… Любовь, Людмила Ильинична, – так ведь в их возрасте это совершенно нормально! Нас вспомните!

– И это ты говоришь мне? Я все прекрасно помню! Конечно, у всех это бывает. Но не с таким же надрывом! Не с таким же помешательством! Ты представляешь, половина мальчишек влюбились в одну девочку, а остальные девчонки готовы ее разорвать на куски. Интригуют со страшной силой!

– Но так всегда и бывает! – не сдавалась Элечка. – Вспомните, как все наши мальчишки влюбились в Таню Вельскую, миниатюрную балеринку. Даже на балет начали ходить чуть ли не строем. А мы, девчонки, однажды перед концертом ее туфельки балетные… как их там… пуанты… залили зеленкой. Специально в медкабинете выпросили.

– Да, что-то такое припоминаю, – согласилась Людмила Ильинична. – И тем не менее я очень встревожена. Все нервные, взвинченные, ведут себя очень вызывающе, уроки готовят кое-как. Позавчера диктант писали, так без слез не взглянешь на их каракули и ошибки!

– Может быть, вам поговорить с ними по душам? Отдельно с девчонками, отдельно с мальчишками…

– Знаешь, в прошлом году я уже села в галошу с этими задушевными разговорами. Сама себе противна. Одна моя девочка дружила с парнишкой из параллельного класса. Хорошо так дружили, чисто и красиво, а его мамаше не нравилось. Она всю школу на ноги поставила. Меня обязали еженедельно проводить воспитательные беседы. Ужас, что я несла! Думаю, что после этого они уже меня не воспримут серьезно и со вниманием.

– А что та девочка?

– Маргарита?

– Ее зовут Маргаритой?

– Одноклассники называют ее Марго. Очень красивая девочка.

– В нее все и влюблены?

– В том-то и дело, что нет. В другую. Хорошую, но внешне очень простенькую, обыкновенную. Никак не пойму, в чем дело? Даже самый видный парень и тот в нее влюбился. Страдает – просто кошмар какой-то! И другой тоже. Красавец с библейским лицом, глаз не оторвать!

– А она? Как ее зовут? Кого она выбрала?

– Мариной зовут. Так вот эта Марина Митрофанова без ума от… совершенно другого мальчика! А этот другой… В общем, я в нем почему-то не очень уверена… А началось все, между прочим, с твоих царств. Вернее, началось-то, конечно, раньше, но царства усугубили.

– Как это?

– А вот так! – И Людмила Ильинична рассказала Элечке про шоу Васьки Куры под названием «Индекс популярности».

– Надо бы это все как-то использовать… – выслушав учительницу, задумчиво произнесла Элечка.

– Эля! Как ты можешь такое говорить? Разве можно играть на их чувствах? Если сделать что-нибудь не так, можно и до суицида довести!

– Да я совсем про другое. Я думаю, что эту их энергию, которую они тратят на борьбу друг с другом и с несчастной любовью, надо направить в другое русло.

– В какое еще русло?

– Не знаю еще, но придумаю… Все-таки мы поставим праздник, вот увидите! Только мне придется еще раз все переделать.