Читать книгу Родовое проклятие - Ирина Щеглова - Страница 8

Бобик-Мухтар – крупный лохматый кобель, получивший свое двойное имя благодаря разногласиям, существовавшим между дедом и мной. Дед звал его Бобиком, а я – Мухтаром. Умная собака отзывалась на обе клички. Пес был хитер и остроумен, а потому слыл грозой всех соседей и пацанов – любителей поживиться на чужих огородах. Как и другие порядочные дворовые собаки Бобик-Мухтар сидел на цепи, но цепь не могла ограничить его любви к свободе. Как-то утром дед увидел Бобика, аккуратно просовывающего морду в пустой ошейник.

– Ах, ты! – только и сказал дед. А Мухтар, уже по всей форме, в надетом ошейнике, преданно смотрел хозяину в глаза, присев на задние лапы.

Пес, дождавшись, когда в доме все уснут, преспокойно снимал ошейник, используя, как подручное (то есть подлапное) средство колышек, к которому крепилась его цепь. Дед никогда не затягивал ошейник слишком туго, чтобы его любимец не страдал, а тот, в свою очередь, пользовался этим и легко добывал себе свободу.

После этого случая, дед стал привязывать Бобика покрепче и старался не вступать в перебранки с соседями, ненавидевшими собаку. Дело в том, что пес пользовался дурной славой обидчика кур, пьяниц и ярко одетых женщин. Деду постоянно предъявляли претензии: то Мухтар искусал пьяного Митьку, то разорвал платье Нинке, то кого-то злобно облаял, то украл, то задушил. Надо сказать, что обвинения не были беспочвенными. Пес не прощал обидчиков и, если ему не удавалось расправиться с ночным вором или пацаном, бросившим камень, сразу, он запоминал и не упускал возможности наказания. За это его ненавидели и боялись, приписывая то, чего и не было.

Мухтара не уберегли. Однажды он ушел вместе с длинной железной цепью, на этой цепи его и повесили местные подростки. Цепь намотали на толстый сук старой вербы на лугу, а под несчастной собакой развели костер.

Я видела черное, обугленное тело Мухтара, висевшее на своей цепи.

Изгаженное место быстро превратилось в помойку. Черная рана так и не заросла травой, зато туда стали сваливать всякий мусор. Здесь я его и увидела, еще живой комок плоти. Он пищал изо всех сил, борясь за свою, никому не нужную жизнь. Когда я подняла его на руки, оказалось, что нос и уши котенка засижены мухами и забиты мушиными яйцами. Он ничего не слышал и уже почти не мог дышать, но все еще кричал.

Назвали мы его – Дымок. Он показался мне серым. Правда, когда его удалось отмыть, он порыжел, но имя осталось прежним.

В доме и во дворе всегда было много разных питомцев. Они рождались, находились и приходили сами, или дарились.

Мухтара заменила Жучка, глупая маленькая собачонка, черненькая, с острой мордочкой и короткими лапками. Куда ей было до благородного предшественника! Жучка не разбирала своих и чужих, она могла ползти к человеку на пузе, радостно повизгивая, но в следующее мгновение кусала, быстро и трусливо, убегала в будку и заливалась злобным лаем. Мы ее не любили, и она, наверно, чувствовала это. Эта нелюбовь обострилась, когда Жучка, завела роман с каким-то ночным гостем и принесла щенков. Она не стала им матерью, перегрызла всех. Дед хотел от нее избавиться, но не дошли руки, и Жучка долго еще жила в палисаднике, в плохо сбитой будке. Умерла своей смертью, наверно, не помню.

Дед водил кроликов, индюков, пчел и свиней. Были еще куры, но куры не считались, были и все.

В начале лета Бабушка приносила с рынка инкубаторских цыплят – крохотные, оранжево-желтые комочки. Устраивала их на веранде, кормила сваренными вкрутую яйцами и зеленым луком, все это нарезала мелко и ссыпала в огороженный угол, где невесомые пушинки, громко пища и становясь друг другу на спинки, вытягивали навстречу бабушке шейки и хлопали бесполезными крылышками.

Мурка, старая и мудрая, первые несколько дней ходила вдоль загородки и хищно принюхивалась. Иногда она вставала на задние лапы и заглядывала к цыплятам. Глаза у нее при этом становились ярким и любопытными тем холодным азартным любопытством, какое бывает у молодых кошек; усы подрагивали, и спина напрягалась: того и гляди – прыгнет в копошащийся цыплячий выводок. Но бабушка строго говорила:

– Мурка, нельзя!

И кошка, повернув к ней голову, мурлыкнув, отступала.

Через некоторое время она вовсе привыкала к маленьким птичкам и не обращала на них внимания. Цыплят не закрывали от нее, и Мурка ни разу не позволила себе поохотиться на такую доступную добычу. Она ловила только мышей.