Читать книгу Извилистая тропа - Ирина Солоненко - Страница 4

Неожиданная встреча.

Рано на рассвете Еве всё же подумалось спросить маму о дневнике, но момент оказался неподходящим. Она приготовила рагу, положив в него немного перца и соли, но не рассчитала ингредиенты, что вызвало недовольство матери и крики в её сторону.

– Я не могу это есть! – возмутилась Светлана.

– Мама, ты что, опять встала не с той ноги?

Ева поправила заколку на волосах, выкинула в мусор бутылку из-под спиртного и окинула мать добрым, но непонимающим взглядом.

– Почему ты на меня всё время кричишь?

– Не смей со мной так разговаривать! – Светлана поднялась на ноги, неуверенной шатающейся походкой подошла к шкафу и нашла последнюю заначку – бутылку виски.

– Вот ты где! А я думала, уже не вспомню, куда положила, – говорила она сама с собой, что в последнее время происходило гораздо чаще. Светлана пошатнулась к стене, в зеркале отразилось её некрасивое синюшнее лицо с отёками под глазами.

Да, этот ужасный вид указывал на её возраст, а ей так хотелось повернуть время вспять и снова превратиться в молоденькую девушку, но нет, ей было уже сорок, а по виду можно было дать все шестьдесят.

Её светлые волосы были спутаны, глаза потускнели от горя, тонкая фигура была обтянута зелёным платьем, пальцы трусились. Взяв острый нож, она быстро открыла бутылку и жадными глотками пригубила алкогольный напиток, зацепив при этом озадаченную дочь.

– Не путайся у меня под ногами! Иди лучше, займись огородом!

– Но, мама, сегодня ведь рабочий день, и я должна быть в салоне. И так уже опаздываю!

– А когда зарплата?

– В конце месяца. Как обычно.

– Говорила я тебе, бросай этот парикмахерский салон и найди себе что-то стоящее. Посмотри на меня. Это последняя моя закуска, – взяв в рот кусок вяленого мяса, проговорила Светлана.

– Мама, давай обратимся к специалисту. Тебе помогут. Я поговорю с Алексеем. Он всё-таки разбирается в таких вещах. Есть же какое-то средство против этой зависимости.

– Ты что считаешь, что я больна?! – возмутилась Светлана. Её веки приподнялись, руки всё продолжали труситься, но это не остановило её выпить весь стакан этой жгучей смеси.

– Хоть ты и не хочешь понимать, но это болезнь.

– Яйцо курицу не учит. Поживи с моё, вот тогда посмотришь.

– Мамочка, я же не со зла. Ну, сделай это хотя бы если не для себя, то для меня, если я вообще что-то для тебя значу.

– Конечно. Мать же самая плохая. Разве я виновата, что не могу противостоять боли. Думаешь, от хорошей жизни пью? Тебе восемнадцать, пора бы и позаботиться обо мне. А то пропадаешь постоянно в этом салоне, который приносит гроши!

– Я без профессии. Кто меня возьмёт на другую работу?

– А ты поищи, может быть, кто и заинтересуется.

– Как бы мне хотелось, чтобы всё стало по-прежнему, когда мы сидели все за общим столом. Мне так не хватает папы. За что нам такая кара?

– Да не в каре дело, просто в жизни всё, как бумеранг. Он отнял жизнь у этого человека, стал на тропу убийства, чего я никак не ожидала, а всему виной его самодовольство, желание получить от жизни больше, чем дано ему судьбой. А против своей доли не пойдёшь. Ну, нет у нас фортуны! Не попалась ему богатая наследница с огромным состоянием, а простая деревенская девушка, единственным богатством которой был лишь деревянный домик на краю деревни и красота, которая увяла, как цветок в саду.

– Ты ведь любила отца, правда?

– Ах, дочка, даже не знаю. В жизни есть не только любовь, но ещё ответственность, уважение, привычка, привязанность. Что я чувствовала и ощущала, я не знаю. Да и как мне понять? Твой отец появился, как луч солнца в темноте, вошёл в мою жизнь тогда, когда моя мать умерла, отец воспитывал меня один, а потом женился на другой, оставив меня на произвол судьбы. Его лицо излучало такое довольство; говорил, что никогда так никого не любил, а перед моими глазами были грустные глаза умирающей матери, страдающей от болезни, и мне стало так невыносимо обидно, что один родитель ушёл по принуждению, а другой по своей воле.

В глазах матери была такая боль, будто кто-то пытал её, заставляя сознаться; её веки были приподняты, губы дрожали.

– Вот я и решила выйти замуж за первого встречного, вытеснить при помощи фальшивого счастья свои обиды и боль. В конце концов, я получила фальшивый брак, ненастоящую любовь и презрение таких же фальшивых друзей, которые только и ждали, чем бы уколоть меня, заставить вспоминать о прошлых ошибках. А обвинить меня было не в чем, кроме того, конечно, что я сама заставила себя поверить в то, что влюблена. А самоуничтожение, как говорится, самый большой порок. Поэтому, наверно, я не любила твоего отца, но верила, что со временем это придёт, что и я буду испытывать к нему чувства.

– И ты веришь в его виновность? – спросила Ева, внимая ей, так как за долгое время не слышала от матери откровенности, выражаемой сейчас в каждом её слове.

Она смотрела на её лицо, измождённое этой болью, – в глазах нет огонька, будто хорошего вспомнить действительно нечего. Да и Ева думала, что той совсем незачем её обманывать и придумывать небылицы.

– Наверняка, если бы твоя бабушка не умерла, то я и не вышла бы замуж, дождалась бы своего человека и, разобравшись в своих чувствах, приняла бы правильное решение. Мной овладели разные противоречивые чувства. Нет, твой отец не был плохим человеком. Он был внимательным и хорошим мужем и отцом. Кто знает, можно ли заставить свое сердце полюбить? В его любовь я всегда верила, а вот невиновность должен доказывать суд, а не я. Первое время я даже подумывала, что его не осудят, но, окажись это правдой или неправдой, всё одно на нём всегда будет клеймо убийцы.

Светлана зажмурилась, подойдя к окну и взглянув на широкую дорогу, потом обернулась к Еве и села на диван, всё еще покачиваясь. Говорила ли она так под влиянием спиртного или это были её настоящие чувства, Ева не имела понятия, но что-то подсказывало ей, что невозможно говорить того, чего не чувствуешь на самом деле.

Ева задумалась.

– А вот я не верила и не смогу поверить в его виновность, даже если суд признает его таковым, я не поверю. Справедливость должна восторжествовать. Не должно и не может быть по-другому, – сказала девушка.

– Ах, Ева, моя маленькая Ева! Ты ещё совсем наивна и не видела жизни. Мечтай, моё солнышко, мечтай, пока хватит духу и сил, и даже если твоя мечта не осуществится, не утеряй эту возможность верить в лучшее.

Слова матери были такими бессвязными, похожими на бред, но, всё же, в одном она права: Ева продолжала лелеять надежду о невиновности отца, и что рано или поздно что-то произойдёт, и всё станет на свои места. Светлана подошла к шкафу, достала фото своей матери, и слезы покатились по её щекам. Светловолосая блондинка будто говорила с ней через плотную глянцевую бумагу, протягивала руки к дочери, чтоб хоть как-то её успокоить, но нет, эти воспоминания были слишком сильными, чтобы верить в лучшее; для Светланы, по крайней мере, эта мечта была не осуществима.

– Одно наверняка, Ева: мать была моим самым верным другом, советчиком, поэтому с её смертью вся моя жизнь пошла под откос.

– А ты на неё очень похожа, – утвердила Ева, кинув взгляд на размытые от старости черты на фотографии; голубые глаза бабушки, словно зеркало, отражали её доброе сердце.

– Да. – Светлана улыбнулась, и её лицо как-то преобразилось. Губы хоть и были бледными, а глаза пустыми и безжизненными, всё же Еве удалось рассмотреть в них то, что никогда не замечала, а именно, что, по-видимому, она слишком любила свою мать. Потерь в её жизни было слишком много, поэтому последний удар сломил её окончательно.

В шкафу лежала очень красивая пуховая шаль. Светлана дотронулась до неё, будто эта вещь была самым дорогим, что есть в доме.

– Твоя бабушка очень хотела бы, чтобы ты носила эту вещицу. Она всегда утверждала, что эта шаль приносила ей удачу. И пусть это только её мнение и никак не подтверждается, что это действительно так. Всё равно, возьми! Теперь она твоя.

Ева ничего не сказала, зашла в комнату, накинула шаль, посмотрела в зеркало. Она выглядела очень нарядно; шаль ей очень нравилась. И девушке казалось, что частичка бабушкиного тепла передалась ей. Да, Ева не знала бабушку лично, да и разговоров о ней в доме никогда не было, а если и были, то обрывались матерью в два счёта. Кто была эта таинственная родственница? От неё осталась лишь одна фотография, которая хранилась у матери и которую она не показывала до сих пор никому, а вот сегодня таки решилась поведать о ней Еве, после чего сложила её в свой блокнот, накрепко закрыла дверцу шкафа ключом и громко заплакала.

– Тебе очень идёт. Ты у меня красавица, – всхлипывала Светлана. Она покрутила Еву, взяла за руки и крепко обняла.

Ева не двигалась.

– Иди, а то опоздаешь на работу.

Ева одела босоножки, взяла сумочку, села в автобус, который за полчаса доставил её в посёлок Озёрное.

Она шла по зелёной тропе, в окружении больших деревьев, рядом небольшой памятник, вокруг череда старых скамеек. Если бы не каждодневная усталость, то Ева бы могла присесть здесь и понаблюдать за горожанами, смотря на лица молодых парней и девушек, которые жили другой, ей неизвестной жизнью. Было в этом то, что её привлекало. Она была девушкой очень любопытной, и при случае всегда становилась невольным наблюдателем каких-нибудь интриг. Но сегодня ей даже на мгновение показалось, что мать стоит на пороге какого-то выбора. Пусть она накричала, грубо начала разговор, но потом это признание, будто всё между ними налаживается.

Зеленая трава ковром растелилась перед глазами, подкрашенная жёлтыми лучами улыбчивого солнца, и те, кто не любит крымское жаркое солнце, прятались в тени деревьев, которые широко раскинули свои длинные ветви, привлекая своими высокими верхушками горлиц. Высокие стволы деревьев были покрыты пышной листвой, и, смотря на неё, можно поверить в то, что каждая пора, будь это лето или поздняя осень, расскажет путнику свою заманчивую историю.

Возле парка было кафе. Ева присела за стол, заказала чашку горячего кофе, так как до открытия салона это можно было себе позволить. Ей представилась неприятная картина. Ева частенько не могла оторвать глаз от происходящего здесь каждый день, но этот случай заинтересовал её намного больше.

Кто-то, будь он обычным посетителем или новым приезжим, сидел за соседним столом, перелистывая страницы утрешней газеты.

– Что будете заказывать? – спросил официант, подойдя к элегантно одетому господину.

– Чашку кофе. И быстрей! – приказал мужчина, не отрываясь от чтения.

Его глаза округлились, когда ободок от кофе становился меньше, и его количество стало уменьшаться с каждым выпитым глотком.

Этот господин был широк в плечах, на нём был элегантный светлый костюм. Внешность его была незаурядная: лысая голова, круглое лицо и щелочки вместо глаз. Ева предположила по нервному движению его пальцев, что он иностранец или актёр. Одним взглядом он убил официанта, который не успел принести ему заказ вовремя; и ему не понравилось обслуживание в этой,,забегаловке»», как он успел выразиться хозяину, который стоял, прикусив губу от стыда, и в тот момент услышал о себе больше гнусностей, чем когда бы то ни было.

Тот глумился недолго, присел на место, и, решив, что раз он всё-таки заплатил за утренний кофе, нужно его допить. Зачем портить себе утро из-за парочки неудачников?

Ева смотрела на лицо богача, и ей подумалось, что такие люди как он оскверняют землю, насыщают её грязью, недовольством и ненавистью.

Тот обратил внимание, что привлёк своим поведением девушку, и улыбнулся ей в ответ. Эта улыбка вызвала в ней лишь непонимание; его громкий грубый голос, услышанный несколько минут назад, продолжал звучать в её подсознании.

– Что за противный старик! – подумала она про себя.

Тот словно услышал, о чём она подумала; его улыбка скользнула по небритому лицу. Он подсел к ней рядом, так будто бы она была его прислугой, натянув на себя довольную гримасу.

– Молодая леди недовольна? – спросил он, оттопырив свой мизинец, оценивающе изучая её светлое лицо и голубые глубокие глаза.

– Чем это я, по-вашему, должна быть недовольна? Я, как и все, пришла просто выпить кофе перед работой, а утро сегодня не такое холодное, как обычно, поэтому причин злиться нет.

– Хм…, кстати, я Трофим Петрович. Для вас – просто Трофим. – Он взял её руку и, уставившись на тонкие ноготки, поднёс её к губам.

– Прелестное вы создание, но вам, право, надо бы отнестись к своей внешности более серьёзно. Не воспринимайте мои слова как неуважение, но если вы хотите чего-то добиться, то делать это нужно не с таким выражением лица.

– Что это вас так заинтересовало моё лицо? Еще некоторое время назад, позволю себе заметить, вы хотели убить молодого официанта только за то, что вам дали неполную чашку кофе. А я прохожу мимо этого кафе не раз в день, и мне нравится, как здесь варят кофе.

– А вы что, пробовали когда-нибудь другой кофе, сидели в дорогих ресторанах, где вам подносили холодные напитки через каждые двадцать пять минут, валялись на шёлковых простынях отеля где-нибудь, скажем, за границей, и вас встречали аплодисментами при виде вашей очаровательной улыбки?

– Ну, знаете ли, каждому своё. Каждый живёт соответственно своему материальному положению.

Ева разозлилась, медленно теряя всякое терпение. Ей никогда не стать кем-то важным, так как в кошельке у неё копейки, хватит расплатиться за кофе, дожидаясь своего молодого человека, который по обыкновению задержится выпить бокал пива. Она подождёт в его машине, вдыхая запах дыма сигарет, который въелся в кожаные чехлы, и когда пробьёт двенадцать, уйдет домой; повесит свою сумочку в холе, зайдёт еле слышно в свою комнату, минуя стук на кухне. А на следующий день поплетётся на остановку ждать первого автобуса.

– Ну, так вы сознаётесь, что живёте не так, как вам бы хотелось? – спросил настойчиво джентльмен, выдерживая паузу на раздумья молодой девушки.

Ева подняла свои тонкие брови, и когда солнечные лучи осветили её молоденькое лицо и свежую кожу, пожилой мужчина прикусил губу: то ли боготворил её красоту, которой её наделила природа, то ли оттого, что его лицо было покрыто морщинами; а может быть, его день до этого момента нельзя было назвать удачным. В его руках была сложена газета, на ней лежали некие документы, и от него исходил приятный запах одеколона.

– Каждому человеку когда-нибудь чего-нибудь не хватает, – проронила Ева, немного отстранившись от стола.

– А тебе бы хотелось изменить всю свою жизнь?

– Это невозможно. Я стеснена в средствах, у меня больная мама, а отца вообще нет, – немного приврала Ева, потому как не собиралась открывать этому человеку историю своей семьи.

– Всё возможно. Нужно только увидеть эти возможности, которые у каждого, несомненно, есть. Впрочем, если ты считаешь, что ты счастлива, то это ложь, но иногда неправда, как и правда, порождает в человеке мечту, и я думаю, что любая мечта может стать реальностью, если поверить, что она когда-нибудь сбудется.

– Интересно. Если бы было так, то все были бы богачами и жили на Канарских островах.

– Например, мне никогда этого не хотелось – жить на широкую ногу, наверное, потому что я более приземлённый человек, чем кажусь на первый взгляд. И вообще, мне многого удалось достичь так: поскольку изменить ситуацию никак нельзя, поэтому и пришлось поменять своё отношение к данной ситуации. Правда, это касаемо всех финансовых вопросов, а в личных делах я довольно сентиментальный. Родители мои наверно хотели иметь дочь, а не сына.

– Я с вами знакома всего ничего, и не могу утверждать, но вы мне не показались сентиментальным мужчиной, скорее с твёрдым характером, и, уж простите, немного обозлённым на жизнь. – Ева почувствовала, что разоткровенничалась, но после боя кулаками не машут.

– Но я могу и ошибаться, – уточнила девушка.

На пухлых мужских губах проскользнула лёгкая улыбка. Элегантный человек, который еще некоторое время назад казался таким чужим, строгим, самоуверенным и глупым, спустился в её глазах до простого мужчины, которому, по-видимому, не очень повезло в семейной жизни. На его руке не было обручального кольца, но белая полоса отчётливо выделялась на его тонком пальце.

Трофим хоть и был человеком немолодым, со странностями в характере, и это были, по-видимому, только некоторые из его недостатков, и Ева не желала углубляться в другие, ей неведомые изъяны. Он посмотрел на часы, словно знал, что у неё осталось всего двадцать минут, прежде чем она погрузится в мир творчества.

– Как утверждает большинство людей на этой планете, все мы немного хамелеоны. И жизнь человека извилиста как тропа, и хоть мы и думаем, что мы сами ею управляем, это совсем не так. Потому что, если бы это оказалось таковым, то жизнь была бы похожа на хорошо спланированный календарный план без зачёркнутых дат, и нам было бы неведомо слово,,нет»». Мы не идеальные существа, и это печально.

Ева не могла возразить на умозаключения этого человека. Всё-таки первое впечатление, видимо, обманчиво, и строить на этом своё мнение о человеке довольно глупо.

– У тебя есть ещё время? – спросил Трофим, нежно улыбнувшись ей.

– Я должна идти, простите.

– Забрать тебя после работы?

– Не нужно! Мой парень заедет в восемь. К тому же вы не знаете, где я работаю.

– Никогда не нужно быть в чём-то уверенной. Это первое правило здравого смысла. Время рассудит, кто прав – твоя убеждённость или моя теория вероятности.

– До свидания, Трофим.

– Пока, Ева.

После этих слов мужчина сел в свою машину с затемнёнными окнами, и она тронулась. Когда Ева вошла в парикмахерскую, было ровно восемь утра.

– Так, ты всё-таки опоздала, – сказала начальница, держа в руках ножницы, показывая девушке всем своим видом, что её ожидают.

– Я опоздала всего на несколько минут, простите, – проговорила Ева, завязывая свой рабочий фартук. Она собралась приняться за работу, как вошёл Андрей. Скользкий тип и молодой человек хозяйки, он развалился в кресле и с ухмылкой посматривал на неё своими карими глазами, которые в тот момент казались ей ещё темнее обычного.

– Ну что ты так завелась. Не тронь девушку! Может у неё есть веское оправдание, – сказал он, всматриваясь в обозлённое лицо Анжелы.

– Я тебя предупреждала, что не потерплю опозданий, поэтому отработай сегодняшний день, и можешь быть свободна, – сказала Анжела, снова обращаясь к Еве.

Ева сделала короткую стрижку даме, покрасила ей волосы в чёрный цвет по её желанию; еле сдерживая слёзы, стараясь вести себя естественно, прячась от глаз обозлённой хозяйки, которая так и норовила её укусить.

– До завтра, – проговорила Ева на ходу, одеваясь.

– Нет, ты уволена! Я ещё с утра тебе об этом сказала, и повторять ещё раз не намерена. Строй глазки кому-нибудь другому!

– Но, Анжела, я никогда не кокетничала с твоим парнем. Он мне не нужен. Мне необходима работа, и только она всегда меня интересовала. Ты же знаешь, у меня есть парень, и я его люблю.

– Так я и поверила. Я видела таких пигалиц, как ты!

Ева не стала больше оправдываться. Она-то знала, что не вела себя непристойно; но она не в суде, а Анжела не прокурор, поэтому захлопнула дверь и даже не обернулась назад, чтобы попрощаться с этим местом. Девушка считала, что последние слова Анжелы и были этим прощанием.

Она присела на скамейку возле ивы, пролила несколько слезинок, пожалев саму себя, потом постаралась посмотреть на это по-другому.

– Значит это к лучшему. Сейчас придёт Алексей, и мы вместе решим, что делать. Он не должен опоздать. Сегодня ровно год, как мы вместе.

Ева нащупала сувенир, потом позвонила Алексею, но раздавались лишь короткие гудки. Вдруг за спиной послышался шум мотора. Обернувшись, она увидела тёмный силуэт, и это не был её жених, скорее какой-то незнакомец.

– Сергей, ты?

Молодой человек был в два метра ростом, его чёрные усы зашевелились при виде Евы, зелёные глаза смотрели в сторону, и он молчал, будто заворожённый, стоял истуканом. На его лице не было той приветственной доброй улыбки, одаривающей её каждый день, потому как эти два друга никогда не расставались. Казалось, было лишь одно место, куда они ходили не сообща – на свидание.

На нём была растрёпана рубаха, волосы взъерошены, в руках он держал маленькую коробочку, на которой в темноте и не сразу можно было увидеть красные пятна.

– А где Алексей?

Сергей протянул ей коробочку с белой лентой в виде цветка.

– Этот подарок давно был заказан, правда, у них что-то не получалось с отправкой, по этой причине Алексей поехал в Симферополь и сам забрал его из ювелирного магазина. Я хотел поехать вместе с ним. Но разве его переубедить! Он был такой счастливый, что успеет вовремя на встречу.

– И где же он?

– Ева, мне трудно говорить об этом, и я рад был бы, если б эта весть миновала тебя, но Алексей погиб в автомобильной катастрофе.

Ева обняла дерево, вцепилась в него руками и заплакала горько и безутешно.

– Как это произошло?

– Он столкнулся с грузовой машиной. Не успел ничего понять. Трагедия произошла быстро, он не мучился. Я узнал о его смерти несколько часов назад. Мне жаль… – Парень присел на скамью, опустил голову и старался держаться.

– Он хотел, чтобы ты носила это кольцо. Он очень любил тебя, Ева. Хотел сделать тебя своей женой, и в последнее время был сам не свой от счастья.

– Я не знаю, как дальше жить. – Ева не могла не плакать, и была уверена, что вряд ли когда-то улыбнётся снова.

– Ему нравилось это место. Он всегда говорил, что в ветвях деревьев скрыто больше того, что подвластно человеку, – продолжила девушка, рыдая.

Ева вспомнила, как первый раз столкнулась с молодым человеком. В то время он работал наркологом в местной больнице. Она еще тогда удивилась, что мужчина может нести столь тяжкий крест по жизни. Ей казалось невозможным заставить человека справиться с этим недугом без его желания. А он утверждал, что желание к жизни сначала нужно пробудить, а это нелёгкий труд, и он по маленьким крупинкам будет делать это и заставит опустившегося человека поверить в силу своего разума. Возможно, не всегда это было так легко, но работа была для него не только работой, скорее призванием. И из года в год он не опускал руки, видел в каждом человеке не только больного, а личность, которая просто заблудилась между двумя соснами и не видит выхода. А вот вынудить пациента жить было самым сложным, пока не появилась некая программа, разработанная его коллегами, и которая уже в стадии эксперимента смогла помочь многим найти самих себя.

Алексей был настойчивым мужчиной, по крайней мере, таким он ей показался в первый день знакомства. Они шагали по парку. Было довольно темно, но сияние фонариков в ночи освещало путь к её влечению.

Упавшие листья при освещении были подкрашены, шаг за шагом. Ева чувствовала его тяжёлое дыхание, замедленный шаг, будто его что-то связывало с этими местами. Он не был похож на бандита, нечестного человека, вора или кого-то ещё неприличного, потому-то она и согласилась прогуляться по парку с малознакомым парнем.

Десять минут по парку прошли в раздумьях, они не говорили ни о чём, иногда переглядывались между собой, смотрели на задирающихся друг с другом молодых ребят. Девушки вели себя гораздо хуже обычного. Они не обращали внимания ни на кого, были одеты вызывающе и вели себя так же. Одна даже окликнула Алексея, пытаясь угостить его выпивкой, но он покачал головой и ускорил свой шаг. Так прошло первое свидание – в этом парке среди осенних деревьев год назад, а сегодня она снова стоит здесь, но уже совершенно одна.

– Бывает же так, – говорила её подруга Марина.

– Тут мечешься, встречаешься с одним, потом с другим, и всё не то, а тебе так повезло. Неожиданная встреча – и встречаешь того единственного, с которым хочешь быть всегда, – продолжала она.

Сергей молчал; он смотрел на Еву, заметив, как глаза девушки устремились вдаль; он понимал, что ей необходимо время, дабы опомниться от этого ужасного известия.

Ева вздохнула, пришла в себя и, открыв коробочку, надела на палец кольцо и снова заплакала.

– Алексей погиб, отец в тюрьме. Ему сидеть как минимум двадцать лет.

Ева достала из сумочки платок и вытерла слёзы.

– Ева, кстати, я знаю, это неподходящий момент, но может это как-то поможет. Алексей говорил за три дня до своей смерти, что он уверен в том, что твой отец не убивал того парня. Может быть, это просто несчастный случай.

– Убит человек, а ты говоришь несчастный случай.

– Я не об этом. Алексей получил письмо от Антона. В нём тот пишет, что твоего отца заставили признаться в этом убийстве, что угрожали расправиться с его семьёй.

– А как же доказательства?

– Я тебя прошу! Деньги правят миром. Разве тебе это неизвестно?

– Это понятно. А как же нож?

– Послушай, я постараюсь ещё что-нибудь узнать от одного важного человека. Присмотрись к своим друзьям, особенно к знакомым твоего отца. Если они смогли его разорить, оставить без гроша и засадить в тюрьму, где закон – это те, которые сидят в тюрьмах, то тебе может грозить опасность.

Еве было не до этого. Не то, что ей не было дела до отца, просто в её голове крутились разные мысли, и она не сомневалась в невиновности папы. Не мог он пойти на убийство, иначе тогда её зовут не Ева.

К тому же никто не наблюдал за ним сильной агрессии, но его нельзя назвать безразличным человеком. Убийца ведь не станет стоять среди толпы народа с окровавленным ножом и ждать, пока приедет полиция. Правда, почему свидетели вдруг поменяли свои показания в день суда? Да из-за обычного страха! Кто же станет рисковать своей жизнью? На свет не родился ещё тот, кто пожертвует своей жизнью ради кого-то другого.

– Позвони мне, если что-то узнаешь.

На этом молодые люди расстались.

Ева вернулась домой, задёрнула занавески. Всё в ней говорило о боли, лицо было красным, глаза опухли от слёз. Она больше ничего не понимала, будто её жизнь протекала не по расписанию, словно этот момент навсегда вычеркнул всё хорошее из её памяти, словно умер не самый дорогой и любимый человек, а сама Ева. Со злости она скинула бутылку со стола, укрыла мать шёлковой простынёй, убрала окурки сигарет, разбросанных на полу, и потушила лампу. Мать, по обыкновению, ставила её на стол; ей нравился неяркий свет, исходящий из голубой лампы.

Ева ворочалась с боку на бок, не могла уснуть, ей постоянно казалось, что кто-то стоит рядом и гладит её по голове. Она поднялась; часы пробили половину первого ночи, в комнате не оказалось никого, кроме неё и её панического страха. Она спустилась по лестнице в огромный зал, села на софу, самую большую в этом опустошённом доме, открыла лакированный старый шкаф и достала старую книгу в чёрном переплёте, с закладкой на десятой странице. Девушка решила, что больше не станет бояться бессонных ночей. Раньше с ней часто такое случалось. Какое-то странное ощущение, можно сказать, присутствие некоего существа. Правда в приведения никто не верил, поэтому мысль о них сразу отрицалась её разумом. Когда ей стало немного легче, и сердце перестало стучать молотом в груди, она открыла эту книгу и начала читать:

,,Я никогда не буду твоей»».

Сначала Ева подумала, что это продолжение того маминого дневника. Потом из написанного корявым почерком она ровно ничего не поняла. Только жмурила глаза, пытаясь разобрать почерк, но история была очень заманчивая. Рассказ шёл о любви, о том светлом чувстве, которое нельзя купить за деньги, как и о невозможности приказать своему сердцу выбрать того или иного мужчину. Прочитав несколько страниц, Ева закрыла книгу и заснула.

Как ни странно, на следующий день ей было намного лучше. Она открыла шкаф, надела на себя тёмное ситцевое платье, обруч на голову и посмотрела в зеркало.

Если бы она кому-то рассказала, что с ней произошло в тот миг, все посчитали бы её сумасшедшей, убитой горем молодой девушкой, которая не в состоянии примириться со смертью своего жениха.

В этом зеркале Ева не увидела свой прекрасный стан, длинные вьющиеся волосы, миловидное лицо красавицы; напротив, там было что-то или кто-то, кто, вытаращив глаза, смотрел прямо на неё. Старуха была покрыта язвами, на ней было старое изорванное платье; она приближалась, подошла ближе к ней, вытянула руку прямо из зеркала и проговорила своим неприятным громким голосом:

– Подай мне руку, дитя моё, и ты получишь всё, что пожелаешь!

Ева зажмурила глаза, затем открыла, но силуэт все ещё отображался в зеркале, сводя её медленно с ума.

– Ты красива, умна, и тебе не нужно работать, чтобы добиться богатства. Представь, ты сможешь вытащить своего отца из тюрьмы и жить, словно этого никогда не было в твоей жизни, – продолжала старуха. Только дай мне руку и считай, ты заключила самую удачную сделку в своей жизни.

Ева стояла, как вкопанная. Она вообще ничего не понимала.

– Нет, ничего не хочу. Исчезни, нечистая сила! – проговорила девушка слова, часто произносимые её матерью, потому как после бутылки водки у той часто присутствовали эти странные ведения. Но она-то сама не пьёт ничего, кроме кофе и чёрного чая, и никогда не страдала галлюцинациями.

– Ева, ты глупа. Кто ты такая, чтобы отказывать мне? Ты вообще знаешь, кто я такой? – спрашивал всё тот же голос.

– Не хочу знать, убирайся!

– Запомни, Ева, я буду преследовать тебя и днём и ночью, войду в твой разум, и когда ты устанешь от своих страданий, то пожалеешь, что отказала мирскому царю в его просьбе. Твоя жизнь не имеет ценности, ты никому не нужна. Ты не существуешь, Ева, не знаешь, кто ты. Ты – не прекрасное создание, наделённое красотой. Кто ты, Ева?

Этот кошмар закончился, и Ева снова увидела своё отражение.

– Ужас! – подумала девушка, заглянув за зеркало. Дыр в нём не могло быть, но она уже где-то слышала этот странный противный голос, диктующий ей условия.

– Так, надо показаться врачу. Нервное потрясение переросло в болезнь. Этого мне ещё не хватало, – разозлилась на себя Ева, собрала волосы и заварила себе чашку кофе. Выглянула в окно, где видна проезжая часть; там одна за другой чередовались машины. Мысли были у неё ужасные; похоже, утро станет продолжением ночного кошмара.

Кофе не помог. Голова раскалывалась ещё больше. Боль в желудке усилилась, всё плыло перед глазами.

На часах пробило десять утра. Ева спохватилась, вспомнив, что пообещала встретиться с подругой к одиннадцати. Для неё всё закончилось там, в том парке, когда увидела перед собой Сергея, такого растрёпанного, несчастного, и это страшное известие о гибели жениха, словно пуля, убило её наповал. Ещё нужно было позвонить родителям Алексея, узнать о похоронах и принять несколько важных решений.

Она поднялась на второй этаж, вспомнила, как всё было раньше. Счастливая семья сидела за уютным столом, отец обнимал маму, нахваливая её жаркое из свинины, и оба смеялись, когда Ева слизывала кусок масла с бутерброда и застывала в позе, заметив, что её проступок снова замечен. Папа выстроил этот дом в три этажа, купил новую мебель, выбросив всё старьё и оставив только старый шкаф, обожаемый мамой, диван и несколько антикварных вещей. На втором этаже была шикарная книжная библиотека, так как отец был умным человеком, интересовался всем понемногу, больше искусством двадцатого века, поэтому энциклопедии по искусству стояли в два ряда, вытесняя детские сказки и массу женских романов, читаемых более молодыми членами этой семьи. Здесь отец, оставаясь наедине с собой, погружался в свой мир. Так думала Ева. И когда ненароком важная для отца книга спрыгивала с полки, маленькая двенадцатилетняя девочка списывала это недоразумение на свои неловкие руки, которые цеплялись за всё, что попадалось. Отец улыбался, ставил книгу на полку, садился подле непоседы, и мог часами рассказывать ей о науке -гомосапиенс. Его интересовал человек во всех подробностях: не только какие органы и где находятся, но и пытался доказать всем глупцам в доме о несуществующей душе..

Тогда Ева только хлопала глазами, не могла понять требования строгого отца. В конце концов, по его желанию была выброшена одна духовная книга, так как распри с мамой длились неделями, пока-таки она не сдалась на его милость.

В то время Еве казалось, что они скоро разведутся, если будут ссориться по мелочам. А теперь, когда он в тюрьме и печать убийцы постепенно разрушает их жизнь, те ссоры кажутся ей незначительными, мелкими разрушительными элементами, при помощи которых человек изучает прелесть супружества. Это были менее трагические моменты, поддающиеся исправлению; семейную недомолвку с лёгкостью можно искоренить ласковым словом, нежным объятием, но вот клеймо позора не стереть ничем, как и смерть победить невозможно.

Прозвенел телефон. Ева подскочила, схватила трубку, как утопающий хватается за соломинку. Это был отец Алексея. Этот человек слыл неприятнейшим типом, был против их отношений, но ей не представилась возможность увидеть его лично, но этого, видимо, теперь не избежать.

– Ева, похороны завтра в одиннадцать. Я знаю, как мой сын любил тебя, поэтому оставим нашу взаимную неприязнь на некоторое время.

– Я незнакома с вами, поэтому не могу испытывать к вам ничего дурного. – Девушка не успела договорить, как в телефоне раздались короткие гудки.

Ева вынесла перьевую подушку, одеяло и, несмотря на то, что на дворе лето, и ей не к спеху было заниматься этим сложным занятием, она всё же принялась за работу, изредка вытирая уголком платка слёзы. Когда она закончила, то решила, что не станет сидеть дома и смотреть на пьяную мать. Та ещё спала и жуть как не любила, когда Ева прерывала её сновидения. Сердце у девушки сжималось, боль в груди не проходила. Взяв немного денег, Ева поехала на то же место, где была неделю назад. Что-то влекло её поехать именно сегодня, потому как завтра это станет уже не так срочно. Она захватила с собой лёгкий плащ и выскочила на улицу.

Долгое время она просто блуждала по узким улочкам. Потом оказалась на набережной, и когда пассажирский катер причалил к берегу, за спиной послышались свисты, будто кто-то не мог дождаться встречи. На причал один за другим выходили пассажиры, минуя девушку, которая была погружена в свои собственные мысли и не обращала внимания на прохожих, задевающих её локтями. Вдруг её кто-то позвал:

– Ева, это вы?

Ева обернулась. Когда она в первый раз увидела Трофима в кафе, среди молодых парней, была уверена, что никогда не забудет этого лица, и даже, если судьба преподнесёт ей неприятный подарок заметить его среди толпы, то и тогда, она без сомнения узнает этого наглеца.

Он был одет по-другому: без рубахи и галстука, в простой футболке, сверху джинсовая куртка, на ногах кроссовки. Это одеяние Еве, безусловно, понравилось больше, так как она видела сразу, кто скрывается под оболочкой – простой милый мужчина или напыщенный щёголь.

В чём он не изменился, так это в вежливости к женщинам.

– Ева, надеюсь, у тебя всё в порядке, – сказал Трофим. Он почесал у виска, потом кинул взгляд на небо.

Когда он смотрел на него, Еве так и хотелось спросить, почему в его руках букет белых роз, и что он здесь делает?

– Белые розы – любимые цветы моей жены, поэтому я всегда прихожу сюда с ними, – опередил Трофим девушку.

Ева уже хотела придумать любую причину, чтоб уйти. Жуть, как ей не нравились женатые мужчины, ищущие приключений. Стало жаль его жену. Сидит, наверное, дома и дожидается, пока он вернётся домой. И видимо, эти цветы предназначались наверняка не для неё.

Они стояли напротив друг друга, на пирсе не осталось ни одного человека. Для кого-то путешествие по водяной глади уже закончилось, а для кого-то ещё не начинается. Молодая девушка только забыла о не очень приятной встрече, как этот человек снова появился, да ещё и в тот момент, когда совсем не хотелось ни о чём говорить. Это её удивило.

– А почему вы пришли сюда один, без неё?

– Если у тебя найдётся несколько минут на причудливого старика, то я расскажу тебе эту невесёлую историю.

Ева кивнула, и они побрели по дороге, остановились возле небольшого ресторана, но сошлись на том, что нет ничего лучше морского побережья, когда волны бьются о берег, и мягкий песок оставляет на ногах мелкие крупинки. Так они и решили, что незачем собирать городскую пыль на свою одежду, если можно совместить приятный разговор с морским бризом.

– Я рад встретить тебя снова, Ева, – присев на песок, сказал Трофим.

– Трофим, вы знаете, что пришло мне в голову?

– Нет. Скажи.

– Вы похожи на иностранца. Ну, или на актёра.

– Ага. Об этом стоит подумать. Нет, я не актёр и не иностранец. Правда в последнее время хотел бы уехать и всё забыть. Только от себя ведь не скроешься! Ты только меня не торопи и не перебивай. Я живу в городе, строю дома, там же родился и вырос мой сын. Моя жена с этих мест.

– Вы всё-таки женаты?

– Нет. Я вдовец, моя жена умерла. Хотя, если честно, я долго не снимал обручального кольца. Не мог себя пересилить. Это оказалось сильнее меня.

– Мне жаль…

– Странно, ведь она была гораздо моложе меня. Да, болезнь не выбирает своих жертв. Может быть, я покажусь ненормальным, но мы часто здесь бывали; я покупал букет цветов, и мы ходили вот по этому берегу; и из года в год это было что-то вроде нашей семейной традиции. Да, сегодня я без неё, но там, далеко на небесах, она видит, что я ничего не забыл. Глупо, как думаешь?

– Не глупо, а красиво. Мне вот восемнадцать лет, а меня всегда интересовал момент, что будет, если меня вдруг не станет, а мой муж останется один? Что он сделает? Сразу меня забудет и найдёт себе другую, или будет верен этой любви до конца?

– Слишком странные вопросы задаешь себе, Ева. Кто знает, может он будет моложе или вы умрёте одновременно, что, на мой взгляд, было бы просто замечательно. Очень трудно отпустить дорогого человека. У тебя ведь есть любимый человек?

– Был. Погиб несколько дней назад. Завтра похороны. Вот я и пришла сюда, чтобы не оставаться сама с собой наедине.

– Понимаю. Это правильно, Ева. Дай себе время утешиться.

– А вы смогли всё забыть?

– По крайней мере, постарался. Я знаю, моя жена бы меня поняла. Она вообще была особенной; таких женщин как она, просто нет.

Ева заметила, как руки Трофима задрожали, а глаза наполнились слезами.

– Вот…, и я пытаюсь…, но пока не выходит.

Трофим достал фото из портмоне и передал его Еве, но для чего, ей было непонятно. Может быть, ему нужен был просто собеседник, вот он и решил ей поведать эту историю. На фото был молодой человек лет восемнадцати. Красивый парень держал в руках доску для сёрфинга, у него была очаровательная и добрая улыбка и голубые глаза.

– Кто это?

– Мой сын. Вернее был мой сын.

– Он что, тоже умер из-за этой болезни? – боясь называть её раком, проговорила Ева, выражая своё удивление.

– Нет. Он был зверски убит. И я тоже спрашиваю себя, за что мне всё это? Сначала жена, потом сын. У нас были нелёгкие отношения. Я до сих пор жалею, что недостаточно уделял ему внимания. Может что-то упустил. Женская рука – это женская рука, и мужчине не узнать, как это матерям удаётся всё и везде успевать. Моя Мила была такой. Более чуткой и любящей жены во всём свете не найти. К сожалению, я не мог удовлетворить его последнюю просьбу; он вышел из дома, и это был наш последний разговор. Если бы возможно было вернуть всё назад, я бы поступил по-другому.

– А чего он хотел?

– Хотел новую машину.

– Старая сломалась?

– Нет, просто надоела. Тебе наверняка более понятны его желания. Вы наверно в одном возрасте.

– Да. Но я другая. Не думаю, что счастье заключается в машине или в деньгах.

– Он думал, раз у меня связи и я хорошо зарабатываю, то можно позволить себе ещё одну прихоть. Совсем от рук отбился. Ничего не мог поделать с ним. И бывает же такое, что из-за родного человека можно испытывать стыд. А вот теперь, он мёртв.

– Какой ужас! Вы что, видели убийцу своего сына?

– Да, в суде. К сожалению, он даже не может себе представить, что забрал у меня абсолютно всё.

– Так его посадили?

– Да, он находится в тюрьме.

– Если этот человек сделал такой ужасный поступок, то там ему и место.

Трофим взял себя в руки.

– Да. По старой дружбе адвокат сообщил мне перед тем, как я ехал сюда, что он умер в своей камере. Покончил жизнь самоубийством.

– Вот видите, справедливость восторжествовала.

– Не могу утверждать того же. Он не должен был умирать, а просидеть в тюрьме положенный срок, страдая от пыток и боли. Как я бы этого хотел – видеть его униженным, оскорблённым и раздавленным.

– Но когда-нибудь убийца всё равно вышел бы на свободу.

– Да, я знаю. Я бы его встретил с почестями.

– Вы что, собирались убить его своей рукой?

– Да. Я считал дни, когда это произойдёт.

– Трофим, я не думаю, что вы бы пошли на такое. Что бы это вам дало? Вы бы нарушили закон и сели в тюрьму.

– Мне терять нечего.

– А друзья, родственники?

– У меня почти нет друзей, а родственники живут далеко, и вообще никому неинтересно, как мы жили до сих пор. Когда я увидел тебя там, в этом кафе, с такими грустными глазами, мне стало ясно, что этот человек разбил жизнь не только себе, но и своей семье.

– Не понимаю, причём тут я?

– Это твой отец убил моего сына.

– Это неправда! Я вам не верю! – Ева начала плакать пуще, чем когда узнала о смерти Алексея.

– Зачем вы меня преследуете и говорите такие ужасные вещи о моём отце? Да, он тоже сидит за убийство, но он невиновен, и его скоро выпустят на свободу.

– Поверь, я бы хотел, чтобы ты оказалась права. Но мой сын мёртв, и твой отец тоже. Он попытался избежать наказания таким вот способом, но самое страшное наказание ждёт его на том свете. И этого не исправить. Я просто хотел встретиться с дочерью человека, которого ненавижу. Единственное, что ему удалось, это испортить тебе жизнь.

Тут его глаза стали злыми, дикими, будто ему так и хотелось заставить её заплатить за это. Он накинул плащ и безмолвно исчез.

– Он невиновен. Я это знаю. Он невиновен. Подождите! – крикнула Ева вслед Трофиму.

Она стояла возле кромки воды и пыталась понять всё происходящее с ней за этот короткий промежуток времени. То, что отец мёртв, просто убило её, и Ева уже ничего не соображала. Как можно было подумать о её отце вот такое? Ведь тот, кто его знал, ничего плохого от него не видел, не то, что не слышал. А теперь весь мир против неё. Что было пережить этот суд, оскорбления и плевки! А ещё завтрашний день… одни похороны, потом надо что-то решать с похоронами отца. Нужно переубедить маму, но что толку говорить с ней об этом. Она же просто сдалась, поверила в эти сплетни, в преступление, которое сделал не он. А еще эти обвинения со стороны Трофима. Да, его можно понять. Он потерял сына, и ему простительно такое отношение к ней. Только в чём же она виновата? В том, что она дочь убийцы? Папа взял на себя чужое преступление, и причина становится более ясной. Кто-то действительно заставил его это сделать. Зачем же он покончил жизнь самоубийством? Скорее всего, ему помогли сделать это. Он – тот, кто так любил жизнь, не мог оборвать её, просто не посмел бы этого сделать, не лишил бы себя удовольствия поймать настоящего убийцу.

– Тогда я сделаю это за тебя, папа! – пообещала себе Ева.

Она долго не могла прийти в себя. Ева то и дело плакала без остановки, всхлипывала, вытирала нос платком, растерев его до красноты. Потом пошла на автобусную остановку, и как только транспорт остановился, быстро вскочила в него.

Девушка словно постарела на десять лет от этих событий, ничего не видела вокруг себя. Вот если бы Алексей рассказал ей, что ему удалось узнать об этой истории. Её отец написал ему письмо. Значит, был там у него кто-то свой, раз ему удалось это сделать.

Молодой человек подсел рядом с ней. Оказалось, в автобусе не было больше свободных мест, кроме одного возле неё.

Тот, видимо, был служителем церкви. Ему было лет двадцать. Он был очень красив, молод, хорошего телосложения; лицо такое светлое и открытое, в голубых глазах – чистый взгляд, и аккуратная борода.

Это было лицо церкви или монастыря, ей всё одно, но с той минуты, как он сел рядом, ей стало как-то спокойнее на душе, словно он поддерживал её мысленно.

– Вы слышали, кто-то напал на Николая. Он забыл запереть свой дом на ключ, – проговорил голос в задних рядах.

– А что забрали? – спросила пожилая женщина.

– Все деньги и драгоценности. Да и это не главное. Через два дня такое же произошло в соседней деревне. Похоже, нужно быть предельно осторожными.

– А вот у нас произошло убийство. Этот парень, которого убили, говорят, был ещё совсем молодой, лет восемнадцать.

– Ах, Ольга, это же давно произошло. Нашла о чём вспоминать. Я знала Антона с малых лет. Его родители были очень порядочными людьми. Если спросишь меня, я не верю в его виновность. Он один из самых богатых людей посёлка, вернее был им, пока его не разорили, а потом не посадили в тюрьму.

– Ну, если это так, то все преступники по ошибке сидят в тюрьмах, – хихикнула другая женщина.

– Не нужно верить слухам. Его дочь окончила школу с золотой медалью, гордость школы.

– И что с того! Дочь за отца не отвечает, – утвердила Ефросинья, кинув на Ольгу озлобленный взгляд.

– Я тоже хорошо знаю эту семью. Если ты такая умная, что же ты не поддержала свою подругу?

– У каждого свои мухи в голове. Я была неправа и собираюсь поддержать девочку.

– Этот дом все обходят стороной. С тобой никто не станет больше общаться после этого. Ты понимаешь?

– А мне всё равно. Когда Светлана помогала с похоронами твоей матери, ты вроде бы была другого о ней мнения, а теперь, когда человек начал пить с горя, ты отошла в сторону.

Ефросинья опустила голову, будто почувствовала на мгновение вину, потом поправила свой платок, отодвинула корзину и отвернула голову в сторону.

– А это разве не дочь Антона? – указала она глазами на молодую девушку.

– Тише, не кричи так. Девушка и так настрадалась, – тихо произнесла Ольга, заметив, как Ефросинья вытаращила глаза на бедное создание, которое съёжившись и опустившись пониже, старалось стать неприметней.

Ева набросила на голову платок, только это не помогало ей скрыться от ужасающих и обвиняющих взглядов.

Молодой человек вышел на остановке, и Еву протрусило ещё несколько вёрст до деревни. Она смотрела, как автобус петляет между деревушками, и на окне появлялись первые капли дождя. Никто не видел её плача и не слышал биение её сердца, разрывавшегося от нанесенного унижения. И в ту минуту она дала себе обещание, что даже если ей понадобится вечность, она снимет этот позор со своей семьи, иначе ей просто не выжить в этом ужасном мире.

В доме всё пропахло дымом. Может оттого, что сама Ева не курила, она и не любила этот едкий запах, и после того, как мать брала сигареты в местном магазине, девушка пыталась спрятать их подальше, пока та спала. Но во время её отсутствия матери удавалось перерыть весь дом, где вскоре уже было не найти ни одного потайного места, куда бы та не заглянула, чтобы насладиться сигаретой.

Светлана спала мёртвым сном, видимо заснула с зажжённой сигаретой. Окурок, наверно, упал на махровое покрывало, и оно едва не сгорело.

– Мама, ты сошла с ума! – крикнула Ева, схватив ведро с водой из ванной комнаты, и потушила тлеющее покрывало.

– А, пришла, наконец-то! А твой дорогой папочка сегодня скончался и оставил нас одних. Весело, не так ли?

Светлана поднялась и метнула на пол фото мужа, разбросала деревянные статуэтки, сделанные им еще в молодости, будто это могло помочь ей выпустить пар. На ковре остались осколки вазы, тут же посредине этого хаоса, сидя на корточках, она пыталась дотянуться до бутылки водки, закатившейся за диван.

От бутылки остались только осколки. Они дополнили общую картину зала. Похоже, потребуется время, чтобы очистить комнату от стекла.

– Нет, нет, больше не буду пить, мой дорогой супруг, – бредила Светлана, пытаясь выхватить савок у своей дочери.

– Я сама, Ева. Я сама, – повторяла она.

– Ты еле держишься на ногах. Мама, прошу тебя, нужно устроить папины похороны.

– Нет, не будет никаких похорон. Зароем его как собаку в землю. Я его ненавижу, – кричала она всё громче и громче, и даже, если кто из соседей слышал бы стоны, то не решился бы зайти в дом к жене убийцы.

Светлана выпила чай с мелиссой, держалась за голову и не успокаивалась ни на минуту. Еве стало ясно, что плачет она не потому, что папа погиб, а потому, как сгубил их жизни. Девушка развернула пакет и вытащила несколько пирожных. Мать не ела целый день, и её состояние становилось очень критическим. Начатая бутылка, стоявшая за диваном, говорила о том, что она таки нашла деньги под матрасом, пошла в магазин и приобрела эту мерзость снова. И она не будет оправдывать её поступок. Сегодня кто-то умер, завтра родится. Так это никогда не прекратится.

– Мама, вернёмся к нашему разговору. Я завтра пойду в церковь и попрошу помолиться за успокоение души твоего мужа и моего отца.

– Не смей, слышишь меня, не делай этого, – прикрикнула Светлана, охрипшим голосом.

– Но, мама, так положено. Тело отца доставят через два дня. Мы должны его похоронить. Мы можем не ходить на его могилу. За это нас никто не осудит, но если мы его не похороним, то станут чесать языками, и не в нашу с тобой пользу.

– Мы ещё долго будем на слуху, так что привыкай, дочь.

В посёлке через два дня был похоронен убийца и самоубийца в одном лице. Молодой служитель церкви прочитал небольшую молитву, и на этом похоронная процессия была завершена. Светлана не пролила ни одной слезинки по этому человеку; Ева напротив, дала волю эмоциям.

После похорон Алексея в ней осталось так мало слёз, но она любила своего отца и была единственным человеком, который не верил в его самоубийство. Никто не пришёл проводить его в последний путь, ни его мнимые друзья, знающие его при жизни, никто, кроме неё одной, кто видел всё того же любящего отца, который выстроил небольшую империю и жил как честный, порядочный человек. Ей было сложно понять, кого она оплакивала больше: любимого человека или отца. В этот момент ей вообще казалось, что через несколько минут снова зазвонит будильник, и она проснётся от этого долгого кошмарного сновидения.

Ева опустилась на колени, положила свежий букет цветов, розы покрыли чёрную землю могилы. Её волосы смочил проливной дождь, который разыгрался не вовремя. Пальцы коснулись этого места, и пусть она не верит в жизнь после смерти, в секунду ей так захотелось, чтобы это было так, что всё-таки душа существует, и у человека есть этот второй шанс, который так категорично отрицался её отцом, этим сильным, идущим смело по жизни, человеком.

Она опустилась на землю, и ей казалось, что земля окрасилась в багровый цвет, трава стала чёрной и безжизненной, потом проговорила:

– Я люблю тебя, папочка, и знай, есть на земле один человечек, который никогда не забудет о тебе. Я буду тебя навещать. Я не прощаюсь, папа. Я ещё вернусь.