Читать книгу Ещё один нехороший дом - Ирина Суворовская - Страница 2

Перед тем, как полностью ослепнуть, он неукоснительно придерживался одной традиции: ясным вечером брал в руки тросточку, выходил на улицу и, заняв привычное место около куста сирени, подолгу смотрел на белый дом, спрятавшийся за деревьями. Вокруг могло твориться всё, что угодно – его это совершенно не волновало.

В абсолютном молчании он стоял, опираясь на трость, и наблюдал за закатом. Где витали в тот момент его мысли – никто не знал. Никто ни о чём и не спрашивал, понимая желание старого человека побыть наедине с собой.

Трёхэтажный белый дом заслонял гаснущее солнце, однако фокус заключался в том, что правое крыло второго этажа представляло собой одну большую комнату со сквозными окнами. Последние солнечные лучи, проникавшие в неё с запада, неизменно оказывались в ловушке, и тогда начинало казаться, будто в доме с наглухо заколоченными дверями кто-то зажёг свет.

Сумерки становились всё гуще, а окошки второго этажа продолжали гостеприимно светиться, создавая потрясающую иллюзию… Впрочем, несколько раз действительно случалось так, что сами собой зажигались фонари в заброшенном саду. Но объяснялось это явление просто: хотя дом давным-давно обесточили, фонарные столбы по-прежнему были частью линии электропередач. Время от времени она барахлила.

Могло пройти больше часа, прежде чем таинственные огни в окнах гасли, и на улице становилось свежо. Только тогда он брёл обратно, медленно взбирался на крылечко, открывал тяжёлую дверь и возвращался в реальность.

I.

Строго говоря, трёхэтажным дом не был.

Считалось, что старый особняк имел два этажа и милый мезонин, а ещё балкон и колонны с фасадной части. Последние ушли в небытие в печальных тридцатых годах, став смутным воспоминанием. Видимо, тогда же фасад окончательно отказался служить фасадом, и уловить первоначальную задумку архитектора стало сложнее.

Дом стоял на больших камнях, скрытых от чужих глаз, и одному богу было известно, сколько сил затратили строители на то, чтобы затащить их на холм. Теперь бы нам очень пригодился рассказ о том, когда и почему в окрестностях небезызвестного Горицкого девичьего монастыря1 на реке Шексне возникло белое видение, но – увы – его история хорошо просматривается лишь с конца XIX века. В ту пору особняк принадлежал представителям богатейшей купеческой династии Тюменевых, чьи связи с Кирилловским уездом Новгородской губернии были неочевидны.

Тюменевы столетиями жили в городе Рыбинске, обосновавшись в нём ещё в те времена, когда он считался Рыбной слободой. Увереннее всех в историю родного края вписал своё имя Фёдор Ильич Тюменев – человек умный, харизматичный и чрезвычайно деятельный.

Его отец, Илья Афанасьевич, был купцом третьей гильдии, приобщившим к торговле сыновей. Практически половину своей жизни Фёдор пребывал в том же статусе, что и добрый родитель, однако затем события начали набирать обороты. Успешная торговля мукой и крупами позволила купцу перейти сначала во вторую, а затем в первую – высшую – гильдию. Во владении Фёдора Ильича находились: крупяной завод, мельницы, кирпичные жилые дома и усадьбы в разных губерниях, торговые лавки, в том числе в Санкт-Петербурге.

В столице его делами заправлял старший сын Илья, а сам Тюменев с младшим сыном Ионой продолжал жить в Рыбинске. Высокий статус семьи подчёркивался простым фактом: именно в тюменевском доме принимали императора Александра I, прибывшего с визитом в Рыбинск в 1823 году. В тот момент Фёдор Ильич занимал должность городского головы2.

Вообще, городским головой его избирали трижды, и это обстоятельство благотворно сказывалось на Рыбинске. Фёдор Ильич относился к тому редкому чиновничьему виду, за которым не водится казнокрадство, напротив – часть своей прибыли купец тратил на город. Общественная деятельность вкупе с благотворительностью занимала важное место в жизни Тюменева. Им была построена первая рыбинская богадельня, он привёл в порядок городскую набережную, инициировал строительство двух храмов (средства выделили другие купцы) и издал краеведческую книгу протоиерея Матвея Гомилевского «Описание города Рыбинска».

Когда Фёдору Ильичу было глубоко за шестьдесят, его избрали председателем только что открывшейся Рыбинской судоходной расправы. На эту контору возлагалась важная миссия: она занималась разрешением споров и конфликтов, которые неизменно возникали в среде судопромышленников и пароходовладельцев. Рыбинск, стоявший на месте слияния Волги и Шексны, в ней определённо нуждался.

Могло ли случиться так, что белый дом на горицком холме возник в то самое время, когда Тюменев стал заниматься «водными» вопросами и, может быть, чаще путешествовать по родным рекам? Мог ли Фёдор Ильич его купить или получить в счёт некоего долга? Нет ответа на эти вопросы, как нет и ни одного свидетельства того, что старый купец имел прямое отношение к дому.

Место, где находилась усадьба, долгое время считалось совсем уж безродным, словно до Тюменевых его не существовало. Меж тем дела обстояли иначе. Сельцо Никулино на речке Гремихе упоминалось ещё в XVIII веке и представляло собой довольно приятную картину.

С двух сторон селение было зажато широкими пашнями. За той пашней, что находилась на севере, начинался лес; южная же спускалась к Гремихе, которая окружала Никулино с востока, пока на крутом повороте не смешивалась с более крупной безымянной рекой. С запада к сельцу подбиралась ещё одна речушка (или ручей), чьё имя за давностью лет вытерлось из документов. Она впадала в ту же реку, что и Гремиха, а кем была неизвестная река – о том история умалчивала. То ли это сама Шексна отклонялась от русла, петляла по равнине и, в конце концов, превращалась в озерко; то ли напротив – из этого озерка происходила какая-то шальная водица, которая делилась надвое, цепляла приличный кусок никулинского берега и, прихватив с собой младших сестриц, неслась к главной реке.

Через Никулино проходила дорога, ведущая в Горицкую Слободу. В сельцо она попадала из деревни Макутиной, а Макутина – в свою очередь – являлась такой же частью пути, берущего начало в уездном городе Кириллове. Макутинская дорога пересекала Гремиху, заглядывала в Никулино, выбиралась из него сквозь пашни, тянулась вдоль безымянной реки, вновь рассекала пашни и большой ручей, пока не оказывалась в Горицкой Слободе. Горицы и Кириллов в то время связывали сразу три направления, самый короткий путь шёл через деревню Маурину.

Никулино нанесли на карту Новгородской губернии 1847 года, подписав как «сельцо», но обозначив «малой деревней», в которой насчитывалось менее двадцати дворов. Семью годами позже архиепископ Макарий Миролюбов, описывая горицкие окрестности в вестнике Императорского русского географического общества, сделал акцент на «замечательной усадьбе» и «огромном каменном трёхэтажном доме помещика Лескова», находящемся вблизи Федосьина Городка3, что на реке Шексне. Только вот шла ли речь о Никулине?

А дальше было известно лишь то, что во второй половине XIX столетия в двух-трёх верстах от Горицкого монастыря у семьи Тюменевых появился дом с отдельно стоящим каменным флигелем. Вероятно, был и есть на свете тот, кто достоверно знал, как всё случилось, и его историю мы выслушали бы с огромной радостью, но велик риск нарваться на словоблудие. И оттого вопрос этот будем считать временно закрытым – появился и появился!

После смерти Фёдора Ильича его дела в Рыбинске перешли к внуку, Николаю Ионовичу (Иона скончался раньше отца). Наследник не пустил деньги на ветер, а спокойно управлял имуществом и капиталом за себя и за больного брата, не забывая оказывать поддержку родному городу.

Вместе с женой Ираидой Капитоновной, тоже происходившей из купеческой семьи, Николай Ионович регулярно жертвовал средства церквям, приютам, богадельням, больницам и учебным заведениям Рыбинска. Обеспечивал одеждой, обувью и продуктами нуждающихся, гасил долги и даже отказывался от собственных владений в пользу других. Репутация благотворителя в какой-то степени заслонила все другие ипостаси Николая Ионовича, хотя кроме дел купеческих его – как и деда – всерьёз занимала общественно-политическая жизнь Рыбинска.

Покровительство Тюменевых простиралось за пределы родной Ярославской губернии. И вот однажды в «Новгородских епархиальных ведомостях» появилось распоряжение:

«Настоятельнице Воскресенскаго Горицкаго монастыря Игуменiи Ниле разрешена ремонтировка каменнаго двухъ-этажного дома, для помещенiя въ немъ болящихъ и престарелыхъ сестеръ обители, на средства г-жи Тюменевой, 16 Iюля».

Сообщение проскользнуло в печать во второй половине августа 1886 года. Настоятельница Нила к тому времени управляла монастырём чуть больше года; по крайней мере, так официально сообщалось4. Однако до своего нового назначения монахиня восемь с половиной лет5 состояла в должности «казначеи». Игуменья, в миру Елизавета Ускова, была дочерью московского купца и – надо полагать – умела правильно обращаться с имуществом.

Став настоятельницей, она принялась облагораживать вверенную ей обитель, насколько позволяли возможности. По прошествии четырёх месяцев после возведения в сан Нила-Елизавета добилась разрешения на небольшое переустройство двухэтажной тёплой Покровской церкви6, а через год Горицкий Воскресенский монастырь получил в дар усадьбу купцов Тюменевых.

Владения, очевидно, находились к тому времени в некотором запустении. Николай Ионович с Ираидой Капитоновной отнеслись к делу серьёзно и выделили деньги на необходимый ремонт здания, а ещё на устройство домовой церкви в «новом Богаделенном доме». Её решили разместить на втором этаже – в том крыле, где сквозные окна позволяли ловить солнечный свет до самого последнего луча.

Всё устроилось самым великолепным образом. Одно из трёх восточных окон заложили кирпичом – с этой стороны находилась алтарная часть. Очевидно, тогда же внутрь стены спрятали деревянный жёлоб, связывающий домовую церковь с комнатой первого этажа. Стены и потолок просторной залы покрылись чудесными изображениями. Мастера, создававшие никулинские фрески, обратились к самой нежной палитре цветов и оттенков, из-за чего даже спустя сто лет безо всякого вмешательства был свеж и прекрасен лик Божией Матери, светла и невесома «Новозаветная» Троица, пережившая многие и многие события.

В мае 1887 года епархиальное начальство разрешило протоиерею Александру Сердобольскому, благочинному первого округа Кирилловского уезда, освятить «богаделенную церковь», устроенную в честь Святителя Николая.

II.

Спустя четыре года в Горицком монастыре случилось бывать Иоанну Кронштадтскому – страшно популярному в народе православному проповеднику. Его известность давно вышла за рамки Андреевского собора под Петербургом, где он служил.