Читать книгу Звони, колокол, звони - Ирина Тюрина - Страница 3

В 1661 году появилось первое зимовье, срубленное из вековых сосен на берегу реки Иркут в таежных землях Сибири. Оно было поставлено казаками, прибывшими со стороны Российских городов. Почему пришлые люди из дальних краев, именно выбрали место, где теперь процветает замечательный город Иркутск, никто не знает. Может быть их поразил своей красотой берег реки Иркут, или спуск в этом месте был более пологий, или холод их застал в пути. Забили они первый колышек из молодой сосенки, срубленной топорищем; даже не подозревая сами того, прямо в центре земли Сибирской. (Это уже в будущем ученые подсчитают, что стоит Иркутск на середине расстояний между крайними, отдаленными друг друга городами России; Калининграда и Владивостока.)

Пережив первую зиму, поняли, пришедшие, что край не только суров, но и богат разной живностью для рыбалки и охоты. Тайга изобиловала кедровым орехом и ягодами. Коренное население земли Сибирской, буряты, народ был смирный, наивный и даже обучал не званных гостей, как нужно и когда охотиться на соболя и белку. И стала пришлым казакам благодатная земля Приангарья их Родиной. Вскоре к смелым поселенцам стал прибывать и другие; кто бежавшие от правосудия, кто в поисках сытой жизни. В связи с этим возник острог со множеством домов и церковью названой Богоявленской. Дошли слухи о живущих там людях и до царского правительства. Был назначен воевода, который следил за порядком среди своих земляков, да отчеты отправлял иногда об их жизни, в суровом краю. Начальство нового острога смекнуло, чем дальше от царской власти, тем будет спокойней жить. В отчетах писалось, что земля Сибирская место гиблое, разбойное и жизнь здесь дается с трудом. Царь Российский Алексей Михайлович Романов таким отчетам верил, изумлялся стойкости русской, что в таких гиблых местах живут, не жалуются, денег не просят и на этом хорошо. Сибирь она далеко; не пойдешь, не проверишь- это ведь не улицу перейти. Эх, знал бы царь Российский, что за места красивые Сибирские. Разве их можно назвать гиблыми? Чего только река Ангара стоила со своими водами синими и холодными в любое время года. А озеро Байкал, со своей великолепной и неповторимой природой. Воеводы же тем временем стали единственной властью, для проживающих в этих местах. Коренных жителей бурятов доверчивых и не воинственных обложили оброком, (янсы его называли), чтобы были обязаны поставлять в острог пушнину ценную, а иначе запретят им охотится в их же родных лесах. Лесные люди были простыми, добродушными и согласились на такую сделку. Пришлый же народ, который здесь основательно обосновался, только на милость божью надеялся. Часовенки и небольшие церкви обретали всё большую значимость для них. Где еще можно было защиты попросить, кроме бога?

Когда к власти пришел Петр Первый, то велел он в этих суровых и отдаленных местах от столицы построить каторжные тюрьмы для тех, кто законы царские нарушал. И стали отправлять обозы осужденных, кого за большое преступление, а кого и за малое. Если не было денег откупиться от справедливых судей, садись туда же в обоз и езжай в жуткую землю Сибирскую, чтобы следующий раз думал, что творил. Местные воротилы Иркутского острога быстро смекнули, что царское правительство поставляет им дешевую рабочую силу и стали их за жидкую похлебку, и кусок хлеба использовать на золотых рудниках; не только для прибыли царской казны. Свои промыслы пооткрывали, так как была Сибирь необыкновенно богата разными природными ископаемыми, которые лежали в изобилие тысячелетиями в этой девственной земле. В отчетах своих много утаивали от батюшки царя. Те, кто был посмекалистей да половчей, обогатились золотом безмерно. Стали себя купцами называть, торговлю завели с Монголией, Китаем, Дальним Востоком. Мешки деньгами набивали, да друг перед другом хвастались у кого больше. Затем поняли, сколько можно золоту счет вести? Стали добротные дома ставить, возле острога. Каждый купец и золотопромышленник из кожи лез, чтобы его дворец был лучше, чем у соседа для этого стали они выписывать в Иркутск с запада, за щедрое вознаграждение, талантливых художников, инженеров-архитекторов. Расстроился Иркутск, население увеличилось, а золота все равно не убавилось. Тогда купцы начали в другое развитие города вкладывать, кто больницы строит, кто театр, кто учебные заведения, приюты различные. И вскоре стали говорить об Иркутске, никак о худом месте, а о великом торговом центре России. Царское правительство спохватилось, что много дохода теряют от этих мест, которые считали дикими и никчемными, стали присылать своих доверенных и приближенных к себе людей, и назначать их в губернаторы, чтобы вовремя Сибирские богатства в казну государственную поступали, да и в пути до столицы не разворовывались. И как только царское правительство заявило Иркутской губернии, что было ваше будет только наше, стал, Иркутск-замечательный, в развитии отставать от других городов Российских, значимость свою терять, и начал опять славиться в основном каторжными тюрьмами. Декабристы, которые восстали против действующего государя того времени Российского, были в наказание сосланы в далекую Сибирь. Когда обозы с закованными в цепи бунтарями против царского режима провозили через Иркутск, то они были очень удивлены, что город красив, величествен зданиями добротными, да и здешние жители довольны своей жизнью. Со временем ссыльным разрешалось покинуть каторжные тюрьмы и поселиться в городе Иркутске. Декабристам тоже такая милость была оказана. Они в развитие города внесли большую, полезную лепту, так как в свое время были обучены в Европе и обладали обширными знаниями во многих областях науки. Даже один из декабристов Пестель был назначен губернатором Иркутска. Низкий им поклон, за все хорошие дела, которые они совершили для процветания города Сибирского. В начале 19 века Иркутск славился промышленным производством, быстро развивающимся. Было еще примечательно для города, огромное количество отстроенных церквей. Ни в одном Российском городе не было такого количества соборов и больших, и маленьких. Стояли они в то время почти на каждой улице. Это все благодаря все тем же местным купцам и золотопромышленникам. Народ в Сибири был набожный и очень купцы боялись, что за грехи свои коварные попадут после смерти в ад, хуже того в котел с кипящей смолой. Вот они и жертвовали деньги на строительство храмов, чтобы попы день и ночь отмаливали их грехи перед богом, уж очень им хотелось попасть в царство небесное, в сады райские. Каких только соборов не было в Иркутске и белокаменных, и деревянных. Все были посещаемые. Тут и начинается история о строительстве храма Казанского Божьей матери. Превзошел он по красоте многие церкви Российских городов. Был величав в своем стиле, огромен. Но как говорят; строили, строили. Построили! Верили! Любовались! Восхищались! Молились! А потом сравняли с землей, глазом не моргнув. Деды строили, правнуки снесли. Ко всем этим событиям была причастна обычная семья по фамилии Кругловы. Предки их, когда-то обосновались на земле Сибирской и стал Иркутск их потомкам, домом родным. Все это было потом, а пока Сибирская земля заселялась людьми пришлыми из далеких мест.

Как только по России прошел слух, что в далекой Сибири на берегах рек стали заселяться люди, не смотря на отдаленность от других городов. Сразу же туда потянулись обозы с желающими найти жизнь получше и посытней. Шел 1693 год. Михаил Круглов, которому ныне минуло 38 годов тоже решил испытать судьбу и уехать вместе со своей семьей в суровый край для проживания. В Москве, где они ютились впятером в полуподвальном помещение, трудно было найти работу. Михаил был по большей части ремесленником, но брался за любую работу, какую можно было найти в суетливом городе. Весной купил телегу и лошадь на деньги, которые Марья его жена откладывала на черный день. В конце мая, когда земля окончательно просохла от талых весенних вод, Михаил Круглов и еще несколько обозов, такие же мужики-ремесленики, как и он желавшие жить лучше, с семьями двинулись в далекий путь. К середине июля они наконец-то все благополучно добрались до Иркутского острога. Расположились лагерем недалеко в лесочке. Бабы кашеварить начали, мужики пошли к местному воеводе проситься на поселение.

– Как фамилия? – спросил воевода Михаила, открыв, разбухшую книгу от исписанных чернилами слов. – С кем приехал?

– Круглов. Я и моя семья; жена, да трое ребятишек, из самой Москвы едем.

– Что умеешь делать?

– Все могу! Никакой работы не боюсь, – сжав ладони в кулаки, поднес к лицу воеводе, похваляясь силищей.

Воевода улыбнулся без злобы.

– Детям сколько лет?

Михаил растопырил пальцы на ладонях, стал их перебирать, что-то бормоча себе под нос.

– Ладно, вижу с грамотой ты не в ладах.

Михаил, смутился и слегка кивнул головой.

– Хорошо, въезжай со своей семьей в острог, мне крепкие работники нужны. Видишь в конце поляны изба стоит, размером она маловата, другой нет, вот в нее и заселяйтесь. Зиму перезимуете, а там может и больше дом на следующее лето поставишь. Завтра, как солнце взойдет, приходи на работу. Церковь я задумал нынче поставить к осени, а то часовенка уже не вмещает всех. Расчет буду производить харчами. Барствовать сильно не будете, но и голодать тоже, – заверил воевода Михаила.

– Благодарю за прием, завтра прибуду с первым лучом, – обрадованно ответил Михаил.

С тех пор прошло много времени, как Михаил Круглов и его семья пустили корни на земле Сибирской. Теперь его потомки уже считают себя коренными сибиряками. Богатыми не стали, но и в бедности не прозябают, все также по ремесленному мастерству трудятся. Острог расстроился и стал называться город Иркутск. На одной из улиц, которая находилась возле Богоявленской церкви, тот самый храм, который, когда строил прапрадед Михаил Круглов стоял их дом. Церковь уже нуждалась в расширении, но как-то благодетелей не находилось, чтобы деньги пожертвовали на ее преобразование.

Однажды все-таки появился такой меценат, который решил, что пора вместо старенького деревянного здания, поставить храм каменный, внушительных размеров.

В зале, где проходил аукцион было душно и многолюдно. Многочисленный люд, который там присутствовал, больше создавали количество, чем интерес к торгам. Мужчины, с важным видом, сидевшие в первых рядах были купцы первой Иркутской гильдии. Купчишки с более низким капиталом расселись подальше и пришли скорее из-за любопытства, чем на торги. Опрятно одетый продавец-крикун выкрикивал очередную цену. Продавался водочный завод. Бывший хозяин завода разорился и, чтобы, как-то поправить свое финансовое положение, решил продать завод. Именитый купец Барышников Платон Ильич, уже предлагал свою цену банкроту, но эта сумма никак не могла покрыть всех расходов и поэтому было принято решение выставить завод на торги.

– Четыреста двадцать тысяч рублей, – второй раз выкрикнул крикун.

– Семьсот тысяч рублей, – неожиданно кто-то громко произнес в зале.

Наступила тишина, все повернули головы, чтобы посмотреть на богатого смельчака.

– Семьсот тысяч раз, семьсот тысяч два, семьсот тысяч три! Продано! – официальным голосом, громко произнес крикун.

Через несколько минут затишья, по залу пошел гул голосов. Мужчина, который приобрел водочный завод степенно прошел к столу.

– Кто это? Мы его первый раз видим, – пошли разговоры по помещению.

– Перешел дорогу самому Барышникову. Видимо денег у него много. Надо же, – шептался народ между собой, с интересом, разглядывая незнакомого мужчину.

Этим мужчиной был Кузнецов Ефимий Андреевич. На вид ему было около тридцати пяти лет. Выглядел очень представительно. Всего несколько недель назад он со своей семьей переехал из Тобольска в Иркутск на постоянное местожительство. С ним приехала жена и стареющая мать, детей у семьи Кузнецовых не было. Бог не дал. Зато у его младшей сестры было двое дочерей, которых он любил, как своих детей и не жалел денег на их образование. Жизнь его в городе Иркутске протекала благополучно, только одно его печалило, что не мог организовать семейное купечество, так как не имел сыновей.

– Яшка, иди узнай кто таков будет? – обратился к своему юркому, средних лет приказчику, Барышников Илья Платонович.

– Сей момент, – услужливо произнес приказчик и растворился в галдящей толпе.

Народ, присутствующий на торгах понемногу расходился, теперь на неделю хватит разговоров по Иркутску о прошедшем аукционе. Все уже свыклись с мыслью, что следующий владелец водочного завода будет Барышников Илья Платонович. Все горожане Иркутска знали крутой нрав купца и поэтому никто не сомневался, что у него на заводе был бы железный порядок.

– Приехал он из Тобольска, теперь со своей семьей будет проживать в Иркутске. Купец первой гильдии. Детей своих не имеет, – почти шепотом произнес приказчик, подошедший к своему хозяину Яшка-приказчик.

– Купец, говоришь.

– Так точно купец, – подтвердил Яшка.

– Тогда он совершил большую ошибку, что перешел мне дорогу, – злым голосом произнес Барышников.

Яшка-приказчик закивал услужливо головой, чтобы поддержать хозяина в его правоте.

Кузнецов Ефимий Андреевич ехал в своей карете ранним утром на завод, который он на днях приобрел на торгах. На траве еще блестела роса от ночной летней прохлады, воздух был чист и свеж. Ефимию Андреевичу Иркутск понравился сразу же, как он только въехал в него. Каменные дома стояли рядом с деревянными. По архитектуре домов чувствовалось, что здесь народ живет не бедный. Конечно же купеческие дома отличались от других строений. Были большими с причудливой резьбой, которая украшала внешний вид дома, также говоря о том, что у владельца с вычурной художественной лепнтной, водятся деньги. Улицы, хоть и не были стройными правильными рядами, но зато утопали в зелени различных сортов Сибирских деревьев. Черемуха, рябина, дикие яблоньки закрывали некоторые дома полностью, что иногда некоторым избам придавало таинственный вид. Также Ефимий Андреевич обратил внимание на наличие в Иркутске церквей. Для не очень крупного по тому времени города их было великое множество. Сам Кузнецов всегда уважительно относился к людям, посвятившись себя служению бога. И когда еще жил в Тобольске никогда не отказывал в благотворительности храмам, о наоборот принимал живое участие в этом, не жалея средств.

Дождей несколько дней не было, проезжие дороги высохли, образовав кочки из комков сухой грязи. Вдруг Ефимий Андреевич услышал громкую брань своего кучера Кузьмы, неожиданно карету сильно тряхнуло и она завалилась на бок вместе с седоками.

– Хозяин, с вами все в порядке? – испуганно спросил, подбежавший извозчик.

– Все нормально, я живой, – произнес из глубины кареты Кузнецов.

– Славу богу, – выдохнул Кузьма.

Подошли двое мужиков, увидев карету на боку.

– Кто внутри, держитесь крепче!

Через мгновение карета уже стояла в обычном положении. Дверь поспешили открыть и помогли Ефимию Андреевичу выйти наружу. В целом он не пострадал, только немного зашиб бок.

– Ты, что же Кузьма, дороги не видишь? – раздраженно спросил хозяин.

– Кошка выскочила из-под забора неожиданно, вот гнедой и шарахнулся от нее в сторону. Простите хозяин не доглядел, – опустив виновато голову, произнес извозчик.

– Что теперь с тобой сделаешь? Хорошо, что все обошлось и ты сам не покалечился. Спасибо мужики, что подняли карету.

– Да чего уж там. Вы же новый заводчик водочного?

– Да это я. А вы кто такие будете?

– А, мы, здесь недалече живем как раз к вам в контору направляемся, чтобы на работу взяли. Меня зовут Петр Круглов, а моего соседа Андрей Берестов.

– Вы, что без работы будете?

– Бывший хозяин, когда долгов понаделал, многих нас уволил, а нам семьи кормить надо.

– Большие у вас семьи? – спросил участливо Ефимий Андреевич.

– Жена, да трое ребятишек. Было пятеро, да двоих бог прибрал, – проговорил Петр Круглов, перекрестившись правой рукой.

– У меня четверо, – произнес второй мужик.

– Так вы, значит знаете, как работать в цеху? Может быть он вас выгнал за пьянку? У меня с этим строго. Пьяниц не держу.

Мужики засопели, взгляд уткнули в землю.

– Конечно сказать, что мы совсем не пьем, будет вранье. Бывает прикладываемся, но только по праздникам.

– Если только по праздникам, тогда приходите на завод там все и обсудим. В церковь-то ходите?

– Святое дело, без этого нельзя, – проговорил Петр Круглов. В Богоявленский собор и ходим, – он показал рукой на небольшое деревянное здание, которое стояло на Тихвинской площади, перекрестился. – Здесь я с женой венчался и деток тут же крестили.

Ефимий с интересом посмотрел куда показывали мужики. Постоял, помолчал.

– Поехали Кузьма, а то приказчик меня наверное уже заждался, – пристально глядя на неказистый собор произнес Ефимий Андреевич тоже крестясь, садясь в карету.

– Вроде ничего спокойный, может при нем все на заводе и наладится, – проговорил один из мужиков, глядя в след, удаляющейся карете.

– Поживем, увидим. В тихом омуте черти водятся, – проворчал второй.

Затем мужики отправились по пыльной дороге, которая вела на водочный завод.

Кузнецов Ефимий Андреевич, не смотря на коммерческую хватку был добрейшим человеком. Может быть, поэтому его невзлюбило местное купечество, потому что много денег тратил на благие дела. Деньги не должны лежать в кубышках, капитал должен приносить пользу всегда высказывался по этому поводу Кузнецов. После переезда из Тобольска в Иркутск Ефимий Андреевич вкладывал очень много собственных средств в развитие города. Конец раздорам между Иркутскими купцами и Кузнецовым положил генерал-губернатор Михаил Михайлович Сперанский. Он, как власть города был заинтересован в содружестве между богатыми представителями Иркутска. Столица России была далеко и, чтобы помогать городу Иркутску развиваться, как все Российские города, нужны были щедрые вложения. Этому могли в те года только способствовать Сибирские местные меценаты. Таким, как раз благородством и беспокойным характером обладал Ефимий Андреевич Кузнецов. Местных купцов видимо заела совесть и они тоже начали помогать расстраивать город. До середины девятнадцатого века Иркутск очень преобразился в лучшую сторону и стал одним из крупных торговых городов Сибири. И все это, благодаря большому вкладу Ефимия Андреевича Кузнецова. На склоне лет Кузнецов стал часто болеть, если по молодости из-за занятости он не мог часто посещать церковь, то теперь состарившись он стал частым посетителем храма. Был даже выбран старостой прихода. Особенно он любил ходить вместе со своей супругой в Богоявленский собор. Этот храм не был так красив, как многие другие церкви города Иркутска. Но почему-то именно здесь Ефимий Андреевич находил покой и умиротворение. Собор находился недалеко от реки Ангары на Тихвинской площади. Прохладный, влажный воздух, дувший от реки окутывал собор свежим воздухом и казалось, что дышится легче. Подходя к церкви можно было уловить речной запах, голоса рыбаков, хлопанье весел о воду. Ефимий Андреевич после посещения храма вместе со своей любезной супругой часто прогуливался по берегу реки Ангары, любуясь прозрачностью ее вод.

– Вот смотрю я на воды Ангары возле берега и все время удивляюсь их прозрачности. Даже несмотря на то, что человек всяко разно гадит в эти воды, а она все равно находит в себе силы от всего этого очиститься и быть величественной и чистой, – рассуждал Ефимий Андреевич, прогуливаясь по берегу со своей супругой.

– Так она же вода течет себе да течет, – проговаривала жена, Ефимия Васильевна.

– Да, человек тоже по большей части из воды состоит, а за свою жизнь столько в себе плохого накопит, что никаким душистым мылом не отмыть.

– Ты уж батенька Ефимий Андреевич слишком строг к себе. Тебе ли печалится о душе. Ты за свою жизнь столько полезных дел сделал.

– Это верно, но хочется на склоне лет совершить, что-то светлое, величественное. Я вот о чем подумал. Думаю, что в своих благородных замыслах найду с твоей стороны только поддержку.

– Говори уж, неспокойная душа, что опять задумал?

– Хочу собор новый построить. Большой, светлый, с куполами величественными, чтобы видно было этот храм издалека, а звон колокол был слышен по всему Иркутску.

– Да в Иркутске и так церквей множество.

– Все это конечно так, но разве верующему человеку может быть много храмов. Богоявленский собор один из посещаемых в городе. На хорошем месте расположен, вот люди к нему и тянутся. Река недалеко. Иркутск за последние годы прибавился значительно в население, но собор по вместимости уже мал стал. При большом скопление народа тяжело там находится, душно становится. По большим праздникам всех желающих не вмещает, поэтому я склоняюсь к тому, что уже возникла необходимость построить новый храм. Завтра же напишу архиепископу Иркутскому и Нерчинскому преосвященному Нилу, чтобы он удостоил меня честью принять от меня пожертвование.

Через несколько дней архиепископу Нилу было доставлено письмо, в котором писалось:

«Я имею на себе обет, данный господу Богу в дни испытаний моих, когда боролся с лишениями и опасностями…, обет сей много лет носимый в душе моей… в том состоит, чтобы собственными средствами без всякого стороннего вспомоиществования, но своеобразно с требованиями времени, воздвигнуть в Иркутске Кафедральнй Собор. Преисполненный чувствами, обращаться к Вашему Преосвещенству с покорнейшей просьбою. Примите в распоряжение в свое для издержек на построение Собора представляемый при сем капитал… Всего на сумму двести пятьдесят тысяч серебром. При этом я не ставлю каких-либо условий, а лишь скромно понадеялся, что смиренный задатель воскрешаем в памяти служителей алтаря Господня не изсякаемою благотворительностью своею, конечно, обрящет отраду, что имя его не забудется при жертвах и молениях, возносимых к богу. Написано сего года одна тысяча восемьсот сорок девятого года.»

Арихепископ Нил дал клятву купцу Кузнецову, что его воля будет в скором времени будет выполенена. Но оказалось, что не всегда большие деньги способствуют благим намерениям. При жизни Ефимия Андреевича храм так и не удалось начать строить.

За год до смерти у Кузнецова Ефимия Андреевича в присутствии нотариуса состоялся необычный разговор, со своим зятем Занадворовым Фавстом Петровичем. Он был женат на старшей племяннице золотопромышленника.

– Любезный зять, ты знаешь, что своих детей у меня никогда не было. Капитал у меня большой, ни для кого это ни секрет. Мне хотелось, чтобы моим наследством распоряжался человек умный и преданный интересам города Иркутска. Все эти годы Фавст Петрович ты мне служил с особым усердием. Я к тебе проникся уважением и любовью, так, как если бы ты был моим родным сыном.

– К чему весь этот разговор, Ефимий Андреевич? – обеспокоенно спросил Занадворов.

– Вечно никто не живет, ни богатый, ни бедный. Поэтому своим приемников всех капиталов в завещание указал тебя, но с одной оговоркой, если с тобой выйдет какая оказия, то тогда все перейдет в казну Иркутскую. Надеюсь никогда такого не случится.

– Даже не знаю, как вас и благодарить за такое доверие.

– Твоей благодарностью буду считать, что будешь честно выделять деньги на безбедное проживание моих любимых племянниц, одна из которых является твоей супругой. Но самое главное поклянись мне, что доведешь начатое мной дело о воздвижение собора, до конца. Духовенству я жертвую не малую сумму и, если мне не доведется самому принять в этом участие, ты любезный зять обязательно проконтролируй, чтобы оно завершилось благополучно.

– Можете во мне не сомневаться.

– Очень славно.

– Поставьте здесь свою подпись, Фавст Петрович, – подавая документ Занадворову прговорил, молчавший до этого нотариус.

Сделка была совершена за год до кончины Кузнецова Ефимия Андреевича.

– Фавст как хорошо, что вы прибыли, – вытирая слезы, катившиеся по осунувшемуся лицу, произнесла тетушка Ефимия Васильевна, встречая любимого зятя Ефимия Андреевича и его супругу, племянницу Кузнецова.

– Мне сказали, что Ефимий Андреевич тяжело болен, – встревоженно произнес Фавст Петрович.

– Плох, Ефимий Андреевич, совсем плох, – проговорила тетушка, заплакав еще громче.