Читать книгу Босиком по битым стеклам. Сиротка из Больших гулек - Ирина Валерьевна Дынина - Страница 2

Елена очнулась внезапно, от ужасной боли, той самой, что скрутила всё её естество в морской узел. Все болевые ощущения сосредоточились в области живота, в том месте, где заканчиваются рёбра и ещё не начинается пупок.

– Ох-х-х-р-р-р! – выдавила она из себя совершенно невероятный звук, скребя руками землю – Ох-х-х, мать вашу!

Елена прекрасно знала о том, что некрасиво воспитанной девице изъясняться такими вот словами, но бить ту самую девицу ногами в живот, тоже ведь не очень прилично? Противоестественно даже!

Судя по ощущениям, дело обстояло именно так – её кто-то очень сильно ударил в живот. Ногой. И поэтому она сейчас валяется на грязной земле и скребет её пальцами.

Она? Валяется? На земле?

Что-то пошло не так! Что-то, определённо, пошло не так!

Проглотив горькую и слегка солоноватую слюну, Елена сделала попытку чуть приподнять голову и от этого простого движения ей стало совсем дурно.

«Сотрясение, по ходу. – сделала она совершенно правильный вывод – Ещё разбита губа.. И, живот! Боль – дикая! Ох-х!»

Она предприняла титанические усилия и всё-таки приподняла голову, отчётливо услышав, как хрустят шейные позвонки.

«Как вообще, шею не свернула? – мельком удивилась она, испытав неожиданный приступ злости и даже, агрессии – Ну, с-с-су.. Кто ж это меня так?»

Отважившись, она распахнула глаза и совершенно ошеломлённая происходящим, едва не впала в ступор, что в её незавидном положении было чревато нехорошими последствиями.

Очень, очень скверными последствиями!

Прямо над ней, распростертой на земле, навис какой-то незнакомый мужик – совершенно мерзкий тип, усатый, волосатый, весь серый и щетинистый.

Тип сосредоточенно боролся с рубахой, скрывающей под собой упругую грудь, дергая за какие-то тесёмочки и рыча от нетерпения.

Основание для его нетерпения красноречиво упиралось в самый низ живота Елены, недвусмысленно намекая на то, что грозит ей в самом ближайшем будущем.

Изнасилование ей грозит, вот что!!

Мысль ярким болидом пронеслась в голове, терзаемой болезненными ощущениями и Елена, стряхнув с себя неприятную одурь, окончательно рассвирепела.

Она пришла в себя и абсолютно была не согласна с тем, что её ожидает позорное надругательство.

Над! Её! Телом!

Незнакомый, но заранее ненавистный и мерзкий тип, замучавшись тянуть за тесёмки, рванул ворот просторной рубахи и та, не выдержав напора и натиска, жалобно затрещала и порвалась, выставив на всеобщее обозрение настоящее сокровище, весьма, кстати, увесистое!

«Четвертый размер, не меньше!» – подумала Елена, не понимая, как её, жалкий, минус второй, превратился в этакое богатство.»

И, тут же…

«Рубаха? На мне этакое убожество? – изумилась девушка, слабо барахтаясь под агрессором и пытаясь наладить взаимопонимание с собственным организмом – Но, как?»

Мужик, тем временем, не терялся – его сопение усилилось, глаза похотливо заблестели, а рот ощерился в гнусной ухмылке.

– Мой сладкий персик! – заржал насильник, больно сжав, неожиданно пышные, груди Елены своими лапищами – Давай, девочка, сопротивляйся! Я люблю укрощать строптивых лошадок!

– Мразь! – отчётливо и ясно подумала Елена, позабыв про предполагаемое сотрясение мозга. Девушка зло прищурила глаза и клацнула зубами, вновь ощутив вкус крови на разбитых губах – Ты, ублюдок, уж определись – персик я или лошадка! Зоофил грёбанный!

Современные дети, нередко отличаются жестокостью и безжалостностью и поэтому, девочка должна научиться увёртливости, хитрости и даже коварству, а так же, уметь постоять за себя, хотя бы первые три секунды драки.

Судя по всему – Елена пыталась сопротивляться, причём – безуспешно, потому-то, её теперь крутило от боли, да и в голове всё было не так ясно, как хотелось бы.

Одежда девушки оказалась разорвана, а лапы грязного урода копошились под длинной юбкой, норовя задрать её Елене на нос, лапали за бёдра, собираясь стянуть трусики.

– Упс! – растерялась девушка – А трусиков-то и нет! – зато, имелась длинная юбка, которых, спортивная и гибкая Елена отродясь никогда не носила.

– Потом, всё – потом! – мысленно отмахнулась от несуразности происходящего жертва почти состоявшегося насилия – Вначале спасём себя и свою., хм.. честь!

«Если вам грозит изнасилование и выхода нет – расслабьтесь и получите удовольствие – вспомнилась ей, где-то и когда-то услышанная фраза. – Елена была в корне не согласна с подобной постановкой вопроса – Расслабиться? Сейчас я тебя расслаблю, гад! Так расслаблю, что ты меня надолго запомнишь!!»

Она, сжавшись точно пружина, замерла, взирая на пыхтящего от вожделения насильника, глазами полными слёз. Ну, примерно, как тот самый кот, в достопамятном мультфильме про зеленокожего великана по имени Шрек. Её рот распахнулся, и девушка жалобно пролепетала, продолжая изображать из себя беспомощную даму в беде.

– Пожалуйста.. Пожалуйста, не делайте мне больно! Ох! Давайте я помогу вам! Я – сама…

Щетинистый мужик опешил и слегка растерялся, продолжая стискивать округлое бедро – неистовая девица, что ещё несколько мгновений назад сопротивлялась подобно дикой кошке, стыдливо алела щёчками и что-то нежно ворковала ему прямо в ухо. Ухо оказалось под стать мужику – слегка изодранное, точно у уличного кота, волосатое и грязное. В прямом смысле слова – кусок грязи отвалился от мочки и упал прямо на скорчившую брезгливую моську, Елену.

Мужику же, продолжало казаться, что жертва стыдливо улыбается.

– Всё-таки – персик, а не кобылка! – расслабляясь, произнёс незнакомый мужик, продолжая одной рукой ощупывать грудь девушки, а второй – шарить у неё между ног – Ну-ка, красотка, покажи дорогому Жильберто, что ты ещё умеешь! Не каждой уличной девке выпадает честь побарахтаться на сеновале с настоящим виконтом!

– Честь? Как же! – ещё больше озлобилась Елена, готовясь, дать стрекоча – Засунь себе эту честь, знаешь куда?

Но, вслух она сказала совсем другое.

– Ой, добрый человек, я сейчас повернусь.. Вам же неудобно, вот так! – и она слегка изменила положение своего тела, продолжая мило улыбаться в глаза негодяю, призывно облизывая пухлые губы и сама себе удивляясь – железная выдержка! Ни грамма фальши!

Тут же, неожиданно для него, резко согнув ноги, распрямила их, сразу обе, что явилось неприятным сюрпризом для того, кто, пыхтя от вожделения, пускал слюни рядом с ней.

Тот взвыл!

Ещё бы не взвыть, когда тебе грозятся отбить самое дорогое!

Елена точно знала куда нужно бить – в пах! В уязвимое место, которое мужики, кто б они не были, холят и лелеют.

А этот, ещё и возбудился!

Мразота!

Красота!

Прямо в яблочко, вернее – в орешки!

Девушка вскочила, подбирая длинную юбку совершенно привычным движением.

«Потом, всё – потом! – отмахнулась она от посторонних мыслей, нахально скачущих в голове – Если, конечно, оно наступит, это «потом»!

Мужик завывал не хуже кошака, которому случайно прищемили яйца.

– Почему – случайно? – гнусно ухмыльнулась Елена и от души добавила болезному, пиная того в колено крепкой ногой – Получи, скотина!

Очередной пронзительный вопль негодяя пролился бальзамом на душевные раны Елены. Сжимая разорванную рубаху и пытаясь хоть как-то прикрыть вывалившиеся из прорехи, груди, девушка бросилась бежать, шустро перебирая босыми ногами.

«Босыми? – в очередной раз что-то возмутилось у неё в голове – Твою ж мать!»

Мельком оглянувшись, Елена едва лишь не взвыла – на сеновале! – «Сеновале, о Боже ты мой!» – они с щетинистым, оказывается развлекались не в одиночку. Рядом, шагах в десяти, парочка расхристанных мужичков, совершенно определённым образом, кувыркалась с еще одной девицей, пользуя её по прямому назначению.

Девица та, по скорому, мнению Елены, против подобных развлечений, ничего не имела, сладострастно извиваясь всем своим телом на одном и причмокивая губами, доставляя удовольствие другому.

Тот, другой, находясь на пике наслаждения, едва не был оглушен отчаянным воплем щетинистого типа и теперь, извергаясь в ротик девице, таращил огромные глаза на Елену, намеревавшуюся, во чтобы то ни стало, поскорее покинуть и эту тёплую компанию, и само гнездо разврата.

Щетинистый, медленно передвигаясь на полусогнутых нижних конечностях, вопил не своим голосом.

– Держи! Держи, девку! – орал он неизвестно кому – Тварь! Держи её!

–СчаЗЗ! – подумалось Елене, которой очень не понравился взгляд второго мужика, уже успевшего освободить свою драгоценность из плена упругих губ и торопливо прячущего её в штаны – Так я вам и далась, маньяки озабоченные!

Вторая девица жалобно застонала и третий мужик, резко сбросивший её с себя, совершенно равнодушно пнул нечаянную подружку ногой и, вскочив с земли, едва присыпанной сеном, принялся бодро завязывать штаны.

«Завязывать! – пронеслось в голове у Елены – Где же пуговицы, твою мать?»

– Ну и нравы! – злобно фыркнула Елена, шустро перескакивая через какой-то хлам, наваленный хаотично – Скотина!

Кому адресовалось последнее слово, предположить было затруднительно – то ли, тому самому щетинистому типу, назвавшемуся виконтом и едва не изнасиловавшему Елену, то ли, двум его приятелям, беззаботно развлекавшимся с девицей, то ли самой девице, бесстыдно раскинувшей ноги и демонстрировавшей каждому желающему самое сокровенное и жалобно поскуливавшей после пинка.

«Сельма! – неожиданно вспыхнуло в голове у Елены – Сучка похотливая!»

В памяти отчётливо всплыло видение о том, как эта самая Сельма, девица вёрткая и хитроватая, мило улыбаясь Елене, зовёт девушку в сарай, посмотреть на крошечных котяток, которые только-только открыли глазки и такие забавные! И она, Елена, как распоследняя лохушка, потащилась за ней следом!

– С-су..! – это адресовалось уже непосредственно Сельме, потому что в сарае, кроме неё обнаружилось ещё три урода, намерения которых оказались весьма далеки от благородных.

Пока Елена предавалась воспоминаниям, ноги её на месте не стояли, а быстро приближали свою хозяйку к огромным дверям, сбитым из крепких досок.

И хорошо, потому как, парочка мужиков с уже надетыми штанами, кинулась за ней в погоню, сгорая от нестерпимого желания отомстить за поруганную честь своего приятеля.

Один из них, особенно противный – смазливый и холёный тип лет семнадцати, с абсолютно холодными глазами, свирепо рычал, выкрикивая визгливым голосом какие-то команды.

«Крепостные ворота, а не вход в сарай! – успела возмутиться Елена, проворно шевеля попой – Ох, и жук наш староста! Ох, и жук!»

Она ломанулась к выходу и сбила с ног ещё одного щетинистого мужика, на свою беду, решившего сунуть любопытный нос в злополучный сарай.

«Не бреются они тут, что ли? – успела еще удивиться Елена, отпрыгнув в самое последнее мгновение и увернувшись от растопыренных рук незнакомца – Вот же урод!»

Оказавшись в ногах у мужика, она ужом скользнула в опасной близости от, заляпанных грязью и кое-чем похуже, ботфорт.

«Ботфорты! – взвыло нечто в её голове – Твою ж мать!»

Эх! Зрелище, видать, получилось незабываемое – полуголая девица, сверкая телесами, ловя, выпадающие из разорванной рубахи, немалых размеров груди и тряся растрёпанной гривой пышных волос, цвета настоящего гречишного мёда, кубарем вывалилась из сарая, а за ней, злобно вереща и грозя обнажёнными клинками, выскочили два, не очень-то одетых, господина, стремящиеся пригвоздить эту самую девицу к земле, этими самыми клинками.

«Шпаги, мать вашу! – в который раз повторился тот самый, навязчивый внутренний голос, и Елена, повинуясь его воплям, рванулась вперёд лишь для того, чтобы, споткнувшись о чью-то, услужливо подставленную ногу, перекувыркнувшись в лучших традициях киношных каскадёров, ткнуться носом в пыль у мощных копыт чьего-то коня.

«Мама дорогая! – проблеял, всё тот же внутренний голос – Теперь, точно – хана!»

– Держи её! – орали обиженные мужики, бегущие следом за ней и бряцавшие оружием.

К их воплям присоединился хрип, ушибленного в пах, виконта, который всё ещё приседал от боли, но пытался, присоединившись к приятелям, отомстить беглянке за полученное увечье.

– Лихая девка! – кто-то из присутствующих заржал в полный голос – Так отделала бедолагу Жиля!

«Бедолага» Жиль, что-то грозно рыкнув, уже совсем было вознамерился ухватить Елену за растрёпанную косу, как холодный и скрипучий голос, остановил его.

– Что здесь происходит?

Елене срочно захотелось сделаться маленькой-маленькой, крошечной, как Мальчик-с-пальчик и закопаться в твёрдую землю по самую маковку или же, пользуясь мгновением тишины, уползти под ноги того самого коня, который выглядел самым безобидным из всех присутствующих.

– Эта тварь! – визгливый голос неприятного, холодноглазого молодчика разорвал оглушительную тишину в мелкие клочья – Эта мерзкая девка! Осмелилась… Она нанесла увечье Жилю.. То есть, виконту де Броэ!

Пугающая тишина, что наступила после слов, произнесённых голосом, полным холода и скрипа, продолжалась и даже пронзительный голос, верещавшего от возмущения, юного любителя соития на сеновале, не смог поколебать её.

Елена отважилась слегка приподняться на локтях и задрать вверх голову.

Ничего плохого не произошло, и девушка рискнула – она, всё ещё ощущала последствия падения под копыта незнакомой лошади и того самого удара в живот. Но в голове, как ни странно, прояснилось и даже панический внутренний голос соизволил заткнуться.

– Ха! – смех неизвестного весельчака продолжал звучать в отдалении, точно противопоставляя себя тому, изначально холодному голосу, от которого мёрзли даже зубы во рту – Даёт деваха! Едва не лишила нашего милягу де Броэ возможности обзавестись потомством. Или? Прервала на самом интересном месте? В процессе, так сказать, обзаведения? Ты, Жиль, собрался состряпать парочку бастардов с вилланками нашего герцога?

– Ещё слово, и я вызову тебя на дуэль! – раненым быком взревел тот самый де Броэ, не желая выслушивать насмешки в свой адрес – Пусть ты, всего лишь шут и фигляр, но шпага-то у тебя имеется!

– Молчать! – холодный голос заполнил пространство, заставив Елену задохнуться собственными, ещё не слетевшими с губ, словами – Поднимите её!

Девушку вздёрнули вверх чьи-то сильные, шершавые руки. Мозолистые, привычные к мечу, наверное.. Хорошо ещё, что она, предвидя подобное развитие событий, приготовилась, успела сгруппироваться и мысленно послать всех присутствующих по хорошо известному адресу.

Те же самые руки поставили её прямо, ощутимо хлопнув по спине, заставив распрямить чуть согнутый позвоночник и поднять опущенные плечи.

И, глаза.

– Дерзка! – восхищённо щёлкнул языком тот самый болтун, вознамерившийся довести бедолагу виконта до белого каления – Как смотрит! Как смотрит! На самого герцога смотрит! Глаз не опускает! Ха!

Елена смотрела, смотрела, внутренне содрогаясь от ужаса, не в силах отвести взгляд от хищного лица человека, восседавшего прямо перед ней на высоком, угольно-чёрном жеребце.

Властный, опасный, жестокий!

Вот первое мнение, составленное Еленой об этом господине на черной лошади.

От такого нужно держаться подальше, а, если уж судьба столкнула с подобным типом нос к носу, то самым лучшим вариантом было бы бегство – скорое и куда попало.

Лишь бы подальше!

Ледяной взгляд пронзительно светлых, почти до бесцветного, голубых, слегка водянистых, глаз, едва не проткнул её насквозь, точно ледяное копье.

«Жуть!» – подумалось Елене, но глаз она не опустила. Помнится, когда-то давно, играла она в гляделки с крокодилом в зоопарке. Крокодил был стар, ленив и ужасно прожорлив, валялся на горячем песке, точно шершавый, чешуйчатый коврик, но глаза его, жёлтые глаза рептилии, следили за каждым движением, тогда ещё, совсем молоденькой девчушки. И Елена знала, как обманчива мнимая безопасность – не разделяй их с крокодилом, непреодолимое для последнего, препятствие и ничто не спасло бы её от острых зубов и бездонного брюха зеленошкурого убийцы.

Глаза герцога, а то, что перед ней возвышался сам герцог, Елена догадалась сразу, пусть и человеческие, пусть и иного цвета, напоминали оробевшей девице глаза того самого крокодила.

Но, взгляд девушка не отвела и глаз не опустила. Ещё чего – перебьётся, хоть и герцог!

– Рельт! – коротко приказал тот, крокодиловоглазый вельможа и к нему мигом подскочил услужливый человечек в серой, неприметной одежде с такими же серыми, словно бы, смазанными чертами лица. – Рассказывай.

– Две селянки отправились в сарай, где их уже поджидали молодые господа. – скоро проговорил неприметный господинчик – Вначале было тихо, затем раздался крик виконта де Броэ.

– Добровольно отправились? – герцог раздражённо взглянул на троицу, мнущихся поодаль господ – Без принуждения?

– Без принуждения. – с готовностью подтвердил неприметный – Но..

– Но? – недовольно поджал губы герцог, встопорщив роскошные, длинные усы и продолжая взирать на запылённую и растрёпанную Елену с брезгливостью, точно на клопа или таракана. – Что – но?

– Первая девушка шла охотно и весело – пожал плечами неприметный – Эта же, отпрянула от дверного проема, но первая втолкнула её в сарай и захлопнула двери.

– Так… – в голосе, сидящего на черном коне вельможи, прорезался металл.

– Подумаешь! – визгливый юнец, устав помалкивать, подал голос, мелкими шажками приближаясь к Елене – Захотелось девушкам развлечься с молодыми и красивыми дворянами! Пару монет заработать. Что в этом плохого?

С губ Елены сорвался какой-то каркающий смех, скрипящий песком на зубах. Помимо её воли сорвался.

– Это ты, что ль, красавец? – фыркнула девушка прямо в лицо, остолбеневшему от подобного проявления неуважения, господину – В зеркало смотрелся, бомжара потный? Мылся, когда в последний раз? А этот, вообще – она небрежно кивнула головой в сторону де Броэ – И выглядит, как хряк, и воняет так же! Немудрено перепутать.

Мертвую тишину, наступившую после последних слов дерзкой вилланки, пронзил задорный хохот незнакомого ей шутника. Елена поневоле взглянула – смеялся молодой, хлипкий с виду и низкий ростом, парень. Смеялся громко, счастливо и безнаказанно, хотя лица и у де Броэ, и у его приятелей побагровели от ярости.

– Хватит! – рявкнул герцог таким страшным голосом, что его конь присел, ослабнув в коленях – Этих – он небрежно махнул рукой на несостоявшихся насильников – вон.. Пусть готовятся к отъезду, а эту – и тут светлоглазый задумчиво прищурился, наведя на оробевшую Елену острый взгляд старого стервятника – Эту..

– Помилуйте! Помилуйте, господин хороший! – к онемевшей от страха Елене, подскочила какая-то незнакомая женщина, полная, пышная, точно сдобная булочка с изюмом. И пахло от той женщины соответственно – свежей выпечкой, молоком, мёдом и свежестью. Подскочила и обняла ее нежно, как родную.

Даже на первый взгляд выглядела эта селянка куда как опрятней давешних дворян, кучковавшихся поблизости и сверлящих Елену горящими взглядами.

– Дворян? – озадачилась Елена, ёжась под неприязненными взглядами окружающих – Дворян, мать вашу!

– Ты как обращаешься к герцогу, холопка? – с места рванулся какой-то особо ретивый герцогский прихлебатель, поигрывая плетью – На колени, тварь!

– Ваша светлость! – вкусно пахнувшая тетка и впрямь бухнулась на колени. Её лицо вспыхнуло алым – от подбородка до корней волос, то ли от страха, то ли от волнения – Простите мня, ваша светлость! Мы люди тёмные, манерам не обученные! Не от дерзости я, от незнания! Простите сиротку, господин хороший! Слабая она, дурная совсем, всю жизнь такой живет.. Недотёпливой. Да и не разговаривает почти. Видать, Ама мало ума отпустила ей при рождении – да вы, господин, кого угодно, спросите, здесь все знают – Арлена, она всегда такая – полуумная, на голову скорбная!

– Не разговаривает? – брови герцога вздёрнулись вверх, всё так же надменно и строго – Не сказал бы. Болтать она, как раз – таки, горазда. Н-да!

Но всем было заметно, что взгляд вельможи, охвативший пышную фигуру женщины, слегка подобрел. Любил, видать, герцог пышнотелых красоток – лицом гладких, да кожей – белых. А от этой, вдобавок, и пахло приятно.

Почему-то подумалось Елене, что жена у герцога совершенно иная – противная, вздорная бабень, мосластая, с лошадиным лицом. Породистым таким, длинным, как у тех, мужеподобных тёток, что прогуливаются под радужными флагами сексуальных меньшинств. Или, наоборот – смазливая и белокурая модель, с ногами от ушей и непомерными амбициями. У подобных дамочек и характер соответствующий – стервозный, для семейной жизни – неподходящий.

Цепляясь, как утопающий за мягкие руки вкусно пахнувшей женщины, не побоявшейся вступиться за неё перед аристократами, у которых, обычно, с чернью разговор короткий, Елена вновь гордо вздёрнула подбородок – высоко, как учила её бабушка.

– Во, даёт деревенщина! – восхищённый голос невысокого прорезал тишину – Да, уж! Как держится!

И герцога проняло – не по чину, видать, было какой-то там селянке плечи прямить, да подбородки вздёргивать. Место таких, как она – в грязи, под ногами, у лошадиных копыт, в поле, аль в сарае, господ развлекая, вместо шлюхи купленной.

– Двадцать плетей. – уронил герцог, мазнув равнодушным взглядом по растерзанной одежде дерзкой девчонки – Но, смотрите мне – до смерти не забейте. И не уродуйте!

Елена рванулась из тёплых женских рук, точно лиса из железных челюстей капкана. Но, поздно!

Подоспели подручные того самого, невзрачного и мигом скрутили – ни дыхнуть, ни чихнуть, и головы не опустить.

Невзрачный скользнул по испуганному лицу девушки безразличным взглядом, мазнул таким же взглядом по оголившейся груди и..

– Ох, мать моя женщина! – мысленно всхлипнула Елена – И этот туда же! Они что, все тут озабоченные?

Где, «тут» и кто – «все», Елена пока не озадачивалась. Потом, всё – потом. Вначале, нужно выжить.

Двадцать плетей – это много! Она после парочки ноги протянет и Богу душу отдаст!

Взгляд невзрачного стал острым и подозрительным. Он протянул руку и ухватил Елену за разорванный ворот. Девушка забилась в руках подручных, но те держали её крепко. Тогда она клацнула зубами, намереваясь вцепиться очередному претенденту на своё тело этими самыми зубами в пальцы, но мужчина легко отшвырнул её в сторону, сорвав с шеи жертвы блестящий медальон округлой формы.

С мгновение, не больше, он всматривался в безделушку, затем, опомнившись, громко крикнул, обращаясь к герцогу, совсем было, выехавшему за ворота.

– Господин! – окрик невзрачного прозвучал неожиданно для всех – и для троицы давешних уродов, вознамерившихся присутствовать при экзекуции, и для симпатичной женщины, вступившейся за несчастную, и для самого герцога, и для его окружения.

Недовольно фыркнув, понукаемый твёрдой хозяйской рукой, остановился угольно-чёрный жеребец, льдистый взгляд колко упёрся в невозмутимое лицо невзрачного, хищно загнутый, крючковатый нос, дернулся и обвис, тонкие губы недовольно скривились.

– Что-то неясно, барон? – голос герцога звучал неприязненно и глухо. Судя по виду вельможи, ему до чёртиков надоели и дворяне, и крестьяне, и этот невзрачный с деревенской девкой, глупой до тупого бесстрашия. Вон, она, дура деревенская, и теперь стоит, плечи распрямив и глаза сузив. Ноздри тонкого носа раздуваются от гнева. Герцогине пристало держаться столь дерзко, а не какой-то там селянке из деревушки Большие Гульки. Стоит и не ведает о том, что достаточно одного слова крючконосого и голова вилланки, отделившись от тела, скатится в пыль, под копыта его горячего коня.

Или, ведает? Тогда, на что рассчитывает, глупая?

Невзрачный, названный «бароном», точно почуяв нетерпение господина, мигом скакнул к герцогу и что-то быстро зашептал, припав к стремени и сунув в руку вельможи ту самую безделицу, конфискованную у селянки.

Елену в этот момент уже прикручивали к столбу, заломив руки вверх и разорвав несчастное платье еще и на спине.

Но заметить, как барон Рельт показывает герцогу медальон, девушка успела.

– Ворованный, не иначе! – ахнула Елена, борясь с подступающей тошнотой и головокружением – Сейчас не только плетей всыплют, но и ещё чего-нибудь придумают, позаковырестей! Руку там, отрубят, или – голову!

Ей было хорошо заметно, как в великом удивлении приподнялись брови герцога, как распахнулся его рот, колыхнулись длинные усы и взгляд, всё тех же, льдистых глаз, упёрся в пышнотелую тётку.

– Ты! – разворачивая коня, герцог ткнул пальцем в заробевшую селянку – Подойди! А вы, все – вельможа кивнул на свою свиту – вон!

Елена осталась стоять, зажатая между двух солдат или, как их там ещё называют – крупных, наглых мужиков, воняющих чесноком, бряцавших железяками и лапающих её не только взглядами, но и руками.

Липкие взгляды этих немытых господ тянулись к девичьим грудкам и ягодицам, сверкавшим из-под растерзанной одежды.

– Да, господин. – указанная пальцем аристократа, тетка, неуклюже поклонилась вельможе, готовая в любой момент бухнуться на колени.

«Тётка Сана, жена тутошнего мельника. – всплыло в памяти Елены – Добрая. Не жадная. Всегда кусок хлеба подаст бедной сиротке. Сиротке? – озадачилась Елена, стараясь не обращать внимания на боль в вывернутых руках – Это, я-то, сиротка?»

– Сирота она неумная. – между тем говорила тётка Сана, сминая в руках светлый платок – Чужачка, не местная. Однажды осенью поздней и приблудилась она к дому вдовы одной. Вдова и приняла её в приживалки-то. Девчонка не говорила почти, господин, мычала неразборчиво. «Арли», да «Арли» – вот и все, что нам поначалу разобрать удалось из ее бормотания. Вдова Арленой девочку назвала. Сиротка, как есть, в тряпье, да обносках. Не говорила совсем по- людски. Молчала всё, да плакала горько. На голову увечная, а личико – славное.

– Дальше. – голос герцога затвердел, глаза опасно сузились.

– Игрулька та – Сана опасно покосилась на медальон, свисавший из руки герцога на тонкой цепочке – всегда при ней был. Вдова его не продавала, хоть и жили они бедно, чуть ли не побираясь. Истана говаривала часто – вещь, мол, приметная, можа, родитель, когда отыщется, да по игрульке девочку и опознает.

– Где она? – рыкнул герцог, темнея лицом.

– Истана? – понятливо отозвалась жена мельника, который, белый, как мел, стоял тут же, за забором богатого двора местного старосты и со страхом наблюдал за тем, как его жена бесстрашно беседует с самим герцогом – Так, на поле, где ж ещё ей быть, в энту пору? Работает. Вдове некогда прохлаждаться. Жрать, небось, каждый день хочется. А, Арлену, вон, Сельма сманила. Уж очень наша Арлена молодым господам приглянулась. С ними-то, она б никогда не пошла своей волей, вот Сельма и придумала, хитростью её завлекла.

– Отпустить! – герцог смотрел на Елену в упор, поверх голов своих исполнительных вояк. Взгляд грозных глаз пугал своей темнотой и жаром – Немедленно!

Елену поспешно отвязали и она, не став дожидаться исполнения приказа, сама оттолкнула от себя тех двух уродов, к ней приставленных, а одному, так от души ещё и по ногам потопталась – а нечего лапать её за то место, где спина заканчивается!

– Бедовая девка, господин! – всё тот же, низкорослый и смешливый, свесившись с седла ладной гнедой лошадки, лукаво улыбнулся настороженной Елене, ожидавшей от окружающих её людей, любого подвоха – С собой берём, господин?

Герцог пронзительно взглянул на притихшую Елену, а та, чувствуя, что решается её дальнейшая судьба, молчала и лишь жгла взглядом разъярённой кошки, жёсткое лицо вельможи.

Девушка и сама понимала, что что-то не так с этим медальоном, который добрая мельничиха называла странно и непонятно – «игрулькой». Не простая, по всему выходит, штука-то – из серебра. А откуда серебро у бедной побродяжки-сироты, для которой и медный грошик уже целое состояние?

Из толпы, что гомонила за забором, выкатился кругленький толстячок в ночной рубашке роскошного лилового цвета. Такие рубашки в фильмах про волшебников, ещё мантиями называют. Вот в такую-то мантию, толстячок и был обряжен.

«В фильмах? – в очередной раз изумилась Елена – Твою ж мать!»

Слова непонятные, но в тоже время, знакомые, всплывали в памяти с неопределённой периодичностью. Эта неопределенность ужасно злила Елену. И, ещё – имя! Арлена? Странно, но девушка точно знала, что её, на самом-то деле, зовут Елена, а никак не иначе.

Толстячок, игнорируя распоряжение герцога, уже угодливо гнул спину перед господином, шустро просочившись меж, вооружённых мечами, вояк. Он оказался целителем и весьма неплохим, если судить по уважительным взглядам, которые бросали те самые вояки на толстяка. И лицом, к герцогу приближённым, потому как, тот лишь искоса взглянув на целителя, милостиво разрешил тому остаться и стать участником разговора.

Глаза толстяка возбуждённо блестели – всем своим естеством лекарь чуял интригу, а, значит, ему будет о чём посудачить со служивыми во время долгой и скучной дороги.

Вельможа некоторое время что-то обдумывал, а затем, решительно махнул рукой, подзывая к себе ту парочку лоботрясов, что ещё недавно так невежливо обошлись с бедной девушкой.

Теперь же, служаки на девчонку поглядывали с опаской – а не аукнется ли им их грубость? Девчонка-то, не так проста, как кажется. Чем-то смогла заинтересовать герцога, а они, по незнанию, слегка переусердствовали в служебном рвении. Как бы не впасть в немилость! Что делают аристократы с неугодными им личностями, служивые знали не понаслышке, и отправка в дальний гарнизон, ещё не самый худший вариант.

– Отыщите эту самую женщину. Вдову. – вельможа покосился на говорливую мельничиху – На поле. Доставьте сюда, во двор старосты. Эту – герцог взглянул на Елену всё тем же, жёстким, лишённым теплоты, взглядом – пусть осмотрит лекарь на предмет невинности и дурных болезней. Но – слегка изогнув губы в слабом подобии улыбки – прежде, хорошенько вымойте её. А то, смердит, будто в навозе валялась.

Елене внезапно стало стыдно – все мужские взгляды тут же уткнулись в неё. Девушка живо почувствовала и застарелый запах пота, исходящий от собственного тела, и все ссадины, и синяки, и прочие неприятные последствия валяния на грязной земле.

И отсутствие трусов!

Трусов, особенности!

– В навозе и валялась – хмурила точёные брови Елена, оглашая своё недовольство громким голосом – Где ж ещё? Здесь, перед сараем, всё в навозе, а вываляли меня добрые господа знатно!

«Добрые» господа, после её слов возмущённо зашушукались, сделав попытку ворваться во двор и выразить своё несогласие, но приказа герцога, всё же ослушаться не решились. Особенно бесновался смазливый блондинчик, молоденький парень в камзоле, богато расшитом золотыми нитями.

Её, не дослушав, почти потащили прочь от гневливого вельможи и тучный лекарь, шустреньким колобком, катился рядом, не отставая ни на шаг. По всей видимости, его очень сильно озаботил вопрос герцога о невинности никому не нужной, но смазливой сироты. Мало ли какие причуды у господина случаются?

Конечно, у герцога уже имеется наследник, но всем известно о том, что знатные дамы не отличаются плодовитостью и два ребенка – предел возможности для любой аристократки. Что поделать – древние роды, близкая кровь и прочие издержки. Вот и ценятся бастарды, ещё как ценятся! Да и бастарды не так часто случаются, всё по той же причине – скудна милость Амы, а с богами, как водится, спорить накладно!

Елену занимали те же самые мысли, что и толстяка-лекаря – невинность.

Как говорится – а, была ли девочка? Вернее – девочка ли?

Как ни напрягала свою память Елена, но припомнить ничего не смогла. Конкретного. Случалась ли у неё близость с кем-то? Было ли? Судя по тому, как яростно сопротивлялась она попытке изнасилования – то, вряд ли. Но, кто знает наверняка?

«Уж, он-то, точно узнает! – девушка неприязненно покосилась на, лучащегося от удовольствия, целителя – После осмотра. Все доктора одинаковы – любят щупать, раздвигать и заглядывать. Впихивать во внутрь разные блестящие и холодные штуковины.»

«Впихивать?» – озадачилась Елена. Значит ли это, что в неё уже когда-то и что-то впихивали?

Хорошенько подумать ей над этой мыслью не дали. Бравые молодцы, бряцая оружием, потеснили с дороги деревенского увальня в серой рубахе и латаных портках и распахнули двери в избу, принадлежащую местному старосте.

«К старосте самому в дом притащили. – насторожилась Елена, припоминая сухую и длинную, как жердь, тётку Миуру, жену старосты Больших Гулек. – Не –больно-то старостиха меня жалует. Как бы не попёрла поганой метлой прочь из хаты!»

Самая большая изба в деревеньке всегда казалась Елене чуть ли не княжеским дворцом, хоть о дворцах девушка и имела весьма смутное представление. Но бедный домик вдовы, о двух комнатах с земляными полами, ни шёл ни в какое сравнение с теми хоромами, в которых и проживал сам староста и всё его семейство.

Служивые втолкнули Елену в комнату, а сами неловко топтались в сенях, будто ожидая чего-то.

«Лекаря ждут, кого ж ещё! – с неудовольствием подумалось Елене – Чегой-то задерживается Колобок. Небось, за кого-то языком зацепился, эскулап!»

– Глядите-ка, девки – звонкий голос вывел Елену из состояния задумчивости – Придурковатая пожаловала! Незваная, и прямо в хату! Кто тебя в избу пустил, убогая? Пошла отсель, приживалка никчёмная!

Конечно же, дом старосты не пустовал – за широким столом, на лавках, угнездившись массивными попами, девки под руководством самой старостихи, занимались рукоделием. Кто – прял, кто – вышивал. Каждой из них нашлось занятие по душе.

Старостиха, выпучив глаза и гневно раздувая щёки, шипела от злости, выражая негодование по поводу присутствия сироты в собственном доме.

– Прочь пошшла! – завопила жердеподобная тётка Миура, вырываясь из-за стола – Вот я тебе!

Но тут в избу шустро вкатился толстячок-лекарь и старостиха рот закрыла мгновенно. И спину худую согнула в поклоне.

Глубоком поклоне, как будто перед ней сам герцог стоял.

И то дело – облачён-то целитель был в мантию, материя хорошая на пошив той мантии пошла, не рядно какое-то. Вот и вышивка по подолу имеется затейливая.

Лекарь на старостиху смотреть не стал, сразу на девок зло зыркнул.

– Пошли вон. – буркнул и девиц, точно ветром с лавок сдуло, вместе с рукоделием. – Её – целитель строго взглянул на старостину жонку, а затем, на оробевшую Елену – велено отмыть до чистой воды и приодеть в приличное платье. Шевелитесь, герцог долго ждать не привык!

Старостиха от подобного распоряжения аж обмерла вся, скукожившись лицом и носом затрясла. Как же, главная жаба на болоте и вдруг – носом в тину?

– Да, я.. Я, что ль..

– Ты-ты! – усмехнулся лекарь и брови насупонил – Герцога приказ, осознай глупая, коль висеть на воротах не хочешь, вместе с девками своими толстомясыми! – и подтолкнув Елену вперед, строго добавил – И, не мешкать! А то, господин, знаешь ли, ждать не приучен. Может и старосту сменить в селище вашем. Найдется кому место доходное задом согревать! А с виновными – сама знаешь, что бывает!

И вышел, а Елена осталась. Со старостихой и дочками её.

Старостиха знала, как поступают с непокорными – и хату сожгут, и самих на кол посадят. А то и повесят, коль милость явить господам возжелается. Только не бывает у господ милости к бунтовщикам. Кончилась вся, начаться не успев.

Жалили бабы злые взглядами недобрыми сироту-приживалку, а поделать с ней не могли ничего. Цельный герцог приказ отдал – это вам, не козлу по грядкам потоптаться!

Бочку большую в хату служивые затащили, ворчали дюже, когда по ступеням высоким вверх волокли – мол, не по чину старосте, пять ступеней иметь, когда, всего-то одна и полагается. Недовольными выглядели вояки жуть! От того и пыхтели они, да на баб покрикивали грозно, лишь Елену ни криком, ни взглядом не задевая.

Лекарь тут же стоял. Бдил зорко. Наблюдал и процесс контролировал и температуру воды пальцем измерял, а то, как бы не ошпарили сироту ненароком бабы-дуры ненавистные. Ишь, как взглядами щиплют, шкуры завистливые! Попортят девку, а отвечать кому? Целителю? На его попечение сия отроковица оставлена.

Вот и окунули Арлену в парящую горячим паром бадью с головой, а она и не против вовсе. А очень даже и за!

Какое блаженство по всему телу разлилось! Благодать, отрада, как будто в джакузи лежишь и балдеешь!

«Джакузи?» – вот ещё одно, знакомое-чужое словечко. Елена покатала его на языке, будто пробуя на вкус и позабыла. Потом, всё – потом, после того, как решится вопрос с её невинностью.

Шампунем здесь и не пахло. Голову ей мыли душистой травкой, которая, размокнув в горячей воде, пенилась, что твой гель. Ополаскивали пышные волосы настоем духмяным, из трав незнакомых. Елена название травы спросить постеснялась, но пахло здорово! Мигом голова чесаться перестала, да и запах пота застарелого ушёл.

Благоухала теперь сиротка, точно майский луг – остро, пряно и вкусно.

Лекарю понравилось – вона, рот до ушей растянул пузан, лыбится умильно.

– А-а-а! – догадалась Елена – Это он на Улькины ноги загляделся, от того и лыбится. Ноги у Ульки красивые – длинные, от ушей, загорелые, бёдрами крепкие! Вон, девка и юбку подоткнула за пояс, чтоб не мешалася, значится. Обтирает Елену старшая старостихина дочка со всем старанием, а лекарь пялится на телеса её.

Не в старостиху дочка пошла, точно. И не в старосту – вон, пышная какая, круглотелая! Знать, в молодца заезжего. Может, в купчика какого, городского, да скорого. А, что? Небось, принято в Больших Гульках девок на сеновал тягать, коли монетка лишняя у бравого молодца в кошеле зазвенела. Девки-то, звон монеток, куда больше чего иного любят. Про то, всем ведомо.

Обтёрли Елену насухо, кожу разогрели и все сразу же увидали, что кожа у сироты убогой, белая, нежная, как у барыньки, что стан – тонок, а груди – красивы, как яблочки наливные. И вся она, словно бы светилась от чистоты и удовольствия.

– Уродился же цветочек! – лакомо облизнулся целитель – Смог же господин разглядеть под тряпьём убогим красоту чудную! Повезло девке – станет герцогу постель греть, мягко спать, да есть сыто. А, коль ребёночка родит сподобится, то, глядишь, хуторок какой на прокорм ей с бастардом вельможа выделит, от щедрот своих!

О прокорме и хуторке, тем более, о рождении бастардов от герцога, Елена и не помышляла. Ей очень нравилось, давно забытое ею, ощущение чистоты и свежести. А что глазеют на неё во все глаза, так не жалко. Представим, просто, что на пляж нудистский пришла, дабы развлечься, да статью своей похвалиться.

«Пляж? – спохватилась Елена – Нудисты? Что за блажь такая странная в голову лезет?»

И опять засуетились девки вокруг Елены, ногами босыми затопали, а старостиха поодаль стоит, лицо унылое вытянув – девки, наряды значится, из сундуков вытянули, приданое своё. Жалко, конечно, но кто в здравом уме с герцогом спорить-то станет?

Елена в наряды те взглядом впилась, веря и не веря. Платьев-то сколько! На троих старостиных девок целых шесть! Разных цветов и фасонов! Вон, то, светлое, в цветочек мелкий, в самый раз Елене будет, пусть и длинновато! Так носят все длинное. Принято в краях этих подолами навоз с земли собирать!

«Вот ещё, радость!» – глаза Елены заблестели от счастья. Увидела она шаровары мужские, исподние, что невесть каким Макаром в женский сундук затесались.

Мигом схватила острый нож и к штанам тем кинулась, пока девки не спохватились и с глаз долой не унесли.

Старостиха закудахтала, как квочка – подумала, наверное, что Елена отомстить ей решила за обиды былые, за щипки болезненные, да тумаки.

Но, нет – Елена штаны исподние обкромсала коротко, да на себя скоренько нацепить поспешила.

Красота!

Трусы получились, хоть и фасону странного, но, всё ж, не с голым задом ей теперича шастать. Какое-никакое, а, всё ж, бельишко.

Она и платье натянула на себя без посторонней помощи и радовалась тому, что одежда у неё чистая, без вшей и прочей живности. А кто там знает, что по сиротским тряпкам прыгало? Елена до этого момента в речке купалась. Бочки здоровой у вдовы, её приютившей, отродясь не водилось.

И грудь свою Елена прикрыла от глаз завидущих – все ж, четвёртый размер, при талии тонкой, да личике смазливом – убойная сила! А тут, ходят всякие желающие, покушаются!

В это время, как раз и служивый на пороге образовался. Посмотрел строго, от Елены стыдливо глаза отвёл, ус длинный встопорщил.

– Готова? – спрашивает – Господин за девицей Арленой послал, значится. Ответу требует.

Лекарь, спохватившись, засуетился, всех посторонних из горницы пузом своим обильным и вытолкнул прочь, а сам на Елену пальцем тычет.

– Ложись красавица. – голос у лекаря сладкий, предвкушающий. Видать, тоже ценитель ягоды-малинки.

Елена набычилась, ноги сдвинула плотно – не дам в организме ковырялками копаться! Не мог раньше рассмотреть то, что требовалось?

– Раздеваться? – обречённо спросила девушка, вспомнив о неполученных двадцати плетях. Снимать, с таким трудом обретённые труселя ей, ох как, не хотелось!

– Зачем? – изумился толстячок-целитель.

– Для затребованного осмотру врачебного. – буркнула Елена – На предмет невинности.

– Не нужно. – хмыкнул лекарь, негодуя на сельскую темноту. Всем ведь известно, что маг-лекарь и сквозь одежду нужное зрит, а уж невинность – тем более!

Елена, осознав, что никакие посторонние предметы в её нежный организм засовываться не будут, повеселела, и на лавку прилегла без пререканий – ноги, сдвинула плотно, спину – распрямила и руки на груди сложила. Осталось только свечку в ладошки сунуть, подбородок платочком подвязать и на погост снести.

Лекарь не поперхнулся едва, завидев объект для обследования предназначенный, в подобном положении.

– Не бойся, милая. – ласково проговорил целитель и ладонями у неё над животом поводил. Туда-сюда водит, а сам словно прислушивается к чему.

– Готово. – говорит – Вставай сиротка.

Елена и встала – чего не встать-то? Лавка, небось, жёсткая, не чета кровати с периной пуховой или матрасом ортопедическим. Лежать неудобно, вон, уже вся затекла с непривычки. Они-то с вдовой на полатях спали на пару, под одним одеялом ютились, потому как, у вдовы второго и не было никогда.

– Ну и что, там? – поинтересовалась она небрежно и плечиком повела манерно – С невинностью-то?

– А то, ты и сама не знаешь. – хмыкнул лекарь насмешливо и пузо вперёд выставил – Пошли, что ль? Господин, он ждать не любит, знаешь ли. Осерчать может, а оно мне надо?

И пошли, а Елену мысли терзали, содержания сомнительного. Про невинность –то. Была она, аль нет? Лекарь не сподобился разъяснить толком, а от этого, может быть, вся судьба сироты зависела.

Чуть дрогнула Елена, припоминая, как бегала под тёплым дождём с парнем своим любимым, как целовалась страстно, до синих губ, как хохотала, шлёпая по лужам.

Парень? Целовалась? Взасос, по-взрослому?

Очень воспоминания те, Елену встревожили – не встречала она среди односельчан своих, парня таковского, ладного, в одежде странной. Вот не помнила и всё тут – Феньку губастого, пастуха сына старшего – помнила, Сидонию – тот молочника отпрыск, тоже припоминала отчётливо, да и Базку, старосты наследника, как живого видела, хоть и помер он по весне от лихоманки-костоломки, а того, желанно – нет. Как, так-то?

Задуматься над странностями происходящего, ей не довелось в этот раз – пришли, стало быть. Вон, собрались все, кружками стоят за забором, топчутся, уши любопытные греют. И герцог, мля, со страхучего коняки слез, прохаживается, точно вой простой, шпагой воинственно звякая. Истинный коршун – нос- крючком, лицо – хмурое и взгляд нелюбезный.

Очень уж невинностью сиротки никчёмной озабоченный.

И троица тех самых, тусуется поблизости, что ссильничать её пытались. Тот, ушастый, с отбитым пахом, морщится ещё – видать, хорошенько ему прилетело от сироткиной босой ноги. Елена от души постаралась, как для родного! Долго вспоминать её виконт станет, да кривиться от воспоминаний тех незабываемых!

Лекарь кланяться взялся, а герцог подобрался весь, точно рысь перед прыжком, оглядел Елену с головы до ног и брови встопорщил – понравилась, не иначе!

– Невинна дева эта. – качнул толстячок головой и залоснился щёчками – Без сомнений. Не касалась её лона рука мужская.

Рука у виконта де Броэ дёрнулась, да и рот раскрылся – мол, касалась, ещё как касалась! Но, вовремя спохватился ушибленный и рот свой поганый захлопнул.

Герцог хмыкнул, почти что и весело, шагнул к Елене и за подбородок её ухватил. Стиснул, точно в тиски сунул, вверх вздёрнул, рассматривая.

– Точно лошадь на торжище! – оскорбилась Елена и фыркнула гневно – СчаЗЗ ещё зубы показать прикажет, вдруг да гнилые окажутся?

Но герцог не приказал – похоже, зубы Елены, то есть – Арлены, в отличие от невинности, его мало волновали.

– Крепка, здорова и девственна! – герцог вновь хмыкнул – Хвала тебе, Ама, за милость твою!

Тут-то Елена и насторожилась – вояки, а герцог, несомненно являлся истовым воякой, от пяток до самых кончиков тараканьих усов, к Аме редко когда обращались, всё больше к Апе, мужу её грозному, а тут..

– Ведите ту женщину. – усы вельможи грозно встопорщились, а невзрачный, как же без него-то? – объявившись, вытолкнул вперёд себя худенькую селянку, бледную до голодной синевы и от того – блёклую, в платье ветхом, затёртом до неприличных дыр.

Сама же Елена, точно знала о том, что Истана, ничего и не блёклая, а очень даже симпатичная бабёнка и лишь от плохой кормёжки, да труда непосильного, выглядит серо и убого.

– Твоя сиротка? – строго спросил герцог и голову склонил набок, по-птичьи.

«Точно коршун! – восхитилась Елена – Ишь, смотрит как! Того и гляди – падёт и ударит!»

Женщина оробела совсем – шутка ли, перед самим герцогом ответ держать! Молчать ей было невместно и потому пришлось бедняжке Истане расплачиваться за дело доброе.

– Моя, господин. – тихо прошелестело её слово.

– Откуда девица сия взялась в ваших Больших Гульках? – продолжал вопрошать герцог, горя нетерпением добраться до истины.

– Не ведаю господин. – слегка осмелела женщина, видя, что никто не спешит набрасываться на неё с побоями, аль ещё с какими гнусными намерениями – Сама прибилась. Вот.

– Как так случилось? – герцог был удивительно терпелив. Пока.

– Случилось. – пожала плечами вдова, уже чувствуя, как на её шее затягивается жесткая верёвка правосудия – мало ли? Вдруг как, а мешает кому девчонка эта? Говорили же ей, глупой бабе, что добрые дела наказуемы. Вот, расхлебывай теперь! – Утром, господин – продолжала упорно смотреть себе под ноги бедная женщина – Двери открываю, а она сидит. Я в хлев собиралась – торопливо пояснила Истана – к телочку.. У меня, тогдась, ещё телочка была. Это потом её отобрали за недоимки.

Герцог нетерпеливо мотнул головой – излишние подробности начинали его утомлять. Словно почувствовав что-то, женщина торопливо зачастила.

– Смотрю – сидит… Худая, оборванная, глаза на мокром месте. В руках сума с дерюжки пошитая, пустая почти. Не говорила бедняжка ничего, господин – мычала лишь несуразно, ну и руками махала, вот так – и вдова попыталась изобразить из себя ветряную мельницу.

Герцог снова поморщился, властно протянул руку.

– Сумку давай.

Один из служивых торопливо сунул в руки вельможи затрапезного вида сумку, грубую, засаленную, из самой что ни на есть серой дерюжки. Герцог, скривившись брезгливо, сумку ту тряхнул и ему на руки свалилась яркая шелковая лента. Такая лента, ну никак не могла оказаться в руках простой селянки.

Герцог неожиданно стал глотать воздух широко открытым ртом. Лицо его побагровело, а глаза выпучились, точно у вареного рака.

Свита вельможи напряглась разом – немудрено. Герцог-то их всех отогнал подальше, прочь из двора местного старосты, сам с вдовой разговаривал тихо, вполголоса, лишь лекарь, да Елена слова их расслышать смогли, да невзрачный тип, ушами шевеливший от усердия.

«Ну, невзрачному по долгу службы положено. – тихо усмехнулась Елена, переминаясь с ноги на ногу – Небось, разведчик местный. ФСБ не дремлет и стоит на страже интересов Валенсии!»

И опять девушка зависла, силясь осмыслить свои собственные слова – разведчик? ФСБ? Валенсия? Что за звери такие опасные и чем именно?

Человек с размытой внешностью выступил вперед и подхватил у господина ту самую суму, что, по словам вдовы, принадлежала бедняжке Арлене, то есть – Елене.

Герцог снова кривил губы, а тот самый служивый, что вдову привёл и сумку принёс, начал по одной вытаскивать из сумы тряпочки разные и показывать своему господину.

«Опознают что-то. – догадалась девушка, чувствуя, как от сильного волнения её начинает слегка подташнивать – Допытываются.»

Убогое тряпьё пестрело бурыми пятнами. Старыми и неприятными на вид.

«Кровь это. – спокойно подумалось Елене – Всё в крови, как будто поросёнка резали.»

Но резали не поросёнка – Елена отлично рассмотрела, что тряпье было шёлковым, да и кружево попадалось, хоть и изгвазданное да рваное.

Лицо герцога мрачнело всё больше и больше, а взгляд его, направленный на Елену, тяжелел с каждым разом.

Затем, на свет извлекли ещё одну ленту – бирюзовую, с золотом и герцог, побледнев, воровато выхватил её из рук доверенного человека и сунул себе под камзол, не желая, чтобы находка стала достоянием общественности.

Только беспокоился он зря – видя, что ничего интересного не происходит, свита вельможи, устав дожидаться невесть чего, расслабилась. Троица провинившихся дворян затеяла игру в кости, стуча оными по дну перевернутого бочонка, прочие разные, шушукались о чём-то волнительном и негромко болтали, селянам и вовсе было плевать на господские выкрутасы – день ещё, солнце высоко, арбайтен нужно!

В этот раз Елена даже не заморачивалась – ну, слово и слово, подумаешь! Потом разберётся, когда жизнь наладится.

Оставались напряжёнными лишь сам герцог, несчастная вдова, пригревшая сиротку, лекарь, да невзрачный. Исполнительного служивого прогнали взашей. Ну и Елена, конечно, как самое заинтересованное лицо.

– Давно то случилось? – голос вельможи сквозил безнадежностью и тоской.

– Девять и ещё один год тому назад – вздохнула вдова, поспешив с ответом – В тот год я и овдовела как раз. Вот и подумала, что Ама в утешение мне девочку послала. Тогда ещё рожь не уродилась и вовсе. Голодали мы все. Помёрли многие..

Герцог сделался совсем тёмным, туча-тучей и нос у него ещё больше согнуло, прямо-таки, притянуло к усам вислым.

К нему коня подвели и он, взгромоздившись на своего страшного жеребца, коротко взглянул на вдову.

– Держи. – к ногам женщины упал толстый кошель из хорошей замши, весь расшитый золотыми вензелями. Сам по себе дорогой кошель, и без вензелей тех. Приметная вещичка и непростая. А тут развязался и ахнули все – в пыль–вывалились монеты золотые. Одна. Две. Три. А сколько их ещё в кошеле осталось и не знал никто.

Спина вдовы распрямилась вдруг, как по мановению волшебной палочки. И вмиг превратилась она из нищенки Истаны невезучей в невесту завидную, любому хозяину доброму, дорогую и любимую. В таких сельцах, как Большие Гульки и монетке серебряной каждый рад был бы, а тут – золото красное! На дом крепкий хватит, на корову и коняку доброго, да ещё и детям останется – коль сыну, то на угол, а дочери – на приданое.

Елена хихикнула – до того лицо у старостихи Миуры глупое стало, да обиженное! Знать бы упадёшь где – соломки б постелила! И староста сам рот раззявил – эх, не к его дому приблуда прибилась, не на его полатях сиротка ночевала! Мимо-мимо золотишко прошло! Ни одной монетки ему, упырю, не обломилось!

И почему-то думалось Елене, что у Истаны всё теперь удачно сложится – будет и дом с садом, и поле тучное, и молоко от коровы доброй в каше крутой. И муж, и детишки. А она, Елена, больше никогда не увидит эту добрую женщину. И старостиху злую – не увидит, и дочек её противных, и сами Большие Гульки останутся в прошлом.

Ей предстоит дорога в другую жизнь. Уже сейчас.

– Недосуг мне во всём этом разбираться. – угрюмо заявил герцог, сверля испуганного старосту злым взглядом – Но, я разберусь ужо! – и, добавил, отвернувшись. – Девушку в карету! – приказал он, горяча коня – Ты – с ней, присмотришь! – это он уже лекарю говорил – Глаз с девчонки не спускать! Беречь! – и он, распорядившись и о, чудо! никого не повесив, в этой убогой деревеньке, умчался прочь в сопровождении небольшой свиты, а невзрачный и целитель, остались, ничуть не удивлённые полученными указаниями.

И троица тех мерзких уродцев осталась, к неудовольствию Елены.

И смотрели они на девушку без приязни – волками глядели, того и гляди – загрызут!

– Что ж, дева – лекарь поклонился учтиво – Прошу в карету!

Елена, обняв напоследок осчастливленную, свалившимися на неё милостями, вдову, пошла прочь с широкого двора старосты, туда, на дорогу, где уже сверкала чёрным лаком роскошная герцогская карета, с бирюзовыми коронами на широких дверцах.

Неторопливо шла, степенно, ногами босыми по навозу ступала, как королева по бархату. Позади семенил невзрачный и все прочие спины гнули перед ней, Еленой, сироткой, незнамо как приблудившейся к бедному домику нищей вдовы.

– Прошу вас, госпожа. – угодливо согнул спину герцогский лакей и дверку-то распахнул перед Еленой, да ступеньку откинул, чтоб удобней было. А внутри-то, чудо-чудное, диво-дивное – сплошь бархат алый, да позолота! На мягких сиденьях подушечки золотом да шёлком расшитые и это всё богатство для неё, Елены?

Девушка гордо вздёрнула подбородок, принимая всё, как должное и решительно шагнула вперёд, бросаясь в алый омут, точно в холодную воду весенней реки.

– Я же говорил – хороша дева! – уважительно произнёс за спиной, всё тот же молодой, насмешливый голос – Как держится! И не скажешь, что байстрючка из жалкой лачуги!

Елена отметила, что больше никто не пытается обзывать её девкой и лапать где не попадя, а обращаются с ней уважительно – дева, как лекарь или, госпожа – как расфуфыренный лакей.

Лакей, обряженный в роскошную ливрею, выглядел словно яркий павлин, но Елена никогда не стала бы кланяться ему в пояс. Хищный герцог в своём запылённом камзоле, внушал ей куда больше почтения, чем все прочие.

Лекарь последовал за девушкой и скрылся от посторонних глаз вместе со своей подопечной.

Дверцы кареты захлопнулись, кучер взъярил лошадей и колеса покатились по дороге, унося Елену далеко, в неведомую ей пока что, жизнь, а позади оставались Большие Гульки, жители которых, потрясённые и ошарашенные, на всю оставшуюся жизнь запомнили этот, поистине неординарный день.