Читать книгу Рассказы из женского приюта. Дорога в темноте - Ирис Зимбицка - Страница 4

Главный вход Центральной Железнодорожной станции в Хельсинки

Женщины-эмигранты – это особая категория переселенцев, наиболее беззащитная и уязвимая. Им труднее найти работу, чем оказавшимся в таком же положении мужчинам. Они часто становятся жертвами своих мужей и всевозможных «добродетельных» организаций. В случае беды, им некуда пойти, не с кем посоветоваться, а плакаться такой же подруге по несчастью бывает просто стыдно. Нередко присутствует еще и языковой барьер, таким образом, шансы на получение какой-либо мало-мальской помощи практически сравниваются с нулем.

Путешествуя по Иордании, я наблюдала за жизнью и бытом иракских беженцев. И здесь особое внимание хотелось бы обратить на беженок, которые зарабатывают себе на хлеб тем, что продают сигареты в переходах, убирают в домах зажиточных йорданок, которые, кстати сказать, не так давно сами были беженками из соседней Палестины, – какая ирония судьбы! – или пытаются сбыть всякую мелочь путем door-to-door трейда. Лишенные всего, а главное, надежды на то, чтобы быть принятыми, они растят своих детей, которым часто приходится ходить в школу за несколько километров от дома. По этой и по многим другим причинам дети иракских беженцев в Иордании часто вообще не посещают школу. Конечно, среди беженцев в Иордании есть и весьма зажиточные, преуспевшие в том или ином бизнесе. Однако это повествование не о них.

Мы часто бродили по забытым уголкам Иордании, наблюдая за жизнью бедуинов, которая мало изменилась за последние столетия индустриальной революции и технического прогресса. Именно там, в Иордании, в этой красной пустыне, где все за день покрывается бурой пылью и даже воздух от этого кажется бурым, где еще совсем недавно, до переселения палестинцев, были лишь бедуины со стадами овец да скорпионы в песках вади Рам, я поняла, что нет предела человеческому одиночеству. В памяти всплывали фигуры древних пророков, их простая и непритязательная жизнь, и их послания, обращенные ко всем нам – в прошлом, настоящем и будущем. Это были послания мира, единства и взаимоуважения, которые мы так быстро забыли и превратили в мертвый культ, коему можно предаваться по пятницам, субботам или воскресеньям, или даже пять раз в день – не задумываясь, мало что понимая и, более того, не желая понимать. Это как замкнутый круг, единственным выходом из которого – разбить его, протянуть друг другу руку, вспомнить о том, что все мы дети Земли и в землю вернемся.

Это странное, почти невероятное стечение обстоятельств, это мистическое соединение химических элементов, давшее не только начало, но и само определение жизни, послужило причиной, по которой мы все сейчас ходим на работу, пьем свой утренний кофе, читаем вечернюю газету. И, быть может, именно в этой исторической памяти заложены секрет единства и способность к принятию. Возможно, вернувшись к нашим доисторическим истокам, мы научимся жить так, чтобы не разрушались семьи, и тогда можно будет помечтать за стаканом ароматного вина в маленькой столовой у стен монастыря в горах Кипра об утопическом обществе. А может быть, даже попытаться его построить.

Речь, однако, пойдет не о Кипре и не о Иордании, а о суровой Скандинавской стране, которую зимой заметает снегами, превращая в царство Снежной Королевы из сказки Андерсена. Страна Суоми, где по дороге на Северный Полюс, вероятно, можно встретить старую саамку, с которой повстречалась Герда, потому что народ саамов там проживает до сих пор. Оттесненные далеко к северу, они редко смешиваются с финнами и ведут обособленный образ жизни. Численность saamelaiset или sami в пределах страны Суоми невелика, всего около шести тысяч человек. Согласно одной из версий, само название этого народа происходит от слова «земля», что как нельзя более подходит этим древним шаманам, с таким трепетным уважением относящимся к душам своих умерших предков.

Однажды, во время одного из своих путешествий по малолюдным финским городкам, случилось мне повстречаться со старой самкой.

Путь мой начинался с Центральной железнодорожной станции в Хельсинки, рядом с которой расположился небольшой автобусный терминал – скорее просто группа остановок под открытым небом, откуда уходили автобусы в направлении зоопарка, несколько дальних маршрутов и внутригородские. Мой автобус уходил из центрального автобусного терминала Камппи, куда я и направилась, спустившись в метро, находящееся прямо под гранитными плитами вокзала. Однако здесь хотелось бы немного задержаться, чтобы описать здание Центральной железнодорожной станции, разительно отличающееся от своих сестер из других европейских и скандинавских стран. Выполненное в стиле Art Nouveau или попросту модерн, оно монолитно восседает в центре города, своими гранитными стенами напоминая скалы и утесы Скандинавского полуострова. Отличительными чертами станции является башня с часами и две пары фигур, держащие в руках сферические лампы. Архитектор Элиэль Сааринен на удивление гармонично объединил элементы различных движений искусства с основной темой финского национального деревенского стиля. Тем не менее, ярко выраженный стиль модерн особенно акцентирует внимание на статуях с лампами, в хмурые дни и темные ночи освещающие начало пути и встречающие уставших путников.

Итак, оставив позади гранитные стены Центральной железнодорожной станции, я отправилась в главный автобусный терминал – ультрасовременное здание, выполненное из стекла и металла, с четкими линиями магазинов, кафе, ресторанов, банков, почтового отделения и других таких необходимых для жизни среднестатистического гражданина учреждений.

Отыскав свою платформу, в предвкушении увлекательного путешествия, я вошла в автобус и забралась на мягкое сиденье. Тут-то я и заметила свою необычную попутчицу. Справедливости ради, надо отметить, что поначалу я приняла ее за финку. Роста она, правда, была невысокого, волосы темные с проседью, а в маленьких глазах отражалась та мудрость, которую нам может подарить лишь жизнь, полная трудностей и потерь. Путь наш продолжался около полутора часа, и она рассказала мне одну легенду, передающуюся в их народе из уст в уста. Легенда эта была о сотворении мира и о противостоянии добра и зла. Она гласила о том, как верховный бог Юбмел во время акта сотворения наполнил озера молоком и каждой траве дал по ягоде, однако злой дух Перкель воспротивился подобному земному раю, и объявил войну Юбмелу, таким образом, мир стал таким, каким мы его знаем. Противоборство между Юбмелем и Перкелем, однако, на этом не закончилось. Заковав верховного бога в цепи, коварный дух зла погрузил землю во мрак агрессии и невежества до тех пор, пока Юбмел не вырвался из оков. Это бесконечное противостояние добра и зла продолжается и по сей день: Скует Юбмел Перкеля цепями, и на земле восстанавливается справедливость, вырвется из цепей Перкель – и мир снова погружается во мрак; войны и бесчинство берут верх над добродетелью. Так всегда было, и так всегда будет, пока стоит мир.

Я слушала ее молча, не перебивая, а когда автобус подъехал к небольшому городку Порвоо, где мне нужно было выходить, вежливо попрощалась. Больше я ее никогда не видела. Но ее глаза и рассказанная ею легенда еще долго не выходили у меня из головы. И, глядя на суровые гранитные скалы, я воображала сидящего там духа зла, огромного, страшного, закованного в тяжелые цепи, вот-вот готового вырваться на свободу. Подобное фантасмагорическое зрелище так соответствовало окружающей природе, этим высоченным вековым соснам, кристальным озерам, холодному вспененному морю, по которому когда-то вели свои корабли викинги, ворвавшиеся в прочный, казавшийся незыблемым, мир Киевской Руси, пришедший на смену изящному миру римлян и эллинов.

Однако дух зла, этот вечный искуситель, не мог больше оставаться таким, каким представляли его древние саамы. Он преобразился, приспособился, он научился красиво одеваться и пользоваться парфюмом, у него была приятная, завлекающая улыбка, он предлагал нам купить очередной айфон в магазине за углом, и он же доказывал нам необходимость Иракской войны. И мы верили, мы поддавались на его мягкий околдовывающий голос, на его убедительные слова, уверенные в том, что Перкель все еще сидит, окованный цепями где-то на безлюдной скале в стране Суоми, в царстве Снежной Королевы. А тем временем, далеко на Ближнем Востоке, горели дома, взрывались бомбы, убивая детей, отрывая конечности немощным старикам, оставляя женщин вдовами, заставляя их бежать в страны, которые были им чужие, которые никогда не станут домом.

Страна Суоми, эта воинственная дева на карте мира, соединяющая необъятные просторы России со Скандинавским полуостровом, пожалуй, стоит уделить немного внимания ее самобытному ландшафту. Турист, приезжающий сюда, непременно спешит запечатлеться на Сенатской площади в Хельсинки, у Белого собора, рядом со статуей Александра Второго, построившего этот город как маленькую копию элегантного Санкт-Петербурга. Здесь вам и чистые улочки с разноцветными домами, и скверики, и фонтаны, и набережная. Здесь и Успенский собор для православных христиан – достаточно лишь подняться немного вверх от набережной, и перед глазами встает скромный, но оттого еще более великолепный силуэт собора, выстроенного из красного кирпича. Купола его гордо вздымаются над городом, и иногда кажется, будто они касаются облаков.

И все же, Хельсинки – это новый город, в нем не чувствуется истории, в нем нет финского духа, той скромной простоты, о которой хочется сказать: о, sancta simplicitas! (о, святая простота!). По Хельсинки хорошо бродить вечером, за каким-нибудь воодушевленным разговором об искусстве, этому способствуют множество выставок и картинных галерей, открытых в этом городе, стоящем на Финском заливе, за последние несколько лет. В Хельсинки хорошо сидеть за чашкой кофе и почитывать что-нибудь из новых популяризаторских философских изданий. Здесь не найдешь местных традиций, здесь слишком много туристов, слишком много приезжих. Они создают свежую культуру, где старое переплетается с новым, где Восток встречается с Западом; как скульпторы, они лепят современное лицо этого города. Где же найти ее, эту национальную sancta simplicitas? Можно поехать в Порвоо – маленький городок в двух часах езды на северо-восток от столицы. Старинные локомотивы, узенькие улочки, выглаженная временем брусчатка, широкая река, разделяющая этот городок на «старый» и «новый». Приятно пройтись по тамошним деревянным мостикам, соединяющим эти старый и новый миры. Быть может, стоило бы обратить на них внимание ученого мира, так активно изучающего возможность построения машины времени, ведь сколько усилий можно было бы сэкономить! И к черту все эксперименты и теории о wormholes! Ведь можно просто приехать в этот маленький провинциальный городок Скандинавского полуострова, ступить ногой на деревянный мост, и вдруг из высокоразвитой индустриальной страны переносишься на несколько столетий назад, и уже ловишь себя на том, что прислушиваешься, а не раздастся ли из-за угла топот копыт. Но нет, и здесь нет того исконного финского духа, который так хочется найти, так хочется понять.

Спустя годы я поняла, что его нужно искать не в городах, а в природе. В гранитных скалах, в вековых соснах, в суровых волнах Финского залива. И если повстречать эльфов и маленьких человечков не удастся, то, быть может, получится понять этих молчаливых людей, сдержанных и немногословных, как окружающая их природа. Они могут показаться холодными и скрытными, как зимний ландшафт этой страны – этакая нация интровертов, в чем-то напоминающая столь же интровертных японцев. Однако стоит растопить эти снега, и глазу открывается удивительное в своих красках финское лето, исполненное благоухания цветов и жужжания пчел. Эти люди сродни книге с длинным предисловием – можно долго ждать, пока доберешься до самого повествования, и от скуки просто закрыть книгу, а можно терпеливо читать строку за строкой и в конце-концов быть вознагражденным поразительным по своей глубине миром, неожиданно открывшимся перед вашими глазами.

Я достаточно долго прожила в этой стране, чтобы узнать все ее прекрасные и уродливые стороны. Я исходила эти суровые леса, пахнущие черникой и тайной. В них так просто потеряться и найти что-то, чего так давно не хватало – это добровольное уединение, в котором мы находим себя, в котором открывается истина. Ведь истина – довольно прихотливая дама, она не любит шума городов, она не любит больших толп, она тоже интроверт. Она скрывается под многолетними слоями иголок в нехоженном лесу, под широкими листьями лопухов, в небольших расщелинах между скал, где сплел свою паутину паук. Иногда ее можно услышать в писке комара над дикими кустами черники. Она может неожиданно махнуть хвостом в прозрачной воде небольшого водопада, берущего начало в тоненькой речушке, протекающей между гранитных скал. Об этих водопадах мало кто знает. Туда мало кто ходит. Мы окрестили их местами для посвященных. Именно там можно понять душу народа, живущего в этой стране. Там же можно почувствовать и ни с чем несравнимую горечь. Горечь заброшенности этих мест, потому что той нации, которая жила в неразрывной гармонии с этими древними скалами и скрытыми от глаза лесными водопадами, больше нет, как нет больше пророков, удаляющихся в горы для созерцания мира. Есть города и новая high tech культура, есть чувство оторванности (так, вероятно, чувствует себя растение, которому обрезали корни!) и чувство растерянности, за последние десятилетия ставшие неизменными симптомами всеобщей глобализации. Эти симптомы одинаковы от Америки до Японии, болезнь прогрессирует с устрашающими темпами, а лекарства от нее пока не придумали. И мы продолжаем пить свой кофе и размышлять о том, насколько несправедливо устроен мир. Именно таким размышлениям предавались мы в женском приюте на окраине Хельсинки, в тихие зимние вечера собираясь небольшой группкой в маленькой гостиной.