Читать книгу Обманщик - Исаак Башевис Зингер - Страница 12

После ужина Моррис Калишер принялся расспрашивать Аарона Дейхеса о его работе. Аарон Дейхес отвечал вполне искренне: живопись никому не нужна. Зачем писать? Тора справедливо ее запрещает. Это идолопоклонство.

Моррис Калишер усмехнулся:

– Ты веруешь в Тору, а соблюдаешь ли прочие ее заповеди?

Минскер вмешался в разговор и заявил, что человек вправе совершать те благие поступки, какие под стать его духу. Надо иметь «свободный выбор и в грехах», так он аргументировал. Подчеркнув, что и пророки пренебрегали практикой человеческого самопожертвования. А поскольку все религии просто ступеньки лестницы, ведущей к поискам Бога, каждый вправе искать на свой лад, при условии, что подчиняется законам морали и не творит иного зла. Минскер сравнил религии с научными теориями. Можно принять их или отвергнуть, можно поменять одну на другую, но это не означает, что отвергаешь науку. Все атеисты делали одну и ту же ошибку. Отвергая тот или иной авторитет, они думали, что отвергают Бога. Наука не перестала быть наукой, когда были отвергнуты Аристотелева физика и биология, точно так же религия останется, пусть и будут отвергнуты откровения Моисея, Будды или Иисуса.

– Без порядка, – сказал Аарон Дейхес, – религии быть не может.

– Можно и порядок изменить. Так поступают во всех казармах.

В тумане дискуссии возник голос Минны:

– Герц, вы уже видели мой портрет?

– Несколько раз.

– Пойдемте, посмотрите еще разок, а потом скажете, вправду ли живопись так греховна.

Герц Минскер нехотя встал.

– Ладно, слово хозяйки дома – закон.

В коридоре он тихонько сказал ей:

– Зачем ты так делаешь?

– Мне необходимо поцеловать тебя.

– Ты с ума сошла.

– Да, так и есть.

Минна заранее стерла с губ помаду. Прижалась ртом к губам Минскера, а он разозлился: «К чему этот риск?» Детские капризы. Он хотел поскорее вернуться в гостиную, но она стояла на своем:

– Не убегай. Не дрожи. Никто ничего не подозревает.

Немного погодя они вернулись, и Минскер сказал Дейхесу:

– В самом деле, такие картины нельзя считать грехом. В них постоянно видишь что-нибудь новое.

– И что же ты видишь? Ничего.

– Ну-ну, наш друг Дейхес в плену странного настроения, – сказал Моррис Калишер. – Но это пройдет, пройдет. Бесспорно, изучать Тору и вести себя этично – дело благое. Но коли уж ты человек современный, то искусство вообще лучше карточной игры. В конце концов, любой талант – дар небес.

– А как насчет талантов, что высекали идолов?

– В наши дни никто идолам не поклоняется. Кроме разве что нацистов.

– Служить людям все равно что служить идолам, – сказал Минскер. – Фактически это одно и то же.

– Если так, то коммунисты самые ужасные идолопоклонники, – воскликнул Альберт Крупп. Он давно пытался присоединиться к дискуссии и успел поднять палец, но никто на него не смотрел. – Нет идола хуже, чем Сталин, – добавил он.

– Это верно, однако толика идолопоклонства присуща каждому, – заметил Герц Минскер. – Разве, например, любовь не есть форма идолопоклонства?

– Ну, ты преувеличиваешь, – возразил Моррис Калишер. – Праведники тоже любили. Иаков любил Рахиль.

– На самом деле он четырнадцать лет служил за нее.

– Тора не считает это грехом. Напротив.

– Тора велит проколоть рабу ухо в знак того, что он должен служить вечно.

– Право же, Минскер, вы играете словами, – воскликнула Минна. – Если любовь – идолопоклонство, то, значит, я тоже поклоняюсь идолам. С тех пор как мне сравнялось семь, я всегда кого-нибудь любила.

– Можно любить и не быть рабом.

– Нет, нельзя.

– Ну, Миннеле, ты преувеличиваешь. Все вы преувеличиваете! – сказал Моррис Калишер, неуверенный, как ему сформулировать свой аргумент. – По правде говоря, все до́лжно делать с умом. В Первую мировую австрийские офицеры подцепляли где-нибудь шлюху, сажали ее в ванну с шампанским и пили, пока не валились с ног. Вот это – идолопоклонство в худшем смысле. Но если женишься по закону и живешь в мире – это не идолопоклонство. И так дело обстоит во всем. Маймонид учит, что всегда надо выбирать золотую середину. Это и есть еврейство. Взять хотя бы нас, Миннеле. Я люблю тебя и полагаю, ты тоже любишь меня, иначе бы не пошла за меня замуж, в конце-то концов. Но никаких оргий мы не устраиваем, боже упаси. Мой отец, несомненно, тоже не устраивал оргий с моей маменькой, да пребудут они оба в святом раю…

– Наши отцы и деды понятия не имели о любви, – сказал Аарон Дейхес.

– Опять преувеличение, они готовы были в огонь пойти друг за друга.

– По-моему, любви вообще не существует! – воскликнул Альберт Крупп. – Я знавал одну пару, они так сильно любили друг друга, что просто с ума сходили. Может, и нехорошо этак говорить, но ей нравилось лизать ему ноги. Он сам мне говорил. Был у нее такой выверт – или черт знает как его назвать. Когда он возвращался, потный и грязный с дороги, то первым делом хотел принять душ или ванну, а она садилась на пол, снимала с него ботинки и носки и…

– Альберт, может, достаточно о мерзостях? – сказала Флора. – Это не тема для компании.

– Но такова правда.

– Правда бывает и грязной.

– Позволь мне закончить. Однажды муж заболел и умер. Оставил ей состояние. Я был на похоронах, и она в самом деле хотела броситься в могилу. Пришлось удерживать силой. Никогда я не слыхал таких рыданий и воплей. И не сомневался, что эта женщина покончит с собой. Представьте же себе мое удивление, когда полгода спустя я услышал, что она вышла за какого-то прощелыгу, торговца лошадьми, сущего хама. Больше я с ней не сталкивался, но совершенно уверен, что…

– Ладно, мы говорим о нормальных людях, а не о безумцах, – перебил Моррис Калишер. – Каждый знает, что сумасшедших вокруг полным-полно. В нашем городе арестовали крестьянина, который жил со свиньей. Но что это доказывает? Нормальный человек любит нормальным образом, и так дело обстоит во всех областях жизни. Тора учит нас соблюдать умеренность во всем. Это и есть еврейство…

Альберт Крупп поднял палец:

– А как насчет людей, которых Тора обрекла убиению, – мужчин, женщин, детей? Это была умеренность? И как насчет народов, из которых Тора велела убивать только мужчин и старух, но молодых женщин и имущество брать как добычу? Я изучал Пятикнижие, я знаю. Вы бы назвали это умеренностью, мистер Калишер?

– Так было в прошлом.

– Не означает ли это, что настала пора для новой Торы? – спросил Герц Минскер.

Некоторое время все молчали.

– Какая Тора? Иисус Христос велел подставлять другую щеку, а христиане две тысячи лет убивали друг друга. Даже папы вели войны и проливали реки крови, – сказал Моррис Калишер.

– Так, может быть, нам нужна третья Тора?

– Какая польза от третьей Торы? «Не слова важны, но дела»! – вскричал Моррис Калишер. – Факт тот, что евреи за две тысячи лет не пролили ни капли крови. Наоборот, проливалась их кровь.

– Дай им власть, дай им получить Израиль, и они пойдут войной на арабов.

– Я не сионист.

– Правда в том, что религия, как и наука, едва вышла из пеленок, – сказал Минскер. – Все Торы полны резчайших противоречий. Возьмите, например, нашу. Вот здесь написано «не убивай», а дальше: «И истребишь все народы». Вот здесь – «не кради», а здесь – «вкушай богатство врага твоего». Здесь – «не прелюбодействуй», а там тебе велят брать женщин врага. И вот так со всеми заповедями. Религия вообще никогда не занималась природой человека и обстоятельствами. С самого начала священники толковали о приходе Мессии, потому-то люди к ним и тянулись. «Бхагавадгита» – великая поэтическая книга, но и она, как религия, непоследовательна. Моя позиция такова: Бог, как и наука, не открывает Себя всем и каждому. Закон гравитации не открылся Ньютону в горящем кусте. Надо искать религиозные истины точно так же, как ищешь законы природы. Фактически те и другие суть части одной и той же истины.

– Как ты ищешь религию?

– Есть способы.

– А пока-то что делать?