Читать книгу Яблоко для Ситы - Искандар Хамракулов - Страница 4

До Лахора полет занял не более получаса. Приземлились на аэродроме. И, как в сказке, из холодной, заснеженной зимы – в горах у нас еще было полно снегу – попали в теплый май. Воздух в Пакистане оказался мягким и приветливым. Было странным видеть то, что люди здесь ходили спокойно, без всякой опаски, занятые своим мирным делом. Казалось, о войне здесь слыхать не слыхали.

Вертолетчики сдали нас индусу-шоферу. Тот указал нам на дряхлый легковой автомобиль, мол, садитесь.

Из аэропорта поехали в усадьбу Якуба Музаффара. Она находилась в северо-западной части города, вернее за городом, где, как оказалось, жили зажиточные горожане. Я продолжал удивляться машине, неужели наш хозяин такой скряга, что не может купить приличной машины? Индус, будто прочитав мои мысли, сказал на языке урду, что эта машина у Якуба Музаффара самая первая, она служила еще его отцу, а сейчас используется для хозяйственных нужд. Ею дорожат, как талисманом, который приносит счастье.

Мистеру Бесту я ничего не перевел, он и не нуждался в этом. Бородатый табиб смотрел в окно на многолюдные улицы, спокойно воспринимал грохот машин, от которого, должен признаться, после тишины гор было не по себе. Пересекли город и стали подниматься вверх вдоль долины реки Рави и вскоре оказались у цели.

Усадьба с домом Якуба Музаффара занимала большой участок земли, огороженный высокой живой изгородью. Въехав в ворота из металлических прутьев, попали в зеленый рай из яблоневых и хурмовых деревьев. Как раз шло цветение яблонь. Под деревьями росла молодая трава, усыпанная лепестками цветов. Кругом земля просто благоухала чистотой и свежестью. Старик-садовник лопатой окучивал вдоль забора какие-то деревца.

Дом был двухэтажным. Машина остановилась перед парадным подъездом. Мы с мистером Бестом вышли из машины. Я никогда не видел, как живут наши боссы. Остался довольным: дом и усадьба Якуба Музаффара выглядели ухоженными и великолепными. К нам вышел слуга-индус, сложил в приветствии ладони и сказал, чтобы мы следовали за ним.

Вступили в дом, на пол, выложенный из серого мрамора. Здесь было потеплей, чем на воздухе, наверное, работал тепловой кондиционер. Слева у стены стоял телевизор, а перед ним кофейный столик, диван и три кресла. Справа стоял большой обеденный стол с высокими стульями вокруг него. Комната, по-видимому, была гостиным залом. Сейчас в нем, кроме нас, никого не было. Прямо перед нами из зала наверх поднималась лестница, ведущая на второй этаж. Там, как мне показалось, мелькнуло то ли детское, то ли женское лицо и снова скрылось. Наш Мистер не разевал, как я, рта. Он не оглядывался, а просто стоял посреди зала со своей обворожительной улыбкой. Слуга-индус на урду сказал, чтоб господа, то есть мы, сели за столик и подождали, его превосходительство сейчас выйдут.

Мы сели. Минут через десять вышел Якуб Музаффар. Я много слышал об этом человеке, но никогда не видел, хотя деньги за работу мне платил именно он. Господин Музаффар вышел в зеленом бархатном халате. Был он невысокого роста, черноволос, кудряв, белолиц с жесткими складками по уголкам рта.

Мы встали, приветствуя его. Хозяин поздоровался со мной и русским за руку, пригласил сесть и сказал после обычных расспросов:

– Наслышан, наслышан о похвальной работе доктора Беста и вашей, ага Назар. Теперь, когда война почти закончилась, нет необходимости находиться вам в горах. Я вызвал вас сюда за тем, чтобы на первое время вы оба пожили у меня. Доктор Бест будет обучать моих детей и детей моих друзей русскому языку, а вы, ага Назар, будете находиться при нем. Это будет нетрудным занятием, а там посмотрим. Уроки будете вести в этой самой комнате. Словом, ага Назар, я прошу вас быть моим человеком. Вдвоем с доктором Бестом вам будет легче, тем более, как я знаю, вам податься пока некуда. Заработок ваш остается прежним, как при исполнении врачебных обязанностей. Надеюсь, что вы согласны?

В знак согласия я кивнул головой.

– Жить будете во флигеле, – продолжал хозяин. – Там приготовлена отдельная комната. Думаю, она вам понравится. Столоваться будете здесь со мной. Надеюсь, что и доктор Бест не против моего предложения?

Разговор шел на английском языке и наш юноша просто пожал плечами, мол, чего спрашивать, коль от меня ничего не зависит.

– Тогда вас сейчас проводят к себе. Идите и отдохните с дороги. К ужину вас позовут.

Господин Якуб Музаффар позвонил в колокольчик и сказал появившемуся слуге-индусу, чтобы он проводил нас во флигель.

Мы откланялись и через тот же парадный подъезд вышли на воздух. Обогнули по асфальтной дорожке дом. За ним оказался небольшой бассейн с чистой водой и строение, похожее на летнюю террасу. Я окинул ее взглядом и подумал, что жить в ней можно.

Индус провел нас вовнутрь. Комната для нас оказалась достаточно просторной и прилично обставленной: две кровати, телевизор, кофейный столик с креслами, и письменный стол с лампой. Чистота в комнате была идеальная.

Я спросил индуса, мол, где нам смыть дорожную пыль? Он показал ванную комнату, где оказалась и холодная, и горячая вода. Откровенно говоря, на горячую воду я не надеялся.

Пока купался, Бест успел первым занять кровать возле окна, освоил письменный стол, положив на него стопку своих тетрадей. После принятия ванны мы легли по кроватям и заснули.

К вечеру, солнце уже садилось, нас разбудил мальчик-индус. Он сказал, чтобы мы ровно в семь пришли на ужин. Мы пришли в семь ноль-ноль. Бест одел свои белые шаровары и рубашку. Я был одет в такую же одежду серого цвета.

Вошли. В зале, справа за большим столом сидели три хорошенькие девушки, дама средних лет приятной наружности и две старушки. Я удивился, что ужин у господина Якуба проходит на английский манер: женщины и мужчины вместе.

Поздоровались, при этом Бест меня просто ошеломил: он подошел к старушкам и поцеловал протянутые ему руки, затем точно так же поздоровался с дамой, девушкам просто поклонился.

– Вы и есть тот русский врач, который попал к нам в плен? – сказала, улыбаясь, дама.

– Да, мисс. Я пленник мистера Якуба.

Женщины смотрели на бородатого врача с любопытством. И понятно, они никогда не видели русского человека.

– Муж говорил нам про вас.

– Тогда, наверное, наше объявление здесь с доктором Назаром не обошлось без вашего участия?…

– Вы в самом деле русский? – спросила старушка с блестящими от любопытства глазами. В ее голосе слышалась детская непосредственность.

– Да, госпожа, русский.

– И знаете русский язык?

– Знаю.

– А я думала, что русские – это кровожадные варвары… Вы совсем не похожи на варвара.

Слуга указал нам на наши места, как раз напротив девушек, которые ничего не говорили, но и глаз не сводили с юноши. А он, хоть бы капельку смутился. Улыбка не сходила с его лица, считай, родной сын после разлуки явился.

– Вы вправду лечите людей?

– Да, мэм, лечу. Такая у меня работа.

– Как хорошо, что у нас теперь будет свой доктор.

– Два доктора. Ага Назар тоже доктор…

Вошли господин Музаффар Якуб и тот старик-садовник. Старик возглавил стол, а Музаффар Якуб сел по правую руку от него. До меня дошло, что садовник является отцом нашего хозяина…

Появился молодой слуга-индус с фарфоровой супницей, поставил поднос на стол и стал разливать суп по тарелкам. Я удивлялся, как он ловко справляется с половником, потому что стол был уставлен вазами с фруктами, салатами, тонко нарезанными сырами и мясными блюдами, вообще уставлен весь, и думал, умеют же люди из обыкновенной трапезы создать праздник.

Когда суп был разлит по тарелкам, старший Якуб совершил молитву и приступил к еде. За ним последовали и мы. Суп был вкусным. Единственным неудобством была моя боязнь оконфузиться… Мне ведь ни разу не приходилось сидеть за подобным столом. Зато наш Мистер уплетал, как будто только и делал всю жизнь, что занимался трапезами за такими столами. Он первый покончил с тарелкой. Слуга тут же оказался рядом и предложил, не налить ли еще? На что Бест сказал:

– С удовольствием.

На второе подали вареное мясо с рисом. В лазарете я обычно просто разрезал мясо на кусочки, а потом их по одному вилкой отправлял в рот. Надо мной из-за этого подшучивали. Я отвечал, что никакой разницы нет, как ты ешь, все равно там, в желудке, все перемешается. Однако тут мясо нужно было есть вилкой в левой руке, и я, впрямь, взопрел. Зато Мистер ел как артист.

На третье подали чай и морс. Пошли в ход фрукты и все остальное, лежавшее на столе. Возобновился разговор. Господин Музаффар Якуб показал на дочерей и сказал, обращаясь к Мистеру:

– Вот ваши ученицы, доктор. Кроме них еще будут семь других. Работы надолго хватит.

Девочки, похожие друг на друга, были копии отца – кудрявенькие, белолицые. Старшей лет восемнадцать, младшей лет десять – одиннадцать. Смотрели они испытующе, но слова не сказали за столом. То ли наше присутствие, или присутствие отца сдерживало их.

– Заниматься будете один час: с трех до четырех часов дня. Этого будет достаточно. С утра у них обычные занятия в школе и колледже.

– Как прикажете, – вставил слово я и спросил в свою очередь. – Однако что я буду делать?

До меня, слава Аллаху, дошло, что хозяин предлагал мне незавидную роль: я становился, мягко говоря, опекуном мистера Беста, отвечал за него головой и всегда должен быть при нем. Надо сказать, нашего Беста в лазарете никто не охранял и не думал охранять, а тут не кто-нибудь, а я, лекарь Вафо Назар, должен был сторожить симпатичного мне человека… Слова, сказанные днем, «оставаться при нем» говорили именно об этом и никак не приличествовали мне. Днем я дал согласие, потому что не задумался над предложением хозяина. А сейчас, когда это понял, его слова задели меня.

– Как что? Будете следить за порядком. Будете присматривать за всеми. Не дай бог, чтоб что-нибудь случилось.

– Прошу меня простить, господин Музаффар, но такая работа не для меня. Не справлюсь я с ней.

– Справитесь. Я уверен.

Под столом нога Беста нашла мою. Знак этот я понял как «не рыпайся». Но я продолжил свое.

– На что я могу согласиться – это пожить у вас с неделю. После этого разрешите мне отправиться в Афганистан. Там мое место.

– Хорошо. – буркнул господин Музаффар. – Прекратим пока об этом, но хорошенько подумайте.

Я приготовился пожить в доме нашего босса с неделю, однако судьба распорядилась иначе. Нет, занятие состоялось, даже два занятия, а потом все переменилось.

На следующий день, в назначенный час мы с мистером Бестом вошли в зал и увидели слева, там где стоял кофейный столик, десять прелестных созданий, десять девочек. Все прехорошенькие, какими бывают люди в эту пору жизни. Старшей из них оставалась дочь господина Якуба Музаффара – Гита, а младшей была ее сестренка Дэви. Все они были, как на подбор, хорошо одетые, с прекрасными манерами, и все-таки среди них выделялась одна светленькая, с волнами падающими на плечи локонами. Ей был лет шестнадцать-семнадцать. Ростом, а девочки встали, когда мы вошли, она была выше остальных, черные ее глаза, остановившись на мне, прошли равнодушно, и чуть оживились, увидев бородатого Мистера.

Наш юноша попросил их сесть, назвал себя, сказал, что он русский человек и не надо его бояться, тем более, что он доктор, а доктора ничего плохого не делают. Потом попросил девочек назвать себя. Он обращался к каждой, и после того, как она говорила свое имя, благодарил. Джина, Рата, Зита… Когда он обратился к рыжеволосой, она произнесла «Сита». Голос у нее был мелодичный и приятный. Мистер Бест кивнул ей головой и обратился к следующей.

Когда девушки собираются вместе, а против них один юноша, они становятся очень смелыми, становятся настоящими чертиками. Тут же после знакомства средняя дочь господина Музаффара Ани подняла руку и задала вопрос:

– Господин учитель, сколько вам лет?

Мистер Бест отвечал, как будто сдавал зачет по английскому языку.

– Мне двадцать четыре года.

Поднялась другая рука:

– Вы женаты или нет?

– Я не женат.

– Где вы родились?

– Я родился в городе Самарканде. Мои родители учителя.

– А невеста у вас есть?

– Да, невеста у меня есть.

– Она знает, где вы находитесь?

– Нет. Моим родителям, наверное, объявили, что я пропал без вести, то есть бесследно пропал на войне. Родители не знают, жив я или нет. Довольно об этом, начнем урок…

Молодой русский со своей белозубой улыбкой твердо перевел разговор на то, ради чего девушки здесь собрались.

– Возьмите ручки, – сказал он, – и записывайте русский алфавит. К завтрашнему дню вы должны знать его наизусть. Первая буква «А». – Он стал писать букву на небольшой грифельной доске. – Пишется как английская «эй». Вторая буква «Б». Такого написания в английском языке нет. Пишется она вот так, а вот еще два варианта ее написания. Третья буква «В». Пишется она, как английская «би», но читается как «V» или «W»…

Так, следуя от буквы к букве, изображая и стирая их на доске, он ознакомил девушек с алфавитом. Потом все вместе вслух стали старательно повторять произношения букв. Когда прошел час, мистер Бест остановил занятие, сказав, что на сегодня достаточно.

Девушки, хотя был интересный урок и симпатичный учитель, явно подустали. Окончание урока они встретили с оживлением и обступили учителя, задавая ему вопросы самого различного свойства. Только рыжая девушка не подошла. Она что-то почеркала в своей тетради, встала с кресла и попрощалась с нами. Я тоже встал с места и кивнул ей. Мистер Бест наклонил голову и сказал по-русски: «До свидания». Он никого из них не выделял. Вслед за Ситой пошли к выходу и другие. Мы вместе с хозяйскими дочками пошли их провожать к воротам. Там, на улице, их дожидались шикарные машины с шоферами и телохранителями. Я смотрел на этих девочек, эти машины, и только мог догадываться о том, кем могли быть их родители.

Возвратились к себе во флигель. До ужина еще оставалось время. Я прилег на постели. Мистер Бест сел за стол, взял тетрадь и продолжил свой перевод на английский язык отчета по медицинской практике в нашем лазарете. Я полежал немного, затем встал и пошел в сад к Якубу-старшему. Он в это время окучивал клубнику. Присоединился к нему и мы вместе продолжили огородное занятие.

Разговорились. Слово за словом, я вскоре узнал, что и прежде старик работал на земле. Дом и усадьбу сын купил два года назад. До этого они жили в селении. Сеяли хлеб и рис. Достаток всегда был. Когда дела старшего сына, Музаффара, пошли в гору, появилась возможность купить вот эту усадьбу. Там в селении земля оставлена двум другим сыновьям. Они навещают его часто. Дела их на сегодня складываются более или менее удачно.

Незадолго до ужина старик тщательно вымыл мотыги и сказал, как бы разговаривая с самим собою:

– К завтрашнему дню растения подлечатся, мы им подсыпем навозу, обильно польем, тогда им станет очень хорошо.

Старик явно знал и любил свое дело. Я раньше не видел, как выращивают эту ягоду. Однако должен был признать, что она у него была просто образцовая: густая, темно–зеленая, с высоким стеблем травы. Мы провозились на грядках изрядно. Я даже не подозревал, что ковыряться в земле – приятное занятие. В Кабуле, в моем маленьком дворике росла только одинокая орешня. Она была больше для тени, под ней ничего не могло расти.

Возвратился во флигель. Наш Мистер по-прежнему сидел за столом и работал со словарем. Сказал ему, чтобы делал перерыв. Скоро ужин. Он что-то дописал. Привел в порядок стол. Достал пилку и бархатку, почистил ногти. Уж эти его руки. Пока я ходил умываться, он переоделся в свое чистое платье и был свеж, как роза. Я тоже сменил рубашку.

Ужин прошел, как и все предыдущие трапезы, чинно, по-английски. Мне это начинало надоедать. Однако мистеру Бесту это нравилось. Во всяком случае по его лицу нельзя было сказать, что ему здесь плохо. Он любил порядок и понимал в этом толк. За столом каждый занял свое место. Господин Музаффар отсутствовал. Обе старые женщины сидели вместе, девушки тоже. Мы, двое мужчин, напротив них. Господин Якуб-старший возглавлял стол. Почти никаких разговоров, всё чинно и сухо. Только хромая госпожа Якуб – она слегка прихрамывала на правую ногу – поинтересовалась у мистера Беста, как прошло занятие?

С лучезарной улыбкой он ответил:

– Мне кажется, хорошо. Хотя об этом лучше могут сказать ученицы.

Кудряшки, премилые лисички, утвердительно закивали головками.

– Вы должно быть много занимались преподаванием?

– Никогда не занимался, – рассмеялся мистер Бест. – Я занимался медициной, практической медициной, но никогда преподавательской деятельностью.

– Я все слышала сверху. У вас хорошо получается.

– Спасибо, госпожа Якуб. – Рассказать про алфавит не составляет труда. Посмотрим, как ученицы освоят его.

– Они будут стараться, мистер Бест.

На следующий день, рано утром – наш Мистер еще спал – я вышел в сад и стал помогать старику поливать клубнику. Он поднялся еще раньше, успев до меня насыпать несколько корзин навозу. Я полил клубнику, потом клевер под яблонями, усыпанный лепестками цветов, полил все дорожки усадьбы. Старик сидел и рассказывал, что и там, в селении, любил ухаживать за растениями. В селении у него был чорбог, большой сад. К нему в гости часто наведывался сосед-богатей, покойный Саидали Мамур. Так случилось, что их обоюдная приязнь друг к другу вылилось в породнение. Хромоногая его жена госпожа Якуб – дочь Саидали Мамура. С ней к нему перешло несколько акров земли и дела пошли успешнее. Музаффар Якуб их старший сын, слава богу, стал большим человеком. Два других тоже не бедствуют. Да и есть с чего, – детям они дали хорошее образование.

После полудня, ровно в три часа дня началось второе занятие. Мистер Бест начал его с опроса. К моему удивлению, девочки почти все успешно освоили алфавит. Они могли писать все варианты букв и называть их, путались редко. Второй урок был посвящен написанию и произношению простых слов, таких, как вода, мама, папа, хлеб… Девушки старательно записывали слова в тетради. Побыв с ними немного, я вышел из гостиной и направился помогать старику Якубу. Он спросил, как там идут занятия? Я ответил, что не хуже, чем он работает в саду. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

– А выглядит этот учитель несерьезным мальчишкой. Всегда улыбается.

Тогда я рассказал ему, кто такой мистер Бест, то есть историю его попадания в плен и работы в лазарете.

– А я думал, что он англичанин.

– Он же сам представился вам, что русский…

– Да? Выходит, я это прослушал.

Когда часы показывали четыре, меня позвал мальчик-слуга. Я вошел в гостиную. Здесь находились девушки, господин Музаффар Якуб и мистер Бест. Господин Музаффар подозвал меня пальцем и сказал, что с сегодняшнего дня русский доктор будет жить у господина Баба Махмада. Занятия будут проходить здесь, а жить он будет в другом месте.

Я не знал, кто такой Баба Махмад и зачем ему понадобился мистер Бест. Я понял одно, что надобность во мне теперь точно отпадет и что сегодня я расстанусь с нашим Бестом. Словно угадав мои мысли, Музаффар Якуб повернул голову ко мне и сказал, что отныне я свободен и волен остаться в Лахоре или возвратиться обратно в Афганистан. Бест с невозмутимой улыбкой выслушал хозяина и сказал:

– Простите, сэр, но Вафо Назар мой ассистент, и я бы не хотел с ним расставаться.

– Это уже решено. – сказал господин Музаффар.

– Кем решено? Знает ли господин Баба Махмад, кем я являюсь по профессии?

– Он все знает… Впрочем … – Господин Музаффар посмотрел на стоявших рядом девушек. – Впрочем, это вопрос решим позже. Собирайтесь оба. За воротами вас ждет машина. Идите к себе, заберите вещи.

Мы повиновались: сходили во флигель, собрали и сложили вещи в рюкзаки, и, попрощавшись с девушками и женщинами, которые вышли нас провожать за ворота, стали смотреть по сторонам.

Здесь, как и вчера, стояли четыре машины. Господин Музаффар проводил нас до светло-зеленого «линкольна». Стоявший возле нее шофер, услужливо открыл мне переднюю дверь.

Когда я заглянул вовнутрь, увидел рыжую девушку. Сита вежливо показала мне на переднее сидение. Мистеру она указала место рядом с собой. «Ну и штучка!» – подивился я.

Мистер Бест еще раз попрощался с провожающими, кивнул головой господину Музаффару, сел на заднее сидение и машина плавно покатила. Она направлялась вверх по улице, из чего я заключил, что мы направляемся в еще более престижный дом.

Проехали четыре квартала, около километра пути. Я глазел по сторонам и диву давался. Здесь не было лачуг бедноты. Каждая усадьба не уступала по пышности другой. Здесь жили, конечно, отцы города и люди капитала.

Остановились перед усадьбой с белой ажурной изгородью. Прямо у ворот возвышались два могучие гималайские кедра. Сейчас в весеннюю пору им было вольготно, распускались новые светло–зеленые веточки с желтоватыми от пыльцы метелками. Деревья были королями среди остальных, какие можно было заметить в округе.

Въехали в усадьбу; вышли из машины. Белым оказался и дом. Цоколь фундамента на метровой высоте отделан белым мрамором, а выше, до самого карниза крыши стены были облицованы светло-розовым туфом. Дом стоял слева от ворот, а вокруг него и вглубь, простирался цветник. Между клумбами причудливым узором вилась дорожка, покрытая ярко-зеленой подстриженной травой.

«Ну и ну, – думал я. – А ходят ли по ней?..».

Нас встречал темнокожий слуга в чалме. Сложив ладони, он приветствовал Ситу и нас. Сита пошла вперед, слуга показал нам, чтобы и мы следовали за ней. Войдя в парадную дверь, попали в роскошный зал. Пол его был выложен мраморными плитами бело-розового цвета, стены и потолок отделаны художественной лепкой искусного мастера. Слева, где стоял кофейный столик, в стене был встроен камин. В нескольких шагах от него подставка с широкоэкранным телевизором. А чуть в стороне белый рояль. Я продолжал оглядываться, рассматривать шикарную люстру, картины на стене, а тем временем Сита, сказав какую-то фразу слуге, стала подниматься на верх, на второй этаж. Я не расслышал того, что она сказала слуге и вопросительно уставился на него.

Слуга провожал взглядом Ситу до верха, пока она не повернула налево и скрылась, потом, вежливо улыбаясь, обернулся к нам и сделал знак, следовать за ним. Мы тоже поднялись на второй этаж, однако повернули направо, где оказался изгибающийся дугой коридор со стеклянной крышей. Свет в коридор поступал сверху, Вдоль коридора располагались двери комнат.

Показав на первую дверь, слуга сказал, что это свободная комната. Подойдя ко второй двери, он открыл ее, и мы оказались в просторном помещении, залитом светом. Оказывается слева по коридору располагались комнаты солнечной стороны. На стенах и полу висели и лежали ковры ручной работы. Слева от окна стояла широкая деревянная кровать, в ногах ее, у стены, стоял красивый полированный платяной шифоньер.

Слуга показал на мои ботинки и сказал:

– В доме в этом не ходят. – Открыл шифоньер, достал снизу три пары новых шлепанцев и объяснил, – вот эти мягкие – для дома, эти для сада, а эти для выхода в город. Располагайтесь с удобством, эта ваша комната. К сожалению, мне о вас ничего не было сказано, поэтому все необходимое я вам принесу позже. – Он сделал приглашающий жест Бесту, мол, прошу теперь вас идти со мной, и вышел в коридор. Я, конечно, пошел вместе с ними.

Следующая дверь оказалась в комнату Мистера. Та же солнечная сторона, то же расположение мебели, с единственной разницей, что ковер на полу был побольше и набивной. Я сразу определил, что он китайский и стоит приличных денег. Еще перед окном стоял большой полированный письменный стол с компьютером и настольной лампой.

Слуга тем временем открыл платяной шкаф. В шкафу висели десятки разных видов мужского платья, начиная от нижнего белья до носков. На нижней полке рядами стояли шлепанцы и туфли, пар двенадцать, наверное. Одни лучше других.

– Это все ваше, – сказал он Бесту. – Надеюсь, что они вам придутся впору.

Бест в ответ только кивнул головой. Ох, уж этот мистер Бест с его улыбкой.

– Вот и все, – сказал слуга. – Через час спускайтесь обедать. Ванная и туалетная комнаты в конце коридора. Там есть таблички. Будут ко мне какие вопросы, я весь внимание?

– Да, есть вопросы. Скажите, как вас зовут? – спросил Бест.

– Гулямхайдар, – ответил слуга.

– Так вот, ага Гулямхайдар, не скажите ли вы мне, где находится у вас гладильная комната, где гладят платье, или, проще говоря, не принесете ли сюда утюг?

– Все здесь тщательно выглажено, господин… Прачечной у нас нет и гладильной тоже… Да, да, я принесу утюг.

– И хорошо. Больше вопросов нет, – сказал юноша.

Слуга ушел, а мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Уж больно много неожиданного за короткое время после суровой жизни в горах.

Сходил проверил ванную. Ванная была такой идеальной белизны и чистоты, что боязно было в нее влезать. Я просто умылся. Пока умывался, шофер принес наши пожитки. Мистер Бест успел уже освоиться у себя. Он разложил свои тетради на столе и включил компьютер. Компьютер был японским, новым. На его цветном экране красовалась крупная надпись LEXICON, такая же, как на нашем компьютере в лазарете. Мистер листал инструкцию. На кровати уже лежала выглаженная его белая одежда. Утюга я не видел, наверное, поставил его в шкаф.

– Ага Назар, – сказал он мне. – Посмотрите в окно.

Я глянул и увидел большой бассейн наполненный водой.

– Как он вам?

– Хауз он и есть хауз.

– Идем вниз.

Он выключил компьютер, и мы спустились вниз в гостиную комнату.

Телевизор был включен. Сита с чашечкой в руке, в джинсовых брюках и свободного покроя блузке смотрела передачу. Она сидела с ногами в кресле и, увидев нас, пригласила сесть.

– Не хотите ли кофе? – сказала она, обращаясь к обоим.

– Спасибо, – сказал Мистер. – Пока не хочется.

– Как вы устроились?

– Очень хорошо, – ответил я. – Лучше не бывает. – Выдержав паузу, осторожно спросил. – Скажите, ханум, в вашем хаузе купаются?

– Разумеется. А почему вы спрашиваете?

– Нам тоже можно бултыхнуться?

– Купайтесь. Только прохладно ведь…

– Тогда, с вашего разрешения, мы ненадолго оставим вас, чтоб пару раз окунуться.

Сита кивнула головой, и мы поспешили наверх.

С верхней полки платяного шкафа Бест достал нижнее белье. Отобрал пару темных трусов с длинными штанинами, отдал одни мне и сказал:

– Эти вам подойдут. Семейными у нас называются.

Через минут пять оба в шлепанцах для сада – на толстой микропоре – шагали по мягкой траве. Ощущение ходьбы по подстриженной траве было таким же, как по ворсовому набивному ковру. Пришли к бассейну. Хауз был огромный – метров тридцать в длину и пятнадцать в ширину. Он занимал площадь большую, чем мой двор с домом в Кабуле. Вода в нем была голубая и прозрачная.

Я зачерпнул воду ладонью. Вода оказалась не столь уж холодной. За день на солнце она успела нагреться. Сейчас солнце шло на закат, и освещало бассейн так, что видно было каждое пятнышко на облицованном кафелем дне и стенах. Мы смотрели в воду и вдруг в тени заметили стаю больших рыб. Они неподвижно висели в воде и только шевеление плавников, показывало нам, что это настоящие рыбы, крупные рыбы величиной с полруки.

Мистер скинул свою безворотную рубашку, шаровары. Остался в новых трусах, проверил, крепко ли завязан шнурок, подошел к краю водоема, попробовал рукой воду и прыгнул вниз головой. Потом, когда вода улеглась, я смотрел, как он, разводя руками и ногами, плывет под водой. Он проплыл пятьдесят метров в один конец и, не поднимаясь на поверхность, повернул обратно. Он уже подплывал к месту, откуда нырнул в воду, как вдруг раздался новый плюх и столб воды поднялся над бассейном. Какой-то человек под водой плыл навстречу Бесту.

Не доплыв с метр, чтобы не столкнуться, оба поднялись на поверхность и, фыркая, уставились друг на друга.

– Из какого моря плывешь? – на языке урду спросил человек.

– Бестужев. – ответил юноша.

– Я спрашиваю из какого моря плывешь? – по-английски снова спросил человек.

– Из Гиндукушского, – ответил мистер Бест.

– Ха-ха-ха, – захохотал человек и, погрузившись с головой, направился в мою сторону.

Под водой плыл очень толстый человек. Его светлые длинные волосы, как водоросли, тянулись за лысеющей головой, и, как только она вынырнула, они, обтянув, закрыли шею. Но живот… Живот этого человека был просто великолепен.

Человек легко поднялся на стенку бассейна, поправил волосы и протянул мне руку:

– Баба Махмад. А ты, как понимаю, с этим самаркандцем…

Мистер Бест тоже подплыл и поднялся на стенку. Хозяин обратился к нему:

– Хорошо, парень, ныряешь. Не куришь?

– Не курю.

Баба Махмад взял рукой Мистера за плечо, помял его, словно лошадь, так и сяк, взял за нижнюю челюсть, покрытую пушистой бородой, повернул ее туда-сюда и, глядя в глаза, сказал:

– А ты не совсем белый, как мне сказали. А ну встань. – Оба поднялись. Примерились ростом. Оказалось, что русский на дюйм выше него. – Хорош, ничего не скажешь, хорош. Теперь познакомимся: я Баба Махмад, банкир банка «Корвон». Но справедливости ради надо было бы сей банк называть просто «Баба Махмад». Садись… Ты в самом деле военный врач?

– Правда, – ответил Бест, чуть удивленный появлением и напором хозяина дома.

– Мне, торгуясь, Музаффар Якуб пропел все уши, какой ты бесценный человек. Мне кажется, он продешевил. Короче говоря, я тебя выкупил у него. Ты теперь не военнопленный. Благодари дочь мою… Сказали, что ты на компьютере умеешь работать?…

– Умею. Правда, такого еще не видел…

– Ты еще многое не видел. Все в свое время увидишь. Видел сад?

– Наверное, цветник, а не сад…

– Какая разница. А дорожки видел?

– Что за трава на них высеяна? – вставил я вопрос. – Такой раньше не приходилось видеть – темно-зеленая, блестящая?

– И не мог видеть. Это английская трава, какую на футбольных полях высевают. Специально в Голландию человека посылал. И цветов, какие у меня есть, у других нет. Каждый кустик, каждое деревце – редкие или привезенные… Своих тоже хватает. Наши, если по справедливому посчитать, лучше иностранных. Лотосовое болото видел?

– Нет. Мы только приехали.

– А… В бассейне тоже рыбы есть. Наши местные. Их из Инд-реки доставили. Семь штук их плавает. Маленькие были, за два года подросли. Видели их?

– Вон они, в тени держатся, – сказал я.

– Ты как сюда попал? – обратился Баба Махмад ко мне. – Бесплатное приложение к врачу?

– Почему? Я тоже врач. Нас обоих в Лахор вызвали…

– А почему не купаешься?

– Мне в холодной воде нельзя купаться… У меня ранение…

Мистер Бест посмотрел на меня с удивлением.

– Старое ранение, – сказал я.

– Наши знахари что ли не могут вылечить? – продолжал Баба Махмад. – Ты же говоришь, что сам лекарь?

– Пока не могут…

– Что за ранение?

– Глупое ранение… По мужской части…

– Покажи. Не стесняйся. Я старше тебя, может, помогу.

Я не знал, как быть. Этот грузный человек своим напором подавлял. Однако в нем ничего не было рисованного. Хвастовство о саде было по-детски наивным, а то, что он выкупил пленного русского, делало ему честь. В его требовании показать было видно сочувствие и желание помочь. Развязал шнурок, показал.

Он взглянул и воскликнул:

– Ну и угораздило тебя, брат! Как же это можно вылечить? – И тут же обратился к Бесту. – Ты лечил его?

– Я ничего не знал о ранении ага Назара, – сказал Бест. – Впервые слышу. Это случилось до меня.

Я встал с места. Вошел туда, где в бассейн втекала струйка воды. Там было мелко, чуть повыше колен. Вода приятно охладила ноги. Я наклонился и пригоршнями стал лить воду на лицо и живот. Хотя он был не такой большой как у господина Баба Махмада, но тоже немного выступал…

Тем временем на мраморной стенке Баба Махмад и мистер Бест, казалось, уже забыли про мое существование. Потому что хозяин довольно по-молодецки вскочил на ноги, дал русскому руку и они вместе по кромке направились туда, откуда Мистер и он сам ныряли в воду. Банкир жестом руки показал мне, чтобы убрался в сторону. Я вылез из воды и встал на мрамор. Едва я это сделал, как по счету «три» оба плюхнулись в воду и изо всех сил поплыли наперегонки.

Баба Махмад, несмотря на грузность, хорошо плавал. Однако у Беста получалось лучше: ступни его, часто взбивая воду, работали, как мотор. Через десять метров он полкорпуса выигрывал у хозяина, а дальше и вовсе далеко перегнал его. Баба Махмад, как кит, выбрался из воды, сел и, отдуваясь, воскликнул:

– У вас дома есть бассейн?

Мистер Бест покачал головой.

– А где учился плавать?

– Вокруг Самарканда кругом вода – реки, озера. Зерафшанские озера – моя купель. В Самарканде редкий человек, кто не умеет плавать.

– Я тоже в молодости в университете всех переплывал. И сейчас своих сверстников переплываю. Однако у тебя получается лучше. Видна школа… Ты занимался в плавательной школе?

– Никогда. Плаванию учил меня отец. Он у нас хорошо плавает. А вот так, как сейчас с вами, я плавал с братом.

– Как будет по-русски плавать наперегонки?

– Соревнование.

– Сынок, я еще покажу тебе сореврование.

– Соревнование, надо говорить.

– Я и говорю сореврование. Отдыхайте.

С этими словами господин Баба Махмад взял с поручня махровый халат, накинул его на себя и направился в дом. Вскоре Бест последовали за ним, а я, сказав, что еще немного побуду на воздухе, одев одежду, остался.

Спустился в сад. Действительно, ступать по пружинистой траве – ощущение, какое человек редко испытывает. Прошел до Лотосового болота, вернее сказать, до мраморных прудов разной конфигурации и величины. Цветов не было, только большие листья на поверхности воды. Однако было в этой неподвижной зелени что-то одушевленное. Про лотосы я немного знал, видеть же никогда не доводилось.

У прудов в разных местах стояли две скамьи. Сел на ближнюю, стоявшую у края, и погрузил руку в воду. Что-то держало меня в напряжении, как будто чьи-то глаза держали на прицеле. Осмотрелся, зная, что здесь я совершенно один. Тут осенило, что иллюзорная дикость и болотные растения навевают присутствие опасности, которая никогда не оставляла меня в горах. Покрытая сплошной листвой вода так же опасна, как и камни гор. Никогда не угадаешь, что будет через минуту. Мелкие рыбешки собрались вокруг руки и стали пощипывать кожу, а спустя еще немного сюда приплыл водяной уж. Появление змеи и было подтверждением предчувствия опасности.

Спугнул змейку и рыбок. Через какое-то время все повторилось. Так, наверное, просидел с час или больше. Странное дело, мне нравилось здесь сидеть. Захватывал покой и тишина. «Совсем, как в горах» – подумал я, и воспоминания о доме нахлынули на меня. Просидел у лотосов до самого ужина. На душе стало легко. С мыслью, что надо как-то определяться, поднялся и пошел в дом.

В зале слуга накрывал стол. Мы поприветствовали друг друга. Поднялся к себе. Из-за двери мистера Беста слышались попискивания машины и стук клавишей. Сходил в ванную, умылся. Потом постучал в дверь врача, открыл ее и сказал:

– Пора спускаться, без пяти семь.

– Сейчас, – сказал Бест.

…За столом командовал Баба Махмад. Сита сидела по правую руку от отца, я рядом с ней, а мистер Бест напротив нас. На столе среди множества блюд и закусок стояло небольшое ведерко со льдом. Изо льда торчали два горлышка бутылок. В одной было шампанское, в другой – португальский портвейн «Порто». По знаку хозяина слуга раскупорил шампанское и разлил вино по бокалам. Сите, к моему удивлению, он тоже налил. Тем временем хозяин поднял свой бокал и сказал:

– За гостей, добро пожаловать в наш дом.

Я поднял свой бокал и осушил его до дна. Мистер и Сита отпили по половине. У господина Махмада уже стоял пустой бокал. Слуга тут же долил в бокалы Ситы и мистера Беста шампанское и поставил бутылку на стол. Взял бутылку «Порто», раскупорил ее, поставил нам с хозяином чистые бокалы и налил в них искристо-бордовый портвейн.

– Шампанское – хороший, торжественный напиток, – сказал Баба Махмад. – Но от него пучит живот, во всяком случае у меня.

На первое слуга из супницы стал разливать чечевичный суп с курятиной. Господин Баба Махмад сразу же попробовал его и кивнул повару, мол, сойдет. Я тоже попробовал, и Мистер сделал мне бровями мину, мол, этого нельзя делать. Надо сказать, что он и в строгости был хорош. Темно-рыжая борода делала его немного старше. Отросшие волнистые волосы достигали плеч. Черные глаза смотрели внимательно, не пропуская ничего, а улыбка делала его лицо, действительно, обаятельным. Я чувствовал гордость за него, что он наш человек.

Выпили «за цветник и бассейн».

– Как ты сказал, тебя зовут? – спросил Баба Махмад, обращаясь ко мне.

– Я не говорил, что меня как-то зовут.

– Не валяй дурака…

– Вафо Назар, господин Махмад. Я из Кабула.

– В Афганистане приходилось есть такое?

– Конечно. Как видите, мы до сих пор живые…

– Я говорю про суп…

– А… Чечевичная похлебка? У нас ее знают. Она родимая тоже нас выручала. Правда, курятина в ней редко плавала. Зато Лотосовое болото, как вы соизволили сказать, наверняка, лучшее место в вашем гулистане-цветнике. Если, что сказал не так, простите великодушно, то действие лотосов.

При последних словах Сита с приветливой улыбкой взглянула на меня и сказала:

– Вы сидели на первой скамейке у бледно-желтых цветов? Хотя цветов пока, конечно, нет…

– Да, ханум, почти час просидел. Будто какая сила держала меня там.

– Есть и другая скамейка…

– Я видел, но до нее не дошел.

Мистер с любопытством перевел глаза с меня на Ситу, пытаясь разобраться, что мы имеем в виду и, обратившись к ней, сказал:

– Цветы каким-то образом влияют на человека?

Она встретилась с ним глазами, кивнула головкой и сказала:

– Да, там есть нечто особенное. Ага Назар это почувствовал.

– Может, дело даже не в цветах, или не самое главное в цветах, а в воде.

– Говорить об этом с тем, кто этого не испытал, напрасно…

– Болото, оно и есть болото, – сказал Баба Махмад. Отодвинул пустую тарелку и позвал:

– Мухаммадзамон, неси, что там еще у тебя!…

– Пельмени по–кашмирски.

Я скорей принялся за суп, чтобы поспеть за главой стола. Тот с улыбкой взглянул на меня и сказал:

– Болтать меньше надо.

Я вовремя справился с супом. Вошел слуга с большим блюдом дымящихся пельменей. Поставил его на середину стола. Господин Махмад вилкой взял один, попробовал на вкус и посмотрел на повара. По всей видимости остался доволен, потому что целую гору положил себе на тарелку, полил ее луковичным в масле соусом и кислым молоком. Мы тоже по приличной горке положили себе. Только Сита взяла несколько штук.

Мухаммадзамон вновь разлил по бокалам шампанское и портвейн. На этот раз Баба Махмад сказал:

– За мой дом!

Я уже знал: в следующий раз он подымет тост за свой банк. Так оно и случилось. Мы только приступили к пельменям, как повар разлил вино по бокалам. Баба Махмад поднял и сказал:

– За наш банк!

Выпили и плотно закусили.

На десерт Мухаммадзамон принес фрукты, сласти, чай. Мне понравились плоды инжира… Откуда они в эту пору года я не знал, зато пресытился ими так, что и сказать нельзя.

Когда ужин подошел к концу, господин Баба Махмад обратился к юноше:

– Доктор, ты в карты играешь? Или в коммунистической стране не дозволяют играть в карты?

– Почему же… Отец научил играть нас в карты.

– Спасибо твоему отцу. Он не банкир?

– Нет, не банкир. Ученый.

– А… Приглашаю за тот столик. Продолжим сореврование.

– Как скажите.

Увы, меня господин Махмад не пригласил. Выпив напоследок чашечку душистого чая, собрался было идти к себе, но тут ко мне обратилась Сита и сказала:

– Ага Назар, не хотите ли прогуляться по цветнику?

– С удовольствием, – обрадовался предложению я. – Тем более, что после такого обильного ужина грех не походить.

Вышли в сад. Сейчас он представлял настоящее чудо. Вечерняя прохлада опустилась на цветы и они источали разнообразные ароматы. Сита шла босиком. Я посмотрел на ее ноги и тоже снял шлепанцы. Мы шли по подстриженным дорожкам от клумбы к клумбе, от одних цветов к другим. Сита, как настоящий знаток цветов, называла их и объясняла их свойства и особенности. За бассейном тоже оказались цветы, каких я никогда не видел. Мне нравилось слушать эту девочку, потому что при ее годах знать столько про растения, вызывало уважение. Уже через некоторое время почувствовал, что этот цветник разбит не без ее участия. Не удержался и спросил:

– Ханум, вы такая юная, а чья затея разбить его?

– Бабушкина и моя. Мне тогда шесть лет было. С той поры нетронутым остался только дом. Да и дом мы облицевали. А бассейна и цветов здесь не было. Все потом появилось.

– Простите, а ваша мама?…

– Для нее-то мы с бабушкой и придумали цветы. Мама долго болела. Скоро полгода, как ее нет. Но я уверена, сад продлил ее дни. Правда здесь хорошо?

– Слов нет, как хорошо. Даже я, толстокожий моджахед, чья душа огрубела на войне, ощущаю себя другим в этом великолепии.

– Долго вы воевали?

– Да уж порядком, почти девять лет. С самого начала. Еще при Тараки понадобилась моя лекарская помощь… С тех пор всегда находился там, где стреляли.

– Скажите, а мистер Бест… Как он к вам попал? Говорят, вы его взяли в плен?

– Глупый, как все желторотые шурави. Кругом пальба, осколки, пули, а он с сумкой на плече ходит от одного раненого к другому. Так ходит обычно дивана – сумасшедшие, и мы подумали, наверное, сумасшедший … Поэтому никто из нас не направил на него оружие… Мы его с первого взгляда зауважали…

– В госпитале у медицинских сестер он тоже пользовался уважением?

– Каких сестер?… У нас не было медицинских сестер. Одни врачи. Все сами делали. Знаете, когда режешь человеческое тело и борешься за его жизнь, а потом целый месяц ухаживаешь за ним, хилым и беспомощным, выматываешься окончательно. Мы день и ночь занимались ранеными.

– Но девушки, женщины у вас там были?

– Не было у нас женщин. Мы располагались высоко в горах. Там сугробы в пять метров. Мы, можно сказать, сейчас из зимы в лето к вам попали…

Обогнули клумбы в дальней части сада. Там, у самой изгороди, росли два широколиственные дерева, цветущие кистями белых цветов. Деревья были молодые, и Сита сказала:

– Их посадили на мое день рождения восемь лет назад. Теперь они плодоносят. У них вкусные орешки. Каштанами называются.

Постепенно переходя от клумбы к клумбе, разговаривая между собою, уже с другой стороны подошли к Лотосовому болоту. Над прудами держался густой пряный аромат. Что могло так сильно пахнуть, я не мог найти, цветов здесь не было видно. Я озирался по сторонам в недоумении. Сита улыбнулась, назвала цветок и показала клумбу с невзрачной травой, растущую колониями. Цветы у нее были небольшие и блеклые.

– Их еще называют речными фиалками, – сказала она, подошла к скамейке, про которую говорила, и предложила. – Завтра попробуйте посидеть на ней у этих, розовых, лотосов. Эта скамья, вероятно, вам не понравится. В сумерках вы ничего не почувствуете. День угас, дневные цветы заснули.

Посмотрел на пруды. Действительно «болото» засыпало. Ничего интересного оно сейчас не представляло, только тишину и покой.

– А почему в них лягушек нет?

– Ужи их истребляют.

И вдруг, преобразив пруды, зажегся свет. Фонари, вмонтированные в стенки, пробивали лучами воду и листву. Глянул на остальные цветы, где только прошли, – кругом от земли, из кустов, из травы излучался разноцветный электрический свет. Зрелище очень поразило меня. Наверное, я стоял с глупым видом, потому что Сита тихо рассмеялась и сказала:

– Иллюминацию отец придумал. Мне она не нравится. Все празднично, по-попугайному расцвечено, а зачем? Праздник особое состояние души. Он, как счастье, а счастья не может быть каждый день…

За иллюминацией послышалась плавная музыка, и знакомый голос Ахмада Заира, обволакивающий, бархатный, зазвучал мягкими тонами. Сад ожил. Песня была про любовь вечную и взаимную, какой, наверное, и должна быть настоящая любовь. Когда она закончилась, Сита сказала:

– Ахмада Заира специально для вас поставили. А сейчас услышите нашу, пакистанскую песню. Она в два голоса. Мужской и женский голоса звучат вместе, но разделены по динамикам. В дальних, высоких по тону динамиках, женский, а ближе к нам – мужской. Стереосистема.

Песня зазвучала. Я ее раньше слышал. Зато иллюзия, что в цветнике заблудились двое влюбленных и перекликаются милейшими словами, была полной. Короче, я созерцал эту красоту, слушал песни и наслаждался. Живут же люди…

Наконец Сита сказала:

– Вы можете продолжать слушать, а я пойду.

– Что вы, ханум, – сказал я. – Вместе пойдем.

По подстриженной траве босиком, медленным шагом пришли обратно в дом. В зале господин Баба Махмад и мистер Бест играли в карты. Хозяин показал Сите, чтобы присаживалась рядом. Сита подошла к ним, мистер Бест предупредительно встал с места, подвинул ей кресло, мне пододвинул другое и сказал:

– Чувствуйте себя удобно…

Господин Махмад полулежал в кресле. Во рту у него торчала толстая сигара. На столе перед каждым лежала стопка долларовых купюр; в стороне, ближе к юноше – колода карт с раскрытым бубновым тузом. Сдавал карты мистер Бест. На лице его блуждала обаятельная улыбка, а Баба Махмад, щурясь от попадающего в глаза дыма, смотрел на карты. У каждого из них их было по три. Я знал эту игру. В Афганистане она называлась хлус – разновидность покера. Игра с козырем. У кого больше карт одной масти, тем более козырных, тот имеет больше шансов выиграть партию. Впрочем, козыри иногда бывают бессильны против идущих по возрастающей: трех десяток или трех валетов, или трех дам, или трех королей, или, наконец, трех тузов. Тогда игра прекращается ввиду явной победы одного из играющих. Однако такие сочетания редки. Чаще игра идет при разномастных картах. И тогда она принимает вид игры в дурака: ходят по одной карте, и у кого остается непобитая карта, тот выигрывает. Хлус построен на запугивании. В ней каждый хвалит свои карты, старается повысить ставки и, конечно, блефует.

Игра за кофейным столиком шла по маленькой ставке: на доллар мистера Беста темнокожий слуга господина Махмада, по жесту хозяина положил доллар и еще один, так называемый доллар вызова, мол, у меня сильные карты и на таком маленьком банке я не хочу останавливаться. Теперь, если у Беста были слабые карты, он мог пасовать, или примирить игру, положив на доллар вызова свой доллар, и вскрыть карты. Однако Бест не стал мириться: он перекрыл доллар вызова своим, а сверху положил еще доллар – встречный ход, мол, у меня карты не хуже. На этот ход слуга господина Махмада бросил доллар, а сверху еще два доллара. Хозяин повышал ставку. Мистер Бест принял ее: положил примиряющие два доллара, а сверху еще два доллара вызова. Слуга, по знаку, перекрыл два доллара и бросил три доллара вызова. Прекращать партию господин Баба Махмад не собирался. Мистер Бест играл умеренно: он положил три доллара, а сверху три вызова.

– Что же у них за карты? – думал я, – продолжая следить за поединком.

Сита не без любопытства поглядывала на молодого русского, а именно с каким видом он держался. Карты его лежали на столе, сам он спокойно откинулся в кресле, а вытянутая рука, как будто не его, самостоятельно двигала деньги.

При игре, когда вызов достиг пяти долларов, Бест положил примиряющих пять долларов и предложил раскрываться. Г-н Баба Махмад согласился. Ход был за ним. Он бросил первую карту. Она, пролетев по воздуху, на столе раскрылась крестовой десяткой. Рука Беста перевернула верхнюю карту и положила ее сверху десятки. То была крестовая дама. Карта хозяина была бита. Потом рука Беста – теперь был ее ход – перевернула вторую карту. Ею оказалась пиковый король. Господин Баба Махмад бросил на короля козырную девятку. Затем так же по воздуху бросил на стол короля виней. Рука мистера Беста перевернула третью карту. То был туз виней. Он побил короля. Ничья.

Ловко играешь, Сореврование, – сказал хозяин. – Играем дальше.

– На кону пятьдесят два доллара, – сказал Бест. – Играем по маленькой или делаем взносы?

– Считает подлец лучше калькулятора, – сказал господин Махмад, обращаясь к Сите. – Я уже проверял. Можешь и ты убедиться? Ну-ка!…

Слуга поднял деньги и пересчитал. В банке было ровно пятьдесят два доллара.

– Вношу полный взнос…

Слуга отсчитал пятьдесят два доллара из стопки господина Махмада и присоединил их к банку. Бест из своей стопки отсчитал столько же и тоже положил в банк. На кону теперь было сто пятьдесят шесть долларов.

Мистер Бест сдал карты. Слуга, не переворачивая их, передал три карты своему господину. Тот взял, посмотрел на них, потом перевел взгляд на Беста, карты которого оставались на столе, бросил свои на стол и сказал:

– Хватит. Уже много проиграл. Хорошо играешь, Сореврование. А какие у тебя карты?…

Мистер Бест перевернул свои.

– Вот видишь, все равно обыграл бы… И без того много проиграл. Долларов восемьсот, наверное…

– Девятьсот двадцать один доллар, – сказал мистер Бест. – Вот они лежат отдельно. И возьмите, пожалуйста, их обратно. Денег ваших мне не надо.

– Как это не надо? Бери, как миленький. Зачем я столько времени с тобой терял…

– Нет. На деньги я не играю. Я это уже говорил. Ага Назар подтвердит, что в карты мы играли на очки. На деньги я с вами играл из желания показать, что не боюсь проиграть. Вы же сказали, что я трушу. Как видите я не испугался. Возьмите, пожалуйста.

– Очень много говоришь, – господин Махмад достал из нагрудного кармана сорочки зеленую книжечку и бросил ее, как до этого бросал карты на столик. – Твой?

Мистер Бест взял, раскрыл его и сказал:

– Да, мой военный билет.

– Бери его и не теряй больше. С сегодняшнего дня ты свободный человек. Можешь теперь отправляться домой…

Бест полистал книжечку.

Я смотрел на этого человека, и ничего не понимал. Вернее, понимал, но истинный смысл великодушного жеста не доходил. Зачем банкир выкупает человека, чтобы тут же даровать ему свободу? Конечно, я был рад за своего опекаемого, но что за этим стоит?

– Если захочешь, можешь работать в моем банке. С твоим умением считать, будешь хорошим банкиром.

– У меня хорошая специальность, господин Махмад, – сказал Бест. – Она мне больше нравится… За билет спасибо. Очень обязан. Маленькая неувязка: в нем не хватает одной странички, приписного свидетельства?

– Про свидетельство не знаю. Такой дали. У Музаффара выясняй.

– За билет благодарю. Надеюсь, когда-нибудь возвратить свой долг.

– Никаких долгов. Будь счастлив, парень.

Я перевел глаза на Ситу и понял, что опасения мои про подоплеку напрасны. Девушка сияла той лучезарной улыбкой, какой женщин награждает Аллах, когда они очень счастливы. «Вот оно что! – подумал я. – Сильна, сильна дева».

Когда поднялись к себе, Бест невозмутимо пропустил меня вперед:

– Пройдем к вам, ага Назар. Есть разговор… Что это за ранение и почему вы ничего не говорили об этом?

– Что говорить? Давнишнее ранение. Пять лет прошло. Я здоров и почти не вспоминаю о нем.

– Можете показать?

И хотя было неудобно и стыдно перед мальчишкой, я показал ему покалеченное тело.

Осматривая, он задавал вопросы, где оперировали, историю лечения, могу ли иметь детей?

На последний вопрос ответил отрицательно. Действительно, после лечения я уже не мог иметь детей.

Бест попросил одеваться и сказал, что еще не все потеряно, что кое что его обнадеживает. Надо провести всестороннее обследование.

Спросил его, в чем видит надежду?

Ответил:

– В том, что у вас, ага Назар, нормальный волосяной покров. И борода и грудь, как у здорового мужчины. Не было бы волос, не говорил бы так.

Я был удивлен. Вместо того, чтобы собираться в дорогу и мчаться на родину, Бест говорил о другом.

– А как же с возвращением? Ты же должен ехать домой?

– Не так-то просто моё возвращение…

Утром следующего дня после завтрака русский лекарь обратился к хозяину усадьбы.

– Господин Баба Махмад, вы были так добры к нам, что слова здесь неуместны. Помогите провести медицинское обследование ага Назара, а может быть и операцию.

– Ты это можешь вылечить?

– Кажется, смогу.

– Кажется или сможешь?

– На сто процентов только глупый обещает. Хуже не будет. Это я гарантирую.

– Вместе с Ситой решай. Она главный поверенный в моих делах.

– Нам придется задержаться в Лахоре.

– Сказал же, к Сите обращайся.

С этим господин Махмад укатил на работу. Ситы тоже не было дома. Она раньше отца уехала в школу. Мистер Бест пошел к своим тетрадям, я остался внизу, нашел Мухамадзамона и попросил у него секатор или садовые ножницы. Он без лишних слов дал мне и то, и другое. Направился в цветник.

Утренняя прохлада росой висела на тысячах листках и лепестках. Нежаркое солнце, отражаясь в каплях, бессчетными зайчиками купалось в цветнике. Куда бы не глянул, блестки росы заслоняли цветы. Настроение поднялось. Оно и без того со вчерашнего дня было хорошее. Велик Аллах, мальчик наш свободен, а теперь от приветствия солнца, которое как бы благословляло свершившееся, хотелось петь. Взял себя в руки и приступил к работе.

До полудня срезал старые или слабые побеги, одновременно пропалывал сорняки. Подстригал кусты невысокой лигустры, которая двойной канвой обрамляла травяную дорожку. Увлекся работой и незаметно для себя стал думать не о цветах, а о предстоящем лечении. Ведь я, действительно, смирился со своим положением.

Когда солнце прошло зенит, меня нашел Мухамадзамон и сказал, что пора делать перерыв, уже скоро обед. Кивнул ему, мол, понял, сейчас иду. Вымыл и вытер травой инструмент; срезанное и прополотое перенес к каштанам, сложил здесь в кучу, чтобы позже зарыть под деревьями.

Ситу и Беста застал в зале. Девочка с ногами в кресле, Мистер, закинув ногу на ногу, в другом кресле, сидели и беседовали. Обеденный стол был уже накрыт. Разговор шел про меня, потому что, как только я вошел, оба замолчали. Я поздоровался. Сита, не меняя позы, ответила на приветствие и сказала, чтоб я поспешил – опаздываем за стол.

Сказал ей, что буду сейчас же, только умоюсь.

Обедали втроем. Каким был обед и превосходные блюда на нем – говорить излишне. Тем более, что после долгого пребывания на воздухе аппетит у меня разыгрался. Когда покончили с первым, Бест сказал:

– Ага Назар, госпожа Сита разрешила, чтоб мы остались на некоторое время у них в усадьбе. Я объяснил, что вам нужно сделать операцию, которая, если подтвердится мое предположение, вместе с обследованием займет недели две-три. Согласны вы или нет? Ничего определенного вы пока не сказали? Решайте.

Сказал:

– Согласен. Только операция денег стоит. Может, у меня не наберется нужной суммы.

Бест сказал:

– Если ее проведу я, она будет стоить недорого. Хотя, как знать сколько стоит здесь аренда операционного помещения?

– Финансы пусть вас не волнуют. Их я беру на себя, – сказала Сита. – С господином учителем завтра утром отправляйтесь в больницу. Все, что нужно, вам там дадут.

Сказал:

– Большое вам спасибо, ханум. Я согласен, у этого юноши легкая рука.

– Вот и хорошо, кушайте, набирайтесь сил.

В половину третьего юная хозяйка и Мистер уехали на занятия в усадьбу господина Музаффара. Я остался, сказав им, что в цветнике не завершил работу. Проводив их, нашел Мухаммадзамона, попросил у него лопату. Он принес ее. Лопаты в Пакистане оказывается такие же, как в Кабуле, с деревянными перекладинами для упора ноги. С инструментом направился к каштанам. Там, под ними выкопал яму, сложил и засыпал мусор.

Делать было нечего. С лопатой пришел к Лотосову болоту. Здесь было тихо и печально, как вчера. Помня ситины слова, сел на дальнюю скамейку. Спустя какое-то время меня охватила безысходность. Тоска сжимала сердце, как будто великая печаль опустилась в него. Казалось, что я должен умереть. Стал искать причину такого наваждения – ничего не нашел. Взгляд остановился на деревянном штакетнике с продольными рейками – тонкими рейками, освещенными солнцем. По мере, как солнце садилось, реечки медленно исчезали. Конечно, они не исчезали, просто их было трудно видеть в густой тени, однако иллюзия, вот была и нет ее, оставалась.

Поднялся, ушел в сторону бассейна. Сел на скамейку возле перил, стал наблюдать рыб. Все равно настроение было паршивым. Что-то общее с собой нашел в этих рыбках. Понял, что долго не смогу находиться и в этой усадьбе. Надо возвращаться.

Когда услышал шум автомобиля, пришел к воротам. Ханум Сита и Бест шли мне навстречу. Видимо мой вид был не лучшим, потому что Бест сразу спросил:

– Что случилось?

Пожал плечами и сказал:

– Ничего.

Сита улыбнулась и сказала:

– Вы, конечно, сидели на дальней скамейке… На ней сидят, когда надо подумать о быстротекучести жизни.

– Вы правы, – сказал я. – Эта скамейка, как волшебная… Утром я был счастливейшим из людей, а после нее чувствую себя глубоким стариком, словно мне сто лет.

– Вы нашли предмет, который вызвал хандру?

– Да, – сказал я. – Рейки.

– Правильно. Идемте в дом. – Сита прошла вперед и продолжила. – К счастью, предметов, которые радуют человека, больше.

Бест, конечно, ничего не понимал, а когда мы остались одни наверху, я возьми и скажи:

– Тебе часто было тоскливо в плену?

– Это всегда надо держать при себе и никому не показывать…

– Честное слово, я здесь чувствую себя пленником, как те рыбы в бассейне…

– Об этом больше ни слова. Идем купаться. Пойдите к себе и переоденьтесь.

Как и вчера, Бест нырнул с края водоема и поплыл под водой, разводя руками и ногами. На этот раз ему ничто не помешало пронырнуть туда и обратно. Он вынырнул у стенки, хлопнул ладонью по воде и довольный рассмеялся:

– Думал не выдержу. Раньше по три минуты держался под водой…

С этими словами он опрокинулся на спину и, загребая руками как крыльями, поплыл лицом к небу. Мне было приятно любоваться его легкими, уверенными движениями. И вдруг опять раздался громкий всплеск… Под водой, разводя руками и ногами плыла огромная туша Баба Махмада. Он тоже долго держался под водой. Проплыл за середину бассейна, вынырнул и, фыркая, как морское чудовище, поплыл обратно. Бест, также на спине, легко догнал его, а на стенку оба поднялись вместе.

– Видел, Сореврование, сколько я пронырнул! Еще немного и тебя бы достал… А ты, калека, – обратился он ко мне. – Хоть плавать умеешь?

Калеку бы я никому не простил, но это было сказано дружеским тоном. Сказал ему:

– Через месяц, другой с помощью Аллаха поплыву с вами наперегонки.

– И не пытайся, одной рукой тебя обгоню, – он вновь повернулся к Бесту. – Съездий к Музаффару в контору. Они не могут твою бумагу найти. По-русски читать не могут…

Часть III