Читать книгу Раскаты Грома - Искандер Лин - Страница 1

Пролог

Ад полон добрыми намерениями и желаниями.

Джордж Герберт. Jacula prudentium

«Гха‑Гхрааа‑хм», – кашель, вызванный сильным волнением, постепенно исчезал. Вода била светло‑серой струей из крана по ладоням мужчины, превращаясь в тысячи мелких брызг. Его голова была припорошена седыми волосами, лоб расчерчен углубившимися с годами морщинами, плечи опущены из‑за болей в спине, а колени ни на минуту не переставали напоминать о былом безрассудстве. Но вот голубые глаза, пронесшие через десятилетия искру живого, увлеченного ума, горели, как в молодости. Сейчас доктор технических наук, Артур Фёдорович Радеев, член Академии биоинженерии, не мог оторвать взгляд от ручейков воды, что пересекали, обегали множество царапин на его ладонях, метки от ожогов на фалангах, родимое пятно на мизинце. Мысли распаляли Артура: кашель – это лишь небольшой отголосок того, что сейчас бушевало внутри. Он уже двадцать минут находился в мужской туалетной комнате на втором этаже Дворца науки. Впервые за долгие годы Артур был приглашен сюда в качестве номинанта на премию за вклад в биологию. Выплачиваемая при жизни премия, лавры благодетеля и посмертное признание – желанные награды в мечтах многих его коллег. Вот только он сейчас думал не о галстуке или давящих ботинках, и не о трибуне. Картины прошлого отражались в его сосредоточенном взгляде. События минувших лет переплелись с настоящим, и он не мог побороть в себе, казалось бы, забытую горечь. Он пытался отрешиться рассматриванием узоров – мелких шрамов на своих руках, но они лишь затянули его глубже в воспоминания. Это были узоры из истории его жизни:

«Вот этот – от падения с велосипеда в 7 лет, – беззвучно шептал он про себя, – этот – от ссадины о сучья, при прыжке с дерева в реку. Этот – от той драки». Но наконец все они сплелись в его первый шрам на сердце.

***

Артур был пятым ребенком в семье. Розовощекий мальчуган босиком – лето выдалось тёплым – вбежал по деревянным ступеням крыльца в дом. Он старался впопыхах наступать лишь на тёмные полосы половика, чтобы своими пыльными ступнями не оставить видимой грязи на веранде. Уже почти проскочив на кухню за пирожком, он чуть не налетел на человека в белом халате. Мальчишка резко затормозил и, потеряв равновесие, припечатался плечом к стене.

– Тише-тише, не убейся только, – незнакомый дядя с красным крестом на белой шапке помог подняться ребёнку. – Не ушибся? Больно?

Артурка с перепугу смог выдавить только: «Неа». Мужчина захлопнул кожаный портфель с блестящими инструментами и пузырчатыми бумажками и вышел из дома. Мальчуган прошёл чуть дальше, в комнату, огляделся и даже поначалу подумал, что ошибся калиткой, домом. Всё было как прежде, но какое‑то другое. Артур удивился, что папа не на работе в поле, а дома и что он почему‑то не обратил внимания на его шальной бег, как это обычно бывало. Отец сейчас сидел на табурете будто замерший, с глазами темнее ночи. Кошка Муся, как не своя, забилась под кровать, на которой сидела мама Артура. Мальчик впервые в жизни видел её такую – стонущую от горя, льющую слёзы прямо на пол. Артуру стало страшно. Его старшая сестра Надя лежала, прикрытая одеялом, бледная, как снег, с подёргивающимися от боли губами. Мама не переставала шептать сквозь плач одни и те же слова, будто заклятье: «Ну, за что? За что? За что?». И его вторую сестру Риту тоже будто бы подменили: вместо привычного, милого смеха сейчас были лишь подёргивания плечами и тихие всхлипывания. Она молча мешала суп поварёшкой, стоя у плиты, еле‑еле успевая стирать запястьем солёные капли, текущие по щекам. В тот момент Артурка даже не подумал, почему дома не было братьев: Никитки и Миши. Почему он не встретил их в деревне, безмятежно гуляя со своей детской сворой малышей. Слишком много странного было сейчас в родном доме. Слишком много поменялось с тех пор в этом доме.

Похороны Нади унесли в глубокую яму, под мрачный гранитный камень, его беззаботное детство. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понять, что больше никогда не сможет услышать её прекрасного певчего голоса. Она никогда больше не поможет отчистить штаны после очередных ребячьих игр на улице. Никогда больше не заварит вкусного чая с малиной, никогда больше не придёт рассказывать сказки на ночь. Ее просто больше нет.

Затем Никитка. Хоть брат и лежал в городской больнице, на обследовании и лечении, но всё равно болезнь взяла своё. Не под силу было дядям в халатах его домой живым вернуть. Мама говорила постоянно, что тетя Нина также слегла в молодости, что это её проклятие. И что дядю Пашу также смерть забрала – он остался только на фотографиях, подростком лет десяти. Отец как-то рассказал Артурке, что живёт эта страшная болезнь в них самих, в каждом. В ком она проснётся – неизвестно.

Через пару лет и с Мишей произошла беда. Сначала брат просто не обращал внимания на странные боли в животе, затем всё чаще отсиживался, отлёживался, исхудал. Его увезла белая машина с красным крестом, а вернула несколькими днями позже уже чёрная, без крестов. Понимал ли Мишка, когда Наде за лекарством в город ездил, что его судьба где‑то рядом вьётся?

После Миши Артурка боялся и ждал, что у него тоже что‑то заболит, и он умрёт. А потом просто свыкся с тем, что их семейную болезнь, как и голубые глаза или курносый нос, породу свою, не вычеркнешь, не изменишь.

***

Артур перевёл взгляд с ладоней на зеркало, висящее над умывальником: «Вот же! Какие красные глаза, а?! Сейчас на люди выходить. Ну‑ка!».

Он набрал в пригоршню холодной воды и умыл лицо. «Брррр!», – мурашки пробежали по спине. Почти как тогда, в детстве, когда по телевизору показали аварию на каком‑то предприятии: чёрно‑белые кадры из новостной передачи с лицами пострадавших, умирающих от неизвестного недуга людей. Позднее таких называли облучёнными. А может мурашки были похожи и на те, что были на уроках в школе, когда он узнал, что у человечества есть способы подчинить себе маленькие‑маленькие частички в нашем мире, из которых всё состоит. Что в нас самих есть некий код, в каждой клетке нашего тела. Этот код переносит от поколения к поколению и цвет глаз, и крепость тела, и его болезни, и ещё много чего. Артур вспомнил, что точно так же у него бежали мурашки по спине в тот день, когда матери позвонили её друзья из города сообщить, что Радеев висит в списках поступивших абитуриентов. Подобные мурашки чувствовал Артур и во время самой учёбы в престижном вузе, представляя себя защитником всех людей от страшных бед. Бед, что можно обойти лишь знанием. И только знанием он преодолевал снобизм некоторых профессоров и доцентов, принимавших у него экзамены. Именно знанием он был вооружён, когда диссертационный совет не смог аргументированно выразиться против его доклада. Немудрено: его идеи шли вразрез с привычными, общепринятыми рамками и понятиями. А затем были годы отчуждения, неприятия, непонимания в научном сообществе. Это годы долгого боя с неизвестностью, с одной стороны, и насмешками коллег, с другой. Но именно в тот переломный момент он нашёл единомышленника и друга. Они с Яном Топольским объединили достижения своих наук. Наконец он воплотил мечту, с которой жил всё это время. Тогда, 10 лет назад, он, наконец, с облегчением выдохнул в лица завистников: «Я смог».

Смотря в усыпанное каплями зеркало, ощущая последние вздрагивания исчезающего беспокойства, Артур Фёдорович прошептал своему отражению: «Я смог».

От воспоминаний отвлёк стук в дверь мужской уборной. Удары были совсем нерезкими, скорее извиняющимися.

– Дорогой! С тобой всё хорошо? – послышался голос Ольги, жены Артура. Эта женщина стала для него верным другом и тёплой любовью ещё в годы их студенчества. Она не побоялась пойти за осмеянным многими людьми мужчиной, который так фанатично стремился вглубь науки. За эту верность он был ей пожизненно благодарен.

– Все нормально… гхэм! Сейчас иду! – сказал учёный, закрывая кран умывальника. Подойдя к сушилке, он добавил уже намного тише себе под нос: «Невпопад простыл. Хотя разве когда‑то было иначе?».

Артур старался больше не думать о причинах, заставивших его пару десятков минут слушать шум отдалённых, забытых фраз в журчании льющейся из крана воды. Под звуки ещё работающей сушилки, Артур подошёл к выходу из туалета, повернул ручку, открыл дверь и переступил через порог.

***

Радеев поднялся по обитым тёмно‑синим ковром ступеням на сцену. В центре неё стояла трибуна, за которой учёного ждал человек с микрофоном в левой руке. Широчайшая, неестественная, отрепетированная улыбка повисла на лице ведущего. У этого молодого мужчины были светлые волосы, убранные набок. Казалось, что и мимика, и причёска были призваны подсветить происходящее вместе с лучом прожектора. Светотехник мастерски перемещал пятно от прожектора следом за идущим учёным. Артур уже был однажды на подобной церемонии в качестве гостя. Ещё с прошлого раза он подметил утрированную торжественность, походящую на неприкрытую фальшь во всём происходящем. Тогда он не стал углубляться в эту крамольную мысль. Он принимал правила этой странной, но важной для него игры: поставленный голос объявлял фамилию и научное звание премируемого, после чего весь зал, сидя за небольшими круглыми столиками по пять‑шесть человек, создавал волну аплодисментов. Хлопки ладоней, лязганье пуговиц на манжетах, вереница еле заметных ударов столовых приборов о белую скатерть и затихающий шёпот дам сливались в шквал, что выталкивал очередного новатора от науки наверх, для торжественной речи. Речи, в которой отягчённый глубокими знаниями человек елейно благодарил всех за всё. Это был своеобразный ритуал, который повторялся из года в год в стенах этого большого помещения с синими знамёнами академий, свисавшими с потолка вдоль стен и красной ковровой дорожкой, раскатанной по центру.

– Гхэм! – Артур почувствовал, как волнение начинает проявлять себя с новой силой. Его зрачки постепенно привыкли к яркому свету, и он даже смог различить лица присутствующих.

– Сказать, что я сейчас чувствую радость – не сказать ничего! – он немного улыбнулся, а по залу прокатилась волна одобрительного смешка.

– Это приятная награда за победу, к которой я шёл всю свою жизнь! Я понимал, что останавливаться нельзя, что нужно обязательно достичь цели, двигаться к ней без отдыха и жалости к себе! Идти к лучшему будущему, которое откроется для людей! – его внимание перетекало с вечерних платьев женщин на галстуки мужчин, на цветы на столах, блики света на бокалах, пока не запнулось. Препятствием стала персона, что продолжала радовать свою глотку угощениями банкетного меню. Невозмутимый гость не проявлял ни толики интереса ни к докладчику, ни к докладу.

–И, – Артур не давал волю смятению, подкатывающему от увиденного недоразумения, – и конечно, это событие не могло… – тон его голоса становился более шатким. Он снова посмотрел на лица. А они выглядели уже совсем по-другому. Радеев не понимал как на них одновременно соединяются милые улыбки и уставшие, завистливые, пустые глаза.

– Гхэм!

«Почему такие лица? Я неправ? Разве я сделал что‑то не так?», – лихорадочно пытался понять причину учёный.

Он дважды сбился, но окружающие никак не отреагировали.

– Я без вас бы не сделал! – по инерции Артур ещё произносил слова заготовленной речи, но уже утихло чувство триумфа.

«Да им просто ни до чего нет дела!», – наконец он нашёл самое корректное объяснение. – «Они просто привыкли, что кто‑то совершает невозможное. Затем выходит на сцену, произносит благодарность, а окончив её, теряется в их памяти раньше, чем доходит до нижней ступеньки. После останутся лишь статьи и книги, что вылетят небольшой партией из печатных машин и попадут на полки университетских библиотек, где будут прозябать под слоем пыли. В лучшем случае труды будут отрыты молодыми искателями. Эти-то с энтузиазмом потратят силы и годы на точно такой же подъём к трибуне. А все сидящие передо мной административные свиньи, из раза в раз будут смотреть на них, как на шутов», – мысли пронеслись вихрем внутри профессора.

– Без вас бы… – голос сорвался из‑за вновь пересохшего горла.

В центре элитарной толпы сидел кто‑то, внимательно слушавший докладчика, но для Радеева это уже ничего не значило.

– Без вас… – слова не хотели собираться во внятное предложение.

Артур сжал кулак, закрыл глаза на секунду, и наконец, подчинив себе дрожащие связки, громко выпалил:

– И без вас было бы!

Последняя фраза вобрала в себя всю яркость отвердевшего от подкатывающего гнева голоса и породила тишину.

Послышались отработанные хлопки очнувшегося гурмана, что провёл всё выступление в собственной тарелке, расправляясь с салатом. Понимая, что делает что-то невпопад, он стал хлопать всё тише и тише, и тише, пока не перестал. Лица в зале изменились: натянутая дежурная гримаса восторга уступала недоумению. Артур прошёл мимо потерявшегося, побледневшего ведущего, и, спустившись по ступеням, направился к выходу. Его поступь, казалось, не только развеивает многолетнюю пелену самообмана, но и разрушает привычный уклад всех присутствующих.

– Да как он смеет? – шикнули где‑то на другом конце зала.

– Больной что ли? – чуть громче сказал кто‑то в центре.

Гений больше не видел святости в свисающих до пола разноцветных полотнах.

***

Дверь зала снова хлопнула спустя несколько секунд после спешного выхода Артура и Ольги Радеевых:

– Артур Фёдорович! – по коридору в их сторону шёл молодой подтянутый мужчина лет сорока в костюме‑двойке темно‑синего цвета и красной рубашке. Он аплодировал почти в такт своим шагам. Артур не мог вспомнить, где он видел это лицо: неприметные черты, но внимательный, выжидающий взгляд.

Незнакомец, улыбаясь, продолжил:

– Примите мои поздравления, профессор! Вы и впрямь подарили новое будущее всему человечеству!

– Простите, но я… – Артур был готов поклясться, что не знает имя неожиданного собеседника, но тот, подойдя, просто протянул ему руку.

– Дмитрий – ценитель талантов, – в глазах говорившего играла какая‑то бесовская искорка. – Артур Фёдорович, вы же понимаете, что вы только в начале пути? И перед вами ещё стоят сложные задачи?

– Гха… – Артур взволнованно улыбнулся, подавляя в себе вновь подкатывающие от начавшегося волнения спазмы. – А о каких задачах вы говорите, Дмитрий? Я, конечно, планирую развить ещё одну…

– Лично внедрить своё изобретение, – перебил его мужчина, отчеканив каждое слово. – Артур Фёдорович, буду откровенен: для промышленного производства устройств, работающих по этому принципу, пройдёт какое‑то время. Время – это зачастую приговор для людей с тяжелыми заболеваниями, вы это прекрасно понимаете. Я не хочу сказать о вас ничего плохого, но посильно ли будет вам работать с инвесторами, производственниками и чиновниками в одиночку? Искать их? Ловить на обмане? А это неминуемо произойдёт, если вы пойдёте в этот бой один, – голос Дмитрия был сосредоточенным, но вполне мирным. – Вы ведь хотите помочь людям, и я готов поспорить, что свои изыскания в науке вы начали из благих, благородных побуждений. Я же лишь только знаю, как вам помочь.

Артур почувствовал вновь подкатывающую волну эмоций, что были там – в зале.

– Что вы хотите мне предложить? – спросил профессор тихим голосом.

– Сотрудничество. С одной государственной организацией. Дело ваше, я не настаиваю. Но только подумайте о том, что вам будут предоставлены целые лабораторные комплексы! Штат сотрудников численностью с провинциальный городок! Мы дадим вам такие мощности, которые не под силу ни одной корпорации! От вас потребуется лишь хранить в тайне информацию, которой вы будете обладать. – Дмитрий выдержал паузу, пристально смотря в глаза Артуру. – Не только вы увидите лучшие блага нашей Родины, но и ваша семья. Современные медицинские технологии – бесплатно, образование для ваших усыновлённых детей – бесплатно, а в будущем их будут ждать вакансии в перспективных конторах, получающие госзаказы – всё это станет для всех вас реальностью.

Артур по-детски смущённо перевёл взгляд на стену, затем на пол, пытаясь сохранять спокойствие. Ему казалось, что удача наконец повернулась к нему лицом.

– Вам нужно время? – вновь спросил Дмитрий.

Учёный поднял глаза, посмотрел на жену: «Дорогая, вот это кажется Оно!».

«Я с тобой, милый!», – молча ответила ему жена, покраснев от волнения, в этот важнейший в жизни их семьи момент.

– Да. Я согласен работать на вас, – сказал Артур, расплывшись в улыбке.

– Отлично! – одобрительно вновь протянул руку Дмитрий. – Мы изменим этот мир!

Глава первая

903‑й

Спустя 15 лет.

Летний вечер перетекал в ночь. Сумерки уже скрыли стоящие вдали от дороги деревья. Последние красные лучи закатного солнца исчезали в облаках, парящих над горизонтом. Мерный, неторопливый шаг сопровождался шарканьем подошв армейских ботинок об асфальт. Дорога проходила сквозь небольшие ельники и укрытые россыпью диких цветов поляны. Она связывала собой здания и постройки, отдаленные друг от друга, вписанные в рельеф местности, скрытые от фотофиксаций с воздуха. По этому, седьмому маршруту «Объекта 80» двигался патруль: сержант Вавилов и ефрейтор Коваль. Коренастый, крепкого телосложения сержант шёл почти посередине дороги. Его автомат висел на груди, став чем‑то вроде держателя для массивных рук с широкими ладонями и короткими пальцами. Рукава кителя, закатанные по локоть в течение дня и расправленные после захода солнца – такая форма одежды была утверждена в гарнизоне для летнего периода года – уже успели промокнуть от пота. Казалось, что из‑за влаги чёрные и серые кляксы камуфляжа стали ещё темнее. Бронежилет привычно натирал массивные плечи сержанта, его лямки легли в малозаметные борозды на плечах, скрытые одеждой – полк охраны «Объекта 80» долго и часто пребывал в состоянии боевой готовности, при полной экипировке. У правой ключицы, на клипсе, держалась потрескивающая, хрипящая рация. Её тонкую черную антенну периодически касался стебель осоки, кончик которого лениво жевал курносый светловолосый Вавилов.

Худой, сутуловатый ефрейтор шёл левее, по обочине дорожного полотна. Уставший, с винтовкой на плече и тяжёлым бронежилетом на теле он, скорее, волочил ноги, чем переставлял их. Каждый второй‑третий шаг становился шорканьем из‑за «разболтанной» походки парня. Его длинный тонкий нос всю дорогу был желанным местом для комаров. Изредка Коваль сгонял их своими вытянутыми паучьими пальцами.

– Слышь? – спросил сержант, смотря на окрашенные закатным солнцем красные облака вдали.

– М? – то ли простонал, то ли промычал Коваль.

– Или мышь? – в голосе Вавилова слышалась скрытая издёвка.

– Что? – ефрейтор, наконец, очнулся от монотонной ходьбы.

– Чё скис, мля, Ковыль? – приказным тоном, в шутку гаркнул коренастый спутник. – О «барабашках» волнуешься?

Коваль, не меняя шаг, перевёл задумчивый взгляд с сержанта на уходящую вперёд дорогу и приближающиеся массивы складов. Тяжело выдохнув, он ответил:

– Да. Немного.

***

Пару часов назад у одной из рот полка охраны был ужин. Столовая встретила дежурные патрули 3‑й смены привычным тошнотворным запахом варева. Раздача – полоса в виде длинного металлического столика шириной в поднос – была границей между ищущим и искомым, желающим и желаемым, ватагой голодных, потных вояк и кастрюлей котлет. В этом небольшом зале каждый боец в порядке очереди получал белые тарелки с едой и, продвигая поднос по зеркальному покрытию из нержавеющей стали, забирал кружку с чаем в конце раздачи. После этой приятной процедуры его ждала скамья из листа ДСП, привинченного несколькими винтами к железному каркасу. За этим небольшим столом на восемь человек, среди братьев по оружию и обжорству, Коваль мог почувствовать истинное счастье. Для него всё это стало привычным: шесть месяцев в строевой части отбили напрочь привычку выбирать еду, одежду, социум, а ещё два месяца в статусе контрактника здесь – в «восьмидесятке», окончательно сделали единственной дорогой в рай потёртый розовый кафель пола в столовке. Каждая ложка супа, кружка чая, крик: «Рота подъём!», очередной заполненный патронами магазин винтовки, оставляли всё новые и новые камуфляжные кляксы на его душе, на его образе мыслей. Казалось, что другой жизни никогда и не было.

Поставив винтовку к стене рядом со скамейкой, ефрейтор Ковыль – такое прозвище закрепилось за ним в роте охраны – сел за стол к уже вовсю жующим товарищам. В столовке сейчас людей было немного, но всё равно в воздухе висела какофония. В единый гул слились случайные удары вилками о тарелки, ругань поваров – таких же солдат, но из другой роты, суетящихся у больших электроплит и духовок – шум посудомоечного отделения кухни.

Третья смена патрулей ужинала раньше всех. Но кроме неё у центрального прохода, за длинным, человек на двенадцать, столом, со стульями вместо лавок, сидели люди. Это были капитан Саблин, командир 2‑й роты 9‑го полка охраны в/ч 00082, и незнакомый офицер Федерального Бюро Безопасности. Незнакомец был в стандартной для своего ведомства чёрной полевой форме. На погонах вместо привычных армейских звёзд были закреплены два значка в виде миниатюрных золотых мечей. В специальных званиях ФББ никто из военных не разбирался, да и ни к чему им это было. На объекте войска и бюро были двумя параллельными мирами: каждая сторона имела своих покровителей, свою «территорию обитания» и свои задачи. Многие догадывались, а некоторые утверждали, что и сами слышали об одной из задач ФББ на «восьмидесятке»: выявление шпионов в рядах военных. Об этом старались не думать, но сам факт того, что нарушители армейской дисциплины убывали на гауптвахту под конвоем из сотрудников ФББ, а не военной полиции, заставлял вновь и вновь обсуждать неформальные, расширенные полномочия контрразведчиков на «Объекте 80».

Прихлюпывая чаем, негромко, но достаточно внятно для семерых однополчан, солдат с прозвищем Рыжий подметил:

– А у «барабашек»-то ротация.

Сосед этого рыжеволосого парня одобрительно мотнул смуглой головой и, продолжая ловить остатки тушеной капусты по тарелке вилкой, добавил:

– Недавно здесь. Форма – целочка!

Остальные бойцы третьей смены аккуратно, в шесть пар глаз, осмотрели сидящего за офицерским столом сотрудника ФББ, беседующего с Саблиным. Коваль почувствовал неприязнь ко всему живому, исходящую от лица «барабашки»: острый нос, почти незаметные, сливающиеся с впалыми щеками губы, и глубоко посаженные чёрные глаза, будто два уголька от потухшего костра жизни.

Лопоухий младший сержант, сидевший напротив смуглого пулемётчика, прошептал:

– А когда им вспотеть‑то? Морду кирпичом с утра сделали и бродят по корпусам, шпиёнов в штукатурке высматривают. Там и не запылится форма!

Улыбки промелькнули по лицам жующей оравы.

– Да не, у них посерьёзнее работка, – после смешка вставил Рыжий.

– С какого перепугу? – недоверчиво произнёс лопоухий вояка.

– Да вот, курил я сегодня с одним капэпэшником. Ну, тот с полка, что у центрального въезда стоят. Дак вот…

Вавилов, насупив брови, остановил:

– А ты чё у капэпэшников делал? Они в трёх километрах от нашего маршрута находятся.

– Дак это они к нам подошли! Я на маршруте с Гогой был, он подтвердит, – продолжил Рыжий и для подтверждения своего алиби кивнул на смуглого бойца. – У складов мы шли. А капэпэшники за какими-то запчастями для своих машин приехали. Ну, так и пересеклись. Но не суть! Короче, один из них – Витёк, нормальный пацан, рассказал, что с неделю назад два «холодильника» на объект въезжали. Ну эти, машины с восьмью колёсами…

Рыжий сделал паузу, покосился на Коваля и Юру Снежка – ещё одного ефрейтора в их смене. Последний выделялся среди всех белой, как снег, кожей.

– Да видел уже их! – с раздражением ответил Коваль.

– Дак вот, – продолжил рассказчик, – залез он в кузов на осмотр, а там – металлические камеры такие, как в магазинах, только без стёкол. Сплошной металл и подписи краской нашлёпаны на дверцах: «Рыба», «Мясо» и прочее. Ну и идёт, говорит он, значит, между ними – на холодильных камерах замки кодовые, на каждой, и температура там отображается на экранчике, рядом с кнопками. Он чисто для формальности вообще залез туда: день как день был. Прошёл весь тёмный кузов. Потом обратно идёт, фонарём в проход светит, и тут вдруг замигало что‑то рядом. Он смотрит – на одном из металлических шкафов этих экранчик, не как остальные синим светит и градусы показывает, а красным мигает и надпись: «Разморозка». Витёк из кузова кричит: «У вас тут оборудование неисправно!». Ноль, не услышали. Он снова крикнул: «Эй, водила! У тебя оборудование накрылось!». Снова тишина. У кабины, может, стояли все или водитель на КПП документы подписывал, он не знает, но никто не прибежал к нему. И тут, короче, Витя услышал стоны!

– Чего? – почти хором протянули Гога и Коваль.

– Стоны. Он прислушался: из холодильника, что, видимо, размораживался, звуки типа стонов человеческих! Витя с перепугу из кузова выпрыгнул, а водитель уже в кабину своего «холодильника» забрался. Витёк, значит, смотрит: пацаны с КПП шлагбаум подняли, упоры опустили. Он второпях бежит к дежурному, обращается: «Товарищ капитан!». А тот ему: «Всё нормально, мы знаем, иди на пост». И только из рации дежурного слышно было: «Быстрее! Быстрее! Второй пост, пропустить…» – Рыжий замолк, обвёл всех патрульных напряжённым взглядом и добавил шёпотом: «Людей сюда походу привозят. Учёные свои исследования на них проводят!».

Гога рассмеялся:

– Да ну! Загнул ты. Врёт, как дышит, Витёк твой! Наплёл тебе за сигаретку. «Научники» тут какой-то теорией своей занимаются. Какие, на хрен, люди в «холодильниках»? Ты посмотри на них, учёные – это ботаны шуганные. Они с человеком что‑то делать обоссутся.

Лопоухий, сидящий напротив Гоги, улыбнулся. Рыжий пожал плечами с плохо скрываемой досадой на лице и потянулся к своей кружке с чаем.

Юра Снежок, проглотив комок ужина, нарушил тишину:

– Да не. Они точно чё‑то дикое разрабатывают.

Все удивлённо посмотрели в сторону Юры. Коваль спросил, смотря в глаза соседу:

– Откуда знаешь?

Снежок продолжил, разламывая кусок хлеба:

– Дня два назад, короче, иду я, значит, с Жирным по третьему маршруту. Проходим Бор, короче, корпус «научников» и, короче, мимо «полигона» идём. Смотрю, блин, на поле, а оно оцеплено «барабашками». Утро было, блин, а их целая рота на ногах, короче. И стоят в двух метрах друг от друга, короче. Такие чёрные все, короче, на выход прям оделись, блин. Все в брониках, со стволами, короче.

Гога перебил:

– Ближе к делу давай!

– Ну и «научники», короче, с их офицерами – «барабашками» стоят на краю поля. Там, блин, эта… машина ещё была с тарелкой‑антенной, короче. И это, по полю оцепленному, под землёй ползёт будто что‑то. Будто бурят горизонтально, блин, в метре от поверхности, короче. Земля над этой хренью бурящейся, короче, на полметра поднималась. А «научники», короче, наблюдают такие, записывают. Земляные торпеды тут изобретают, короче!

Все присутствующие прыснули смешком. Коваль пожал плечами, лопоухий боец с улыбкой сказал задумчиво:

– Ну не знаю, не знаю.

Сидящий с торца стола сержант Вавилов встряхнул всех своим громким голосом:

– Товарищи детективы, мля, жуйте ускоренно: нам заступать на маршруты через десять минут!

После этого сержант встал, поднял свой автомат с лавки и, доставая скомканную полевую фуражку из-под лямки погона, пошёл к выходу. Солдаты наскоро доели остатки ужина в своих тарелках и, собрав посуду на два подноса из восьми, последовали за Вавиловым к выходу.

Ковыль и Снежок отнесли посуду к широкому окну приёмного отделения посудомойки, поставили подносы на ещё чистый, отделанный нержавеющей сталью подоконник. По ту сторону окна было всего двое солдат из наряда по столовой, остальные, видимо, наводили порядок в помещениях для разделки овощей и мяса. В металлических глубоких раковинах ещё не было «запруд» из тарелок с журчащей из крана водой, поэтому солдаты тихо о чём‑то болтали, не заметив появившиеся на окне подносы.

«Блин, ещё бы чайку», – Коваль с этой мыслью повернул обратно в сторону раздачи: в столовой не было никого, кроме уходящих патрулей, офицера его роты и сотрудника ФББ. – «А, не спалят. Я быстро!». Саблин о чём‑то увлечённо беседовал с сотрудником ФББ, и смотрел совершенно в другую сторону. А «барабашка» Коваля не пугал: контрразведка не вмешивалась в быт солдат за периметром зданий, где проводились секретные разработки или хранились какие‑либо материалы лабораторий, поэтому одиноко бродящий по столовке ефрейтор для них просто не существует. А вот Саблин бы загонял его за такие вольности, но, к счастью, командир сейчас сидел спиной к раздаче.

Рядом с белой кастрюлей чая стоял дневальный из наряда по кухне.

– Налей по-братски! – попросил Коваль, протягивая «поварёнку» сигарету.

– Это дело! – расплылся в улыбке солдат. Он взял сигарету, засунул её за ухо, затем ловко нацедил в кружку напиток и протянул её изнывающему от жажды ефрейтору через полку раздачи.

– От души! – предвкушая, как сейчас смочит пересохшее горло – небольшая порция чая за ужином не спасала в жаркие дни этого лета – выпалил Коваль.

В этот момент в столовой прогремел рык Вавилова:

– Ковыль, мля! Десять секунд на выход! Время пошло!

От неожиданности ефрейтор чуть не выронил кружку. Он залпом выпил содержимое и, кинув посуду на раздачу, рванул к выходу мимо стола офицеров. Внезапно, ефрейтор понял, что сейчас захлебнётся. «Не в то горло, блин!» – пронеслось у него в голове. За доли секунды спазм в дыхательной системе всё же спас его, спровоцировав кашель.

– Гхааа! – ефрейтор потерял равновесие, пробегая мимо офицеров. Чайный фонтан из его рта пришёлся прямо на сотрудника в чёрной форме. Кашляя, стоя на четвереньках, солдат боялся поднять голову. Властный голос, от которого зашевелились волосы на коротко стриженой голове, заставил вздрогнуть:

– Твои лучшие дни – в прошлом! Готовься, раззява! – будто поднимая лезвие гильотины вверх, медленно и чётко произнёс старший оперуполномоченный ФББ.

Перебарывая животный страх, Коваль всё же поднял голову и увидел, как офицер в чёрном пропитывает бумажную салфетку о свою мокрую форму и смотрит на него тёмными, как две чёрные дыры, глазами. Казалось, что это конец.

– В‑в‑виноват, товарищ! – промямлил сквозь волнение ефрейтор.

Сдерживая смех, капитан Саблин крикнул на солдата, вернув его в реальность:

– Беги, мля, на развод патрулей, мамкина радость!

Схватив правой рукой цевьё винтовки, а левой – лежащую чуть впереди, на полу, армейскую кепку, Коваль вскочил и, что есть мочи, побежал к выходу.

***

Лицо Вавилова оскалилось в улыбке:

– Ковыль, забей.

– Думаешь? – неуверенно спросил ефрейтор.

– Я тебе говорю – забей! Я здесь четыре года уже. Чё в этой части тока не было! Однажды два мордоворота на ножах дуэль устроили: не поделили что‑то. В казарме пол в крови, эти сами хрипят посреди расположения и ещё душат друг друга.

– И что им? Уволили? – оживился Коваль.

– Ага, – иронично произнёс сержант и, сплюнув на прерывистую разметку дороги, продолжил: «Как же! Заштопали их, подержали для смирности в карцере пару недель и развели по разным ротам».

– Да ладно! – удивлённо округлил глаза худой солдат.

– Отвечаю! Это же «восьмидесятка». Тут всякое бывает. Часто ты здесь видишь людей, которые, как бы это сказать… элита армии? Из столичных частей здесь встречал кого‑нибудь?

– Да вроде не, – протянул Коваль, отрицательно мотнув головой.

– Вот-вот. А помнишь сколько с психологом бесед нужно пройти перед переводом сюда? И ведь там всё было на одну и ту же тему: готовы ли вы выполнить любой приказ? Не просто так нас сюда «отфильтровали», – Вавилов махнул рукой в сторону таблички с изображением дымящейся сигареты.

– А ФББ что? Это же почти убийство.

– Да пофиг им! «Барабашки» только вокруг внутренней секретки суетятся. На нас им срать с высокой колокольни, пока мы тут по «внешке» разгуливаем.

Патруль подходил к складам. Три больших корпуса стояли посреди редкого леса. Издалека склады напоминали торговый центр, только без рекламных вывесок и парковочной разметки на заасфальтированной площадке перед ними. Сиротой на фоне металлокаркасных гигантов выглядело здание «дежурки» – одноэтажный кирпичный пережиток из далёкого прошлого базы. У дежурки была деревянная входная дверь, несколько небольших окон с облупившейся краской, оголяющей переплёт деревянного стеклопакета. Кирпичные стены метровой толщины долго остывали зимой и медленно нагревались летом. А сейчас, с наступлением ночной прохлады, дежурка ещё хранила тепло жаркого дня, и поэтому спать в ней было куда приятнее, чем в дежурном помещении склада. Но сон был недоступен для Коваля и Вавилова.

Дорога, по которой шёл патруль, как и площадка разгрузки перед склаздами, освещалась холодным светом фонарей. Один из них стоял прямо у курилки. На плече у Вавилова затрещала рация, нарушая трели сверчков и нудное жужжание мелкого гнуса:

– 904‑й 103‑му…(шипение)…103‑й 904‑му: 540!

Перекличка проводилась раз в 30 минут по радиосвязи. Она тоже стала для Коваля неким рефлекторным действием – тем, что не пытаешься усиленно держать в памяти. «Интересно, а сколько здешних вещей для него привычны?», – подумал ефрейтор, смотря на достающего из-за уха сигарету Вавилова.

Рация вновь затрещала:

– 903‑й 103‑му!

Широкоплечий сержант, не вынимая сигареты изо рта и не гася пламя зажигалки в правой руке, левой рукой, будто играясь, небрежно придавил кнопку на рации:

– 103‑й 903‑му: 540!

После этой фразы, подпалив конец сигареты, он смачно затянулся дымом.

Треск снова прозвучал в рации:

– 908‑й 103‑му…(шипение)…103‑й 908‑му: 540!

Вавилов выпустил из лёгких табачный дым серией колечек, стряхнул пепел с сигареты и обратился к напарнику:

– Ковыль, ты чё собираешься после «восьмидесятки» делать?

Коваль, рассматривая небольшое облако мошек, клубившееся в свете фонаря у стены «дежурки», ответил:

– Особо не думал. Наверно, в универ пойду, у меня ведь будут льготы при поступлении. Так обещали… вроде.

Приподнимая за наплечные лямки бронежилет, чтобы хоть немного расслабить ноющую спину, Коваль заглянул в дежурку через окно: «Никого нет».

– И на кого? – Вавилов глубокой затяжкой притянул тление ещё ближе к фильтру. – На кого поступать?

– На врача, может. Или на бухгалтера, – пожал плечами ефрейтор.

– Хех, – хохотнул сержант, отправляя бычок в урну, – бухгалтер!

Рация протрещала голосом разводящего патрулей:

– 103‑й принял, в эфире.

Коваль поправил скатывающийся с плеча ремень своей винтовки, затем задал похожий вопрос сержанту:

– А ты что потом делать будешь?

Вавилов мотнул головой в сторону дороги, уходящей от складов обратно к локатору №2, намекая на продолжение патрулирования:

– Домой вернусь.

Рация вставила своё слово:

– (девятисотый)900‑й 103‑му!

Сержант спокойным голосом продолжил:

– И куплю квартиру. Четвёртый год уже на базе всё же, есть на что. Подкопил, мля.

Голос из рации прозвучал настойчивее:

– 900‑й 103‑му, ответьте!

Сержант остановился, наклонил голову к рации. Перехватив удобнее автомат, он прикрикнул:

– Ковыль! Бери ствол в руки, сейчас сбор, походу, будет. Складские зазевали перекличку!

– Бааалиииин! – измотанный летней духотой и мозолями на ногах от постоянной ходьбы Коваль заскрипел зубами от досады.

«Вот чёрт!», – завертелось в голове ефрейтора негодование. – «Сейчас опять нас задрочат тренировками до утра. И из‑за кого?! Может из-за какого-нибудь тупорылого срочника, что первый день в карауле? Нет! Их тут нет! Из‑за контрактников! Контрактников, блин! По-любому заснули, суки! Готов поспорить!».

– Всем постам, к бою! – очнулась рация. – Сбор! Сбор! Сбор! Добраться до ближайших оборонительных пунктов! Ждать дальнейших приказов! Отвечать только на свой позывной!

Сержант пробубнил под нос:

– Мы здесь, так-то, на пункте.

Он обернулся и посмотрел на «дежурку». Рация плевалась частым прерывистым шипением: звуки начала и окончания сообщений в эфире на другом канале связи. Происходило это где‑то поблизости – кто‑то суматошно вёл переговоры в радиусе трёх километров по защищённому каналу.

«Бах‑бах‑бах!», – со стороны складов стал доноситься шум боя. Рокот выстрелов, похожий на звук отбойного молотка, испортил тишину ночи. Звон разбитого стекла доносился от правого корпуса. Коваль почувствовал как его ноги немного подкосились от страха.

Из динамика рации прохрипело:

– Всем постам – это 103‑й! Тревога! Тревога! Код «Лавина»! Занять оборону!

– Сука! – со злостью рыкнул сержант и потянулся рукой к сумке с противогазом, висящей на плече. Коваль натянул свой уже через пару секунд, чуть замешкавшись. «Лавина» означала прорыв периметра, проникновение в лабораторный комплекс, а также возможную утечку опасных веществ, и предполагала глухую оборону.

«Блин! Блин! Блин!», – неслось в голове у Коваля в такт волнам дрожи, разбегающимся по телу.

Со стороны внешнего периметра «восьмидесятки», километрах в двух от дежурки, стал слышен звук крутящихся лопастей.

– Наши уже что ли? Подкрепление? – промямлил под нос ефрейтор. – Красавцы!

Вавилов старался проорать команду как можно громче, но надетый противогаз, звук близкой перестрелки и приближающийся шум вертолёта заглушили его, превращая приказы в еле слышное мычание. В итоге, он просто хлопнул ефрейтора по руке и указал на здание: «Я – в дежурку!»

«Красный ящик вскроет! Правильно!», – понял напарника Коваль и ринулся вслед за ним.

За пару секунд стремительного бега Коваль почувствовал всю тяжесть прошедшего дня. Воздуха не хватало, в его висках будто взрывались бомбы с каждым приливом крови по артериям, сердце билось часто. Уставшие ноги плохо слушались, а мысли о заварухе, в которую он попал, начинали давить на мочевой пузырь.

Сержант скрылся в проёме двери сборного пункта, когда ночное чёрное небо на мгновение перечеркнулось белой стрелой. Яркая вспышка взрыва ослепила глаза. Хлопок был настолько неожиданным, что ефрейтор замер, как вкопанный, не добежав до дежурки несколько метров.

«Что?», – Коваль, тяжело дыша, стал искать глазами вертолёт, который должен был уже прилететь к складам. Он увидел огненный шар. Объятая пламенем, вращающаяся вокруг собственной оси, металлическая махина падала, проносясь над верхушками елей в сторону кирпичного здания. Двигатели сбитого вертолёта испускали последние завывания.

«Вавилов…», – успел лишь подумать ефрейтор.

В этот миг летательный аппарат упал на здание, будто метеорит. «Бабах!» – оглушительный грохот – последнее, что услышал Коваль перед тем как потерял сознание.

***

Треск от пламени пожара и далёкие выстрелы – первые звуки, которые пробудили ефрейтора. Коваль с трудом разлепил веки, покрытые пылью. В голове был шум, тошнило. Почти мгновенно адская боль разорвала его мозг: «Аааа!».

Коваль стиснул зубы. Частое дыхание делало состояние чуть более терпимым. Череп ныл, в затылке стреляло, лоб казался очень тяжёлым. Спустя пару минут, мучительная боль стала казаться терпимой. Он только сейчас понял, что с силой сжимает руками собственные бёдра. Аккуратно подняв окровавленную голову, он увидел как его ноги придавлены к земле куском бетонной плиты. Форма была в пыли, кирпичной крошке, грязи и битом стекле окон. В местах, где ткань порвалась, было видно исполосованное ссадинами тело. В нескольких метрах впереди догорал сбитый вертолёт, поддерживая собою пожар на руинах дежурки. Металлическая птица превратилась в оплавленный погнутый каркас неправильной формы. А рядом с ним дотлевало изуродованное тело сержанта.

– Какого хрена? – простонал Коваль.

Он смог рассмотреть очертания упавшего аппарата. И ничего знакомого на ум не приходило. Ефрейтор сильнее стиснул зубы, достал из нагрудного кармана под бронежилетом индивидуальную аптечку. Открыл, выцепил дрожащими пальцами ампулу с раствором и иглой на конце, вколол в ногу. Через минуту спасительное обезболивающее убрало с трудом переносимые страдания от полученных ран. Шум в голове утих. Далёкие выстрелы были беспорядочными. Коваль только теперь понял, что недалеко всё это время ревела сирена. Со складов не доносилось ни единого автоматного хлопка.

«И чё теперь?», – Коваль пытался придумать, чем и как достать изувеченные ноги из-под обломка. Краем глаза он заметил движение в руинах, на границе освещённой огнём части.

«Что за?», – руки лихорадочно стали обшаривать землю вокруг в поисках хоть какого‑то оружия.

«Да!», – ладонь коснулась винтовки, лежащей справа на земле. Сбоку от горящего вертолёта появился силуэт, непохожий на человеческий. Существо было небольшим – размером с собаку или волка.

«Кинологи? Но что они здесь забыли?», – ефрейтор взял «гостя» на мушку. Существо сделало пару шагов, перебирая лапами. Выйдя на свет, оно остановилось. По поверхности тела, покрытого чешуей, пробежал блик от пламени руин. Из открытой вытянутой пасти свисал язык с разделёнными концами, напоминающий змеиный. Лапы выпустили кривые тонкие когти, поцарапавшие битый кирпич под ними, а красные глаза пульсировали расширяющимися и сужающимися чёрными зрачками в предвкушении еды.

– Ааааа! – истошно завопил перепуганный ефрейтор и нажал на спусковой крючок винтовки. Пули не достали изворотливую тварь, улетев мимо, в темноту.

Прыжок – и мутант оказался на верху разрушенной стены. Прыжок – и его длинные клыки сомкнулись на шее Коваля, а острые когти передних лап вонзились в грудную клетку.

Хруст. Изо рта двадцатилетнего солдата стало слышно только бульканье текущей крови. Его руки в последний раз дёрнулись, выронив винтовку на асфальт.

Глава вторая

Лавина

Сидела старуха в Железном лесу и породила там Фенрира род;

Из этого рода станет один мерзостный тролль похитителем солнца.

Будет он грызть трупы людей, кровью зальёт жилище богов;

Солнце померкнет в летнюю пору, бури взъярятся – довольно ли вам этого?

Прорицание вёльвы, Старшая Эдда

103 километра на запад, 17‑ю минутами ранее.

В казарме всё стихло пару часов назад. Узор на наливном полу в коридоре был хаотичным скоплением мелких кремовых брызг – гранитных камешков светлых оттенков. Вмурованные в тёмную серо‑синюю поверхность гладких бетонных квадратов, они полировались половыми тряпками уже не одно десятилетие. Каждый день, от стены до стены, все 4х15 метров прометались, запенивались, промывались и протирались силами военнослужащих. Сами стены в расположении 1‑й роты в этот год стали окрашенными в песчаный цвет в соответствии с приказами вышестоящего командования. В соответствии с этими требованиями на дверях помещений должны были быть таблички с названиями: «Кладовая», «Канцелярия», «Туалет», «Комната бытового обслуживания» и т.д. Красные прямоугольные таблички 10х20 см, толщиной 5 мм со шрифтом жёлтого цвета, установленные на высоте 175 см от пола – всё строго и определённо. Попробуй не выполни! Сейчас эти одинаковые коричневые деревянные двери, все, кроме входной, были опечатаны. Рядом с дверным замком, из помещения в коридор, были пропущены короткие верёвочки, прилепленные к плашке (небольшой деревянный брусок) куском пластилина. На пластилине был выполнен круглый оттиск с выпирающими линиями букв: «1-я рота, 309-й полк».

Рота спала. Эта душная, пронизанная комариным писком, сумрачная летняя ночь была для них настоящей негой, подлинным кайфом. Ни далёкий гром, ни тихий бредовый шёпот спящих старожил роты были не в состоянии разбудить ни одного из обгоревших, уставших, потных, храпящих парней. 110 человек, непохожих друг на друга, но вынужденных казаться одинаковыми. Среди них были и совершеннолетние юноши, совсем недавно покинувшие родительский дом, и чуть более опытные молодые мужчины. Защитники Отечества, накрытые застиранными простынями, изредка переворачивались на своих скрипучих двухъярусных кроватях. Под каждой из них на специальной полочке, прикреплённой к каркасу койки, покоились резиновые растоптанные шлёпанцы, подписанные белой краской.

Спальных комнат-кубриков было всего 10, но они занимали половину этажа. В каждой комнате могло разместиться до 12 человек. Двери кубриков не закрывались летом из‑за духоты. Через окно одного из них тусклый лунный свет падал на «взлётку». В этой роте «взлётка» – центральный коридор, начинавшийся от полированной «бетонки» и кончавшийся у торцевой стены казармы – была покрыта полосой линолеума бежевого цвета шириной около пары метров. По краям линолеум был приделан к бурому дощатому полу стальными полосками‑накладками, прибитыми гвоздями к древесине. В конце «взлётки» стояли старые тренажёры, ремонтированные не один десяток раз, а в небольших закутках – локальных расширениях коридора – за последними спальными комнатами, были установлены турники и лавки со штангами.

Рота спала, но не вся. Примерно на середине «бетонки», за небольшим столом, на котором лежали папки и красный телефонный аппарат, сидел дневальный. Незавидна участь солдата, попавшего на сутки в дежурство по роте. Постоянное поддержание чистоты в расположении роты под присмотром старшины и четырехчасовой сон были неизбежной, но, к счастью, редкой участью каждого военнослужащего.

Дневальный сидел, прислонившись спиной к прохладным прутьям стальной двери‑решётки оружейной комнаты. Парень изредка щипал себя за брови. Он пытался хоть как‑то удерживать сознание от ухода в сладкое царство снов. Глаза хотели закрыться. Разложенные перед ним на столе журналы проверок то были различимы по названиям, то сливались в одноцветный плиточный узор с черными штрихами букв на обложке. Технически обязанность по охране комнаты с оружием он выполнял, бессмысленно подперев ноющим телом навесной замок на двери. Но это только пока. Пока командиры и начальники не заметили его наглую выходку – потакание своему утомлённому организму. Голова дневального была забита фантазиями об отдыхе, которые сменялись мыслями о доме, девушке, о заветном моменте, когда закончится срок его службы. В этих мечтах, он возвращался в родной город к друзьям, родителям, сходил с поезда в красивой, новой форме, а не в той поношенной, мешковатой, на размер больше, которую приходится носить невезучему срочнику. И ещё что‑то прекрасное хотело было прийти на ум, но где‑то заблудилось. Что‑то простое, что‑то нужное. Взгляд его чуть приоткрытых глаз проскользнул по «бетонке», поднялся на закрытую входную дверь напротив, вскарабкался на круглые часы над ней.

«Десять минут назад нужно было разбудить!», – пронеслось в голове вскакивающего со стула солдатика. Придерживая качающийся на поясном ремне штык‑нож – неотъемлемый атрибут находящегося на дежурстве военнослужащего – сутуловатый юнец заскочил в ближайшую спальную комнату. Он долго пытался разглядеть силуэты сослуживцев, пока зрачки привыкали к темноте после освещённой лампой «бетонки». Тихо выругавшись, он осторожно пошёл осматривать кровати в упор, прощупывая наличие формы на табуретах, стоящих у торцов коек. Он искал спящее тело в камуфляжной форме и берцах, развалившееся на одной из кроватей. И вот – удача! Еле заметным бликом лунного света металлический грудной значок в виде щита с надписью: «Дежурный по роте» выдал старшего по званию.

– Товарищ сержант! – зашипел рядовой, потряхивая своего временного начальника за плечо. – Товарищ сержант, одиннадцать!

– Ахрпб! – дёрнулся сержант. Не открывая глаз, он стал потягиваться. – Угу. Иди на место.

Низкорослый дневальный кивнул, оборвав слетающее с языка рефлекторное: «Есть!», и поспешил обратно за стол.

Спустя пару минут из сонного царства на свет вышел младший сержант Багаев. Вытянутый, бледноватый, с ярко выраженной прямоугольной рамой плеч и острым бугорком кадыка, парень растирал отвыкшие от света глаза. Остановился, поправил повернувшийся вокруг своей оси значок дежурного. Съехавший чуть дальше по его поясному ремню штык‑нож, смещённая на тыльную часть головы камуфляжная кепка и пока ещё нетвёрдая, медленная походка отлично дополняли образ пропойцы. Изюминкой на торте было опухшее лицо. Но это было обманчивое впечатление и имело под собой другие причины.

Закрытая на засов, как и должно быть в ночное время, входная дверь дёрнулась, петли скрипнули. Под звук двух глухих ударов о деревянную створку Багаев ускорил шаг, поправляя головной убор. Спросонья, он не посмотрел в дверной зрачок, а сразу отщёлкнул засов. «Блин!», – понял свою оплошность сержант, но уже сделал шаг назад, в сторону дневального, готовясь либо делать доклад об отсутствии происшествий, либо получить оплеушину от возможного проверяющего за то, что пускает в расположение роты любого, кто постучит в дверь. А, может, будет и то и другое.

Через дверь вошёл невысокий прапорщик Антохин, ответственный за 1‑ю роту в эту ночь. Багаев спокойно выдохнул, узнав черты этого добряка: немного лишних кило, ставших небольшой округлостью на животе, широкие плечи, средний рост, короткая шея, широкое круглое лицо с тонкими губами, носом‑картошкой и чёрными усами над верхней губой. Из‑за стола начал было вставать, поднося ладонь к виску дневальный, но прапорщик махнул ему – «садись» – и направился в канцелярию. Дежурный закрыл входную дверь и неторопливо пошёл вслед за ним.

В небольшой узкой комнате с широким окном напротив двери стоял г-образный стол, составленный из двух письменных. Несколько стеллажей с папками и документами были приставлены к оклеенным в светлые однотонные обои стенам. В углу стола, между монитором компьютера и розеткой, виднелся электрический чайник. Ступая на потёртый ковёр, лежащий поверх старого паркета, Антохин снял полевую фуражку и закинул её на вешалку рядом с входом в канцелярию:

– Слав, давай чайку, – бросил он через плечо заходящему дежурному.

Щитоносец кивнул, взял чайник и вернулся к двери.

– Дневальный, – произнёс он негромко, но чётко, протягивая чайник семенящему в его сторону солдату, – воды набери.

– Есть, – шёпотом пробубнил заспанный боец и скрылся за дверью с табличкой «Туалет» в дальнем углу «бетонки».

Прапорщик рухнул на скрипнувшее компьютерное кресло и достал из нагрудного кармана небольшой синий блокнот. Дежурный сел рядом на стул, потянулся и завис на минуту в глубоком зёве.

– Ххххххаугх, – на карих, покрасневших глазах Багаева ещё была пелена нарушенного сна.

Антохин пролистал страницы до нужной, повернулся к сержанту и спросил:

– Слав, ты ведь тоже в отпуск на днях уходишь?

– Так да, с наряда снимусь, и считай, пошли мои недельки, – улыбнулся сонный собеседник.

– Не, не пойдут, – мотнул головой прапорщик.

– В смысле? – замер в удивлении Багаев.

– Товарищ пра…, – затянул стоящий в дверях дневальный, но Антохин оборвал его одобрительным кивком, после чего солдат зашёл в помещение. Он поставил чайник на прежнее место, щёлкнул по кнопке, развернулся и ушёл на свой пост.

– В смысле «не пойдут»? – продолжил дежурный, окончательно проснувшись.

– В прямом. И мои тоже, – грустно улыбнулся ему в ответ прапорщик. Затем указал на кружки, стоящие на ближайшей к ним полке стеллажа.

– Ах, да! – Багаев встал, положил по пакетику дешёвого чёрного чая в каждую кружку. – Но почему? Утвердили же уже всё!

– Вот только что в штабе нам зачитали распоряжение, – Антохин слегка потряс блокнотом в руке. – Послезавтра к нам едет командующий бригадой со своим преемником. Дела передаёт, обкат владений делает, – голубые глаза прапорщика округлились, подчеркнув тон сарказма.

– И что? – с раздражением спросил дежурный.

– А значит надо всем быть в строю, сиять парадной формой на образцовом, самом лучшем в военном округе плацу. За оставшееся до его приезда время мы должны сделать плац таким, чтобы он вошёл в учебники! – прапорщик и не думал сбавлять иронию, лишь подчёркивая её своей живой мимикой и жестами. – Чтоб комбриг вошёл на КПП и ослеп на хер от чистоты пола! Чтобы упал на турникет и обоссался от гладкости и лёгкости вращения этой чудо‑трубы и, вылетев на асфальт перед казармой, умолял зарыть его в этом произведении искусства из битума и камня!

Захохотавший рассказчик, наконец, высказал всё, что накопилось во время недавнего ночного собрания в штабе полка.

Дежурный снова задрал кепку на затылок, усердно растирая пальцами лоб:

– Сука! Не было печали, мать его!

Чайник щёлкнул кнопкой под звук бурлящего кипятка. Раздосадованный младший сержант снял его. Кипяток зажурчал по стенкам однотонных зелёных кружек.

Антохин шустро убрал ворох бумаг с клавиатуры, освободив перед собой место для безопасной посадки зелёной посудины. Он положил блокнот нужной страницей вверх чуть в стороне.

– Слав, а где тут сахар, не знаешь?

– В столе, вроде, – ответил Багаев, осторожно ставя наполненную до краёв кружку.

– Так… – прапорщик выдвигал ящики стола один за другим, пока не нашёл красную коробочку с кубиками из мелких белых кристаллов.

Младший сержант закинул пару кубиков в свою кружку и выпалил:

– Да гори оно всё! Подписан ведь отпуск! Это ведь бумага со штампом!

– Отменят, Слав, – спокойным, уставшим голосом ответил Антохин. – Я двенадцать лет уже тут. Если командиру полка что-то влезло в голову, то полк это исполняет. Если же это касается его продвижения по службе, хоть чуть‑чуть, то тем более исполним! Причём это у них у всех такая черта была. При мне уже пять командиров полка сменилось.

– И что, опять шевроны‑погоны по линейке выправлять? – спросил, подув на горячий напиток, дежурный.

– Родина прикажет – танк остановишь, а прикажет шить – клуб кройки и шитья возглавишь, – хохотнул, размешивая ложкой сахар, Антохин. Он откинулся на спинку кресла, продолжая гонять заварочный пакетик по дну кружки. Чай становился всё темнее и темнее.

Багаев нахмурился и замолчал.

– Слав, я тоже в этой упряжке. Утром жене нужно объяснить, что билеты на самолёт мы сдаём, потому что кто-то захотел устроить цирк, – попытался приободрить молодого сержанта прапорщик.

– Дежурный по роте, на выход! – донёсся голос дневального из‑за двери.

– Чё там? – пробубнил себе под нос младший сержант, поставив кружку на стол и направляясь в коридор.

«А ведь обещал Тане, что в этот раз будет море», – с досадой подумал Антохин, собирая разбросанные по столу шариковые ручки и карандаши‑обломки в органайзер. – «Так. Надо будет сгонять за коричневой краской, а то у Михалыча на складе только белая с синей остались. Ещё валик прикупить, хотя нет – пару кистей хватит. Наведу порядок в своей кладовой, пока этот хрен не при…».

– Товарищ прапорщик, сбор объявили! – в дверь заглянул Багаев. – Я к дежурному по части получать ключи от «оружейки». Сигнал «Лавина»!

– Чего? Какая «Лавина»? У нас нет такого сигнала! – встал из‑за стола прапорщик. Он поспешил к телефону дневального, захватив по пути со стеллажа папку «Боевой расчёт». Выйдя из кабинета, Антохин бросил взгляд на панель над входной дверью в расположение роты: пластмассовый квадратный триколор под потолком горел верхней зелёной строкой: «Сбор», и нижней красной: «Боевая тревога», оставив в покое жёлтую полосу посередине со словом «Тревога» на ней.

– Ключи получай! – бросил ответственный затормозившему дежурному. Багаев дёрнул затвор, распахнул дверь и, крикнув солдату у телефона: «Буди наряд!», убежал с третьего этажа по лестнице вниз. Солдатик в обвисшей форме исчез в темноте на «взлётке». Антохин уже набирал номер дежурного по части. Протяжный гудок сменился щелчком поднимаемой трубки и из динамика донёсся низкий голос:

– Дежурный по части капитан Морозов слушает.

– Товарищ капитан, это прапорщик Антохин, разрешите уточнить: по какому сигналу сбор? – он неуклюже перелистывал левой рукой страницы «Боевого расчёта» с названиями разных сигналов и схемами, списками, предписаниями под ними.

Осоловевшие глаза двух дневальных, одевающихся на ходу, плетущихся по линолеумной полосе, сморщились от света потолочных ламп, висящих над «бетонкой». Разбудивший их боец уже спешил обратно на пост, к «оружейке».

– Ты не первый, – донеслось из трубки телефона. – С командного пункта бригады пришёл сигнал «Лавина». Да, у нас нет такого! Командир полка отдал приказ: амуницию – по «Сирене», а порядок действий – по «Вулкану». Как понял?

На этаж вбежал запыхавшийся Багаев, держа в руке опечатанную металлическую колбу, похожую на карманный фонарик.

– Принял! – Антохин положил трубку на место, папка осталась открытой на сигнале «Вулкан». – Дневальный! Рота, сбор!

В казарме вспыхнули все лампы.

– Рота, подъём! Сбор, сбор, сбор! – что есть сил, прокричал хриплым голосом дневальный.

Две секунды тишины, затем скрип, шорканье резиновых тапок, глухие удары приземляющихся на пол со второго яруса коек бойцов. В одних трусах они бегали в своих комнатах от окна к окну, опуская светомаскировку – полотно непрозрачной плотной ткани, свёрнутой в рулон и закреплённой вверху у потолка.

– Давай, по вот этому порядку, – прапорщик пальцем указал дневальному на список команд в «Боевом расчёте», который открыл во время телефонного разговора.

– Первый взвод, для получения оружия у поста дневального, становись! Второй взвод, для получения средств индивидуальной защиты… – под команды, которые выкрикивались хриплым голосом, завизжали петли двери‑решётки.

– Вскрыть пирамиды! – отдал приказ забежавшему в «оружейку» второму солдату из наряда Багаев, сам он поспешно открывал замки на массивных шкафах, напоминающих трапеции, с широкой складывающейся в гармошку дверцей.

Антохин вернулся в канцелярию: «Так, планшетку!». Он подошёл к небольшой тумбе рядом со столом и в одном из ящиков нашёл её: небольшая кожаная сумка с тонким ремешком, заполненная необходимыми принадлежностями для командования подразделением во время боевого выхода. Со шкафа у выхода из канцелярии он снял бронежилет и каску. Через пару минут он вышел из кабинета в амуниции, осмотрев помещение напоследок: «Всё вроде? Всё взял? Вроде всё».

Часть роты вне порядка, вразнобой стояла на «взлётке», экипируясь полученным военным имуществом. Остальные солдаты стояли в двух небольших очередях: одни – с бронежилетами, но без автоматов у «оружейки», а другие, наоборот, – с оружием, но без броников у комнаты хранения средств индивидуальной защиты. У всех наспех застёгнутые кители, кое-как завязанные шнурки берцев заправлены внутрь ботинок. Выдача ещё не закончилась: дежурный стоял по центру комнаты хранения оружия и, следя за входящими бойцами, наскоро помечал в ламинированном табеле количество выданных автоматов, магазинов, противогазов и прочее. Прапорщик перешагнул порог двери‑решётки вслед за предпоследним солдатом:

– Сразу подбей количество в табеле и на полках: не хватало ещё нам обделаться на старте учений, – посоветовал ответственный, подходя к небольшой пирамиде с офицерскими автоматами. Его автомат, на котором была приклеена бирка с фамилией «Антохин», стоял, как и остальные, дулом вверх.

– Так вы на стрельбы? Морозов так сказал? – не отрывая глаз от табеля, спросил Багаев.

– Не знаю точно, но думаю, что это всё фантазия комбрига: начать с проверки боевой готовности, с учениями на пару‑тройку дней. Просто чую это! – прапорщик подошёл к единственному в комнате металлическому сейфу. Замок на дверце был заперт.

– А ты чё этот не открыл?

– Так мы же не берём обычно боезапас при подрывах.

– Обычно у нас комбриг не меняется. Сейчас всё берём! Дневальный, Никонова, Ерёмина сюда!

– Ефрейтор Никонов, подойти к посту дневального! Рядовой Ерёмин, подойти к посту дневального! – прохрипел низкорослый вояка, пытаясь заглушить лязг затворов, потрескивание липучек бронежилетов и удары о пол кучи небольших подсумков, второпях надеваемых на кожаные поясные ремни солдат.

В проёме «оружейки» показались двое стрелков.

– Боезапас из сейфа возьмите, – указал прапорщик на открытую пухлым дневальным металлическую дверцу.

Закончив с подсумками и перекинув ремень автомата через плечо, Антохин вышел из оружейной комнаты и, дойдя до «взлётки», скомандовал:

– Рота, справа по одному на плац, на место построения, шагом марш!

Поправляя каску, первый справа солдат пошёл в сторону лязгнувшего металлического затвора открывающейся входной двери.

***

Луна, будто соревнуясь в яркости с фонарями, освещала плац перед казармами. На этой прямоугольной заасфальтированной площади между двумя линиями трёхэтажных зданий уже собралось около 400 военных. С оружием на плечах, стянутые ремнями бронежилетов, в темно-зеленых шлемах они стояли в едином вытянутом строю, шеренги которого покачивались, напоминая ночной танец трав прибрежного дна. Солдаты зевали, негромко шушукались друг с другом, поправляли наспех надетое обмундирование. Люди в камуфляже всё выходили и выходили из дверей казарм, вставая в строй, удлиняя его.

На левом краю, чуть в стороне от всех, стояли прапорщики Антохин и Филиппов. Одного роста, одного звания, примерно одного возраста, но разной весовой категории, они были близкими друзьями уже не один год. Пользуясь заминкой, ответственные 1‑й и 2‑й роты курили, пока командира полка не было на плацу, попутно обсуждая происходящее. К ним приближалась высокая фигура, отделившаяся от рядов своих подчинённых.

– Жизнь – театр, а комбриг – сценарист, да? – на сонном, щекастом, безволосом лице Филиппова висела издевательская улыбка.

– И не говори, – выдохнул дым Антохин. – Вот же ему приспичило в солдатиков поиграть! Сначала зависнем в полях на пару дней, а потом, по приезду в часть, сразу строевой смотр организуют!

– Обязательно, Тёма, обязательно! – Филиппов закуривал вторую сигарету. День был не из простых, и ночной подъём полка накалил его нервы окончательно.

– Прогибаясь в прогибе? Да, мужчины? – с иронией в голосе, выделяя букву «ж», пробасил подходящий к товарищам ответственный 3‑й роты, лейтенант Кулибин. Исполинского роста, подтянутый офицер засовывал в нагрудный карман кителя, под бронежилет, пачку сигарет, казавшуюся крохотной в его огромных руках. Его маленькие, широко расставленные глаза одобрительно смотрели на зажигалку в руках Филиппова, а сигарета, прижатая выпирающей вперед нижней челюстью, уже приближалась к пламени.

– Ага, – с досадой сказал прапорщик, убирая зажигалку в карман.

– Куда нас хоть? Есть предположения? – спросил у сослуживцев Антохин.

Филиппов только пожал плечами, затягиваясь. Кулибин ответил:

– Связисты говорят, на пункт «2‑9», – офицер пальцем стряхнул с сигареты пепел. – Только где это?

– А, это вроде в сторону «шестидесятки». Чёт такое было давненько, – Филиппов швырнул бычок в урну, стоявшую неподалёку.

– Что? Что за «шестидесятка»? – удивился лейтенант.

– Лет 40 назад был в этих краях режимный объект. Там бомбы всякие разрабатывали, оружие массового поражения, короче. Ну и полигон какой-то был неподалёку для испытаний. В границах полигона этот пункт «2‑9» находится. Только там лесом уже, наверно, всё заросло. Закрыли объект лет 25‑30 назад. Местные так говорят.

Филиппов закончил рассказ, нервно стуча пальцем по карману, в который положил пачку сигарет.

– А мне говорили, что не закрыли, – отозвался Антохин. – Охотники иногда слышат звук поезда как раз в стороне линии, которая к «шестидесятке» подходит. Один тип даже утверждал, что общался с каким‑то военным с объекта. Говорил, переименовали её в «семидесятку», вроде. Или «восьмидесятку». Да! В «восьмидесятку».

– О, как! – цокнул языком Кулибин. – Два года здесь уже служу и ничего не слышал!

– А ты с мужиками на рыбалку погоняй. Они тебе столько всего выдадут, – усмехнулся Филиппов.

Из одноэтажного штаба вышел человек и спешно зашагал в центр плаца. По строю пролетела волна: «Командир!», и 460 человек за несколько секунд перестали быть гудящим ульем.

– Пошли, командир на плацу! – бросил недокуренную сигарету лейтенант.

Антохин занял место во главе роты, сделав всего пару шагов. Его товарищи юркнули за строй, пытаясь незаметно добежать до своих подразделений.

Командир полка, полковник Семёнов шёл быстрым шагом, торопился, не обращая внимания ни на что. Это было на него не похоже. Этот внимательный и дотошный офицер сейчас выглядел совсем другим. Всегда спокойный и медлительный, сейчас он будто бы был охвачен паникой. Вместо табельного пистолета в его руках автомат, каска надета набекрень, подсумки на поясе были закреплены не в том порядке. Не дойдя до центра плаца несколько метров, он отдал команду:

– Офицеры и прапорщики, ко мне!

Семеро ответственных по ротам отделились от общего строя и побежали трусцой к командиру полка. Выполнив последние три шага строевым, они встали в линию, лицом к нему. Семёнов удивлённо осмотрел подчинённых:

– Это всё? Где остальные? Где командиры рот? Где командиры взводов? Расчётное время прибытия по тревоге уже прошло! Почему я вижу только суточный наряд? – с каждым словом негодование всё больше переходило в ярость.

Семеро молчали.

«А, всё равно уже спалились!», – подумал Антохин.

Лицо командира налилось краской:

– Филиппов, где твой командир роты?

– Товарищ, я… – прапорщик замялся, принимая непростое для себя решение.

– Товарищ полковник, командиры рот убыли отмечать получение очередного звания майором Полевиным, – решил закончить начавшийся допрос Антохин.

– А их оповещение? С ними выходили на связь? – полковник повернул голову к сержанту взвода связи.

– Товарищ полковник, они – вне зоны доступа вышек, нет связи! – отчеканил сухой, темноватый связист.

Губы полковника задрожали, глаза начали наливаться кровью:

– Нет связи, мля? Да пошёл ты, полковник, да? Под трибунал всех этих говноедов! Отмечают они, ослицы чпокнутые! Это они на меня болт забили? На меня?! Молокососы минетные! – все семь ответственных впервые видели таким обозлённым этого по обыкновению сдержанного человека. Его привычный размеренный голос сейчас заставлял подрагивать коленки. Антохину казалось, что сейчас кому‑то прилетит в челюсть прикладом командирского автомата. – Я их в такие части сошлю, мля: к чёртовой матери!

Гнев немного утих, Семёнов поправил съехавшую каску, сделав глубокие вдох и выдох.

– Ладно. С ними потом разберусь, – полковник на пару секунд задержал взгляд на ночном небе, ещё раз медленно выдохнул и продолжил. – Немедленно выдвигаемся в пункт «Канва», старый пункт «2‑9». Перед полком поставлена задача: прибыть в район операции, оказать помощь в ликвидации и отлове животных, заражённых бешенством. Правила ведения огня – защита от нападения инфицированных животных. В районе эпидемия, мы включены в состав карантинного кордона.

«Что? Какие на хрен звери? Какой карантин? Мотострелковая бригада стала отделом егерей? Они совсем с ума посходили?», – копились вопросы в голове Антохина.

– Берём максимальное количество техники с орудиями на борту. Через пятнадцать минут полк должен погрузиться в колонну из грузовиков, стоящую на пандусе у выезда из части. Авторота уже выгоняет автомобили из боксов. Кулибин!

– Я! – раздался бас лейтенанта.

– Отправь один взвод к складам – погрузить боезапас полка. А сейчас на плацу всем подразделениям наполнить магазины боевыми патронами из «оружеек» рот. Есть вопросы?

– Никак нет!

– Выполнять! – командир замолк. На его лице ещё играли желваки.

– Есть! – Антохин развернулся на месте и пошёл в сторону 1‑й роты.

«Звери, кордон, боевые патроны, техника с бортовыми орудиями для отлова лисиц», – мысли не давали покоя прапорщику.

– Первая рота, наполнить магазины! Проверить бронежилеты, подсумки, ИПП! У нас боевой выход.

***

Колонна грузовиков, усиленная тремя бронетранспортёрами, медленно ползла по извилистой грунтовой дороге шириной в полторы колеи. Из‑за плохо закреплённого тента, болтающегося на ветру, были видны сидящие на лавках солдаты в кузове машины, которая шла впереди. Гул моторов висел в воздухе, подлесок с обеих сторон, начинающийся от придорожной канавы, просвечивался фарами. Из рации на плече Антохина периодически раздавались приказы командира полка: «Направо! Здесь – налево!». На соседнем сиденье был водитель, молодой тощий солдат лет двадцати трёх, постоянно шмыгавший коротким широким носом из‑за невесть откуда взявшейся летом простуды. Он поворачивал руль вслед за манёврами едущего впереди автомобиля, лишь кивая при каждой вылетающей из рации команде. Это был странный, только ему ведомый диалог, в котором одобрялось всё сказанное полковником. Парень умудрялся держать одинаковую дистанцию между машинами и на участках, где приходилось резко тормозить из-за ям и колдобин, и на промежутках с ровным покрытием, когда командир приказывал: «Ходу!». Своё дело он знал хорошо, как бы не выглядел со стороны.

Холодный диск луны висел справа над макушками деревьев, придавая усыпанному звёздами небу особую красоту. В таком небе можно забыться. В таком небе хотелось остаться хотя бы взглядом. В нём очень хотелось потеряться прапорщику 1‑й роты, гонявшему в голове всё сказанное на плацу снова и снова. Пытаясь понять истинную задачу полка, пытаясь понять, зачем на самом деле они едут туда и таким составом, как не было ни разу за его 15 лет службы.

Они ехали уже около 20 минут, забираясь всё дальше и дальше в лесную глушь, в сторону предгорий, к сопкам, к бывшему секретному «Объекту 60». Вдруг из рации протрещала команда: «Колонна, стой!».

Из-за резкого торможения прапорщика качнуло вперёд. Благо скорость была небольшая из‑за труднопроходимого подтопленного участка дороги с большими лужами. Ни сам Антохин, ни водитель не пострадали, хотя лобовое стекло в тот момент было чертовски близко. «Мля, надо всё же пристегнуться», – прапорщик шарил рукой в поисках ремня безопасности. Сейчас выдалась минута, чтобы осмотреться и понять где они находятся.

Тишина. Ночь. Лес вокруг. Только двигатель грузовика бормотал своим навязчивым тоном холостых оборотов. Опёршись предплечьем на открытое окно кабины, прапорщик стал рассматривать деревья по ту сторону обочины. Высокие ели соседствовали с могучими соснами, между ними стояли ольха и берёза, кое‑где появлялись тонкие ивы. Ветви покачивались на ветру, шумя листьями.

«Что?», – показалось, что с ветки на ветку перепрыгнул маленький зверёк. Антохин присмотрелся.

«Да не. Ветер просто. Хотя!», – взгляд уловил ещё один крохотный силуэт, мелькнувший на ветвях ближайшего к дороге дерева.

«Белки!», – вблизи колонны и чуть дальше в глубине леса по кронам прыгали маленькие зверьки с пушистыми хвостами. Ветви слегка прогибались под их прыжками. Белки убегали в противоположном направлении от того, в котором следовала колонна.

– Товарищ прапорщик! Там! – водитель указывал пальцем на лес из своего окна, с водительской стороны кабины.

– Что там? – спросил Антохин. Он тоже заметил какое‑то движение в чаще, но не успел рассмотреть, что это было.

– Там волки! Стая была!

– Волки, говоришь? – задумчиво произнёс прапорщик, разглядывая деревья со стороны водителя. – А шли они куда?

– Они бежали отсюда – туда! – боец показал в сторону, откуда ехала колонна.

– Ага. Ещё и волки значит, – пробубнил под нос усатый прапорщик.

– Ещё? А почему ещё? Смотрите! – солдат дёрнулся ближе к лобовому стеклу, тыча пальцем на обочину дороги.

Антохин высунулся из окна и увидел с десяток шустрых зверьков, маленьких, вытянутых, с хвостиком-ниточкой.

– Мыши? – вопрос прапорщика был риторическим, в такт мыслям. По дороге бежала целая стая полёвок. Все они пытались быстрее улизнуть от чего‑то, что было впереди, в районе старого полигона.

– Ох, не к добру они все убегают, не к добру, – прапорщик почувствовал, что рефлекторно сжимает автомат пальцами, схватившись левой рукой за цевьё.

– Продолжить движение, – голос полковника из рации вновь заставил вращаться колёса машин.

Через метров сто дорога уходила вправо и выходила на т‑образный перекрёсток. Колонна поворачивала направо, а слева оставалась такая же грунтовая дорога.

– Ёоо! – не скрывая удивления, протянул прапорщик.

Грунтовка, что оставалась по левую руку, была заставлена танками. Стволы пушек были подняты вверх, а земля освещалась включёнными прожекторами 10‑12 бронированных «коробочек». Над головой пронёсся гул вертолётных двигателей: четыре единицы прошли на пятидесятиметровой высоте через дорогу, но Антохин не успел разглядеть их как следует.

«Зачем мы здесь?», – вопрос повис в воздухе беспросветной мглой этой ночи.

Из рации донеслось:

– Колонна, стой! Машины припарковать на левой обочине, оставьте место для прохода техники. Личному составу выгрузиться, получить боезапасы из складских ящиков у старших машин. После того как танки пройдут мимо, построиться вдоль колонны!

Водитель взял левее, остановился, чуть накренив кузов в кювет. Прокряхтел рычаг ручного тормоза, двигатель смолк с поворотом ключа зажигания. Раздался громкий, раскатистый звук захлопывающихся дверей кабины грузовика. Простывший, худощавый водитель уже ставил откатные клинья под переднее колесо. Прапорщик пошёл к кузову со стороны канавы, хлопая по борту:

– Разгрузка!

Дойдя до места, откуда его увидел сержант в кабине следующего за ними автомобиля, Антохин помахал правой рукой с криком: «Разгружай!». Солдаты выпрыгивали на ярко освещённую траву и грязь почти перед стальным передним бампером следующей машины, и затем отходили к бровке кювета, в темноту, давая место для приземления остальным. Тонкой нитью бойцы тянулись вдоль колонны к автомобилям с боеприпасами. Негромкие разговоры, щелчки патронов, вдавливаемых в рожок автомата, то здесь, то там треск раций офицеров и прапорщиков мгновенно образовали гул зеленого, пятнистого роя. Но через пару минут его перебил рёв двигателей танков, ехавших с оставшегося позади перекрёстка. Рубленые черты тяжёлой гусеничной техники в свете фар и прожекторов выглядели зловеще. Едкий дым из выхлопных труб многотонных металлических машин бил в нос, комки то ли дёрна, то ли глины вылетали из-под гусениц. В глазах Антохина отражались силуэты солдат соседней части, сидящих «на броне» по 8‑10 человек. Шум двигателей постепенно глушился приближающимися вертолётами. Метрах в ста впереди взлетели ещё два таких транспортника и, набирая высоту, скрылись в тёмном небе за стеной леса. Вот проехал замыкающий танк.

– Командиры подразделений, построить личный состав у первой машины! – приказал полковник сквозь трескотню рации.

– Рота, строиться! Налеее‑во! Шагом марш! – скомандовал Антохин.

Полк потянулся к началу колонны, давя по пути подошвами берец следы от металлических гусениц, исцарапавших мокрую землю.

Первая машина – машина командира полка – стояла у опушки поляны, которая напоминала собой треугольник. Его широкая сторона примыкала к заброшенному полигону – различимой в свете прожекторов заболоченной долине с редким лесом и множественными низинами. Сама треугольная поляна‑въезд была чем-то вроде бойницы между двумя сопками, тянувшимися вправо и влево по границе бывшего полигона. По этой поляне, ставшей сейчас чем-то вроде площадки разгрузки, бегали взад-вперед военнослужащие. Они то несли какие-то мешки в руках, то вскрывали сложенные в штабели деревянные и металлические ящики. К подножию «въездных» сопок пристраивались танки, обратив стволы орудий в сторону долины. Ещё несколько тяжелобронированных машин, задрав дула, пробирались вдоль «вала» по примятому стальными траками кустарнику.

309‑й полк выстроился на свободном от людей и техники пространстве, соблюдая деления на роты. Чуть в стороне от полковника Семёнова стояло пять человек в другой, крутой, новой экипировке с непривычной расцветкой камуфляжа.

– Мужики! – полковник начал свою речь совсем не по уставу, без формальных вставок и команд. – Мы здесь, чтобы обезопасить ближайшие населённые пункты от проникновения диких животных, инфицированных бешенством.

Голос начинал дрожать.

– Оружие применять по необходимости: в целях самозащиты, а также для отстрела заражённых зверей, по приказу командиров.

Полковник сделал паузу. В строю молодые переглядывались, в задней шеренге то здесь, то там кто-то перекидывался парой фраз шёпотом. Уже всем стало не до сна.

– Для слаженности действий полк на время проведения операции переходит под командование офицеров семидесятой бригады спецназа. Храни вас… – командир снова замолк, оборвав фразу, развернулся и, проходя мимо людей в тёмной форме, что-то им сказал, после чего пошёл в сторону одного из танков.

К прапорщику Антохину подошёл боец в чёрной балаклаве под титановым шлемом и защитными кевларовыми щитками на коленях и локтях. В руках была автоматическая снайперская винтовка, разгрузка наполнена магазинами к ней и несколькими ручными гранатами, бронежилет плотно облегал туловище. Форма имела другую цветовую схему, общий тон был темнее, чем у солдат 309‑го.

– Майор Кречет, – представился спецназовец сипловатым голосом.

– Прапорщик Антохин.

– Товарищ прапорщик, вся рота, включая Вас, переходит под командование 3-й группы, я – заместитель её командира.

Антохин кивнул. Кречет сделал пару шагов назад, чтобы все солдаты могли его видеть:

– Рота, повзводно, в колонну по четыре, лицом ко мне – становись! – гаркнул высоким голосом майор, немного протягивая «ись» последней команды.

Несколько секунд суеты: солдаты сначала стали бесформенной толпой, затем отпочковался первый прямоугольник, затем второй и, наконец, лязг сталкивающихся автоматов, касок, подсумков с металлическими «рожками» и фляжек окончательно стих.

– Шагом марш!

Кречет и Антохин шли рядом, во главе колонны 1‑й роты. Луна хорошо освещала пространство вокруг. «Въездная» поляна продолжала жить подготовкой: выросшая по колено полевая трава была вмята в почву, военнослужащие подбегали к груде ящиков, загружались лентами для пулемётов, брали ящики с гранатами, мины и убегали либо к проезду меж сопками‑хребтами, либо забирались по косым тропинкам на сами сопки. Чуть в стороне от прохода, между гусеничными бронетранспортёрами, стояло крупнокалиберное автоматическое орудие на вмурованной в землю треноге, с разложенными в ряд, заполненными доверху коробами патронов. Несколько солдат устанавливали миномёты около танков.

«Даёшь гаубицей по энцефалитным клещам? Ну‑ну. Что же здесь будет?», – тревожно сглотнул слюну пересохшим горлом прапорщик. Они стали сворачивать к правой сопке. А в метрах пятидесяти впереди стал виден вход в бетонный бункер. Недалеко от него стоял спецназовец с автоматом в руках, карауливший двух солдат, сидящих на земле рядом с ним. Строй направился к входу в бункер и эта троица стала уже вполне различимой в деталях: на земле были два младших сержанта. Оба среднего телосложения, с виду лет двадцати трех. Один – с разбитой нижней губой – сидел на корточках, курил, боязливо осматривая проходивших рядом. У него всё лицо было опухшее, с большим синяком на левой щеке. А второй – упёрся коленями в землю, скорчился, постоянно кланяясь вперёд, и бессмысленно рвал траву перед собой, издавая пугающие звуки то ли кашля, то ли мычания. Форма на обоих была в пыли и грязи, немного порванная. Но особенно странными были их шевроны: круглой формы, с чёрной трёхголовой собакой, оскаленные пасти которой были развёрнуты в стороны.

– А это кто? – спросил Антохин у майора.

– Дезертиры. Мы когда первой вертушкой сюда прибыли, минут двадцать пять назад, они к нам выехали на внедорожнике. Оттуда, – Кречет указал в сторону долины и только сейчас прапорщик заметил, что грунтовая дорога не обрывалась на полянке, а спускалась между сопками и еле заметной колеёй, мелькала, уходя вглубь долины – бывшего полигона. – Как выехали, так сразу, прям на ходу повыскакивали из кабины и к вертолёту побежали! Оружие в руках держат, стволами машут, как в панике какой-то, а один из них на подкошенных ногах ковыляет и мычит. Просто мычит что-то и на нас прёт, а второй орёт истошно: «Доложите! Доложите!». Что? Кому доложить? Мы их, недолго думая, рыльцем в землю. А у них ни документов, ни бумаг, ни шиша нет! И шевроны странные. Не видел таких. Но свалили они из своей части с оружием и техникой – это факт! Сюда сейчас всех из ближайших частей свозят – не до этих дебилов. Кутерьма закончится – отправим куда следует, а пока – вроде неагрессивные они – пусть на траве валяются.

– Да, я тоже таких шевронов не припомню, – подметил Антохин.

Вход в бункер у подножия «хребта» был узковат: шириной с обычную дверь. Бетонный проём вытягивался в небольшой коридор, уходящий в толщу сопки. Пройдя пару-тройку метров за порог, бойцы попали в некое подобие длинного зала с протяжёнными полосами окон‑амбразур метров до пяти в длину, разделёнными неширокими колоннами со стороны долины и глухой железобетонной стеной напротив. У бункера был низкий потолок. Полосы амбразур располагались над бетонным полом на высоте полутора метров, что позволяло взрослому человеку наблюдать за происходящим на бывшем полигоне или вести прицельный огонь, оперев локти на «подоконник» толстой метровой стены. Помещение было чуть меньше самой сопки, служившей лишь маскировкой для строения – небольшим навалом грунта с давно сросшимся дёрном, прихваченным корнями мелких деревьев и кустов.

Метрах в пяти от входа, у амбразуры стоял в тёмной форме спецподразделения мужчина лет сорока в зелёном берете. Титановая каска была закреплена у него на груди, за петлю бронежилета. Автомат приставлен к стене, взгляд его больших чёрных глаз впился в горизонт, а каменное лицо дополняло суровый облик офицера разведки. Рядом, опустившись на одно колено, сидел радист 3‑й группы, пытавшийся вызвать «Пост-5», прокручивая разные частоты на переносной станции связи:

– «Пост-5», это «Канва», как слышно? «Пост-5», это «Канва», ответьте!

Сорокалетний вояка подался вперёд:

– Прапорщик Антохин, первая рота.

Разведчик очнулся, развернулся, подошёл и просто протянул руку:

– Полковник Левин, командир третьей группы. Товарищ прапорщик, разводи два взвода по позициям, – он кивнул на амбразуры, – а ещё два выставит Кречет.

– Есть!

Майор увёл из бункера половину личного состава 1‑й роты, расставляя бойцов по огневым точкам наверху сопки, в прикрытие залёгшим там снайперам.

– «Пост-5», ответьте! Пост… Товарищ полковник, есть связь! – ликующим голосом доложил радист, протягивая гарнитуру своему командиру.

Антохин повёл солдат к дальнему концу шестидесятиметрового бункера, распределяя по огневым позициям их таким образом, чтобы среди срочников было примерно равное количество контрактников. У каждой из амбразур было по два-три спецназовца, в основном с пулемётами. Вся 1‑я рота в бункере, так же как и на сопке, просто дополняла более опытную и боеспособную 3‑ю группу, хоть и превосходила её по численности в несколько раз.

Последнюю пятёрку солдат прапорщик повёл с собой, возвращаясь к Левину с радистом.

– Принял, – полковник показал радисту условный сигнал рукой. – «Пост-5», отходите: высылаю за вами.

Послышался звук переключаемых тумблеров на приборе. Левин снова вышел в эфир, но уже на другой частоте, под другим позывным:

– «10‑й»! «10‑й», я «01‑й», «Пост-5» забери, немедленно! – после этих слов он осторожно снял гарнитуру с головы и передал радисту со словами:

– Выходи на «Молот» и жди приказ.

Сбоку, за стеной бункера, у проезда между «хребтами», послышался шум двигателей. Через секунду на еле видную колею выскочил армейский джип и скрылся во мраке, направляясь вглубь долины.

Вновь пальцы связиста закрутили переключатели частоты на радиостанции. Антохин распределил последних солдат и подошёл к командиру отряда разведки:

– Товарищ…

– Молодец! Давай сюда, – Левин поднял свой автомат с пола, проверил ещё раз магазин и передёрнул затвор.

Офицер и прапорщик стояли у амбразуры рядом друг с другом, плечом к плечу, оба всматривались в темноту впереди, готовые вскинуть автомат в любой момент. Долина была усеяна островками камыша, кочками, небольшими оврагами, одинокими кривыми тонкими деревцами, на которых почти не было видно листвы. Сейчас в бледном свете лунного диска они казались изуродованными лапами подземных гигантов, пытающихся выбраться из недр, а пятна невысоких кустов – хилым лесом на моховой степи. Заброшенный полигон очерчивался прерывистой линией сопок, уходящей от бункера вправо и влево, сливающейся с горизонтом. В оборванных образах ночи склоны «хребтов» напоминали отвесные скалы островов, обгрызаемых болотными волнами. Всё, что было впереди за бывшим пунктом «2‑9» выглядело безжизненным, опустошённым.

Прошло уже почти пять минут, а ни света фар, ни звука двигателей джипа не было не видно, не слышно. Он пропал в этой тёмной мгле. Километрах в десяти, слева на «хребте» стали мерцать вспышки огнестрельных орудий. Доносились хлопки выстрелов и далёких разрывов. Антохин почувствовал, как по телу пошёл легкий мандраж: «Сейчас начнётся».

Залпы выстрелов загрохотали ближе.

– Рота, к бою! – прорычал Левин. Отовсюду послышались звуки вскидываемых автоматов, щелчки и слабые удары металла о бетон.

В глубине полигона происходило какое-то движение. Разрывы снарядов высвечивали странные силуэты. На самом краю полумрака, на границе зоны, которую освещали фары танков, стали различимы чьи-то тела. Они приближались. На склоне возник и сразу исчез глухой звук. Спустя пару секунд в ночном небе появилась падающая белая точка. Через несколько мгновений она зажглась искрящимся белым шаром, медленно падающим к земле.

«Мать твою!», – Антохин почувствовал, как сердце ушло в пятки.

Метрах в ста от «Канвы» по земле неслась огромная стая. Горбатые холки шерстяных спин и сотни отблесков от тел чешуйчатых тварей заставляли вжиматься онемевшими пальцами в оружие. Блики тысяч озлобленных, голодных глаз впивались в холодеющих от страха людей. Стая неслась на бывший пункт «2‑9», как цунами на берег. Был слышен топот, хлюпанье луж, шелест листвы затоптанных кустов, клацанье челюстей, треск клешней и жал.

– На хер! Валим отсюда! – истошно завопило несколько солдат и бросилось к выходу из бункера. Пара спецназовцев, входящих внутрь в этот момент, остановили группу новоявленных дезертиров ударами прикладов:

– Куда?! Вы там сдохнете!

– Полежи-ка здесь, баран!

Антохину с каждым ударом сердца становилось всё труднее удерживать себя от нажатия на курок. Он видел приближающуюся «нечисть» через прицел.

– Огонь! – закричал Левин.

Шквал выстрелов из всех калибров «Канвы» обрушился на ощетинившихся в предвкушении крови хищников. В полусотне метров от бункера земля вздыбилась мощью десятка взрывов, выстроенных в одну линию – подорвали минное заграждение. Подлетевшие на несколько метров тела чудищ, падали кусками. Несмотря на это, стая лезла сквозь пыль и дым, ещё не осевшие от взрывов. Прорвавшиеся вперёд монстры, расстреливались в решето. Навернувшись по инерции вперёд, некоторые из них, отлеживались несколько минут, вставали и продолжали яростный бег с быстро затягивающимися ранами в теле. А некоторые твари не замедлялись даже на мгновение: пули рикошетили от их панцирей.

– Аааааа! – в правой амбразуре из темноты показалась уродливая морда с вытянутой, как у крокодила, пастью и длинными, полуметровыми когтями. Она вцепилась, а затем вырвала наружу истекающего кровью солдата.

– Шшшшш! – второй похожий уродец приземлился на склоне холма, напротив пулемёта. Спецназовец сдвинул дуло на пару сантиметров влево, и тело огромной летучей мыши-ящерицы стало окровавленным куском мяса. Залпы танков сносили бегущих созданий горстями. Огромный бык с кровавой пеной изо рта взбежал на склон, пересёк линию амбразур. Автоматные очереди всего лишь щелкали о пластины его странной кожи, уходя в рикошет.

«Уиххххх!» – миномёты перепахивали землю перед «Канвой». Левин, не переставая стрелять по напирающим монстрам, прорычал радисту:

– Ноль-два-один!

– Ноль-два-один, – повторил в гарнитуру боец.

Ползущий в сторону амбразуры зверь с телом волка и жалом скорпиона, с перебитыми лапами, получил залп в череп из дергающихся в руках автоматов двух кричащих от ужаса солдат 1‑й роты. Трава на склоне стала багряной. Капли красной жидкости, попадающие на стволы автоматов, испарялись за доли секунды с перегретых пламегасителей, искрящихся огоньками выстрелов. Несколько изуродованных тел в камуфляже и разорванных бронежилетах скатились с вершины вниз.

Земля содрогнулась. Прицел дёргался из стороны в сторону и Антохин видел за ним разрывы артиллерийских снарядов, разметавших всё живое немного правее от «Канвы».

Замолк тяжёлый пулемёт, стоявший на «въезде» меж сопками – «шипастые» хвосты проворных тварей замелькали вдоль грунтовой дороги, совсем близко к бункеру.

«И этих тоже нет», – пронеслось в голове прапорщика. Небо зазвучало крутящимися лопастями и долина впереди стала очерчиваться узорами из трассеров и белыми вспышками ракет, выпущенных с бортовых орудий двух штурмовых вертолётов. Оскалившаяся стая всё чаще натыкалась на тела убитых сородичей. Жуткая лавина кровожадных созданий не сбавляла свой напор, вгрызаясь в крепость из горстки людей, вставших у неё на пути.

– Ааааа! – стиснув зубы, трое стоявших на охране входа в бункер бойцов отстреливали боезапас длинными очередями, уходящими в узкий проход. Вход уже был забит телами тварей.

– Цели на двенадцать часов! – что есть мочи прокричал сквозь общий шум стрельбы и истошных воплей один из спецназовцев.

Под ночным светилом метрах в двухстах впереди, из глубины полигона в сторону «Канвы» шли две огромные ящерицы. Размером со слона, они перебирали своими перепончатыми лапами, двигаясь удивительно ловко и быстро.

«Мать честная», – Антохин смотрел на вскидывающего голову вверх ближайшего «динозавра».

– Координаты: все нули! Все нули! Сейчас их разом накроем! – приказал радисту Левин, заменяя магазин в автомате.

Ящер расправил свой «капюшон», покрытый чешуёй, вдохнул, заполнив воздухом раздувшиеся шары под скулами, а затем открыл свою клыкастую пасть. Казалось, пространство треснуло. Высокий, тонкий, мерзкий звук оглушал, отдавался в голове острой колющей болью. Никто не мог продолжать стрельбу: люди прижимали рукам уши, царапали себе виски, многие падали и начинали биться в судорогах на полу. «Лавина» не остановилась, она лишь замедлила свой шаг: прижав уши к головам, ужасные создания продолжали идти, чуть прижавшись к земле, осторожно прощупывая поверхность перед тем, как наступить на неё. Мимо сопок, в гущу стаи въехал танк. Он бессмысленно вертел башней, облепленный какими-то обезьянами с волчьими головами и кривыми когтями, полосующими металл брони. Его движение было почти неуправляемым, а когда дуло в очередной раз повернулось в сторону бункера, танк выстрелил по вершине холма. Земля осыпалась на одну из амбразур. Вверх дном в ста метрах от бункера падал штурмовой вертолёт. Рухнув, машина стала горящей смятой окровавленной грудой металла и битого стекла, похоронившей под собой нескольких зазевавшихся тварей.

Сквозь мелькающие цветные пятна в глазах Антохин увидел мёртвого радиста. Полковник Левин сидел на коленях, закрыв руками уши. Он водил лбом по бетонной стене, раз за разом освежая красную линию кровью из своих вен. Прапорщику казался бесконечно долгим путь до гарнитуры радиостанции: конечности онемели, мозг разрывался от боли, а всё вокруг расплывалось. Твари уже медленно пробирались через некоторые амбразуры в бункер. Они грызли и рвали на части ближайших солдат, не замечая сидящего Антохина, подносящего микрофон гарнитуры ко рту:

– Фсе нули! Фсе нули! Се нули! Се нли! Се нли! Сенли! Сенли! – голос хрипел, связки рвались от усилий выговорить слова, которые он уже не мог слышать. Из его ушей на пол капала кровь, разбиваясь в красные пятна. Мерзкий звук, издаваемый ящерами, поселился внутри головы.

Участок длинного кривого холма, опоясывающего заброшенный полигон, осветился в ночи длинной чередой ярких огненных вспышек.

Глава третья

Затишье

Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить.

А.Н. Толстой

Пункт «Гнездо», штаб спецоперации. 300 км севернее от пункта «Канва».

Спустя 35 часов.

Борт военной авиации шёл на посадку. Выпущенные шасси приближались к темно-синему покрытию длинной полосы аэродрома. Наконец белый транспортный самолёт коснулся мокрого асфальта. Толчок разбудил дремлющих пассажиров. Сержанты и рядовые, офицеры и прапорщики разлепляли сонные глаза. Десятичасовой перелёт подошёл к концу.

По боковому подъезду, расположенному вдоль полосы, к самолёту мчался на всех парах армейский джип. Из-под его чёрных колёс брызгами разлеталась дождевая вода, тонкой плёнкой растекавшаяся по асфальту в направлении дренажных колодцев. Ливень был подобен серой, непроглядной пелене, накрывшей «Гнездо» с раннего утра. Автомобиль немного сбавлял ход. Дворники скрипели, бешено смахивая потоки воды с лобового стекла джипа. Достигнув места остановки прибывшего самолёта, машина завизжала тормозными колодками и через несколько метров окончательно замерла. Транспортник начал опускать свою дверь-трап в хвостовой части. Тусклый свет пасмурного дня встретил толпу военнослужащих в тёмном брюхе «металлической птицы». Зазвучала команда: «Строиться!». Без спешки и суеты прибывшие солдаты становились стройными рядами вдоль ящиков и металлических контейнеров, прижатых чёрными тросами к полу багажного отделения. К кабине самолёта уже подъезжал первый из семи грузовиков, посланных для его разгрузки.

По трапу спускался мужчина лет сорока пяти в полевой форме со звёздами полковника на плечах. Голубоглазый, со светлым лицом, покрытым неглубокими морщинами, он шёл неспешным для своего среднего роста шагом. Казалось, его не заботил ливень, разбушевавшийся вокруг, начавший барабанить по козырьку его камуфлированной кепки, как только мужчина сошёл на асфальт. Из подъехавшего джипа выскочил офицер в дождевике и, поправив фуражку, бросился к спустившемуся человеку, наспех раскрывая зонт. Подбежав к полковнику, он вытянулся по стойке смирно и протарабанил:

– Капитан Шохрин!

– Полковник Громов, – без напускного величия ответил дважды герой Южной войны.

– Товарищ полковник, мне приказано доставить вас в штаб!

– В путь! – несмотря на суетящегося вокруг него капитана, Громов сам себе открыл заднюю дверь джипа.

Сконфуженный штабист закрыл зонтик, плюхнулся на переднее сиденье и захлопнул за собой дверь джипа. Автомобиль тронулся с места, направляясь к выезду с территории аэродрома.

В пятидесяти метрах от самолёта, у заправочной станции «Гнезда», под козырьком щита со средствами пожаротушения стояли два техника-заправщика. Молодые люди закинули сигареты в красное, висящее на стенде ведро, ещё в тот момент, когда к самолёту подъезжал джип. Сунув руки в карманы пропахших керосином синих комбинезонов, юноши пытались разглядеть, что же происходило у хвоста транспортника.

Прибывшее подразделение загружало грузовики, выстроившиеся в колонну у трапа. Гости отличались от местных вояк не только современными моделями облегчённых бронежилетов и касок, но и расцветкой своего камуфляжа. Чёрные и коричневые пятна «защитной» основы перекрывались темно-зелёными, красными и серыми кляксами. Каждого бойца украшал красный берет. У всех до единого на правом плече был нашит круглый шеврон с изображением зелёной головы мифической женщины. Вместо волос у неё свисали змеи, а по ним била молния, выполненная золотыми нитями на чёрном фоне. Но женщины были не только на наплечных символах. Женщины, одетые в камуфляж спецподразделения, с ухоженными волосами, длина которых отвечала требованиям воинского устава, производили погрузку снаряжения наравне с мужчинами. Часто среди этих дев-воительниц встречались санинструкторы с красным крестом на нарукавной повязке.

Один из техников произнёс вслух:

– Кого ещё сюда чёрт принёс?

Его напарник по дежурству на «заправке» ответил:

– Это могут быть «Раскаты».

– Да ладно тебе! Опять какие-нибудь мотострелки для пополнения «линии» прибыли. С утра самолёт с гробами улетал. Замену просто привезли.

– Да говорю тебе! Это «Раскат»! Евгеньич вчера ещё намекал, что скоро сюда «спецы по нечисти» прибудут!

– Не врёшь?

– Зуб даю! Скоро всё кончится.

– «Раскат» – это круто! Они – звери просто! Отмороженные на всю голову!

– Ничё они не отмороженные! Просто элита! Я сам туда хотел.

– Да ладно! А шо ты сюда-то на контракт пошёл?

В ответ солдат только сплюнул в сторону и продолжил с грустью смотреть на людей у самолёта.

***

Громов вошёл в кабинет и захлопнул за собой дверь. Это было просторное помещение для совещаний со старыми коричневыми ламинированными панелями на стенах и поцарапанным лакированным паркетом. Громова ждали четверо. Во главе длинного деревянного стола сидел подтянутый, высокий мужчина лет сорока пяти. Его круглая голова обрамлялась двумя залысинами. Они начинались ото лба и исчезали ближе к макушке в его коротких жёстких чёрных волосах. Мужчина пристально посмотрел на вошедшего и, спустя пару секунд его сосредоточенное лицо сменилось на приветливую улыбку.

– Александр Иванович, проходите! – встав из-за стола, брюнет указал ладонью в сторону свободного стула, а затем протянул её подходящему гостю:

– Командующий операцией генерал Лыкоренко.

В его чёрных глазах был виден добродушный настрой по отношению к старому товарищу.

– Рад снова с тобой служить, Пётр Николаевич, – крепко пожал протянутую руку Громов. Ему тоже было приятно видеть друга, хоть и при этих непростых обстоятельствах. Генерал продолжил:

– Знакомься: это начальник штаба операции – подполковник Кононов, – хозяин кабинета указал на сидящего справа молодого офицера с характерными грубыми чертами лица, светлыми волосами, суженным разрезом карих глаз.

– Товарищ полковник, рад знакомству, – произнёс тот баритоном, пожимая руку Громову.

– А это теперь твой «таксист», капитан авиагруппы – майор Яргин, – Лыкоренко кивнул на сидящего поодаль полного мужчину со складками на подбородке и бритом затылке. Майор протянул мясистые пальцы правой ладони.

– Здравия, товарищ полковник, – хрипловатым голосом обратился бывший лётчик, ловко поправляя впивающийся в шею воротник своего синего полевого кителя.

Лыкоренко продолжил:

– А также наш советник и куратор операции со стороны ведомства, – командующий уважительным тоном представил последнего члена закрытого совещания, – старший уполномоченный ФББ – Лешаков Алексей Анатольевич.

– Можно просто – Алексей Лешаков, – с располагающей улыбкой на лице поприветствовал гостя худой силовик. Его тонкую кисть обжимал рукав чёрного, как ночь, облегающего кителя. На вытянутом лице были небольшие шрамы, впалые маленькие голубые глаза в окружении еле заметных морщин. Внешность «пепельного человека» дополняли припорошенные сединой стриженые выцветшие волосы на голове и усах. Все его движения казались чересчур размеренными, неестественно точными.

– Ну, а теперь к делу! – Лыкоренко изменился в лице, сменив радость встречи на тяжёлую сосредоточенность перед сложным разговором.

Заёрзали стулья, щёлкнул звук зажима на папке-планшете, прозвучал прикрываемый рукой кашель, замаскированный в общем шуме подготовки. Спустя несколько секунд всё стихло.

– Кононов, давай, – быстро махнул ладонью своему помощнику генерал.

Светловолосый заместитель начал доклад:

– Около тридцати шести часов назад, в 23:40, на узел связи «Восточный Холм» поступил сигнал «Лавина». Это аварийный протокол «Объекта 80» – исследовательского комплекса, имеющего разветвлённую сеть подземных лабораторий. Связь с комплексом отсутствует, детальная информация о его системах, состоянии лабораторий и персонала также отсутствует. Связь с гарнизоном секретного комплекса установить не удаётся, – его голос был размеренным, неторопливым. – Согласно данным авиаразведки, на прилегающей к комплексу местности находятся стаи диких зверей и генетически изменённых особей. Часть из них до сих пор не удаётся идентифицировать, – брови Громова изогнулись, выражая возникшее недоумение. – В течение первых двенадцати часов после поступления сигнала «Лавина» воинскими соединениями округа был организован периметр опасной зоны. Последние семь часов Силы Сдерживания не вступали в прямой контакт с противником. Ситуация стабилизировалась, прорывы периметра отсутствуют.

Кононов закончил, отложив листок в сторону.

– Есть вопросы по оперативной информации? – озадачил присутствующих черноволосый генерал.

– Какова задача моего подразделения? – негромко, но чётко произнёс Громов.

– Добыть информацию, Александр Иванович, – прошелестел голос Лешакова.

Громов посмотрел на него, затем перевёл взгляд полный вопросов с чёрного мундира ФББ на Лыкоренко.

– Сама зона отчуждения будет уничтожена тактическими ударами ракетчиков, – генерал пробарабанил указательным пальцем по столу. – Твоя задача – проникнуть в комплекс, найти данные по проекту, найти выживший персонал, по возможности установить причину аварии. В общем, сбор разведданных на месте, на земле.

– Разреши уточнить, – голос Громова пока ещё оставался сдержанным, но уже напряжённым. – Какую информацию я должен искать в комплексе, если все данные передавались в Узел? – он повернул голову в сторону силовика. – Я создавал «Раскат», вырабатывал тактику для программ центра подготовки на основе их докладов и рекомендаций. Контроль экспериментов, состояние комплекса – я помню, что эти вещи ежечасно мониторились удалённо! – Громов вновь посмотрел на друга. – Ты ведь сидел вместе со мной на этих совещаниях, и это было ещё восемь лет назад. Вы не доверяете своей информационной системе? – полковник обратился к Лешакову.

– Не доверяем, – старший уполномоченный сложил кисти в «замок» и опёрся ими на стол.

Полковник замолчал. На несколько секунд он сосредоточился на небольшой царапине, извивающейся на поверхности клеёной столешницы. Затем снова посмотрел на чёрный мундир. Лешаков спокойно продолжил:

– Мы ставим под сомнение и все данные, приходившие к нам ранее, –  голос представителя ведомства был мягким, но напоминал затаённое шипение змеи в лесной норе. – Сигнал тревоги пришёл на пункт с контура гарнизона «восьмидесятки», а не с контура ФББ на объекте. Отчёты, которые мы для вас готовили, нами практически не редактировались. Нам информация казалась полной, да и вам тоже. Но! Согласно данным с беспилотников, – Лешаков, выдержал секундную паузу, Яргин одобрительно закивал, – существа, разгуливающие по поверхности, отличаются от тех, что были в документах.

– Я получал рапорты: «Силы Сдерживания, сталкивались с неизвестными существами», – вставил Кононов. – Ну, то есть для них-то все создания «восьмидесятки» неизвестны, но большая часть сведений не «бьётся» с данными из архивных отчётов, высланных с объекта до аварии.

Лыкоренко перехватил тему:

– Но не будем забывать, что они описывают всё с преувеличениями, естественно.

Доклад был закончен. Громов сложил руки на груди и после недолгих размышлений произнёс:

– У вас есть предполагаемые места расположения носителей баз данных? Расположение ключевых объектов, по которым можно восстановить картину произошедшего? Оценить состояние этого комплекса? Пути подходов, отступлений?

Немного замявшись, «барабашка» ответил, сосредоточив безжизненный взгляд на грозных глазах боевого офицера:

– Повторюсь, мы не доверяем информации, поступавшей от куратора на «восьмидесятке». Можем предоставить подробные планы комплекса до перестройки, когда он был центром разработки боеголовок – «Объектом 60». Сейчас мы точно знаем, что данные находятся на подземных этажах комплекса, как и …

– Как и клетки, откуда сбежали особи, верно? – переспросил Громов. Его голос стал суровее.

Лыкоренко ответил вместо «силовика»:

– Но они ведь уже сбежали из них. Бояться нечего.

Командир «Раската» глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Стукнув костяшками по столу, он спросил:

– Я правильно понимаю – группа должна провести разведку боем на территории, о которой мы почти ничего не знаем, «охраняемой» превосходящими силами неизвестного противника?

– В целом, да, – утвердительно покачал головой Лешаков.

– Угу, – сердитым басом протянул Громов. – Каков план?

Кононов расстелил на столе карту местности с обозначенными на ней символами. Красным маркером были выделены здания, размещённые среди полей, лесов и озёр. Синей пунктирной линией был очерчен периметр, на котором квадратами с номерами 1, 2, 3 и т.д., были указаны опорные пункты Сил Сдерживания. Сверху, недалеко от периметра, зелёным цветом был нарисован треугольник с примечанием «Гнездо», а рядом с ним – короткая, еле заметная серая линия взлётной полосы аэродрома. Карта отрисовывалась на основе снимков со спутника. Объекты были хорошо узнаваемы, а цвет маркеров только выделял их.

Взяв карандаш, Лыкоренко склонился над картой, показывая на красный кружок:

– Твоя первая цель – вот этот узел связи. Он находится на вершине, рядом с объектом, спрятан между отвесами скал. С него будет отлично видно остальную территорию. Здесь должен быть небольшой отряд охраны, несколько построек и самое главное – локатор. Не самый навороченный и мощный из всей системы комплекса, но он находится на вершине и чуть ли не единственный, который не связан с системой ПВО напрямую.

Александр Иванович кивнул. Командующий продолжил, предлагая подключиться к разговору офицеру авиации:

– На пункте нужно установить контакт с отрядом охраны, собрать имеющиеся сведения и попытаться наладить работу локатора. С помощью него мы зайдём в систему обороны базы и снимем протокол воздушного охранения. По доставке к точке высадки свои мысли выскажет майор Яргин.

– Гхэээрм! Извините, – прокашлялся лысый вояка, – готов предоставить транспортные вертолёты в количестве десяти штук. Вместимость каждого – шестнадцать человек. Есть два огневых звена по четыре штурмовых вертолёта. Мы знаем, что в зоне объекта действует автоматизированная система ПВО, – голос майора был прокуренный, да ещё и с нотками бронхита. – В каком она состоянии, кто её сейчас контролирует – неизвестно. Но, по полученным сведениям, модели используемых установок способны поразить транспорт по всей этой площади, – майор очертил концом ручки неправильный овал, накрывающий почти всю территорию с красными квадратиками на карте. – Поэтому считаю целесообразным зайти на малой высоте одной-двумя машинами вот в этот «коридор», у возвышенности. Там вертолёты смогут зависнуть на десять-пятнадцать секунд, не опасаясь прямого наведения ракет.

– А потом? – Громов перевёл взгляд с карты на капитана авиагруппы.

– Потом? Потом уже можно будет задействовать и все машины, все звенья. Также в небе будет беспилотный аппарат для наблюдения за территорией.

– Все не пойдут! – оживился Лыкоренко. – Хотя бы одна машина для нужд «Гнезда» останется, и ещё одну переоборудуйте в вертолёт для раненых. Полевой госпиталь организован недалеко от полосы.

– То есть не более восьми машин? – переспросил полковник «Раската».

– Так точно! Восемь машин для переброски личного состава и два боевых звена, – Яргин спешно вытирал проступающий на лбу пот.

– Вполне хватит, – стал рассуждать вслух Громов. – Всех посылать на «восьмидесятку» нет смысла. Мы теоретически способны проводить успешную зачистку территории от мутантов, но не при таком количестве особей. Я пошлю несколько небольших групп. Они начнут: здесь, здесь, и здесь, – он показал несколько разнесённых друг от друга точек на карте. – Высадятся с небольшим интервалом. Твои звенья будут нужны для отвлечения стай, в первую очередь! Они должны будут создать шум таким образом, чтобы звук высадки групп затерялся в общем хаосе. И делать это нужно на противоположных сторонах от зон высадки. Проработай временные интервалы. От посадки до посадки двадцать минут – чтоб место десантирования осталось точно за спинами тех тварей, что «пасутся» неподалёку от него. Ну, и отправить на задание я готов не больше половины состава – вторая половина «Раската» должна быть в состоянии выступить по тревоге в качестве групп эвакуации, в любую минуту.

– Меньше, – добавил Лыкоренко, – я хочу твоими ценными кадрами усилить периметр Сил Сдерживания. Инструкторами там пусть будут.

– Готов отправить в опорные пункты не больше одной трети, – дружелюбно, но твёрдо произнёс Громов.

– Да, отлично!

Затем в кабинете обсуждались принципиальные моменты высадки, количество и состав групп, предполагаемое время операции и прочие моменты предстоящей «разведки». Лешаков всё это время молчал, кивая головой в моменты, когда вопрос был обращён к нему. А ещё он внимательно следил, изучал героя Южной войны. Но вот совещание закончилось. Командующий операцией объявил:

– Все свободны. Полковник Громов, задержитесь, я хочу ещё кое-что обсудить.

Вновь задвигались стулья. Уходя, фэбэбэшник протянул руку Александру Ивановичу со словами:

– С Богом! Я буду на узле связи с самого начала высадки, для координации. Ну и ещё потому, что определённые действия лучше будет выполнить по моим советам, – на лице появилась звериная улыбка, – так будет спокойнее всем.

– Так точно, – Громов, прощаясь, пожал руку человеку в чёрном кителе.

Когда дверь в кабинет закрылась, за столом остались Лыкоренко, Громов и Кононов. Настенные часы размеренно отбивали секунды. В этом ритме затихал звук удаляющихся по коридору шагов.

– Наш парень – все свои, – Лыкоренко указал взглядом на начальника штаба, дав понять давнему товарищу, что теперь «лишних» людей здесь нет.

Командир «Раската» шумно выдохнул, растирая шершавой ладонью лоб своей уставшей головы:

– Помнишь, как всё начиналось, Петь? Сверхсекретное подразделение для выполнения особо опасных заданий. Как пошла эта шумиха по всем войскам! Какая была очередь из сук-карьеристов и столичных щеглов на это место – командующий учебным центром!

– Помню-помню, – в этот момент Лыкоренко доставал из ящика стола спрятанную бутылку личного «неприкосновенного запаса» и три стопки.

– Скольких «зарезало» ведомство то по-одному критерию, то по-другому! А потом первые шальные методики, первые травмы на «полевых манёврах». И вот Специальное Подразделение по Борьбе с Биологической Опасностью «Раскат», – положив руки на стол, Громов увидел выставленный алкоголь и, поморщившись, отказался. – Нет! Не сейчас, – когда мои назад вернутся, тогда и опрокинем.

– Помню, Саш, – стопки легко прозвенели, когда массивные пальцы генерала переносили их обратно в стол. – И красные пятна на форме: чтоб…

Громов перехватил фразу друга:

– Чтобы знали, что будет, если твари прорвутся. «Своей ли, чужой ли будешь окроплён!».

– Да и ведь забрызгало, – Лыкоренко перевёл взгляд на начальника штаба. – Сколько живых ушло с первой линии обороны?

– 10 процентов. В первые часы после аварии были максимальные потери, – спокойно констатировал Кононов.

Желваки Громова задвигались, но спустя несколько секунд всё пришло в норму:

– Как они вообще смогли организовать первую линию обороны? Как смогли задержать их?

– Почти не смогли, – продолжил светловолосый молодой офицер. – Была и неразбериха в том числе. С Центра в части пошёл протокол «восьмидесятки». А никто из них ничего не знал про «Лавину». Отправили всех, кого можно было поднять за 25 минут. Потеряли многих. Первым барьером стали наблюдательные пункты старого полигона, там же и первый отпор дали.

– Кто эти герои известно? – спросил Громов.

– Один прапорщик смог грамотно навести огонь артиллерии, и подмога прибыла вовремя – второй эшелон сил.

– Прапорщик? Мне нужны такие прапорщики.

– Да. Там был ад, судя по докладу из 211‑го полка, который к последнему разрыву снаряда выехал на позиции. На земле лежал слой из тел. Были и человеческие, и какие-то звериные. Все выжившие – в порванной одежде, контуженные, многие в помешательстве. Прапорщик, кстати, глухим остался. Видимо, снаряды рядом рвались. Но координаты он передал те, что нужны были в самый сложный момент.

– Ему медаль и на пенсию с почётом. Герой этой операции! – улыбнулся Лыкоренко.

– А ведь он действительно лучший, потому что смог выжить, – грустно улыбнулся полковник.

Повисла небольшая пауза.

– Сань, я предлагал им наземную операцию, но они боятся! Боятся не того, что наши части уже понесли большие потери – министерство ещё запарится объяснять про «случайную детонацию склада с боеприпасами» и «героев карантина» – а того, что пока силы до «восьмидесятки» дойдут, разнесут всё к чёртовой матери! И что нужно, и что не нужно! Ни чертежей, ни схем, ничего нет ведь! Они вроде как даже не знают, что есть что из наземных зданий, не то что «подземка»!

– Петь, – командир «Раската» приложил указательный палец к своим губам, успокаивая товарища, – не ищи справедливости на войне. Скажи мне лучше: он был там?

Расстёгивая давящий на шею воротник кителя, Лыкоренко сначала не понял о ком идёт речь, но через пару секунд прочёл ответ в глазах Громова:

– Да, Демченко командовал гарнизоном.

– И? – в голосе командира «Раската» чувствовалось напряжение.

– На данный момент считается без вести пропавшим. Эвакуации никакой не было. Связь пропала сразу. Да какая связь? На узел просто протокол пришёл об аварии.

– «Демон», – медленно проговорил Александр Иванович и продолжил негромко, скорее бубня себе под нос, прожигая взглядом стол. – Вечно тебя в адово пекло тянуло!

– За ситуацией следим постоянно! Да ведь? – Лыкоренко повернулся к начальнику штаба.

– Так точно! Два беспилотника, доклады с пунктов периметра каждые 30 минут и сканирование радиоэфира, – тут же затараторил Кононов.

«Угу», – Громов встал из-за стола. Поднял свою полевую фуражку и сказал:

– Ладно, нужно проработать план операции.

Кивнув офицерам, он пошёл к выходу из кабинета, надевая на голову не успевшую просохнуть от дождя мокрую армейскую кепку.

Закрыв дверь за вышедшим генералом, Кононов подошёл к столу, сидя во главе которого, Лыкоренко делал пометки в своей записной книжке:

– Пётр Николаич, ты хоть понимаешь, что они там могут найти?

Хозяин «Гнезда» остановил движение карандаша по листу и поднял глаза на начальника штаба.

Глава четвёртая

На пороге

– Едем мы с поганым Чудом‑Юдом биться, сражаться, родную землю защищать!

– Доброе это дело! Только для битвы вам нужны не дубинки, а мечи булатные.

– А где же их достать, дедушка?

– А я вас научу. Поезжайте-ка вы, добрые молодцы, все прямо. Доедете вы до высокой горы. А в той горе – пещера глубокая. Вход в нее большим камнем завален. Отвалите камень, войдите в пещеру и найдете там мечи булатные.

Сказка про Ивана – крестьянского сына и Чудо‑Юдо

Спустя 55 часов после получения сигнала «Лавина».

Люк с грохотом захлопнулся. Первая группа разместилась в пассажирском отделении вертолёта. На двух продольных лавках, прислоняясь спинами к металлической обшивке, между круглыми иллюминаторами сидело восемь человек. Молодой мужчина посмотрел на наручные часы в тот момент, когда машина оторвалась от земли и начала движение вперёд. «11:03», – считал с циферблата командир группы «Раскат-4» – Вадим Мазков. Офицер, чья храбрость, граничащая с безрассудством, была знакома многим бывшим сослуживцам за пределами спецотряда. Когда нужно было рискнуть, действовать вопреки страху и «правилам войны», когда счёт шёл на секунды, он врывался в эпицентр событий со всей своей решимостью и брал победу за горло. Старый – так звали его с незапамятных времён однополчане и друзья. Так же он позволял звать себя даже новобранцам, считающим его своим старшим братом. Вадим вновь окинул взглядом свой отряд: «Готовы». Затем он пробежался кончиками пальцев по правому краю бронежилета – своеобразный ритуал, который для Мазкова был принципиален. «Если нет петелек, торчащих ниток – живыми вернёмся», – это была наивная, но успокаивающая мысль. Старый перекинул из руки в руку ствол своей автоматической винтовки, стоящей прикладом на полу, и поправил микрофон гарнитуры, прикрепленной на ухе под шлемом. Красноватая кожа его щёк прогнулась ямочкой, дополняя улыбку. В серых глазах Вадима заиграли искорки азарта: «Охота». По коже бежали приятные мурашки от ощущения себя в роли хищника. И он летит к своим жертвам. Его люди идут с ним за добычей. «Без потерь», – он воображал, как исполняется это желание.

Вадим поднял взгляд с берец сидящего перед ним бойца выше. Это была она. Шерлок – девушка с короткими светлыми волосами, прядь которых свисала над высоким лбом её тонкого вытянутого лица. На белой коже не было шрамов и татуировок. Ярко- красные от природы губы сейчас дарили улыбку в ответ. Зелёные глаза, в которых был виден незаурядный ум, заискрились радостью. «Он настроился», – подумала Маша. Мария никогда не любила прозвища, но пришлось пойти на уступки и принять правила отряда. Так она стала Шерлок.

Вертолёт немного качало из стороны в сторону. Двери в кабину пилотов не было и поэтому все движения их рук были видны. Изредка то один, то другой посматривал на приборы, тянулся пальцами к каким-нибудь тумблерам или кнопкам, расположенным перед ними. За стеклом иллюминаторов мелькнула ограда аэродрома, скошенная полоса «запретки», поплыли темно-зеленые верхушки елей. Здоровяк, ростом под два метра и не менее метра в плечах – «шкаф» – рассматривал моховую опушку, проносящуюся под днищем вертолёта в десятках метров внизу.

– А грибов пособираем? – сказал он громко, повернувшись к отряду с усмешкой на своём простоватом лице, будто подпёртом выпирающей нижней челюстью. Окружающие были заняты проверкой оружия, подсумков или просто смотрели на лес, куда-то вдаль. Парень, сидящий напротив «великана», с живым светлым лицом улыбнулся, что-то шепнул своему товарищу, дремлющему рядом: темноватому мужчине с чёрными глазами и хмурым грозным обликом. Затем голубоглазый сослуживец приблизился к «богатырю» и прокричал сквозь оглушающий гул двигателей:

– Сними уже!

Здоровяк вопросительно насупил брови.

– Мы на борту уже! Гора, ну ты ж не камешек – думать можешь! С предохранителя сними! – парень хлопнул по прикладу пулемёта, что лежал на коленях увальня.

– А! Ё! – Гора сконфуженно щёлкнул огромным пальцем по рычажку-переводчику огня. Благодарно кивнул Джигиту. Он так не любил моменты, когда выглядел нелепо, погрузившись в мысли о чём-то приятном. Но всё же иногда позволял себе такую слабость во время привалов или перелётов.

За стеклом холм с каменистой короной из скал на своей вершине становился всё крупнее. Эта точка, возвышающаяся над окружающей местностью казалась жутким опознавательным знаком «восьмидесятки», начинающейся у его подножия. Вертолёт пошёл на снижение, и днище приблизилось к пушистым хвойным деревьям. Вдруг его резко качнуло вправо.

– Ай! – прокричала Настя – темноволосая девушка санинструктор – врезавшаяся надетой на голову каской в противоположную стенку пассажирского отделения. Отряд еле усидел на местах, мертвой хваткой вцепившись в стальные лавки. Вертолёт дёргало, шатало, кренило.

– Тварь на крыле! – прохрипел пилот из кабины, пытаясь вывести машину на нужную высоту или хотя бы не дать ей сорваться в падение. Старый прильнул к иллюминатору. На правом крыле, подтянувшись, висел мутант, похожий на обезьяну: в его теле угадывался стан гориллы, но морда была более вытянутая и заострённая, пальцы лап заканчивались когтями, которыми он прорезал обшивку и зацепился за вертолёт. Зверь наконец забрался на опору и начал бить по металлической оболочке машины, оставляя глубокие вмятины.

– Командир, он на мушке, – громко отчеканил мрачный тёмный боец, целясь через иллюминатор в голову твари.

– Нет, Палач, не стрелять в вертушке! – командир отряда уже поворачивал ручку откатного люка-двери. В вертолёт ворвался порыв ветра. Гул лопастей, еле перекрикивающий пищащий сигнал бортового компьютера, оглушал команду. Джигит подскочил к проёму и, схватившись левой рукой за поручень на стене, достал пистолет, затем выпустил всю обойму в разъярённого монстра. Пули летели по касательной, и лишь одна царапнула мутанта по плечу. Дьявольская горилла посмотрела на высунувшегося из люка человека – её жёлтые глаза были налиты кровью. Рык, исходящий из её пасти заставил душу уйти в пятки. У Джигита задрожали руки и он случайно выронил запасной магазин. Продолговатый металлический предмет лязгнул о край люка и улетел вниз – на землю.