Читать книгу Дорогами войны - Исса Плиев - Страница 6

«Генералу Плиеву. По-прежнему обязан благодарить Вас и Ваши войска за победу. Ваша дальнейшая задача: внезапной атакой с тыла овладеть Одессой, после чего группа будет выведена в резерв для пополнения и заслуженного отдыха. Возбуждаю ходатайство перед Правительством о присвоении Вам лично звания Героя Советского Союза. Уверен, что Вы это и в дальнейшем безусловно оправдаете. Желаю Вашим войскам и Вам лично дальнейших успехов на благо нашей социалистической Родины.

8.4.44 г. Василевский».

Эту телеграмму представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский направил мне, когда ему было доложено о захвате Беляевки, Маяков и о спасении водокачки, этого крупного сооружения, снабжающего пресной водой город Одессу.

Задача внезапной атакой с тыла овладеть Одессой превращалась как бы в сигнал начала штурма Одессы с запада, с глубокого тыла. До города было не так уж далеко. Там ждали нас партизаны одесских катакомб, ждали героически перенесшие двадцативосьмимесячную оккупацию наши советские люди – жители города. И чем ближе подходили мы к Одессе – «красавице и героине», как назвал ее Демьян Бедный, тем больше говорили о ней. И всюду находились знатоки истории этого удивительного города. Им и доверялось читать в минуты затишья и привалов листовки об Одессе. Беседы получались живыми, интересными. Нашелся одессит и в эскадроне связи. Он читал казакам о том, что в 1791 году по Ясскому мирному договору в состав России вошло поселение Хаджибей. Потом одессит молча пробежал глазами текст, отметил ногтем, где остановился, и недовольно сказал:

– Это, конечно, так. Но назвать дату, когда основан город… Для других этого, может быть, и достаточно, а для Одессы – это значит не сказать ничего. Поселение Хаджибей переименовано в город Одесса указом 1794 года. А поставил город на ноги… Кто бы вы подумали? Не знаете? Сам генерал граф Суворов-Рымникский. Он был первым строителем города и порта. Такое вам может рассказать только одессит. – Он взглянул на собеседников с видом явного превосходства и, взяв из чьих-то рук закрутку, глубоко затянулся. – Я покажу вам шикарный дом с самыми белыми акациями и самым проклятым номером 13, где жил Пушкин; покажу, где работал портовым грузчиком Максим Горький; в каких бойких местах горланил Володя Маяковский. Я проведу вас по знаменитой Потемкинской лестнице, которая и сейчас пахнет кровью революционных матросов.

Одесса столь знаменита, что любого великого мира сего называет по имени. Но был один человек, к которому Одесса обращалась по имени и отчеству, – это был Григорий Иванович Котовский. Его конница на плечах белогвардейцев ворвалась в город 7 февраля 1920 года вдоль Николаевской дороги…

Казаки слушали сержанта-одессита, затаив дыхание. Он и сам так ушел в свои переживания, что, не замечая нас, вдруг с душой завинтил крепкую одесскую фразу и закончил:

– И такой город опаскудили, сволочи! Имейте в виду, на то, как мы будем входить в Одессу, будут смотреть и наши знаменитые предки, и наши счастливые потомки. Так что имейте это в виду. Нам надо торопиться на Одессу.

Да, нам надо было наступать как можно быстрее. В городе все еще свирепствовали тайная румынская полиция и гестапо. Предпринимались последние попытки отправить через Каролино-Бугаз, расположенный в горловине Днестровского лимана, награбленные ценности. В те дни радио Антонеску с чувством рабской преданности свастике вещало: «Благодаря своим организаторским способностям (речь шла об Алексяну. – И.П.) он сделал все возможное, чтобы оказать наиболее эффективную помощь Германии, и принимал все меры к эвакуации всех богатств из этих районов в связи с развитием событий на восточном фронте»[3]. Это крайне наглое признание первым услышал у нас по радио офицер – инструктор политотдела.

– Какой прекрасный материал для судебных органов. Ведь это не просто самодеятельный грабеж: все организовано на высшем «научном» и государственном уровне. После таких признаний не могут уже найтись «смягчающие вину обстоятельства», – говорил он.

Мне хочется, забегая вперед, сообщить читателю, что «реноме» профессора Алексяну привело его в конечном счете в румынский Народный суд. Как известно, в 1946 году этот законченный фашист был казнен.

Но пока в Одессе шел дикий грабеж, совершались насилия и убийства. Город был объявлен крепостью, которую по приказу фюрера следовало удерживать любой ценой. Командование противника создало довольно мощные укрепления на подступах к городу. Судя по документам, изъятым у убитого немецкого офицера, о которых уже упоминалось, с востока и с севера, по мнению генерал-полковника Холлидта, Одесса надежно прикрывалась заливом и лиманами. На перешейках были оборудованы глубоко эшелонированные рубежи обороны с противотанковыми рвами, минными полями, проволочными заграждениями, дотами, дзотами и прочими сооружениями. Подобные сооружения, но в несколько незаконченном виде, были на подходах к городу с северо-запада и запада.

Часа в два ночи 9 апреля штаб 3-го Украинского фронта уточнил задачу конно-механизированной группы. Нам предстояло частью сил овладеть районом Овидиополя и Каролино-Бугаза, а затем и закрепиться там, главными силами к исходу 9 апреля нанести удар на южную и западную части города Одессы и овладеть берегом от Люстдорфа до Малого фонтана.

Не теряя времени, все командиры соединений – начальники штабов и начальники политотделов – выехали ко мне. По рабочей карте им были поставлены боевые задачи. 4-й гвардейский механизированный корпус свою задачу должен был выполнять во взаимодействии с 5-й отдельной мотострелковой бригадой полковника Завьялова. Я видел, что генерал Жданов тепло взглянул на комбрига и они улыбнулись друг другу. «Значит, своевались», – подумалось мне.

Задача им ставилась такая: наступая через Петерсталь, Дальник, в тесном взаимодействии овладеть северной окраиной Татарки. С этого исходного рубежа решительно атаковать противника в юго-западной части города и впоследствии выйти на побережье моря от Чубаевки до Малого фонтана. Дивизия генерала Тутаринова пробивалась к исходному рубежу – центральной части Татарки – правее через Петерсталь, Ленинсталь, Дальник. Она должна была стремительно атаковать город в направлении Дерибасовка, Средний фонтан.

На правом фланге, в направлении южной части Татарки и Болгарских хуторов, наступала дивизия генерала Головского. С этого рубежа ее красная стрела пронзала на карте позиции противника в районе совхоза Ульяновка и упиралась в побережье моря на участке Люстдорф, мыс Большой фонтан. Весь ход событий вынуждал нас наступать на Одессу с запада и даже несколько с юго-запада на восток.

На Овидиополь и Каролино-Бугаз, как уже говорилось, была направлена усиленная 10-я гвардейская дивизия полковника Шевчука. С этой дивизией находился заместитель командира Кубанского корпуса генерал С. И. Горшков.

После серьезной неудачи под Беляевкой и Маяками противник значительную часть своих войск двинул северо-западнее и юго-западнее. На всем протяжении побережья Днестровского лимана и севернее, вплоть до Раздельной, с новой силой разгорелись жаркие бои.

Конно-механизированная группа, повернув от Беляевки и Маяков на восток к Одессе, а частью сил на Овидиополь, сразу начала воздействовать на всю одесскую группировку противника, на те войска, которые отходили через город на днестровские переправы, и на те, которым суждено было стоять там до последнего.

В городе и на западных окрестных дорогах возникло беспорядочное движение, в котором сначала трудно было разобраться. Данные нашей разведки все поставили на свои места, внесли необходимую ясность.

Некоторым нашим заранее высланным разведывательным группам удалось проникнуть в Одессу и даже связаться с партизанами. Из поступающих донесений стало известно, что немецкие и румынские войска, отходящие под ударами 6-й, 5-й ударной и 28-й армий нашего фронта, круглосуточно и безостановочно проходят через город, главным образом к дорогам на Овидиополь, Маяки, Беляевку и севернее. Проходящие через город гитлеровцы врывались в дома, грабили жителей, насиловали женщин. Надо было торопиться на помощь дорогим нашим одесситам.

…Словно какое-то наваждение, утром над плато Причерноморья разразилась весенняя гроза. Она щедро окропила землю, развезла дороги, до нитки промочила людей и исчезла, открыв небо действиям вражеской авиации. И снова над боевыми порядками конно-механизированной группы бешено заметались крылья со свастикой. Надеясь на относительную безнаказанность, стервятники действовали довольно нагло. Эта нагловатость была, очевидно, расценена Гитлером как образец воинской храбрости. Мне хорошо помнится, что в нашем распоряжении побывал захваченный разведчиками (кажется, при разгроме штаба в Беляевке) документ, в котором до сведения командиров соединений доводился приказ фюрера о награждении командующего 4-м воздушным флотом Германии (в него входили 1-й и 8-й авиакорпуса) генерала авиации Дехлоса за успешные действия над воздушным пространством «Транснистрии». Штаб этого флота дислоцировался в Перемышле. В полосе 3-го Украинского фронта базировался и румынский авиационный корпус.

Наши действия прикрывал, вернее, должен был прикрывать 9-й смешанный авиакорпус под командованием генерала Толстикова. В его распоряжении находились две дивизии штурмовой и одна дивизия истребительной авиации. Наряду с выполнением других боевых задач этому корпусу надлежало «прикрывать с воздуха патрулированием истребителей боевые порядки войск фронта, сосредоточивая главные усилия на прикрытии подвижной группы войск генерала Плиева». Не знаю, в какой мере были выполнены другие задачи, что касается прикрытия с воздуха войск нашей группы, то… впрочем, пройдет много лет, и в Одессе на военно-исторической конференции, посвященной 20-летию освобождения города-героя от немецко-фашистской оккупации, генерал Толстиков скажет: «Наши истребители ввиду непригодности аэродромов и чрезвычайно плохих метеоусловий не могли надежно прикрыть подвижную группу Плиева. Между тем противник, взлетая в основном с хорошо оборудованных аэродромов, имеющих взлетно-посадочные полосы, безнаказанно действовал по войскам подвижной группы, находившейся в его оперативном тылу».

В моей памяти 9 апреля 1944 года осталось как день, который принес и огорчения, и бурную радость решающей победы. Оба эти чувства жили во мне одновременно, так как в одно и то же время происходили события, их порождавшие. Все началось утром, когда конно-механизированная группа вышла к рубежу Фрейденталь, Петерсталь, Юзефсталь.

Эти пункты расположены в долине некогда полноводной реки Барабой. Теперь рекой ее не назовешь, но долина вполне солидная, и на ее скатах до самого моря тянутся хутора и села. Отчаянное упорство, с которым противник встретил нас здесь, было понятно. Вражеское командование, боясь полного и, так сказать, плотного окружения одесской группировки (а захват нами Овидиополя и выход к Одессе с запада в его глазах именно это и означал), начало отвод всех войск из города. Об этом говорили сведения разведки и показания пленных. Об этом говорил и ход боевых действий 9 апреля. Когда мне вспоминаются слова Маршала Советского Союза Малиновского, сказанные им через несколько дней, о том, что «у конно-механизированной группы генерала Плиева особая военная судьба, с нее особый спрос», то перед моим мысленным взором всплывает именно этот день – 9 апреля, а вернее, последние сутки, когда наша военная судьба приготовила нам самые тяжелые испытания, самые знаменательные победы.

…Бой в долине Барабой вспыхнул, словно молния, – мгновенно и ярко. Из лесопосадки, где расположился наш пункт управления, мы наблюдаем за его развитием.

– Если Жданов не ворвется в Петерсталь, то может возникнуть угроза… – произносит генерал Пичугин и умолкает, что-то обдумывая.

– Угроза?.. – иронизирую я. – Грозить – право сильнейшего. А в этом упорстве противника есть что-то от зайца, который в схватке с орлом ложится на спину и с отчаянием обреченного бьет «супостата» задними лапами быстро и сильно. Но говорить в этом случае о затяжном бое…

Мне было, однако, ясно, что Петерсталь с ходу взять будет трудно. А что, если обойти этот рубеж с юга, хотя бы для этого потребовалось спуститься к самому морю? Эта мысль, возникнув, сразу же оформилась в решение.

– Владимир Иванович, – обратился я к комкору, – перегруппировку следует провести по ходу наступления на Одессу. Продолжайте решительно выполнять свою задачу в прежнем направлении. Поддерживайте тесное взаимодействие с генералом Тутариновым. Ему будет отдано необходимое распоряжение. 30-я Краснознаменная кавалерийская дивизия совершает широкий маневр для удара на Татарку через Мариенталь.

Командир 30-й кавдивизии, когда я к нему прибыл, готовил очередную атаку вражеских позиций.

– Прорвемся? – спросил я у него.

– Сделаем все, что от нас зависит, – уклончиво ответил Головской, и мне почему-то показалось, что ответил он слишком неуверенно.

– Если вы уверены в успехе – атакуйте, а коли сомневаетесь, будем совершать обходный маневр через Мариенталь и юго-восточнее.

– Маневр через Мариенталь, – коротко ответил Василий Сергеевич.

– Хорошо, с вашей дивизией пойдет моя оперативная группа и резерв группы.

– Понял, товарищ командующий.

Может возникнуть вопрос: оправдан ли этот маневр? Ведь одна дивизия группы действует в районе Овидиополя, теперь еще одна дивизия и резерв группы начинают действия на относительно самостоятельном направлении. Правильно. Но дело в том, что противник в данном случае не ставит перед собой задачу разгромить конно-механизированную группу. Он весь поглощен стремлением спасти свою одесскую группировку. К тому же, когда меня осенила мысль осуществить более глубокий обходный маневр, я понял, что командование противника выделяет достаточное количество войск для прикрытия только тех направлений, где возникает наибольшая опасность. Эти направления уже определились, и я был уверен, что в промежутках между ними находятся менее сильные боевые заслоны. Конечно, если бы противник почувствовал, что направление действий наших войск меняется, он сразу бы среагировал. Вот почему главным силам была оставлена прежняя задача. Более того, мы совершили переброску 30-й кавдивизии в район Петерсталь. Теперь конно-механизированная группа, действуя на более широком фронте, перехватывала все направления, даже полевые дороги на путях отхода противника за Днестр. Наконец, рассредоточение нашей группировки на большом пространстве уменьшало эффективность действия вражеской авиации.

…Полки устремились к югу, на Мариенталь. Впереди боевых порядков двигались танки и самоходки; усиливая их огневую мощь, в передовых линиях шли истребительно-противотанковые дивизионы, батареи малокалиберной зенитной артиллерии, части реактивных минометов – «катюш». Рядом с нами двигались орудийные упряжки артбатарей старшего лейтенанта Мюсина и лейтенанта Калоева. Уже миновали отдельные хаты на дальнем склоне, а противник все молчал. Я ждал, что вот-вот злобно зальются пулеметы, ударят орудия. Передние эскадроны вслед за танками достигли крутого спуска, а Мариенталь безмолвствовал. Стало ясно, что теперь даже огненный ураган не остановит нас. Не задерживаясь в Мариентале, дивизия устремилась на Болгарские хутора, которые как бы продолжали на юг большое пригородное село Дальник.

Столь стремительное и совершенно неожиданное для противника развитие событий подстегнуло генерал-полковника Холлидта к отводу войск из Одессы. Действительно, судя по захваченным нами приказам, он почти одновременно получил донесения и о захвате казачьими частями Овидиополя, и о появлении их в районе западных пригородов Одессы. Ему, очевидно, было известно и об ожесточенном бое, развернувшемся в районе Петерсталь.

В этих условиях очень важно было организовать прочную оборону в районе Овидиополя и Александрегильф. К сожалению, после первого сеанса радиосвязи, когда генерал Горшков доложил мне, что оба эти пункта захвачены и 10-я кавдивизия переходит к их обороне, начались перебои в радиосвязи. Родилось чувство неясной тревоги и беспокойства. Дело в том, что по прибрежной дороге в тот район отходило большое число частей и подразделений противника, а главные силы конно-механизированной группы все время удалялись от Овидиополя на восток, к Одессе.

Еще на подходе к Болгарским хуторам на нас навалилась штурмовая авиация генерала Дехлоса. Двадцать два «Юнкерса-87» вбивали в наши боевые порядки свой смертоносный груз и улетали. Через 20–30 минут появлялась новая партия штурмовиков. А в промежутках между бомбо-штурмовыми ударами – атаки пьяных, лезущих напролом гитлеровцев. Такие столкновения очень яростны и кровопролитны. Дерутся все, вплоть до раненых. Каждый шаг вперед добывается огнем и кровью. Несколько раз налеты «юнкерсов» захватывали нас в тот момент, когда, сломив встречную атаку, мы на плечах гитлеровцев рвались вперед. Тогда вражеская авиация бомбила и расстреливала с таким же остервенением и своих, и чужих. Но не это было главным источником наших горьких дум.

Перед нами открылась панорама горящей Одессы. Мы не увидели той светлой улыбки Одессы, которая всегда пленяла поэтов и писателей. Над истерзанным городом клубился черный дым пожарищ, слышались, как тяжкие стоны, взрывы на заводах, складах, в портовых пакгаузах.

Мы не видели стройных рядов пирамидальных кленов и каштанов вдоль пригородных дорог: по ним густым, мутным потоком двигалось воинство Гитлера и Антонеску.

Командиру корпуса генералу Жданову и комдиву генералу Тутаринову направлялись энергичные боевые распоряжения с требованием: смелой и дерзкой атакой сломить сопротивление противника и выйти в район села Дальник. В ответ поступали короткие донесения о кровопролитных боях, о том, что противник несет тяжелые потери, но быстро восполняет их, останавливая отходящие из Одессы силы. И как пример отчаянного упорства был, помнится, приведен такой случай. Наши танки и мотопехота ворвались в населенный пункт. Бой пришлось вести за каждый дом, боеприпасы быстро таяли. Три танка, командирами которых были офицеры Клушин, Федотов и Пахомкин, вели бой в центре села, остававшегося в руках противника. Они смело маневрировали, уничтожая гитлеровцев огнем орудий и пулеметов, давя их гусеницами. Неожиданно для них горючее кончилось. Танкисты, а их было двенадцать человек, объединились и заняли около своих танков круговую оборону. Героические экипажи предпочли смерть позорному плену. Они сражались до последнего патрона и погибли в последней атаке.

Отчаянное упорство, с каким дрались части противника в районе Петерсталь, то, что даже выход в их тыл усиленной кавалерийской дивизии и возникшие в связи с этим опасные угрозы не принудили их к отходу, объяснялось просто: отходить им было некуда. С севера, от верховья Хаджибейского лимана, угрожающе надвигался гул ожесточенного боя. Оттуда под ударами 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова медленно откатывались на Петерсталь немецкие дивизии, которые не смогли прорваться на северо-запад. Они наваливались на наши фланги и тылы. Южнее, по всем дорогам, идущим вдоль побережья на Каролино-Бугаз, отходила одесская группировка гитлеровцев. С востока надвигались 6-я и 5-я ударные армии нашего фронта. Отступать некуда, обреченность…

Петерстальские части имели приказ стоять насмерть, чтобы обеспечить спасение главных сил 6-й немецкой армии. Командование «армии мстителей» поняло, что непосредственная угроза надвигается со стороны конно-механизированной группы, прорвавшейся к Одессе с запада, т. е. со стороны ее тыла – с самого уязвимого направления.

Около 16.00 генерал Жданов доложил, что противник непрерывно атакует его бригады со стороны Ленинсталя. Я взглянул на рабочую карту. «Все-таки обходный маневр дивизии Головского заставил попятиться части противника, оборонявшиеся перед 9-й гвардейской, а это, в свою очередь, вывело ее в выгодное, фланговое положение по отношению к группировке, удерживающей район Петерсталь, Ленинсталь». Фланговый удар оправдывался всем ходом операции и должен был решить судьбу оборонительного рубежа Фрейденталь, Петерсталь, Юзефсталь.

– Передайте мое боевое распоряжение генералу Тутаринову: частью сил атаковать во фланг противостоящего вам противника. Эту атаку поддержать артиллерией мехкорпуса. В дальнейшем стремительным наступлением сталинградцев во взаимодействии с 9-й гвардейской кавалерийской дивизией овладеть населенным пунктом Дальних и с его рубежа ворваться в Одессу в указанном корпусу направлении.

Между тем положение 30-й кавалерийской дивизии все больше и больше осложнялось. На нас навалились крупные силы пехоты, поддержанные артиллерией, танками и авиацией. Все наши огневые средства работают с полной нагрузкой. То тут, то там вспыхивают яростные ближние бои, доходящие до рукопашных схваток. Во второй половине дня на всем протяжении западной и юго-западной окраин Одессы повалил сплошной поток войск противника. По дорогам, балкам и долинам и просто напрямую через поля движутся густые колонны пехоты, артиллерии, танков, автомашин… Вести наблюдение было трудно: отвлекали то прорывающиеся немецкие автоматчики, то налеты вражеской авиации, то длинные пулеметные очереди, срезавшие порой ветви прямо над головой. Всюду шли ожесточенные бои. В тот момент, когда наши полки в едином порыве, наседая на боевые порядки отходящего противника, ворвались на улицы Татарки, с тыла показались быстро приближающиеся колонны фашистов.

Время уже клонилось к вечеру, люди едва стояли на ногах, и эта конная контратака с тыла была явно некстати. Майор Костылев вновь быстро развернул свои батареи, оказавшиеся у дороги. Он не успел еще произвести огневой налет, как колонны словно по какому-то сигналу свернули с дороги на юг. Огонь прямой наводкой разбросал их по полю. И тут же далеко сзади, на гребне высоты, показались боевые порядки кубанцев: впереди танки, а за ними кавалерийские эскадроны. «Прорвали! – быстро мелькают мысли. – Значит, у нас в тылу оказались части противника, сбитые соединениями генералов Жданова и Тутаринова. Прекрасная возможность использовать дивизию Тутаринова для развития успеха, чтобы быстрее ворваться в Одессу. Пожалуй, сейчас самый подходящий момент. Немцы не обороняются, они идут на юго-запад, прут, как огромное стадо, гонимое разбушевавшейся стихией лесного пожара. Но ворваться в город значило бы пропустить значительную часть этих войск за Днестр. Будет ли захват юго-западной части города, наилучшим образом способствовать разгрому одесской группировки противника в условиях, когда ее главные силы не обороняют город, а покидают его и отходят на рубеж западного берега Днестра? Может быть, в первую очередь надо вести бой на разгром отходящих войск?»

Такой ход мысли диктовался конкретной обстановкой. Генералу Тутаринову было приказано с ходу овладеть селом Татарка, развить удар на юго-восток и во взаимодействии с 30-й кавалерийской дивизией разгромить скопления войск противника на участке между Сухим лиманом и Одессой.

Командиры полков 9-й гвардейской кавдивизии видели, что казаки 30-й дивизии ведут напряженный бой с численно превосходящими силами противника. Они доложили об этом командиру дивизии. Быть может, со стороны действительно казалось, что дивизию Головского вот-вот сомнут. Но это только казалось. Массированным огнем всех видов оружия, особенно огнем артиллерии, прямой наводкой громила она нахлынувшую на нее лаву вражеских частей. Это была страшная картина. Один немецкий солдат, чудом оставшийся в живых, выронил автомат, схватился за голову и остановился. Он стоял среди неистового артиллерийского и орудийно-пулеметного огня, словно решал, куда пойти. Потом вдруг качнулся и, странно петляя, побрел в нашу сторону. Немецкий солдат шел и тихо смеялся, облизывая обветренные губы: он сошел с ума.

Мы приняли необходимые меры, чтобы получить сведения об оперативной обстановке на нашем фронте, сложившейся к вечеру 9 апреля, но пока не могли с уверенностью сказать, где находится центр тяжести боев в районе Одессы. Однако, судя по тому, с каким отчаянием сплошные массы войск рвутся через наши боевые порядки на запад, можно было предположить, что в наиболее тяжелых условиях ведут бои войска конно-механизированной группы.

С большим интересом я листаю сейчас боевые донесения штаба фронта, которые скупыми и точными словами указывают место и роль каждой армии в боях за Одессу. Вот передо мной боевое донесение о положении войск фронта на 17.00 и 22.00 9 апреля: армии правого крыла фронта вышли к реке Кучурган; дальнейшее их продвижение на запад противник сдерживал огнем всех видов оружия, предпринимая на отдельных направлениях контратаки.

Армии, нацеленные непосредственно на Одессу, имели различное положение. Вслед за конно-механизированной группой в пространстве между Днестром и Хаджибейским лиманом наступали справа 8-я гвардейская и слева 6-я армия. К вечеру они установили между собой тесное взаимодействие и, судя по донесению, вели бой: армия генерала В. И. Чуйкова – на рубеже в четырех километрах севернее Беляевки, южной окраины Красного Маяка, перед населенными пунктами Доброжабово, Березень, Октябрь; войска генерала И. Т. Шлемина – за станцию Дачное и село Холодная Балка у берега лимана. Ширина полосы наступления у армии генерала Чуйкова была раза в два больше, чем у его соседа. Мы, конечно, предположительно знали, что эти армии уже близко, так как на наш левый фланг и тыл начали наваливаться отходящие перед ними части противника. В общем, конно-механизированная группа оказалась в положении, когда, продвигаясь вперед, надо было вести полные крайнего напряжения кровопролитные бои на все триста шестьдесят градусов на земле и принимать на себя массированные удары штурмовой авиации 4-го воздушного флота гитлеровцев с воздуха. 5-я ударная и 28-я армии, наступающие с востока, находились, пожалуй, в более благоприятных условиях: слева – море, справа – Куяльницкий лиман, впереди противник и очень узкий фронт наступления. Их войска уже вечером вели бои на улицах пригорода Пересыпь.

Всю ночь на 10 апреля ни на минуту не утихали бои. Всю ночь соединения группы громили, раскалывали, расчленяли и распыляли отходившие из Одессы потоки войск противника. Перед утром 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус завязал напряженные бои за Дальних. К этому времени гвардейцы Кубанского корпуса громили колонны немцев вдоль западной и юго-западной окраин Одессы. Воспользовавшись тем, что мы продвинулись от дороги, огибающей Сухой лиман, по ней за нашей спиной двинулась колонна гитлеровцев, насчитывающая около четырехсот автомашин с самоходной артиллерией и танками. Фашисты двигались неторопливо и молча, хотя могли на ходу обстреливать наши боевые порядки и тем самым помочь из последних сил обороняющимся румынским частям. По их поведению было видно, что им наплевать на гибнущих «соратников».

Связавшись с генералом Ждановым, я коротко ориентировал его в обстановке и приказал частью сил корпуса атаковать эту колонну. Чтобы выиграть время, Владимир Иванович бросил вперед подразделение танков и самоходных установок с десантом пехоты. Этот сводный отряд выскочил к голове колонны и с ходу атаковал ее. Гитлеровцы бросились врассыпную, но, попадая под пулеметный огонь танков, самоходок и десантников, несли большие потери. Однако середина и хвост колонны, поняв, что «по-мирному» уйти не удастся, повернули влево и предприняли попытку атакой с тыла прорваться к морю через боевые порядки кавалерийского корпуса, уйти за Днестр по приморской дороге. Обстановка осложнилась настолько, что атаке подверглись даже штаб группы и медико-санитарные части с ранеными. Драться пришлось буквально всем с автоматами в руках. А когда с тыла ударили бригады генерала Жданова, части немецкой дивизии стали сдаваться в плен.

Теперь надо было во что бы то ни стало захватить всю юго-западную часть города, где уже дрались наши усиленные передовые отряды. «Что сделать, чтобы эти предельно уставшие, но поистине легендарные герои нашли в себе силы на очередной, быть может, самый трудный бросок вперед, в атаку на Одессу?» – думал я. Единственное и верное решение – развернуть священные гвардейские боевые знамена полков, бригад и дивизий в боевых порядках войск.

…Эта атака представляла собой грандиозное зрелище. Кавалерийские дивизии, перестроившись в ходе боя в один эшелон и выдвинув в боевые порядки все танки, самоходные установки, артиллерию, пулеметные тачанки, все штабы – словом, все, буквально все рванулись в конном строю вперед.

Такое построение боевого порядка диктовалось тем, что непосредственно на западной окраине Одессы серьезных оборонительных рубежей у противника не было. Нам предстояло сбить, рассеять и разгромить отдельные части и подразделения, движущиеся по дорогам вдоль окраины города и по побережью моря.

Лавина гвардейцев-кубанцев перевалила через железную дорогу и устремилась к лесопосадке. Стоя в своем «виллисе», я вижу, как призывно полощется на ветру боевое знамя 34-го гвардейского полка. Мой взгляд выхватывает из общей массы танк, на правом крыле которого сидит командир танкового полка в черной кожанке с погонами и в кубанке, надвинутой на глаза. Он только перед Беляевкой принял полк. Почему-то стараюсь вспомнить его фамилию и не могу. Совсем рядом замечаю подполковника Костылева, за нами по пятам идет одна из батарей его полка. Немного поодаль, повернувшись к офицерам своего штаба, скачет полковник Турчанинов. Мне кажется, что Михаил Васильевич, как всегда, вежливо и совершенно спокойно говорит им: «Напоминаю, что с выходом к морю вы должны разъехаться по полкам и помочь организовать закрепление рубежа на побережье в специфических условиях крупнейшего населенного пункта», или что-либо в этом духе. Работать он умел, как, впрочем, большинство «рейдовых» офицеров, в любых условиях. Где-то устремились в атаку генерал Тутаринов и генерал Головской: они ведут свои дивизии в последнюю на украинской земле казачью атаку – страшную своим дерзким порывом и прекрасную своей одухотворенностью.

Когда атакуешь, то, несмотря на рев моторов, всеохватывающий гул тысяч копыт, громкое «ура-а» воинов, стрельбу, хорошо слышны каждая пулеметная очередь, каждый орудийный выстрел противника. В первый момент огонь гитлеровцев оказался довольно плотным. Прямым попаданием противотанкового снаряда сорвало башню танка, на котором только что сидел новый командир полка. Тело его чудом несколько секунд держалось на крыле. Вот, вскинув руки, свалился с коня чубатый казачина. Я на мгновение оглядываюсь. Казак вскакивает, его тут же с коня подхватывает кто-то из товарищей и, сбавив ход, усаживает, впереди себя. Падает, словно споткнувшись, конь ординарца подполковника Гераськина. Он умудрился остаться на ногах и побежал вперед, сильно припадая на раненую ногу. Может быть, он видит, как, цепляясь за гриву, медленно сползает с коня подполковник Гераськин. К нему успевает подскочить старший лейтенант Куев – командир 4-го эскадрона. В своем письме он так рассказывает об этом случае: «…я бросился к нему. Гимнастерка была в крови. Пуля пробила ему грудь, другая прошла сквозь мякоть подбородка. Командира полка отнесли в первый дом на окраине Одессы».

Пули зло высвистывают свою короткую песню смерти. Им аккомпанируют взрывы снарядов. На мгновение конно-танковая лавина смешивается с массами растерявшихся солдат противника, и поле сразу же покрывается трупами гитлеровцев. (Это был арьергардный полк немецкой дивизии.) Затем она врывается на улицы Одессы. Особенно удачной была атака конницы генерала Головского. Ее удар пришелся по главным силам отходящей дивизии гитлеровцев, и они сдались в плен.

Удар вовремя подошедшего 4-го гвардейского мехкорпуса и полков 5-й отдельной мотострелковой бригады наносился как бы уступом влево. В основном атака осуществлялась танками с десантами автоматчиков и была проведена стремительно и неотразимо. Но по улицам города пробиться к морю оказалось не так-то просто. Все они были забиты автомашинами, боевой техникой, повозками и самым разнообразным военным, а более всего гражданским имуществом.

К 10 часам утра 10 апреля я доложил командующему войсками 3-го Украинского фронта, что свою боевую задачу войска конно-механизированной группы выполнили. В это время армии генералов В. И. Чуйкова, И. П. Шлемина, В. Д. Цветаева и партизанские отряды уже ворвались в северную часть города.

Конно-механизированная группа заняла всю юго-западную часть Одессы – от Малого фонтан и Чубаевки до Люстдорфа. Один полк продолжал удерживать южную часть села Татарки. Казаки быстро освоились в утопающих в зелени роскошных каштанов, кленов и лип многочисленных зданиях санаториев и домов отдыха, тянувшихся вдоль побережья моря. Попав «с корабля на бал», части начали приводить себя в порядок. Условия были поистине сказочные – мы занимали зону одесских курортов. Некогда эта живописная территория была застроена роскошными дачами-особняками одесской буржуазии, обнесена каменными заборами с черными чугунными воротами. И только Советская власть превратила эти места в здравницу трудящихся. Говорят, что маршал Антонеску объявил всю курортную зону чуть ли не своей собственностью, но воспользоваться ее благами не успел. Все санатории и дома отдыха были до последнего времени забиты ранеными немцами и румынами. Может быть, поэтому грабители не сумели растащить здесь все до последней дверной ручки, как это они обычно делали. Но наиболее ценное оборудование и мебель были вывезены.

Казаки удивились, когда узнали, что не оправдались их надежды – увидеть на побережье моря ансамбли красивых фонтанов. Ведь в приказах, знали они, говорилось о Малом, Среднем и Большом фонтанах, разбросанных в южной части города. Кубанцы – народ любознательный, и они быстро разведали, что давным-давно, когда еще не было водопровода, жители пользовались источниками подпочвенных вод, они-то и были названы фонтанами. А теперь на месте, например, Малого фонтана оказалась площадь Аркадийского курорта.

Было еще не поздно, и мне не терпелось воспользоваться короткой паузой (пока части приводят себя в порядок, а из штаба фронта только ожидается новый приказ), чтобы проехать по главным улицам Одессы до морского порта.

Погода была пасмурная, с моря дул сырой порывистый ветер. Улицы заволокло дымом пожарищ. Всюду следы разбоя. На дорогах вереницы разбитых автомашин и орудий, кое-где догорающие танки и самоходки и очень много бензобочек. Московская улица. Здесь тянутся дымящиеся руины заводских зданий. Через провалы заборов и взорванных стен корпусов видны пустые цеха. Много станков и оборудования валяется во дворе. Видимо, противник не успел их вывезти. Мне хотелось взглянуть на знаменитое здание оперного театра. Мы еще поколесили по каким-то улицам и, наконец, оказались на площади перед театром. Рядом горят два дома. У здания театра стоят желтые треугольные таблички «Опасно – мины!». Около него и внутри работают саперы. Командир саперного подразделения рассказывает, что немцы подложили под здание мины и взрывчатку, но взорвать театр не успели. Быстрое продвижение 248-й стрелковой дивизии под командованием полковника Галая спасло для потомков это уникальное произведение зодчества. Кстати, если вы спросите любого одессита о театре, он обязательно начнет с того, что построили его русские и украинские мастера. Наш случайный гид, старик, проживающий в одном из соседних домов, с этого и начал. Слушая его, я думал, что одесситы чем-то очень похожи друг на друга. Я спросил словоохотливого старика, кто автор проекта здания.

– Вы мне дайте сто тысяч проектов и ни одного выдающегося мастера, здание не будет построено, – мягкой скороговоркой ответил он, но, видя, что я не удовлетворен ответом, пожал плечами и как бы между прочим добавил: – Почему я должен знать, кто архитектор? Какие-то два одессита из Вены Фельнер и Гельмер. И пусть меня кто-нибудь убедит, что это чистокровные австрийцы, ха-ха!

Мы с интересом смотрели на это красивое здание, главный фасад которого украшен четырехугольным двухъярусным портиком и живописными скульптурными группами. Преобладание стиля венского барокко опровергало утверждение нашего собеседника и подсказывало подданство авторов.

– Вы знаете, – говорит между тем старик, – когда в этом театре пел Федя Шаляпин, знаменитая на всю планету бронзовая люстра качалась. И как бы вы думали, сколько она весит? – Я много слышал об этом театре – центре украинской культуры, но мне не хотелось перебивать добродушного старика. – На взгляд, дунешь – полетит, на вес – тонна с одесским гаком.

Мы возвращались в поселок пригородного совхоза Ульяновка, где расположился штаб конно-механизированной группы. На одной из улиц Ульяновки встретили подразделение партизан. Среди них я увидел несколько солдат в форме чехословацкой армии и вспомнил Мелитополь, конец октября 1943 года и переход к нам 1-й словацкой пехотной дивизии, которую гитлеровцы называли «дивизия – быстро домой». Тогда на нашу сторону перешли только боевые части, находившиеся главным образом в первом эшелоне боевых порядков. Увидев партизан, мы остановились. Это оказалось подразделение объединенного отряда, базировавшегося в одесских катакомбах. Кстати, мне довелось заглянуть в один из партизанских ходов в катакомбы. Это небольшое, тщательно замаскированное отверстие среди развалин на пустыре. А вообще катакомбы представляют собой длинные, широко разветвленные подземные ходы под городом и его окрестностями. Так вот, встретившиеся нам словаки (из той самой 1-й словацкой пехотной дивизии) рассказали мне, что подразделения второго эшелона и тылы этой дивизии были в 1943 году сразу же отведены из прифронтовой полосы в Кривой Рог, а затем переброшены в Одессу. Сержант Кончетти установил связь с командованием партизанской республики. Словацким друзьям было поручено доставлять оружие, боеприпасы, вести разведку, выполнять роль связных между отрядами. Комендант города, подозревавший словаков в связях с партизанами, решил отправить их часть в Тирасполь. В тот же день сержант Кончетти предложил полку в полном составе перейти на сторону партизан. Связавшись со штабом партизанского движения города, словаки ночью спустились в катакомбы. Кончетти был назначен командиром этой первой партизанской части.

– Передайте товарищу Кончетти мой дружеский привет, – сказал я, прощаясь со своими новыми товарищами.

Солдат-словак пожал плечами и с приятным мягким акцентом печально произнес:

– Наш командир, как это сказать, фчэра помьер.

– Кончетти, товарищ генерал, вчера в бою был ранен в грудь навылет. Говорят, что уже скончался, – уточнил командир подразделения.

Сказано это было с чувством глубокой скорби, которая невольно передалась и мне.

Поздно вечером мы сидели у нашей рации и слушали сообщение Совинформбюро: «Войска 3-го Украинского фронта сегодня, 10 апреля, в результате умелого обходного маневра пехоты и конно-механизированных соединений в сочетании с фронтальной атакой овладели важным хозяйственно-политическим центром страны, областным городом Украины и первоклассным портом на Черном море – Одесса, мощным опорным пунктом немцев, прикрывающим пути к центральным районам Румынии…» Мы отсчитали двадцать четыре залпа из трехсот двадцати четырех орудий, которыми столица нашей Родины чествовала освободителей Одессы.

В полночь 10 апреля было, наконец, получено боевое распоряжение штаба фронта: «Группе Плиева во взаимодействии с 8-й гвардейской армией уничтожить отходящие на Овидиополь колонны противника и к утру 12.4.44 г. выйти на побережье Каролино-Бугаз, Ильичевка».

…Генералу Чуйкову ставилась аналогичная задача, но с выходом на берег Днестровского лимана на участке Беляевка, Овидиополь, Каролино-Бугаз! Таким образом, конно-механизированная группа направлялась на юго-запад вдоль побережья Черного моря, а 8-я гвардейская армия по тем местам, где мы шли на Одессу, только в обратном направлении от Одессы – на запад.

Наступление к Днестровскому лиману, как мне казалось, будет в значительной мере облегчено тем, что Овидиополь удерживает наша 10-я гвардейская кавалерийская дивизия. Штаб группы так и не смог связаться с генералом Горшковым, поэтому мы, естественно, толком не знали обстановку на этом участке. Предполагая, что радиостанции 10-й гвардейской дивизии по различным причинам выбыли из строя, немедленно приказал направить в дивизию офицера, чтобы уточнить обстановку и передать боевое распоряжение. Генерал Пичугин поручил это помощнику начальника оперативного отдела майору Морозову. Этот храбрый, инициативный офицер часто с успехом выполнял сложные и опасные задания, но на этот раз боевая удача не сопутствовала ему.

Сопровождавшие его казаки привезли тяжело раненного в голову майора и доложили, что пробиться или просочиться не удалось, так как отошедшие с севера колонны немцев заняли оборону по высотам за речкой Барабой. В районе села Барабой слышна напряженная стрельба из всех видов оружия. Не смог выполнить эту задачу и 3-й эскадрон капитана Н. Н. Василевича. Боевой комэск тяжело переживал неудачу. Теперь мы ждали, когда вернется кавалерийский эскадрон капитана А. А. Марченко. Ему была поставлена более решительная задача – во что бы то ни стало пробиться и найти штаб полковника Шевчука, по захваченной с собой рации связаться со штабом группы.

В ночь на 11 апреля войска конно-механизированной группы возобновили наступление в новом направлении. Сразу же за Сухим лиманом передовые части наткнулись на позиции гитлеровцев. Кавалерийские дивизии атаковали Клейн-Либенталь (ныне Малодолинское) и к 9 часам захватили его, а затем, «по инерции», и Александровку.

4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус генерала Жданова и отдельная мотострелковая бригада полковника Завьялова повели наступление на Гросс-Либенталь (Великодолинское). Штаб группы перешел в Клейн-Либенталь. Село это, северной окраиной примыкающее к железной дороге, а южной – к лиману, было до основания разбито и выжжено. Здесь нас нашел вернувшийся с задания капитан Марченко. Он выглядел очень усталым. По всему было видно, что путь их был трудным и опасным.

– Товарищ командующий, до Овидиополя мы не дошли, – начал докладывать Марченко, – на рассвете прорвались к Барабою… Там встретили несколько эскадронов 42-го кавалерийского полка… Они дрались в окружении… – Капитан старался говорить четко, но никак не мог справиться с собой.

– Одну минуту, – остановил я его и начал диктовать боевые распоряжения соединениям, одновременно давая ему возможность отдышаться.

Капитан рассказал, что в одном из хуторов они нашли легко раненного генерала Горшкова. С ним было полсотни казаков. Выяснить обстановку капитану не удалось. Когда он закончил доклад, я стал задавать вопросы в надежде на какую-то, хоть косвенную деталь, по которой можно понять, что все-таки там произошло.