Читать книгу Херувим четырёхликий. Классика самиздата - Иван А. Алексеев - Страница 7

Подрастерявший густую шевелюру, коротко стриженый Фёдор Канцев лучился, улыбаясь во все стороны лбом, глазами, ртом и даже порозовевшими аккуратными ушами.

– Фёдор! Заждались мы тебя, честное слово! Ах, красавец! Здорово выглядишь! Вот, что значит сибиряк! Ничем вас не проймёшь!

Он не ожидал такой тёплой встречи. Какие простые хорошие люди попадаются ему по жизни! Сколько он тут проработал? Всего ничего, три года, а словно прирос, – и к нему привыкли, как к своему.

Сестрички в диспансере, коловшие ему лекарства, – такие тоже умнички! Он немного волновался, как девчонки примут подарки на 8-ое Марта, а всё получилось так естественно, и так хорошо они посидели потом втроём, за ширмочкой и с бутылочкой, как старые добрые друзья, не чувствуя разницы в возрасте, что душа прямо пела, когда вечером возвращался из больнички домой. Он жадно хватал воздух, остро пахнущий ранней весной, и, как пацан, завидовал неизвестным ребятам, которых любят улыбчивые озорницы в белых халатах с открытыми миру глазами.

Как бы хотелось Канцеву, чтобы все люди всегда радовались жизни! Самые грустные, несчастные – улыбнитесь хотя бы раз, и Фёдор полюбит вас за эту улыбку всей силой своей души! Только и надо ему, чтобы полюбить, – увидеть пусть даже нечаянную, мимолётную, но искреннюю радость.

Беспричинная вроде бы грусть, изрядное время донимавшая Канцева, пока отступила. Жизнь Фёдора Викторовича приобрела желанную определённость, с которой можно было смотреть на мир привычным манером, хотя радоваться ему особо было нечему.

Он болел. Болезнь не отступала. С тех пор, когда бугай врач, пересмешник и оптимист не меньший Канцева, увидев сочащуюся кровью кожу на спине пациента, ласково похлопал его по плечу: «Наш клиент!» – Канцева успели и прооперировать, и загрузить двумя курсами химиотерапии, и не исключали возможность третьего.

Третьей химии ему не хотелось. Первая прошла на «ура». Можно сказать, пролетела. А вот следующая далась тяжело. Похоже, отравили Фёдора лекарствами через край. И всё равно уклончиво отвечают о будущем.

Скоро идти на очередное обследование. Что-то оно покажет? Неужели продолжат колоть? Хотя бы дали маленько передохнуть.

И сколько ему осталось, если ремиссии не будет? Молчат. Спасибо, толстяк доктор, с которым у них сразу установился контакт, не стал врать: «У тебя тот случай, когда здоровый организм нам только вредит. Если он и дальше будет упрямиться, рассчитывай на год-полтора. Поэтому незаконченные дела и вопросы не откладывай. Постарайся, по возможности, не иметь хвостов. Но не забывай, что это только один из возможных исходов. А мы с тобой оптимисты и будем стремиться к лучшему. Поддержка у нас есть – твоё желание жить. Поэтому бороться надо. Верить надо. Без надежды тоже никак».

Радушная встреча вызвала неожиданный прилив сил, которые Канцеву быстрее хотелось потратить на полезное дело.

– Георгий, никто без меня станков не касался? – спросил он белобрысого молодого человека лет тридцати, уверенно расправившего широкие плечи чуть позади обступивших Канцева работающих пенсионеров.

– Никто, Фёдор Викторович. Стенда мы тоже не касались. Вас ждём.

– Молодцы, что дождались. Ты на площадку сегодня поедешь? Возьми меня с собой, – попросил Канцев.

От конторы до площадки было километров пять. Можно было и прогуляться, как часто любил Фёдор. Но слишком хорошо было на улице. Ветер стих. Солнышко подмигивало из-за белых облачков. Птички пели. Берёзки пустили зелёные листочки. Засидевшись в четырёх стенах, Канцев чувствовал, что вольная прогулка сегодня могла затянуться. А времени терять ему не хотелось. Очень быстро оно стало утекать. Как вода из рук.

Рассудительный Георгий, придерживая руль одной рукой, медленно рассказывал, что изменилось с тех пор, как Канцев ушёл на больничный.

– Все ваши маленькие станки тоже снесли в большую комнату. Там небольшой ремонт. На пол бросили новый линолеум. Пластиковую «вагонку» купили – мужики решили обшить ею комнату в полстены. А верх пускай светлый остаётся. В принципе, красиво должно получится.

– Теперь тот станок, который мы на станину укрепили и выровняли, как памятник смотрится. Он нам действительно пригодится?

– Если придётся делать серьёзный механизм вращения, лишним не будет. Это же, Георгий, из последнего поколения советских станков. Нулевой класс точности. Такие у нас не скоро опять научатся делать. А его на металлолом хотели пустить! Понятно, что этим дуракам, у которых я его увёл, он не нужен. Им место нужно под склад. Разве поймут, что раньше не станок в ангаре ставили, а ангар вокруг станка возводили? Интересно, сколько в городе ещё осталось станков такого класса? Я не удивлюсь, если ни одного.

– А новый барабан долго надо делать? – спросил Георгий.

– Сделается. У нас всё есть. Материал есть. Оснастка тоже.

Хороший Жора парень, ответственный. Из тех, кто стремится сделать, а не имитировать работу. Есть ещё маленький Вова Морозов, Жорин ровесник, и Львович с Петровичем на площадке – радисты советской закалки. Есть Олег из отставников – этот ни в чём не специалист, но ни от какой работы не отказывается. И есть не жадный начальник, Кузьмич, немного тугодумный, что часто помогает ему избежать скоропалительных решений.

Поначалу на новом месте Канцев прибивался к радистам, благо образование позволяло, но оказалось, что его знания и умения ограничились уровнем старых ламповых устройств. Конечно, и такие ещё работали, но ориентация на них означала быть на вторых ролях, что Канцева никогда не устраивало. А современная сверхвысокочастотная техника здорово ушла вперёд. Компактная, мощная, на твердотельных элементах. Чипы. Контроллеры. Компьютеры. Догонять Фёдору было трудно. С наскока, во всяком случае, у него не вышло. Если бы он был моложе. Или было бы время влезать в эту область постепенно, как получилось у Львовича и Петровича. Да молодёжь помогала в плане необходимой компьютерной грамотности. В общем, одни «если» и «кабы».

Писать отчёты с молодёжью было, на первый взгляд, проще. Но и тут для него были белые пятна. Обработку экспериментальных данных он освоил, но компьютерное моделирование без навыков и быстрой реакции на непонятное было для него уже сложновато. То и дело приходилось перекладывать часть работы на других, а это тоже не дело.

Канцев давно не работал в бюджетной организации, и никак не мог привыкнуть к смеси имевшегося здесь допотопного и отжившего своё оборудования с дорогущим высокотехнологичным, на котором можно получать результаты мирового уровня. И к сборке людей, безынициативных в основной массе, дохаживающих до пенсии или ради приработка, с единицами, стремящимися, способными и обеспечивающими получение полезных результатов, оправдывающих общую работу. И даже к стенам, в которых приходится работать, он не мог привыкнуть. Фасады зданий, приёмные, кабинеты руководства, бухгалтеров и прочих приближённых были показушно чистыми, а на ремонт производственных помещений скупились. Крыши текли, деревянные оконные рамы прогнили, каблуки цеплялись за исхоженный до заноз неровный паркет и дыры в линолеуме. Современный измерительный стенд был устроен в пустом здании бывшей казармы. Новенькие приборы на миллионы рублей, добытые без денег, скромно прижались линеечкой к единственной свежеокрашенной стене, удивлённо взирая на длинные некрашеные скрипучие половицы, давным-давно белённый потолок и дребезжащие оконные стёкла с трещинами, заклеенными скотчем.

В комнате со стендом Канцев прилаживал к потолку механизм вращения – полый барабан на штыре с шаговым электрическим двигателем и горизонтальными металлическими прутьями для подвеса объектов. Это была его идея и его разработка. Изготовление механизма практически ничего не стоило. Делал всё сам. Копеечные общественные деньги потратили только на электродвигатель из магазина для «самоделкиных» и пару железных листов.

С механизмом вращения стенд заработал настолько успешно, что скоро вместо маленьких объектов народ захотел исследовать большие и тяжёлые. Понятно, что из-за малой мощности двигателя при вращении появились маятниковые эффекты, а потом и центровку механизма нарушили, погнули барабан. Но всё это можно было поправить. Канцев знает, как, уже продумал. А ещё он в очередной раз убедился, что как ни усложняй и автоматизируй, а всегда приходит нужда придумать и приложить свои руки, чтобы всё это сложное и автоматизированное применить на деле. И тут Фёдор Викторович в своей стихии. Это начальнику или Георгию с радистами переделка механизма представляется сложной. Ему – нет. Времени бы только хватило – вот, что важно.

Надо, пожалуй, перебираться на площадку. С бумагомаранием справятся без него. Его место тут, у станков. Кузьмич поймёт.

– Фёдор Викторович, а лечились как? – Георгий отвлёк Канцева от согревшего душу чувства собственного достоинства. – В больнице лежали?

– Одну неделю лежал. А потом ходил неделю через неделю. Неделю на дневном стационаре качали лекарства в вену. Потом неделю отлёживался дома. И так по кругу. Под конец так накачали всякой гадостью, что не мог сообразить, сколько этих кругов было. Всё по инерции делал. Ходил как зомби. Вместо работы припёрся на вливания. «Фёдор Викторович, ты чего, забыл? Тебе больничный уже закрыли». Стою, как дурак. То ли забыл, то ли не понял.

– Ослабли, наверное, – понимающе кивнул Георгий.

– Да не то, чтобы ослаб, – аппетит был, кушал хорошо. А гуд в ушах поселился. Слышу всё, как далёкое и не моё. И в глазах то красненькое, то белое плывёт. Честно скажу, в этот раз лечение мне не понравилось.

– Кому такое понравится? Будем надеяться, что Вас вылечили.

– Я тоже надеюсь, Георгий. Посмотрим. Как бог даст.