Утопия и утопическое сознание с давних пор находятся в центре политических дискуссий и художественных практик. Книга Ивана Болдырева посвящена Эрнсту Блоху (1885–1977), немецкому мыслителю, который придал этой теме особый философско-исторический статус и сумел собрать под флагом утопии марксистский активизм, эсхатологическую метафизику и авангардное искусство. В книге представлена интеллектуальная эволюция Блоха и прослежены его сложные и неоднозначные отношения с важнейшими философами XX в. – Георгом Лукачем, Вальтером Беньямином и Теодором Адорно. «Полемическая тотальность» этих отношений служит прояснению парадоксальной логики утопического мессианизма.
Книга адресована философам, политологам, историкам и социологам.
Оглавление
Иван Алексеевич Болдырев. Время утопии: Проблематические основания и контексты философии Эрнста Блоха
Введение
I. Философский писатель Эрнст Блох
Краткая интеллектуальная биография
Утопия
Метафизика мгновения
Философия субъективности и облик неконструируемого вопроса у раннего Блоха
Не, «еще-не-бытие» и «еще-не-осознанное»
Марксизм Блоха и его социальная философия
Предварительные итоги, или о (не)возможностях утопической философии
II. Гейдельбергские апостолы
Эпизод первый: метафизика трагедии
Эпизод второй: теория романа
Эпизод третий: тотальность и овеществление
Эпизод четвертый: мгновение («Фауст» и «Феноменология духа»)
III. Гнозис, эсхатология и мессианизм в еретической философии Блоха
Гнозис
Эсхатология и апокалиптика
Иудейская мистика и эсхатология
Христианские еретики
Предварительные итоги: антиномии мессианизма
IV. Блох и Беньямин: одностороннее движение
Следы биографий
Мессианизм и история
Экскурс: спасение
Ангелы и демоны истории
Метафизические мелочи
Аллегории
Секулярная мистика у Блоха и Беньямина
Еще раз об антиномиях мессианизма и об их возможном разрешении
Итоги
V. Утопия в безвоздушном пространстве: Блох и Адорно
Заключение
Литература
Отрывок из книги
Замысел этой книги был связан с несколькими общими идеями. Ближайшая из них очевидна: немецкий философ Эрнст Блох (1885–1977) остается «великим немым» для отечественной историко-философской литературы, а связанная с ним интеллектуальная традиция (Лукач, Беньямин, отчасти Адорно и другие авторы) так и не стала частью российского интеллектуального ландшафта и по-прежнему чужда большинству тех философов, кто пишет по-русски.
Такое невнимание обусловлено не только отсутствием хороших переводов[1], но и общей инерцией разочарования неомарксистской философией культуры[2] вкупе с повальным увлечением русской мыслью Серебряного века (которая, кстати говоря, не имеет ничего общего с иудейским мессианизмом и неортодоксальным марксизмом Блоха лишь на первый взгляд). Десятки диссертаций, посвященных Хайдеггеру, и робкие взгляды в сторону аналитической философии, которая уже давно распространена в Европе, – вот ситуация, характерная для большинства философов конца 1990-х – начала 2000-х годов. Утопия? Социализм? Sauve qui peut! На фоне немногочисленности тех, кому в принципе близки философские проблемы и интересы, и постоянно возобновляющихся усилий по развенчанию коммунистической идеологии историко-критические приоритеты, казалось бы, выстроились.
.....
Метафизическая интерпретация мгновения начинается с того, что в нем ищется субстанциальное ядро идентичности, самости, которому приписывается воля к свидетельствованию, к присутствию. Обстоятельства и предметность мгновения становятся символами, указующими путь к его разгадке. К ней и устремлена вся философия Блоха: он стремится проникнуть внутрь этой непосредственности и быть соразмерным ей – философски, политически и эстетически. Рваный пульс этих мгновений, вторгающихся во время, кладется в основу понятия длительности и непрерывности потока переживаний (PH, 339), искусственно сконструированного виталистами и философами жизни. Первичной оказывается не длительность, а наоборот – прерывность. Именно из прерывности мгновения постигается истина утопии, осознается пробуждение к новой жизни.
Когда Блоху не хватает концептуальных ресурсов, он прибегает к литературным образам. Но дело не только в том, что он таким образом заделывает прорехи утопического умозрения. Литература помогает метафизике, без нее смыслы выцветают, сбивается мыслительный ритм. Поэтический язык концентрирует и реализует тот самый опыт мгновения, о котором стремится рассказать философия, и вместе с тем показывает неокончательность, условность его, позволяет подняться над уровнем грубых фактов, не теряя «фактурности».
