Читать книгу ЛИсА-2 - Иван Бачук - Страница 2

Скрипнула дверь, двое занесли меня и усадили на стул. Голос сказал им снять с моей головы мешок. Мешок был снят, а к голове приставили пистолет.

– Попались, герр революционер, а нет, вы же каратель, infamita, среди нас – он запнулся.

Я видел только силуэт, глаза ещё не привыкли к свету. Голос, голос был настолько знаком, будто передо мной стоит мой старый друг.

– А теперь слушай внимательно mien Freund!

– Ммм… – голова болит.

Ну и эхо же здесь.

– Не надо пытаться меня обмануть, я не идиот, трезвак ты уже прошёл, – он начал говорить спокойнее.

– Да кто же ты? Что тебе нужно?

Подсказка была получена незамедлительно.

– Пардон, давай помогу, – он сел и подвинулся.

Выкрашенные в белый волосы, неестественно синие глаза, шрам под правым глазом. Конечно же, кто ещё может говорить на нескольких языках сразу, одеваться с иголочки, чтобы скрыть проблемы со спиной, и наживать врагов просто так.

– Пан Янка Плоцик.

Это очень плохой знак.

– Догадываешься, зачем я тебя привел?

И тут мне стало очень страшно. Всем известно: если перейдёшь дорогу Плоцику, то умрешь.

– Пан Плоцик, я не хочу умирать, умоляю. Мне жаль вашего человека. Я не виновен в его смерти, – слёзы ринулись из глаз, такого давно не было. Я умолял чуть ли не на коленях, а он лишь улыбнулся.

– Я всё знаю. Вот чай пей и слушай. Слушай внимательно, так внимательно, чтобы сделать выводы.

Я отпил. Чуть не облился, руки трясутся. Но это ещё не конец, впереди будет что-то страшное.

Плоцик начал свой рассказ об истории своей жизни.

Двадцать лет назад:

«Однажды утром, когда меня ещё звали Ушаков Петр Семёнович, я проснулся позже, чем обычно, – и меня не наказали. Услышав мамин голос, я всё понял. Эти уроды уже начали праздновать и 9 мая, и 10 мая, и все праздники в мире. А позвали меня не только для унижения, а чтобы я сходил в магазин, и тут я воспротивился. Отец наказал меня, так что последствия наказания остались со мной и по сей день.

После магазина я пошёл в школу, место, в котором даже слепой увидит трещины в стене. Школе было 8 лет, а разваливалась, будто построили при Кайзере. О чем можно говорить, когда на втором этаже, рядом с кабинетом труда у девочек, потолок сгнил. Потолок возле бассейна разнесли. Кабинки в туалетах могли просто упасть на ученика. Половина туалетов вообще запечатана. Во многих местах краска просто слазила. Трещины, плесень, протечки – всё закрасим.

Персонал – по большей части немой ужас. Уборщицы и разнорабочие то работают, то не работают, пьют, курят, ругаются матом на учеников – всем всё равно. Некоторые учителя могли не прийти на урок или провести урок «ну кое-как». Единичные экземпляры из администрации ничего не делают.

Я призираю больше всего учительницу математики и классную. Обе – пережитки советского прошлого, не любят детей, но обожают свои предметы, и все должны знать их до запятых. Если не согласен с их мнением или не считаешь их предмет самым важным, то ты фашист с плохим аттестатом.

Самое главное, что у нас на 40 тысяч человек 2 школы, 1 гимназия, 2 сада, 1 поликлиника. И когда построили новую школу, жителем определенных улиц начали угрожать насильным переводом.

Мысль о том, что ну можно же делать нормально, можно же делать для людей. Мы же все одного вида, мы должны заботиться друг о друге.

В тот момент я решил: если им всё равно, то мне нет.

После 11-ого класса, собрав волю в кулак, я поступил в университет в Мюнхене. В этом мне помог один учитель. Он выучил со мной немецкий, помог мне с другими учителями. Именно он заменил мне отца и мать. Друзья, которых я оставил, не давали мне покоя. Вспоминая своих любимых учителей и друзей, я учился и работал днем и ночью. Я очень хотел изменить мою родину в лучшую сторону. В Германии я смотрел, как сделать синеокую страну лучше. Европа была как другая планета. Пора и нам стать пришельцами.

Учился я до 27. Приехал только когда можно было не бояться армии. Приехал я с неплохими финансами и создал свою политическую партию. Партия состояла из друзей, которых я смог найти. Из Петра Ушакова я стал Янкой Плоциком. Сменил имидж, перекрасил волосы, купил специальные линзы для глаз.

Быстро, после года существования партии, я понял, что на честном слове в нашей РБ не выедешь. На одном митинге мне выпал шанс стать проектом у олигарха. Тогда партии нужны были деньги, ну а потом пошло-поехало. Один договор, второй договор, и вот мы в парламенте. Две партии, 51% голосов за нами.

Союзники посчитали меня ненужным. Меня – того, кто создал и вывел их в свет. Некоторые ушли со мной.

Закончить, аки Троцкий, я не хотел. Я понял: мне нужны новые союзники…»

С Плоциком я сидел уже час, я понял – он хочет сделать меня союзником:

– Пан Плоцик, я согласен на дружбу.

Он посмотрел на меня и кивнул.

Меня ударили головой об стол и схватили за плечи. Но почему?

– Ты посмел перебить меня, ты посмел думать за меня. С чего ты решил, что я предлагаю дружбу?

– Вы же к этому вели, пан Плоцик, – пришлось ответить.

– Нет, я к этому не вел. Ты думал пронять меня лестью. Молчи, жалкое создание. Ты жальче, чем я думал. Вася, это тот кого ты подставил, был мне другом, – он уже посмел мне угрожать.

– Я не виновен в его смерти. Я заплачу!

Вот к чему слаб Плоцик.

– Животное, меня деньгами не проймешь. Я выше денег, любви и власти, – мощное наступление от Плоцика.

Что за пафос? Откуда это?

– Да как ты смеешь? Я убивал всю эту мразь, пока ты им уподоблялся, – время идти в наступление. Ощущение, что меня хотят обмануть.

– Зверь оскалил зубы, так даже интереснее. Я веду шахматную партию, а ни аки зверь кидаюсь на каждого, – он парировал, но не контратаковал.

Конечно. Из меня пытаются достать место, где находится архив.

– Думаешь, после моей смерти за тобой пойдут? – мой шаг вперед.

Пока что он меня не убьёт. У него ни поддержки, ни денег. Архив его уничтожит.

– А почему бы им за мной не идти? – в голосе неуверенность, что странно.

– Народу нужны герои, а не полководцы. Если сейчас я умру, то все узнают, кто это сделал. Я стану Христом, а ты Иудой. Народ и так тебя недолюбливает. Ты этого хочешь? – укол от меня.

– Оставь религию. Ты отдашь мне свой архив, – бой продолжается.

Янка встал на ноги. Ему так нужен этот компромат на него и его партии. Все заводы, земли, дома, которые они продали. Все принятые за деньги законы и льготы.

– С чего бы вдруг? – мой шаг назад.

Трюку под названием пафос я научился у Янки. Если не знаешь, как показать силу, скажи какую-нибудь фразу величественно и пафосно.

– У меня нет одной твоей слабости, семьянин, – Плоциков выпад.

Жена и дочь. Как, я же их спрятал! Специально ушел из семьи, чтобы они не пострадали.

– Нет! Ты их не тронешь, – несколько шагов назад.

Попятился как мальчишка.

– Почему же? Они о тебе забыли, а ты их нет, – его укол.

– Ты их не тронешь. И архив ты не получишь, – время повысить ставки.

Есть план «Б». Сыграю на его гордыне.

– Ты не прав. Ой, как не прав. Я сначала буду долго их пытать. Первой же… а хотя первой дочь. Потом выпытаю всё, что мне нужно из тебя. В конце скормлю вас свиньям, – угрозы неожиданно.

Не его стиль. Да и тем более они на Сицилии. Друзья друзей их защитят.

– Хорошо. Я предлагаю дуэль. Победишь – я на последнем издыхании скажу, где архив. Проиграешь – я уйду целым и невредимым.

Последний шанс. Да и тот небольшой, Плоцик прекрасный дуэлянт. Ни от одной дуэли Плоцик ещё не отказывался.

– Будь по-твоему. Мне всё равно, как быстро ты умрешь, – махнув рукой, он приказал выдать нам пистолеты.

Двое показались из тени. Неудивительно, хотя я помню, как я их дрессировал. Мы с ним ещё смеялись, будто они будут его SA. Теперь они его SS. Нам выдали пистолеты.

Мы встали и повернулись друг к другу лицом. Поклон. Но в тот момент, когда пистолеты были выставлены, секунды стали вечностью. Друзьями мы стояли так не раз. Патроны были холостые, мы были молодые, партия была сильна. И вдруг раздались два выстрела. Никто ещё ничего не понимал. Вдруг Плоцик рухнул на пол. В его глазах было непонимание.

– Ну что, понял, что я сильней тебя? – плохо, конечно, но это были эмоции. Со дня нашего знакомства.

– Нет, не понял, – голос был откуда-то издалека.

За ним последовал выстрел. Заболело в спине. Я упал на четвереньки, и сразу же меня ударили в бок, так что я лег на спину.

Этому я не мог поверить – он стоял передо мной. Он жив. Плоцик жив. Это был его фокус. Я убил его актёра. Подстава. Нет.

– Знаешь, а я всегда думал, что ты умнее. Обычный фокус, а ты купился. Сначала умрёшь ты, потом твоя семья и мои враги. Архиву убийцы никто не поверит. Тебя найдут с трупом невинного и запиской с рассказом о делах семьи, под защитой которой твоя семья. Omerta нарушена, они умрут. А ты прощай, – он наставил на меня парабеллум.

Теперь – это он, надменный, властолюбивый и любящий всё немецкое. Это тот человек, которого я называл другом.

Из-за боли я не мог даже попросить пощады. Поднять руку – всё, что я мог сделать. Он же, недолго думая, выстрелил. Грохот и боль в голове. Далее был лишь только мрак.