Читать книгу Мозамбик - Иван Бакунин - Страница 4

Паласио-да-Понта-Вермелья в переводе на русский с португальского означает Дворец Красного кончика. Под кончиком подразумевается мыс. Столица Мозамбика Мапуту расположилась на берегу Индийского океана. Этот дворец когда-то принадлежал железнодорожникам, строившим дорогу в Трансвааль, потом португальскому губернатору. В 1975 году после революции здесь обосновался красный президент Самора Мойзеш Машел.

24 августа в среду утром Самора шёл в сопровождении своей охраны и свиты по коридору третьего этажа Дворца. Около белых дверей своего рабочего кабинета он остановился.

– Я попрошу всех оставить меня на какое-то время. Жасинту пусть составит мне компанию.

Самора имел привычку держать руки за спиной при ходьбе и часто, когда стоял; а также покачиваться взад-вперёд. Жасинту Суареш Велозу стоял в двух шагах позади президента. Он поправил очки. Это был белый португалец, умудрившийся остаться в Мозамбике после падения колонизаторского режима и сделать в обновлённой покрасневшей стране головокружительную карьеру. Велозу руководил Национальной службой народной безопасности – аналогом советского КГБ. Ему было сорок лет.

В кабинете Самора и Велозу стали у большой карты Мозамбика, разложенной на столе. Президент крутил между пальцами карандаш и то и дело тыкал им в то или иное место на карте.

– Почему их упустили? – Самора явно был сердит.

– Мы раскидали наши отряды по нескольким точкам, перекрыв большую часть троп ведущих в Малави. Отряд был малочислен. Теперь мы знаем, где они приблизительно могут быть, – оправдывался Велозу.

– Почему ты так уверен, что они идут в Малави? Ведь, Банда уверял меня в дружбе и, что он независимый правитель: не проамериканский, не просоветский.

– Банда – это антикоммунист, какие бы маски он на себя не надевал бы.

Восьмидесятипятилетний диктатор Хастингс Банда правил в соседней с Мозамбиком стране Малави.

– Почему бы им не двигаться в сторону Родезии, где находятся лагеря подготовки этих говнюков? – Самора карандашом провёл по границе Мозамбика с Родезией.

– Это более долгий путь, но там их тоже ждут наши люди. И всё же я уверен, что они будут идти к границе с Малави.

– Что они хотят?

– Прежде всего нанести урон репутации нашей власти.

– Я вчера весь день, как мальчишка отчитывался перед советским представителем. Жасинту, найди поскорее этих геологов. Мы должны их спасти, иначе больше никто не приедет из Союза работать в нашу страну.

– Почему не приедет? Приедет.

– Откуда такой оптимизм?

– Советы умеют не доводить до своего народа печальные известия. Зачем печалить население неприятными новостями. Так что другие специалисты в большинстве своём и не знают о происшедшем.

– Да, этим мы похожи. И всё же их надо найти. Для нас – это дело чести.

***

Светлана с трудом добралась до советского посольства в Мапуту – транспорт в Мозамбике ходил, казалось, бессистемно и безалаберно. Русский офицер пропустил её в здание. Светлану принял в своём кабинете посол Юрий Шепелев, сразу радушно предложив расположиться в кресле.

– Садитесь, пожалуйста.

Шепелеву было пятьдесят три года. Он был круглолицый, с непослушной шевелюрой, седеющий, в очках, среднего роста.

Светлана села в кресло, а посол сел напротив её на обычный стул.

– Знаю, знаю о вашей беде. Были у меня уже другие жёны коллег вашего мужа, попавших в плен бандитам, – как будто Шепелев уже готов был ответить на ожидаемые вопросы. – Власти Мозамбика и наше государство делают всё возможное, чтобы их освободить.

– Они живы? – спросила Светлана.

Шепелев загадочно поглядел мимо неё в пол, взяв паузу.

Светлана схватилась за сердце.

– Ой, ну, что вы право, голубушка?

Шепелев вскочил и побежал за графином с водой. Налил воды в стакан и протянул женщине.

– Я думаю, всё это закончится хорошо. Говорю же, власти делают всё возможное и невозможное, – успокаивал Шепелев.

Светлана сделала пару глотков, отдала стакан Шепелеву и сморщилась.

– Что с вами? – забеспокоился посол.

– Тошнит. Где у вас тут туалет?

***

Пленники брели уже восьмой день по саванне. Повстанцы решили устроить привал. Ломовский со Скороспеловым упали под свинцовое дерево, пытаясь спастись в его тени. Скоро рядом с ними лёг Алешков. Они уже начали постепенно обрастать кто бородами, кто густыми щетинами. У Сергея борода росла медленно.

В пяти шагах от них лежал лицом к небу Рыжков и причитал:

– Пристрелите меня, пожалуйста. Или дайте пожрать. Есть хочу!

– Нытик, – тихо сказал Скороспелов.

– В экстремальных ситуациях проявляется нутро человека, – добавил Алешков.

– Пристрелить бы его, в самом деле, – буркнул Фёдор Янушев, лежавший недалеко от страдальца.

– Слабый он, и что в том? – вступился за Рыжкова Сергей. – И я слаб.

– Не гони пургу, – слова Сергея не убедили Алешкова.

– Не хорошо что-то мне. У меня же язва и здоровье никудышное, а я попёрся в эту дыру сраную на чёрный континент, – продолжал Сергей.

– Всякий советский человек стремится к подвигу, нас всех так воспитывают, не на ратном поле, так на экономическом поприще – должен кто-то помогать отсталым странам, – то ли философствовал, то ли язвил Алешков.

– Подвиг тут ни при чём.

– Деньги?

– Да, хотел заработать на отдельную квартиру в Ленинграде, а по сути не в деньгах дело, а во мне, в моей проблеме. Светка давно родить никак не может. Я чувствовал себя виноватым перед ней; не знал, как быть и что делать. Квартира – только предлог, на самом деле, я хотел что-то кардинально поменять в нашей жизни. Она сама напросилась со мной поехать. Любит меня, а зря. Где-то глубоко-глубоко в подсознании своём у меня думка вертелась: что-то случится со мной, и Светке будет от меня освобождение. Вот и сбылось то, что себе о себе надумал. Пусть только с ней будет всё в порядке.

– Накаркал, – сказал Алешков.

– Накликал беду. Ладно на себя, а мы-то тут причём? – жаловался Скороспелов.

– Иван, не ожидал от тебя такого мракобесия, – сделал ему замечание, находившийся неподалёку Фролкин.

Мимо шёл и остановился Улыбин, пропыхтел, поглядел куда-то вдаль.

– Куда нас ведут? – вопрошал он.

– Ясен пень, в Родезию. Там не любят советских, – ответил Иван Скороспелов.

– Непохоже. Родезия на юге, а мы, кажется на север движемся, – заметил Улыбин.

– Такое ощущение, что мы по кругу ходим, – подал голос оклемавшийся Рыжков. – Может быть, эти негры географии толком не знают.

– Хорошо бы – выведут нас к правительственным войскам, – сказал Сокроспелов.

– Размечтался. Тут гражданская война идёт. Им что север, что юг, что запад, что восток – всё одно. Не удивлюсь, если они скоро всю страну захватят, – сказал Алешков.

– Так нас же уверяли, что власть Саморы крепка и народ его поддерживает, – вспомнил Янушев.

– Кто, бл.., уверяет? Газета «Правда»? Как в анекдоте про Наполеона? Если бы у него была газета «Правда», то мир никогда бы не узнал о его поражении при Ватерлоо, – язвил Алешков.

– Что же будет, если эти бандиты победят? – напрягся Янушев.

– Отвезут нас в Америку, – отвечал Алешков.

– Пытать будут? – голос Янушева дрожал.

– Ага: дадут каждому по проститутке и напичкают наркотиками.

– Зачем?

– Чтобы почувствовали на своей шкуре, как разлагается, загнивает Запад.

– Ты чего, скотина, народ разлагаешь, пугаешь? Я не удивлюсь, что, ты втихаря дома слушал вражеские голоса. А, может быть, ты заодно с этими уродами?

Улыбин готов был с кулаками наброситься на Алешкова, но его сдержали Скороспелов и Фролкин.

– Идиот, если бы все меня послушали, то давно бы спаслись.

Алешков приподнялся и присел, прислонившись спиной к стволу дерева.

Скороспелов пошёл искать место, чтобы справить малую нужду. Кругом были кустарники и редкие деревья. Иван оглянулся. Солдаты были позади него и не обращали на него внимания. Наконец, Иван нашёл ложбину, немного спустился в неё, извлёк из штанов детородный орган и начал мочиться. «А ведь, действительно, у этих вояк порядки те ещё, полная анархия и пофигизм. Прав был Юрий, можно было легко убежать», – подумал Скороспелов и шестым чувством ощутил рядом присутствие какого-то живого организма. Хищник? Иван сжался и быстро повернул голову налево. Что-то чёрное мелькнуло в кустах. Вскоре это чёрное, оказалось головой девушки из отряда повстанцев. Она наблюдала за ним и вышла из кустов.

– О-у, – промолвила она.

Иван опомнился и убрал быстро член в штаны.

– Извините.

– Я Иван.

– Ассане.

Говорили по-португальски.

Иван выбрался из ложбины.

– Что означает ваше странное имя? – спросил он.

– Водопад.

– Это так красиво.

Они двинулись к лагерю повстанцев и охраняемых ими советских пленников. Ассане держала уверенно автомат калашникова, направляя его дулом в сторону Ивана.

– Я не так опасен, – заверил он.

Ассане ничего не сказала в ответ.

– Жаль, что ты воюешь? Ты красивая. Тебе нужен муж, семья, – говорил Иван.

Девушка усмехнулась.

– Ты женат?

– Нет.

– Ты бы женился на мне?

Иван пожал плечами.

– Если бы мы встретились в несколько иной ситуации…

– Не придумывай. Я же чёрная, а ты белый.

– И что? Наша идеология отвергает расизм. Для нас все расы и народы равны.

– Коммунисты лгуны. Ненавижу.

– Ты плохо их знаешь.

– Плохо? Мой отец был коммунистом. Он умер в тюрьме.

– Извини, я плохо знаю историю вашей страны. Я всего лишь геолог – добываю полезные ископаемые из земли.

– Да. Коммунисты хотят распродать богатства нашей страны.

– Неправда, они хотят это пустить на благо вашей страны.

– У них плохо получается.

– Не всё сразу.

Алешков решил пройтись один по краю лагеря, подумать. Он прошёл метров сорок, остановился у большого серого камня, присел на него. Сзади послышались шаги. Юрий оглянулся. Это был Янушев.

– Фёдор, ты чего?

– Разговорчик есть, Юр.

– Решил бежать со мной?

– Нет, я по другому вопросу. Помнишь, ты сказал, что нам дадут американцы проститутку и наркотики…

– Ну.

– А, может быть, нам ещё денег дадут?

– Конечно, по миллиону долларов.

– Прямо миллиону, и что придётся за это сделать?

Юрий тяжело вздохнул.

– Продать родину? Отречься от неё? – предположил Янушев.

– Видишь, ты сам всё понимаешь.

***

Фёдору от тётки достался дом в деревне в Павловопосадском районе: дощатый, старый с двумя комнатами и светлой просторной террасой. Зелёная краска на внешних стенах во многих местах облезла. Отапливался дом от газа, что было очень даже круто. Фёдор любил бывать в том доме один. Тут он ощущал себя полновластным хозяином всего, что было в доме и на участке.

Был конец лета. Фёдор заехал во двор дома в субботу. В доме спустился в подвал. В подвале пола не было. Лестница утыкалась в песок, а с боков на двух стенах были устроены полки с банками и ящиками. Сапёрной лопаткой Фёдор вырыл из песка алюминиевый бидон и вылез с ним в дом. В главной комнате он извлёк из бидона пачки денег и разложил их на столе. Пятнадцать тысяч рублей. Всё как и должно было быть. Ему нравилось трогать пачки купюр и вдыхать их запах. Зарыв бидон с деньгами обратно, Фёдор вышел во двор и пошёл к сараю. В сарае было много всего нераспечатанного: рулоны рубероида, два десятка мешков цемента, банки с краской, самый разнообразный инструмент. Всё было на месте.

Фёдор бродил по двору, когда слева за забором показалась бородатая морда Иваныча. Сосед Алексей Иваныч давно уже находился на пенсии и жаждал плотного общения с Фёдором, но тот умело избегал этого каждый раз.

– Фёдь, ты иль не ты?

– Я, я, Иваныч.

Янушев подошёл к забору.

– Как у вас тут жизнь течёт? Всё спокойно? Никто подозрительный не лазит?

– Да так вроде всё благополучно у нас. Правда, в среду молодёжь странная шаталась по нашей улице: яблоки воровали и другой продукт. Ко мне хотели залезть, я прогнал их палкой.

Фёдор почувствовал, будто сердце его упало куда-то глубоко-глубоко.

– А ко мне? Лазили?

– Нет.

– Иваныч, я тебя прошу, на тебя вся надежда, присматривай за домом. Если что, сигналь мне в любое время дня и ночи.

Янушев сбегал в дом и принёс соседу бутылку водки. У него в подвале было два ящика с беленькой и пол ящика портвейна.

В час дня Фёдор завёл двигатель своей второй модели «жигулей» бежевого цвета и выехал со двора. Он жил в Павловском посаде в двухкомнатной квартире с женой и сыном. Ему было тридцать лет. Он был среднего роста, коренастый, с маленьким заострённым лицом, густыми усами, прямые русые волосы его часто были длиннее, чем у обычных советских мужчин. Трудился Фёдор завхозом шесть лет в профилактории, который находился на балансе геологоразведочной отрасли РСФСР. Любовь к коммунистическому строю у Фёдора была не бескорыстна, и он сумел к тридцати годам сколотить приличное состояние, о котором никто не знал кроме него самого. На что можно было потратить это богатство, он ещё не решил. Можно было купить «волгу», но его пока устраивала и «двушка», в которой можно было вывезти много добра.

Год назад Федя сделал одно невыгодное вложение, познакомившись с вдовушкой по имени Глафира. Её данные и координаты ему дала хорошая знакомая деловая женщина Галина Петровна Зимина, которая обшивала на дому пол города и района. Тёте Гале было уже за шестьдесят, но она не теряла бодрости духа и вкуса к жизни. Помимо прибыльного швейного бизнеса тётя Галя промышляла и сватовством. Она сосватала Фёдору Глашу, которая согласна была за материальную помощь в размере тридцати рублей в месяц оказывать Фёдору интимные услуги по первому его желанию. Желания у Фёдора было хоть отбавляй, куда больше чем возможностей для встреч с Глафирой. Они обычно уединялись в частном доме Глафиры по субботам или воскресеньям раз в неделю.

У Глафиры было симпатичное курносое лицо и тёмные волосы. Фигура Глаши была в меру аппетитной, но не полной. Как не боролась Глаша с лишним весом, ничего путного из этого не получалось. Главным образом борьбе мешало то обстоятельство, что Глафира работала на кондитерской фабрике, а сладкое она любила так же, как и деньги. Она встретила Фёдора в прихожей в бордовом атласном халате, который был распахнут и открывал вид на белое тело с большой, но уже несколько обвисшей грудью. Растительность на лобке была аккуратно пострижена, ноги до оснований бёдер были скрыты ажурными чулочками-завлекалочками.

– Как всегда по ускоренной программе? – с грустью поинтересовалась Глаша.

– Кис, сама понимаешь семья и всё такое, – оправдывался Фёдор.

После горячего секса они лежали на кровати около окна укрытые одной простынёй. Окно было приоткрыто и в него улетал дым сигареты, которую курил Фёдор. Глаша почесала его волосатую грудь, после чего прикусила его правый сосок.

– С ума сошла! – испугался Фёдор так, что едва не выронил сигарету на пол.

– От тебя сойдёшь.

– Не гони пургу. Мне пора.

Фёдор хотел было выбраться из-под простыни и с кровати, но Глаша вцепилась пальчиками в его причиндалы.

– Погоди, разговор есть.

– Спятила? Какой разговор?

Янушев дал понять, что не собирается покидать греховное ложе и Глафира отпустила его мужские принадлежности.

– Федь, ты знаешь, как ты мне дорог?

– И ты мне дорога, Глаша.

– Маленький у нас будет.

– Что?!

– Малыш, мальчик или девочка.

– Не говори ерунды. Мы же предохранялись.

– А месяц назад? Помнишь?

– Ты же сама сказала, что можно.

– Просчиталась.

– Или рассчитала спецом.

– Теперь это неважно.

– Ни хрена себе не важно, моя жизнь вся пойдёт под откос из-за твоих плутней.

– Я хочу малыша от тебя.

– Зачем? Мы же не муж с женой. Его травить будут и в детском саду и в школе. Выродком будут называть.

– Не факт, со временем ты возможно возьмёшь меня в жёны.

– Вот куда ты клонишь. Не бывать этому. Я тебе дам сто рублей. Иди сделай аборт.

– Как шлюхе?

Фёдор встал с кровати, надел трусы.

– Не неси чушь. Не нужен нам ребёнок.

– Ты не любишь меня.

Глаша уткнулась лицом в подушку.

– О любви мы изначально не договаривались. Завтра привезу тебе деньги.

– Пять тысяч рублей.

– Чего?

– Десять.

Фёдор замахнулся рукой в сторону Глафиры. За пределами комнаты послышались шаги. В дом вернулся десятилетний сын Глафиры Юрка.

– Ты почему не сказала сыну, не возвращаться в это время?

– Сказала да он не всегда слушает меня. Он кстати мечтает о братике или сестрёнке.

– Ладно, Глафира, дам я тебе пятьсот рублей и не дури.

– Тогда будет у тебя ещё один ребёнок. И жена твоя об этом наверняка узнает скоро – город-то у нас не такой огромный.

– Ну ты и гадина.

А жена день спустя за ужином брякнула:

– Слыхал, Федь, Машка Калугина разошлась с своим благоверным.

– И чего? – Фёдору это было как будто совсем не интересно, и он продолжал поглощать макароны по-флотски прямо из сковородки.

– Так не будь дурой Машка оттяпала у своего осла квартиру, машину и гараж в придачу.

Янушев подавился макарониной, так что жене пришлось стучать ему по спине.

– А чего разошлись-то они? – поинтересовался Фёдор.

– Ходил налево поганец.

– Точно ходил или подозрения одни?

– Дыма без огня не бывает; говорят ходил, значит, ходил. Сволочь.

Надо было что-то делать с Глафирой. Она грозилась сообщить жене Фёдора радостную весть. При крайней с ним встрече поинтересовалась, почему он не остаётся у неё больше на часок-другой, дескать, срок ещё маленький и не мешает предаваться любовным утехам. Фёдор зверел от такого цинизма, но вида не показывал. У него в голове даже стрельнула мысль убить Глафиру и тётю Галю за компанию. Потом он представил себя в тюрьме, на зоне. Туда ой, как, не хотелось. Как женщину, он Глафиру уже не желал. И от неё у него пошло какое-то отторжение ко всему женскому полу, даже к супруге, но с ней шутки были плохи и супружеский долг приходилось исполнять чин по чину без дураков.

Скрепя сердце, Фёдор выдал Глафире семь тысяч рублей. Через неделю Глафира поклялась, что сделала аборт. Проверять её он не хотел. Осознание, что его надули, как последнего лоха, убило бы его.

Как можно было потерять такие деньжищи?! Фёдор никому не говорил об этом – засмеяли бы. Можно было бы отгрохать за эту сумму хороший кирпичный дом или купить ещё одну машину. Ох, уж эти бабы.

После того злосчастного случая Фёдора завёл привычку иногда налегать на спиртное. В своём профилактории он обычно позволял себе лишнее с пожилым замом директора Иннокентием Трифоновичем Самопаловым, который часто покрывал тёмные делишки Фёдора и кражи государственного имущества за небольшие вознаграждения. Много Иннокентию не надо было. Он искренне любил только беленькую и тупую болтовню с мужиками. Ему было пятьдесят восемь лет, а выглядел он все шестьдесят восемь – совсем не щадил себя, не думал о здоровье.

В ту роковую пятницу Фёдор приложился к бутылке с Иннокентием в обед, а потом принялся за работу: надо было подсчитать весь инвентарь, что имелся в наличие и что можно и нужно было проверенным способом списать. Вечером хмель уже выветрился. Фёдор не боялся ездить пьяным, так как в местном ГАИ у него было всё схвачено.

Иннокентия он нашёл в гараже профилактория.

– А вот ты где?

– Иди к нам, Фёдор, – позвал Иннокентий.

Он сидел за импровизированным столиком из облезлого листа фанеры, на котором стояли открытые консервы, буханка и грязные гранённые стаканы. Рядом с ним сидел автомеханик сорокалетний Тимофей Карлин – приземистый мужичок с пустым взглядом тёмных ничего не выражающих глаз. За ещё одной бутылкой побежал водила Егор Сажин. Это был тридцатилетний лопоухий никогда не унывающий здоровяк.

Через пятнадцать минут Сажин вернулся с бутылкой водки, бутылкой портвейна и двадцатипятилетней конопатой девицей в коротком белом в чёрный горошек платьице.

– Это Зина, знакомьтесь, парни, – представил её Егор. – Вот такая девчонка.

Сажин поднял большой палец правой руки вверх.

Водка успокаивала нервы Фёдора и он переставал на какое-то время думать, переживать о своей крупной финансовой потере из-за подлости Глафиры. Зинка пила портвейн и глупо хихикала, когда Сажин отпускал очередную плоскую шутку. Бутылка на четверых здоровых мужиков это несерьёзно. Она улетела незаметно, и Янушев сгонял на своей «двушке» ещё за двумя пузырями – гулять так гулять. Когда он вернулся и водрузил водку на стол, Сажина не было.

– Где Егорка? – спросил он.

– В кладовке.

Карлин кивнул головой в угол.

– Чего он там забыл?

– Зинку чпокает.

– Что так просто? – сделал вид, что удивился Янушев.

– Мы народ простой, а не как вы, Фёдор Петрович.

– Ну, ну, давай не наезжай понапрасну. Это я-то не простой народ? Проще ещё поискать.

После Егора пошёл пользовать Зинку Карлин.

– Какой срам, – заметил Иннокентий, занюхивая водку краюхой чёрного хлеба.

– Простой народ – чего ты хотел, – напомнил Фёдор. – У них – это норма.

Вернулся Карлин, поправляя штаны, а Зинка пошла продышаться, покурить на воздух.

– Садись, простой народ.

Фёдор налил ему водки на половину стакана.

– Не хорошо шутишь, Фёдор. Народ надо уважать, – пробурчал Карлин, садясь, и берясь за стакан.

– А я его уважаю, чту.

– Нет. Не чтёшь.

– Это ещё почему?

– Давай иди вдуй Зинке.

– Это что ещё за чепуха?

– Тебе не нравится девчонка?

– Шалашовка она, а не девчонка.

– Брезгуешь? Барином стал?

– Иди ты лесом, Тимоха.

– Или Лидки своей боишься больше, чем огня?

– Дурак.

– Трус. Поди и не изменял ей ни разу. Баба ты, а не мужик. А ещё строишь из себя крутого.

– Ладно, где твоя Зинка?

– Сейчас придёт.

Зинка была согласна на всё. Фёдор позвал её в кладовку, где поставил в позу по-собачьи и овладел ей в этой позе, не предохраняясь. Разрядился он на грязный пол.

Домой Фёдор вернулся затемно. Лидия пыталась добиться от него близости, но он был в таком состоянии, что с ним самим можно было делать всё что угодно.

А на утро у него закапало.

Как назло была суббота. Фёдор нашёл через знакомых еврея-венеролога, который иногда за деньги принимал пациентов у себя на квартире.

Жена забеспокоилась, когда он вернулся домой:

– Федь, тебе плохо, может быть, скорую вызвать?

– Не стоит, мне уже лучше.

– А что у тебя болит?

– Давление, мигрень. Я был у Кольки доктора. Он дал мне таблеток.

Лечение Фёдор проходил тайно на квартире доктора еврея, который делал ему уколы. В понедельник на работе не появился Карлин, взяв больничный. Фёдор не сомневался, что тот также пострадал от грязной распутной Зинки. А вот Сажин был на работе, как ни в чём не бывало.

– У тебя ничего не болит? – поинтересовался у него удивлённый Янушев.

– А что такое? – вопросом на вопрос отвечал Сажин, не вынимая папиросы изо рта. – Где у меня должно болеть?

– Да это я так. Просто спросил. Не обращай внимания.

А про себя Фёдор подумал: «Козлина сраная. Все из-за него заразились, а самому хоть бы хны. Организм у него что ли непробиваемый?»

Дома было сложнее всего. У Лидии был темперамент африканский. Она была алчна до плотской любви. Ей нужен был хотя бы недолгий минуты на три-четыре контакт, от которого она получала вагинальный оргазм. Никакие контрацептивы и презервативы она признавала.

Лидия была симпатична на лицо сероглаза и светловолоса. Фигура у неё была немного квадратна, а бёдра широки. Грудь была явно больше пятого номера. Характер у Лидии был настойчивый и строгий.

Первый раз после заражения Янушев откосил от близости, сославшись на мучительные головные боли. Второй раз наврал, что выдохся на работе после разгрузки строительных материалов.

Третий раз было сложнее. Фёдор нарочно долго не шёл в супружескую постель в надежде, что супруга уснёт первой. Он курил на балконе двадцать минут, потом столько же времени просидел в туалете. Заглянул в комнату, где они спали. Было темно. Лидия лежала под одеялом. Неужели уснула африканка? Надо бы ещё покурить, на всякий, пожарный минут на десять, решил Фёдор.

Он вошёл на кухню, свет не включал, полез на холодильник за пачкой сигарет, достал её. И свет на кухне зажёгся. Фёдор уронил пачку на пол. На пороге кухни стояла Лидия в одной ночнушке.

– Что происходит, Федь?

– В смысле?

– У тебя кто-то появился? Не лги мне! Говори правду! Лучше жестокая горькая правда, чем сладкая ложь. Не бойся я тебе оставлю твой домик в деревне, заберу только квартиру, гараж и машину.

– О чём ты?

– Ты нашёл себе прошмандовку, которая отбирает у тебя все силы, что на меня уже ничего не остаётся.

– Где? Когда? Я же с работы сразу домой.

– На работе у тебя баб навалом.

– Какие там бабы? Одни кривые, косые да старые.

– А, если бы не кривые, не косые, не старые? Не устоял бы? Присунул бы разок-другой?

– Лид, не смешно уже.

– Раз не смешно – то быстро в постель.

Фёдор на гнущихся ногах поплёлся в комнату, разделся и полез под одеяло. Лидия обняла его, крепко прижала к себе, впилась в его губы, словно вампирша, потом резко перевернулась на спину, так что Фёдор оказался на ней сверху. Его возбуждённое естество скользило по бёдрам. Лидия ловко поймала его правой рукой и готова была уже ввести в своё лоно, когда Фёдор весь изогнулся назад, как кошка и закричал:

– А!

Лидия выползла из-под него. Фёдор, скорчившись лёг на бок, держась правой рукой за спину.

– Что с тобой, Феденька?

– Спина.

– Это всё из-за разгрузки стройматериалов. Какого хрена ты этим занимался. У вас что нет грузчиков или простых работяг? Я завтра пойду к тебе на работу и вставлю втык твоему начальнику.

– Не надо. Не сейчас.

Лидия побежала в прихожую вызывать по телефону скорую помощь.

Фёдора доставили в районную больницу. Была ночь. В приёмном покое к лежащему на кушетке Фёдору подошёл сонный доктор в очках тридцати пяти лет.

– Доктор.

Фёдор сразу ему сунул в руку три помятых красненьких – тридцать рублей, которые извлёк из кармана тренировочных.

– Не надо, не надо! – попятился доктор назад.

Купюры упали на пол.

– Доктор. Пожалуйста, возьмите. У меня ничего не болит, но мне надо спрятаться здесь хотя бы на пару недель. Я не могу вступать в близость с женой, а ей это нужно каждую ночь. Только не спрашивайте почему. Если вы не поможете – мне конец.

Фёдор слез с кушетки и упал на колени в ноги доктору.

– Я могу больше дать. Хотите сто рублей?

– Не надо, не надо ничего. Я помогу вам так и быть.

Фёдор лежал третий день в отделении травматологии в палате на шесть человек. У него было козырное место у окна. К нему пришёл Иннокентий с пакетиком яблок и бутылкой кефира.

– Как ты, Федь? – поинтересовался коллега, присаживаясь на край койки товарища.

– Хреново. Я договорился с доктором, чтобы мне делали нужные уколы, но он мне сообщил сегодня неприятную весть: на следующей недели меня придётся выписать, так как из Москвы приедет какая-то комиссия. У меня есть ещё шесть дней, чтобы что-то придумать. У тебя есть какие-нибудь идеи?

– У меня есть знакомый врач в психушке.

– Хочешь меня в психушку упрятать?

– Временно, пока не вылечишься.

– А потом меня обратно возьмут на работу завхозом после психушки?

– Не знаю.

– То-то же. Конец мне. Какой же я идиот. Увижу Карлина, сломаю ему нос.

– Он всё на больничном.

– Урод. Есть ещё какие новости с работы?

– Да ничего особенного. Так ерунда всякая: собирают бригаду специалистов в Мозамбик.

– Мозамбик? Надолго?

– Года на два или три?

– А где этот Мозамбик находится?

– В Африке.

– Это шанс. Мне надо записаться туда.

– Ты же не геолог.

– Завхозы везде нужны.

– Там же не спокойно наверняка.

– Плевать.

И с больницы Янушев свинтил сразу же в командировку, объяснив жене, что его отправили по партийной линии, обещая огромные деньги, на которые они обменяют свою квартиру на трёшку и купят Лидии две шубы: соболиную и норковую.