Читать книгу Собибор. Восстание в лагере смерти - Иван Беркутов - Страница 8

Для специалистов в Собиборе действовал не такой строгий распорядок, как для тех, кто был предназначен к немедленному уничтожению. В частности, рабочие могли выйти из мастерских покурить. Этим и воспользовался Печерский. Выйдя из мастерской, он обогнул жилой барак и сел на досках в глухом углу, куда редко заглядывали надзиратели. Надо было обдумать случившееся. Итак, эти люди, которых он приметил за первый день, которые, как видно, составляли подпольную группу этого лагеря, ему не поверили. Даже не захотели выслушать весь его рассказ до конца! И что теперь делать? Можно ли организовать побег без их помощи? Причем это должен быть успешный побег, немцы не должны их поймать. У него уже был опыт неудачного побега, нельзя было его повторять.

Может, надо снова собрать группу Лео и рассказать им свою историю дальше? Или только одному Лео – кажется, он умнее и храбрее остальных. Ведь ему, Александру, есть что рассказать. Например, он кое-что знает о лагерных капо и других людях, которые помогают гитлеровцам. Далеко не все эти люди являются предателями. И это может сильно помочь при побеге. Ведь вот как было в Минском лагере…

Когда в 1941 году немцы организовали этот лагерь, им понадобился человек, умеющий вести документацию и печатать на машинке на немецком и на русском языках. Они стали искать такого человека. Об этом узнало минское подполье. И руководство подполья решило направить на работу в лагерь Софью Курляндскую. Это и была та молодая женщина, которую Печерский увидел в канцелярии. Через нее подпольщики узнавали обо всем, что происходило в лагере.

Софья Курляндская принимала активное участие в подготовке побегов. Осенью 1942 года по заданию подпольного комитета она обеспечила нужными документами и переправила к партизанам две группы заключенных. Они вошли в отряд имени Фрунзе, входивший в состав Барановичского партизанского соединения.

В декабре в лагере появился еще один человек из подполья, он занял должность капо. Звали его Блятман. И перед самым Новым годом он вместе с Софьей организовал бегство из лагеря коммуниста Голанда, который содержался в камере смертников. В лагерных списках появилась отметка о смерти Голанда, а сам он оказался среди партизан.

В дальнейшем Софья Курляндская и Блятман отработали эту методику. Люди, намеченные к побегу, вначале отправлялись в лагерную больницу. Там им ставили «смертельный» диагноз, а спустя короткое время врач выписывал свидетельство о смерти заключенного. После этого его тихо переправляли в лес.

Начальником минского лагеря был эсэсовец Лёкке. У начальства этот нацист был на хорошем счету – ведь он руководил самой первой акцией по массовому уничтожению евреев в Белоруссии, состоявшейся 7 ноября 1941 года. А у Лёкке на хорошем счету был подручный из числа заключенных по фамилии Кастельянц. И нацисту было невдомек, что Кастельянц тоже является человеком подполья! Гитлеровцы настолько ему доверяли, что разрешали выезжать в близлежащие села для закупки продуктов.

Курляндская и Блятман решили воспользоваться этой возможностью. С помощью Кастельянца из лагеря было вывезено немало беглецов. Разумеется, такую смелую деятельность нельзя было долго держать в тайне. Поэтому вскоре Кастельянц и сам ушел к партизанам. Он добрался до партизанской бригады имени Чкалова и спустя несколько месяцев геройски погиб в бою с немцами.

С помощью 17-летней партизанской связной Тани Бойко (подпольная кличка Наташа) Софье удалось организовать бегство из лагеря Семена Ганзенко. Он стал командиром партизанского отряда имени Буденного, а потом бригады «25 лет Советской Белоруссии». Вот какие кадры ковались в минском лагере под носом у гитлеровцев! Может, надо было в первую очередь об этом рассказать старожилам Собибора – Лео и его товарищам? Но как можно называть имена подпольщиков людям, в которых ты не уверен? Это значит обречь Софью Курляндскую на верную гибель!

Так ничего и не решив, Печерский вернулся в мастерскую. Вскоре рабочий день закончился, и он направился в жилой барак. Здесь его ждали друзья – те, с кем он приехал в Собибор из Минска. Их было четверо. Все они были военнопленные, как и он сам, и все евреи; потому и попали в Собибор. Один – горский еврей Александр Шубаев – тот самый транспортный инженер, которому Софья посоветовала записаться разнорабочим. Александр дал себе прозвище Калимали, и многие его только так и называли. Его принимали за дикого горца, не подозревая, что перед ними – человек с высшим образованием. Второй – сосед Печерского по минскому подвалу, биндюжник Борис Цыбульский, добродушный могучий великан. Еще были Семен Розенфельд и Аркадий Вайспапир. И был еще Шлейме Лейтман – не военный, мирный человек, и не из СССР, а из Польши. Среди друзей Лейтман был самым опытным, и Печерский всегда прислушивался к его советам.

Увидев ожидавших его друзей, Печерский сделал им знак, и все они по очереди вышли из барака. Оставался еще час до отбоя, и можно было собраться в укромном уголке и поговорить. Такой уголок они нашли за дровяным складом. Здесь лежала куча досок, на которых было удобно сидеть. Друзья уселись на доски, и Цыбульский тут же нетерпеливо спросил:

– Ну, как? Поговорил с местными заговорщиками? Ты угадал и они правда замышляют побег?

– У них тут, конечно, подполье, как я и говорил, – сообщил друзьям Печерский. – Но подпольщики они так себе. Поджилки у всех трясутся.

– Я же говорил! – откликнулся Лейтман. – Местечковые ни на что не годятся.

Сам он был не местечковый и не жил в еврейской среде с ее специфическими обычаями. Он был коммунист, рабочий из Варшавы и больше общался с поляками, чем с евреями.

– Трусы! – поддержал его Шубаев-Калимали. – Идут, как бараны на бойню.

– Слабаки! – откликнулся Цыбульский. – А мы уйдем без них! Вот так охрану свернем…

И он обхватил щуплого Лейтмана, показывая, как он свернет шею охране.

– Одной рукой шею сверну!

Однако Лейтман не разделял его энтузиазма. Освободился из объятий здоровяка, сердито буркнул:

– А тебя с вышки пулеметом!

Семен Розенфельд заметил:

– Даже если они согласятся с нами сотрудничать, они всегда будут думать только о том, как тебя использовать. Постараются с нашей помощью вырваться из лагеря, а потом бросят. Они тут все знают, могут найти убежище в любую минуту.

Его поддержал Аркадий Вайспапир:

– Да, товарищи они ненадежные. И это еще если согласятся.

Теперь все высказались и смотрели на Печерского в ожидании – что скажет он? Лейтман выразил общую мысль, когда спросил:

– Что ты решил, Саша?

Александр оглядел друзей, сказал:

– Да, мы силачи. Мы намного сильнее их. А без этих слабаков – нам никуда. Семен прав – мы тут всего два дня, а они здесь уже все знают – и в лагере, и вокруг него. Так что это не они нас, а мы их используем.

Остальные молча кивнули. Они доверяли своему командиру. Главным фактором была их решимость – бежать во что бы то ни стало. Они не собирались ждать, когда эсэсовцы решат их судьбу и поведут в газовую камеру. И они, в отличие от своих более робких товарищей, не строили иллюзий, что, дескать, «хорошие специалисты немцам всегда пригодятся». Они уже поняли, что нацисты стремятся уничтожить всех евреев поголовно. Правда, им не была известна в деталях нацистская доктрина уничтожения «расово неполноценных» народов и групп населения. Они не знали, что их приравняли к цыганам или к безнадежно больным людям. Но одно они знали твердо – что рассчитывать могут только на себя.

И после обеда им, словно нарочно, напомнили, что их ждет. Прибыл новый состав откуда-то из Западной Европы. Снова играл оркестр, снова комендант торжественно встречал «гостей» на вокзале. А спустя полчаса толпу голых людей уже загоняли в «душевую». Печерский и его товарищи наблюдали за этой сценой из сада, куда их привели работать. Отсюда было хорошо видно, как прибывшие заходят в «душевую». Спустя несколько минут оттуда донеслись крики детей и взрослых. Но их заглушал гогот гусей, которых как раз в это время выгнали во двор.

– Нарочно гусей выгоняют, чтобы крики заглушить, – сообщил Лейтман. – Мне земляк сказал, он на кухне работает.

– Все продумали, дьяволы! – зло сказал Калимали. – Орднунг!

– Орднунг-то орднунг, а наблюдение сейчас ослаблено… – заметил Лейтман и выразительно посмотрел на Печерского – что он скажет?

А поскольку руководитель пока молчал, Цыбульский добавил:

– До леса здесь двести метров. Немцы заняты. Охрану у ограды уложим топорами…

– Саша, ты что, не хочешь? – наседал Лейтман. – Думаешь об остальных? А они о нас думают? Сложили ручки: «Вот ваша квитанция, пан…» Тьфу!

Цыбульский снова заговорил:

– Дело к зиме. Зимой следы на снегу остаются, и вообще зимой труднее в лесу. Надо сейчас!

И они снова в ожидании смотрели на своего командира. Тогда он наконец открыл рот и сказал:

– Если вы мне доверяете – ждите и молчите. Придет время – все скажу.

Печерский понимал нетерпение, владевшее товарищами. Но в то же время помнил, что произошло накануне с людьми, пытавшимися бежать из лагерного сада. Да, они могли бежать в любой момент – но что толку? Они погибнут, не успев даже глотнуть желанной свободы. С таким же успехом можно кинуться на эсэсовцев в самом лагере. Может, кого-то из них и удастся убить. Но остаться в живых – точно не получится. Чтобы побег был успешным, к нему надо готовиться…