Читать книгу Аморит, любовь моя. Возможное будущее России - Иван Державин - Страница 4

Спад к нам интереса со стороны посетителей парка дал мне возможность основательнее понаблюдать за ними самими. На первый взгляд все они были похожи друг на друга, как китайцы и негры. Но я был в Китае и в Африке и знал, что эта схожесть кажущаяся и лишь в первые дни. А потом, когда приглядишься и свыкнешься с черными лицами, быстро начнешь понимать, что они разные, как и мы. Кстати, для них мы, белые, тоже все на одно лицо. Когда я по – пьянке сказал одному негру, что они к тому же еще и чем-то пахнут, – а это действительно так оттого, что они чем-то натираются, – он мне отпарировал: знал бы я, как воняем мы, белые.

Это я вспомнил, глядя на аморитян из клетки. С ними, однако, дело обстояло сложнее. Они на самом деле были поразительно похожи друг на друга. Мужчин можно было смело выставлять на соревнование по бодибилдингу: все широкоплечие, с узкой талией, накаченными мышцами и с едва не касавшимся подбородка членом. Как мужчина я невольно подумал о том, что при всем своем желании я с трудом дотянул бы своего собрата до пупка, хотя по нашим меркам он у меня был далеко не маленьким.

Женщины все, как одна, были фигуристыми и своими пышными формами напоминали мне одну кубинку, от которой я не мог оторвать восхищенных глаз во время вынужденной посадки в аэропорту Гаваны. Но даже ее шикарная грудь не шла ни в какое сравнение с грудью аморитянок, словно скопированной с двух половинок футбольного мяча.

Приглядевшись повнимательнее, я заметил среди посетителей много близнецов.

– Это потому, – пояснила Нина, – что лет триста назад здесь разрешили клонировать аморитян, и они бросились копировать детей с наиболее красивых кинозвезд. Те не возражали, и молодые аморитяне поделились на несколько типов, как если бы у нас все женщины стали походить, к примеру, на Мерилин Монро и нашу Быстрицкую, а мужчины – на Сталлоне и Вячеслава Тихонова. После того, как они научились клонировать отдельные части тела, в моду вошли гибриды с наилучшими данными выбранных образцов. Со временем у женщин надежно закрепилась мода на большую грудь, огромные глаза и недалекий ум. У мужиков ум тоже не в большом почете, главное, чтобы член достигал нужного размера.

– Я не понял. С кого они клонируют полуметровые члены? У нас, например, таких нет даже у негров.

– Их, я слышала, здесь как-то наращивают. Детям их длина не передается.

– А кому нужен такой размер? Я сильно сомневаюсь, чтобы хотя бы одна аморитянка могла принять на грудь полуметровую елду. По-моему, чисто физиологически это не возможно.

– Выходит, возможно. Некоторые, я слышала, даже вырезают матки, чтобы, как ты сказал, принять на грудь, как можно больше. Видишь у них под пупком цифры?

На яркие выпуклые вензельные татуировки под пупком я обратил внимание еще раньше.

– Это глубина их вагины. Кстати, это слово здесь можно встретить лишь в учебнике по анатомии. Общепринятой замены, как у нас, ей тут нет. В разговоре, что только не услышишь, причем в основном оскорбительно грубое. Самое ласковое, что я слышала, это пещера, а в основном дыра, ведро, но чаще всего лоханка, о чем я упоминала в дневнике.

– Ну и какая у них самая большая лоханка?

– Ровно полметра я ни у одной здесь не видела, а до сорока пяти сантиметров встречаются часто. А вон у той бирюзовой куклы, которая держит сразу два члена, аж целых сорок семь сантиметров. Правда, многие преувеличивают, но это надо еще проверить, что они и добиваются. Преувеличивают и мужики. У тех и у других каждые лишний сантиметр ценится дороже золота. Президент, чтобы остановить это состязание, своим указом ограничил длину члена сорока девятью сантиметрами, а предельный размер груди женщин установлен приблизительно на уровне нашего восьмого номера. Поэтому у восьмидесяти процентов аморитян именно эти параметры. У кого меньше, тот и та считаются не совсем полноценными.

– А у тебя какой размер груди?

Нина смутилась.

– Был третий. Сейчас из-за Алешки чуть больше.

Я мысленно приставил ей грудь аморитянки и засмеялся. А что? Очень даже впечатляло. Отбоя от наших мужиков не было бы. Она прочитала мои мысли и замахнулась на меня рукой:

– А ну тебя, бесстыдник.

Если я бесстыдник, то, как тогда назвать их? Сегодня я заметил, что дамы время от времени наклонялись и облизывали члены, как мороженое, задерживаясь на концах. Видел я и открыто совокуплявшиеся пары недалеко от нашей клетки.

– У них вообще еще что-нибудь есть на уме, кроме, извини меня, ебли? – И вы меня извините, но другого слова для определения того, что видел, я не нашел. Даже случка с совокуплением не подходили.

– По-моему, нет. А зачем? Они всем обеспечены, работать не надо.

– Что значит, не надо? Десять процентов, про которые говорил тебе Язо, по-моему, совсем недостаточно, чтобы строить дома, изготавливать самолеты, выращивать урожаи?

– Язо имел в виду вот эту элиту, – Нина указала глазами на посетителей парка. – Но я думаю, он преувеличил. Десять процентов работающих с пользой для общества среди них вряд ли наберется. А в сфере материального производства их вообще нет, не считая олигархов, которые тоже лишь вкладывают деньги. А их, я слышала, всего около сорока.

– Не понял. Кто же здесь работает?

– На это есть аморитяне второго и третьего сорта – бежевый народ и синие. Но они как бы не в счет. Когда речь заходит об Аморите, то подразумевается лишь одна элита. А бежевый народ и синие – это как приложение к ней. Как роботы.

Я внимательно посмотрел на охранника у дверей клетки. Еще вчера их маски мне показались подозрительно похожими на живые лица. Морщины на них двигались, как на лице.

– Разве на нем не маска?

– Я тоже долго думала, что они в масках. На самом деле это у них синие лица, как черные у негров. У них все тело синее. Когда-то специально для работы и обслуживания истинных аморитян они были завезены сюда с другой планеты, как негры из Африки в Америку. Им запрещено менять цвет кожи.

– Почему синие? Разве загар синим бывает? И ты упоминала цветной. У них солнце особое?

– У них его вообще нет. Их освещает отраженный от другой планеты свет.

Как у нас лунный свет. Только у них ее свет во много раз ярче. От него загара не бывает. Он у них искусственный.

– Ты упомянула про бежевый народ. Кстати, почему слово народ ты увязываешь только с бежевыми аморитянами?

– Потому что синие у них не считаются народом. Когда-то их хотели заменить роботами. Потом оказалось, что роботы намного дороже, и сейчас их опять заменяют синими. Их аморитянами не называют, а просто синими.

– Не понятно, но ладно. Синие лица я видел, а бежевого

ни одного

– Не видел потому, что простой бежевый народ в этот парк не вхож. Это парк только для элитян.

– Элитян? Интересное слово. Я его слышу впервые. Запомню. У нас его тоже можно употреблять. Элитяне, хм. Звучит хлестко, как подъёбка. А они какого цвета от рождения?

– Тоже бежевого. Но этот цвет у них не моден, и они окрашивают себя, кто как хочет. Сейчас в моде перламутр. Народ, я имею в вижу бежевых, особенно их молодежь, которая, как и везде, подражает элите, но выглядит это подделкой и сразу бросается в глаза. Как у нас китайский товар. Бежевые лица среди молодежи редко встретишь, у пожилых – чаще, а еще чаще со следами загара или краски, как у нас с татуировкой советских времен на пальцах типа «Ваня» и «1930». Чисто бежевые аморитяне встречаются среди приверженцев старых обычаев, подобно нашим староверам и сектантам, и среди тех, кто не пожелал присоединиться к элите по идейным соображениям, как Язо.

– У Язо только лицо бежевое или все тело?

– Насчет всего тела я не знаю, он всегда в одежде, а лицо у него бежевое. Но уверена, что тело у него не синее. Ты не встретишь ни одного синего аморитянина. Даже синеглазых среди них нет.

– А метисы или мулаты?

– Они здесь запрещены законом. Их умерщвляют сразу после рождения. Но до рождения, как правило, не доводят.

– Не понял. У них расизм?

– Они так не считают. Они утверждают, что у них либеральный демократизм. Бежевому и синему народу здесь предоставлена полная свобода, делай, что хочешь, но только в пределах конституции и своей территории.

– Они живут на разной территории?

– Обязательно. И тем и другим элитой выделены отдельные острова. Я на них не была, но от Язо слышала, что синие живут намного хуже бежевых. Но между собой те и другие живут приблизительно одинаково, хотя определенная градация есть. Самыми обеспеченными считаются работники шоу бизнеса и прессы. Их задача – создавать веселую беззаботную обстановку в обществе. Лучше всех живет бежевая попса, которая допущена развлекать элиту и сама почти считается ею. Затем следуют работники органов правопорядка и охраны. Его высшее звено составляют бежевые, низшее – синие. За ними идут торговцы. Как правило, владельцами магазинов синих являются бежевые, а магазины бежевых принадлежат элите. Потом идут бежевая и синяя интеллигенция. У бежевых она богаче, так как, кроме учителей и врачей, к ней относятся ученые и инженеры, которых у синих практически нет. Самыми бедными считаются обслуживающий персонал и рабочие. Последние, особенно неквалифицированные, состоят исключительно из синих. Такая диспропорция в социальном положении объясняется тем, что в последние два – три столетия на Аморите продолжается затяжной кризис капитализма, промышленность пришла в упадок, и бывшие ученые, инженеры и рабочие ушли, как правило, либо в охрану либо в бандиты. Сюда стремится попасть и молодежь. Поэтому резко уменьшилась потребность в учителях. А сейчас, в связи с еще и продовольственным кризисом, правительство пошло на ограничение прироста населения. Разве что синим, которым раньше было запрещено иметь больше одного ребенка, сейчас разрешили иметь двоих детей. Это связано с заменой ими невыгодных роботов. Но их численность по-прежнему продолжает быстро уменьшаться, так как срок жизни у них даже меньше, чем у русских в России. Элита с ними делает, что хочет. Чтобы уменьшить интерес элитян к интимным связям с синими была попытка ограничить у синих размеры половых органов как у мужчин, так и женщин. В сторону уменьшения, естественно. Но закон такой не прошел. Законодатели, видно, не захотели вообще заострять этот вопрос как, с одной стороны, расовый, а с другой – не имеющий под собой основания. У синих, например, связь с элитянами считается несмываемым позором.

Я почесал затылок, выражая сомнение:

– Неужели у синего нет желания кинуть палку сисястой элитянке?

– Сисястой, может, и есть, – засмеялась Нина. – Только что он сможет сделать своими двенадцатью сантиметрами в ее полуметровой лоханке?

– Да, действительно ничего, – почесал я затылок. – Разве что окунуться в нее с головой. Любуясь ими, я как-то об этом не думал. Мне там тоже, пожалуй, делать нечего. Но у аморитянина с синей должно хоть что-то получиться. Она у вас, как говорится, имеет свойство расширяться.

– У бежевого аморитянина – проблем нет. У них члены обычные. А у элитян с синими случка проблематична, несмотря на твои гинекологические познания. Такие случаи были, если элитяне даже с животными живут без стеснения и без осуждения. О самочувствии животных после этого я не знаю, а про смерть синей женщины слышала. Но это был чуть ли не единичный случай. Я думаю, что в их неприятии друг к другу большую роль играет классовая или социальная неприязнь. Во всяком случае, у синих. Но самое интересное, они, насколько я изучала этот вопрос, абсолютно не завидуют элите и не хотят вести ее образ жизни. Элиту они презирают за безделье и открыто называют паразитами.

– Элита это допускает?

– Я же тебе говорила, что у синих и бежевых полная свобода. Они могут говорить и писать все, что им вздумается. Но только на своих островах и без каких-либо действий против существующего строя и правящей элиты. Как и у нас. Ругать олигархов можно сколько угодно, только нельзя трогать их самих и их богатство.

На Земле я с Ниной о политике не говорил, а тут она открылась мне с другой стороны.

– Я смотрю, ты здесь кое-чему научилась.

– Научилась я на Земле, а здесь лишь нашла подтверждение своим взглядам на нашу жизнь в России. Когда я была беременная, времени свободного было много, вот я и изучала их жизнь, сравнивая с нашей.

– Раз изучала, тогда должна знать, почему синие терпят над собой власть элиты?

– А почему наш народ терпит ограбивших его олигархов и защищавшую их власть?

Я опять почесал затылок, на этот раз дольше.

– На этот вопрос тебе не только я, но и, по-моему, никто в России не ответит. Самое интересное, что я его никогда не слышал. Может, ответишь ты, если знаешь, почему здесь синие терпят элиту? Да и бежевые тоже.

– Потому что и те и другие не считают себя чем-то обойденными. Многовековая изощренная пропаганда убедила их в том, что их общество является самым свободным и демократичным во всей вселенной. Они уверены, что элита их ни в чем не ограничивает. А то, что ей одной принадлежат все природные богатства, так это было давно, еще при царе Косаре, и с этим уже ничего не поделаешь. Поезд, как говорится, давно ушел. И, кроме того, это закреплено конституцией, согласно которой частная собственность считается незыблемой и неприкосновенной. А разжигание социальной вражды считается здесь самым тяжким преступлением и карается принуждением к эвтаназии. Пресса изо дня в день трубит о благородстве олигархов и элиты. Они могли бы одни пользоваться всем своим богатством, но щедро делятся им с народом, не допуская среди него голода, строят для бомжей приюты, помогают нищим. Это тебе ничего не напоминает?

Я наморщил лоб в раздумье.

– Похоже на Россию, где тоже узаконены итоги приватизации начала девяностых годов.

– Это само собой. А мне больше напоминает Чукотку, где Рабамович отстегивает чукчам по одной сотой процента от своих миллиардов, и те рады до соплей. Это все равно, что я раздавала бы нищим ежегодно по три рубля от своей годовой зарплаты. Правда, я раздавала им во много раз больше, когда ходила в церковь поминать папу с мамой. Вот только Президент почему-то мне не дал за это орден, как Рабамовичу.

Как говорят в таких случаях, я потерял дар речи. Во дает. Мне потребовалось время, чтобы продолжить свое наблюдение за элитянами.

***

Что-то уже не раз привлекало мое внимание в толпе. Я окинул ее медленным взглядом, тем более что она была не густой, и задержался на девушке, заметно отличавшейся от других. На ней была свободная накидка, скрывавшая тело, а голову покрывала вуаль, сквозь которую я рассмотрел почти человеческого размера голубые глаза. Грудь девушки выпирала, но не больше, чем у Памелы Андерсон. Однако, в сравнение с последней, девушка была писаной красавицей: и носик и нежные губки, не то, что искусственные в растопырку губищи у Памелы.

Встретив мой взгляд, девушка заметно смутилась и, как веером, прикрыла глаза густыми темными, как у Нины, ресницами. Не красными, не желтыми, а нашими темными. Я указал незаметно Нине на девушку и сказал, что она похожа на нас. Взглянув, Нина рассказала, что у элитян изредка появляются неформатные дети под влиянием ген далеких предков, как у нас негритята у белых родителей. Элита к ним относятся сочувственно, как к инвалидам детства. Но до рождения таких детей она, как правило, не доводят. Нина слышала, что даже одна из дочерей или внучек Президента родилась с отклонениями, но ее никогда не показывали по телевизору. Понравившаяся мне девушка по – аморитянским меркам считалась если не уродкой, то уж далеко не красавицей. Обычно они тщательно скрывают свою внешность. А эта почему-то не боялась ее показывать, используя лишь вуаль.

Нина уставилась на девушку и, поймав ее взгляд, зашевелила губами. Губы девушки также пришли в движение. Мне показалось, что она опять смутилась, взглянув на меня.

Закончив разговор, Нина зашептала мне на ухо:

– Я ей сказала, что она тебе очень понравилась, так как по земным меркам она настоящая красавица и наверняка была бы избрана «Мисс Земли». Голубые глаза у нас считаются символом женской красоты. На нее мои слова произвели большое впечатление. Она была страшно довольна. Я воспользовалась этим и спросила, не родственница ли она Президента. Она замешкалась, но когда я сказала, что никому, кроме тебя, об этом не скажу, призналась, что она его внучка. Зовут ее Юно. Не долго думая, я попросила ее уговорить дедушку вернуть нас на Землю. Она не знала, как это сделать, так как ей не велели раскрывать, кто она. Я ей подсказала, что мы могли об этом не знать, а просто она нам очень понравилась, мы разговорились и поделились с ней своим желанием поскорее вернуться домой. Она пообещала и вдруг спросила, возьмем ли мы ее с собой. Только, чтобы не знал дедушка. Сказала, что очень хочет стать «Мисс Земли». Попросила переговорить с тобой, чтобы ты не возражал.

Я был не против и подмигнул девушке. Она опять смущенно прикрыла глаза, а, подняв, не спускала с меня.

Мне вдруг капнуло в голову, и я спросил Нину:

– Слушай, узнай, она Ябо знает?

Мы повернулись к Юно. Она между тем приблизилась к самой веревочной ограде и прямо-таки глотала меня своими глазищами. Нина попыталась знаками привлечь ее внимание на себя, а я вдруг услышал внутри себя:

– Ябо ошивался с утра во дворце. До ухода сюда я все время была рядом с дедушкой, и он Ябо не принимал. В последнее время он себя неважно чувствует и занимается делами только после полудня. Вы меня слышите?

– Слышу, Юно, слышу, – обрадованно зашептал я, кивая головой. – Ты очень хорошая и красивая девушка. У нас к тебе большая просьба. – Я посмотрел по сторонам, не спрятался ли где Ябо, и перешел на мысленный разговор, помогая губами. – Если ты хочешь улететь с нами на Землю и стать там первой красавицей, то помоги нам улететь отсюда. Для начала ты должна узнать, говорил ли твой дедушка с Яро и о чем. Если дедушка его не принимал, то попытайся узнать, с кем встречался Ябо и о чем договорился насчет нас. А потом расскажи нам. И попробуй все-таки уговорить дедушку…

Но тут Нина тронула меня за рукав и шепнула:

– Ябо идет сюда.

Она посмотрела на Юно и зашевелила губами. Я разобрал: «Быстро уходи, чтобы тебя не увидел Ябо». Юно кивнула нам и нырнула в толпу.

Не поздоровавшись, Ябо сходу спросил, что я надумал. Я с яростью набросился на него за показ нас по телевизору.

– А вы хотели заняться этим тут на виду у всех? – отпарировал он. – Они бы все равно не оставили вас в покое, пока не увидели, как вы это делаете. Но больше всего их интересовал твой член. И то и другое их разочаровало настолько, что теперь встал вопрос о целесообразности вашего дальнейшего здесь пребывания, имея в виду этот парк. Сколько было вчера народа вокруг вас и сколько сегодня? Завтра будет еще меньше. Теперь они смотрят на вас не как на инопланетян, у которых можно чему-то поучиться, а как на уродов.

– И куда же вы намерены нас определить?

– Это зависит от твоего согласия сотрудничать с нами в поимке Язо. Поможешь – вернем на Землю. Откажешься – отнимем ребенка и будем проводить над ним опыт по превращению его в аморитянина. А вас отдадим в руки эскулапов в медицинских целях. Ваши скелеты будут показывать студентам.

– Вопреки бытующему на Земле мнению ваша цивилизация недалеко ушла от варварской.

– Вам до нашей цивилизации, как до Аморита.

– Очень жаль, если человечество докатится до вашего прогресса. К счастью, у нашего капитализма имеются серьезные идеологические соперники. У вас они тоже обязательно появятся, если вы не хотите превратиться в навоз. Не у всех лишь одна ебля на уме и длинные елды. В жизни есть иные ценности повыше их.

– У нас тоже регулярно появлялись разные идеологи. Но эта самая ебля, к которой ты относишься с таким презрением, победила всё и вся. Во все времена у всех гуманоидов в конечном счете побеждали сладостные низменные инстинкты. Твоя страна, кстати, является ярким тому подтверждением. В России сейчас нравственно – моральные ценности социализма заменены безнравственностью и насилием. Разве не так?

– Это временное явление. Русский народ переживал и не такие напасти, преодолеет и эту.

– Не уверен. Мы всегда с особым интересом следили за судьбой России. Нам было интересно, сколько она продержится в своей духовной и нравственной чистоте. Если бы не советский период, то ее падение произошло бы на семьдесят лет раньше. Сейчас у вас уже все построено на сексе. В чем суть вашего капитализма? В стремлении иметь как можно больше денег и власти, а с ними, в конечном счете, красивых женщин. Все, как у нас. Возьми любого вашего олигарха или просто миллиардера. Сами уроды, а жены у всех у них либо модели, либо кинозвезды, на которых они променяли своих старых жен. Пока в среде вашей правящей верхушки и другой элиты властвуют главным образом деньги, которые являются критерием неравенства и превосходства над другими. Когда деньги будут у большинства из них, тогда и у них, появится культ длинной елды, о чем ты также упомянул с иронией. Ничем другим, когда все приблизительно равны, женщину ты не завоюешь. У вас уже сейчас члены удлиняют на десять сантиметров. Я сам видел рекламу. У нас когда-то начинали с пяти сантиметров, а сейчас запросто увеличивают в три и четыре раза. Лишь бы были деньги. За них все можно сделать. – Ябо изобразил пальцами мани-мани. – Но даже если твоя Россия и выкарабкается из сегодняшней нравственной катастрофы, в чем ты уверен, это будет уже не та Россия, а жалкая подражательница земной законодательнице безнравственности на Земле – Америке. В ней уже не осталось ничего русского, а без этого она не та Россия, являвшаяся когда-то примером для других не только на Земле, но и во всей вселенной.

– Рано ты ее хоронишь. Россия себя еще покажет. Во всяком случае, Аморитом она никогда не станет, пока основа в ней останется русской. А не русская Россия меня не интересует, пусть исчезает.

Ябо прервал меня сердито:

– Хватит трепаться! Что ты решил?

Я опять взвинтился.

– Что я могу решить? Отдать вам на растерзание ребенка? Для нас ребенок – святое, не то, что для вас – нелюдей.

– Язо с вами уже связывался?

– Еще нет. Да и как он свяжется, когда все здесь утыкано видеокамерами?

– Они для него не помеха. Договариваемся так. Как только он с вами вступит в контакт, внимательно его выслушайте и выразите с ним полное согласие. Он наверняка будет уверять, что вернет вас на Землю. Можете поинтересоваться, на чем он собирается это сделать. Интересно, что он ответит. Потом ты мне расскажешь, что он ответил и о чем вы договорились.

Держи карман шире, подумал я, а вслух проговорил:

– Нет вопроса. Все сделаю, как ты велишь.

– Значит, договорились. А что значит «Держи карман шире»? То же самое, что держать ушки на макушке?

– Приблизительно, а точнее «У меня всегда есть для тебя подарок, поэтому держи карман шире».

– Буду знать эту вашу поговорку. Я ее у вас ни разу не слышал и не читал. Рад, что мы договорились.

– Потом сразу на Землю? Верно?

– Нет вопроса. Держи карман шире.

Сразу после обеда, на который нам выделялось полчаса, прибежала запыхавшаяся Юно и затараторила, нет, запела. Ее нежный голосок можно было сравнить разве что с пением соловья или со звуком свирели.

– Не верьте Ябо. Он вас шантажирует дедушкой. Дедушка против того, чтобы отнимать у вас сына и вообще делать вам плохое. Оказывается, он видел вас вчера по телевизору. Ему понравилось, как вы нежно ласкали друг друга. Когда я рассказала ему, что видела вас живыми в клетке и как вы сидели, прижавшись друг к другу, он сказал, что и нам надо больше чувств. Я ему рассказала, что вы очень хотите улететь обратно на Землю. Он не возражает, но боится, что вы можете сюда вернуться и нас уничтожить, как утверждает Ябо.

– О чем они еще говорили

– С Ябо дедушка не говорил. У него был разговор с одним из бывших помощников Язо. Его зовут Яро.

– Передай дедушке, что он очень высокого мнения о наших космических возможностях. Мы вообще можем никогда не открыть Аморит, если я даже расскажу, что был на планете, где все ходят голыми и кроме секса ничем не занимаются. А где она находится, я не имею представления. Ни я, ни Нина в астрономии, как говорится ни бум-бум. Вот и будут наши астронавты искать планету с голыми гуманоидами. Смешно. Если даже они случайно и откроют именно Аморит, то нам потребуется несколько наших десятков лет, а, по-вашему не меньше века, чтобы прилететь сюда на одном единственном вселеннолете в составе самое большое пяти космонавтов. Да вы их сразу схватите и посадите в клетку, как нас, и они, как и мы, будут лишь мечтать поскорее вырваться отсюда на Землю. Так что успокой своего дедушку. Мы с Ниной забудем Аморит, как страшный сон, и никому о нем не расскажем. А про тебя, если ты с нами полетишь, что-нибудь придумаем, тем более что ты не сильно отличаешься от нас, людей. Очарованные твоей красотой, там поверят каждому твоему слову.

Юно зарделась и спросила, обнажив идеально ровные чуть розоватые зубки:

– Вы думаете, я способна повторить дедушке, что вы мне сейчас сказали? Вы очень высокого обо мне мнения. Вы лучше сами ему об этом скажите. Он хочет вас видеть у себя.

– Мы можем поехать прямо сейчас?

– Не прямо сейчас, а вечером. Дедушка себя плохо чувствует. Ему уже почти семьсот лет

Нина уточнила:

– По-нашему это чуть больше двухсот лет.

– Все равно не плохо. Он еще соображает? – спросил я Юно.

– Мне кажется, да. Разве что говорит уже плохо.

– Как же он руководит?

– У него много помощников.

– Ябо входит в их число?

– По-моему, нет. Он был помощником Язо.

– А Язо кем работал у дедушки?

– Я не знаю, но дедушка его очень любил.

– Язо был советником Президента по связям с другими планетами, – пояснила Нина. – С Президентом у него действительно были хорошие отношения. Как он мне рассказывал, Президент не возражал против его идеи начать новую жизнь. И разрешил ему летать на Землю.

– Один раз, когда Язо уже уволился, – вспомнила Юно, – дедушка сказал мне, что когда я подрасту, я тоже смогу присоединиться к Язо и найти там свое счастье.

– Тогда почему в таком случае он велел уничтожить Язо?

– Это не дедушка велел, – возразила Юно. – Он болел, когда Ябо прибежал с острова и рассказал тете, что Язо хочет захватить на Аморите власть и заставить всех работать и иметь семью. Как было у вас. Я забыла, как ваша страна тогда называлась. Но больше всех все были напуганы тем, что их заставят укорачивать елды и уменьшать лоханки. Больше всех испугалась тетя.

Нина опять вмешалась: Тетя, о которой говорит Юно, – младшая дочь Президента. Аморитом фактически правит она. Её зовут Юдо. Она знаменита тем, что у нее самая большая лоханка на Аморите. А мать Юно была старшей дочерью Президента. Она погибла в авиакатастрофе.

– Не погибла, а ее убила тетя, – поправила Юно.

– Язо тоже был в этом уверен. С матерью Юно у него были очень хорошие отношения, а с Юдо, можно сказать, враждебные.

– Расскажи, что было дальше, когда прибежал с острова Ябо и напугал всех, – попросил я Юно.

– Тетя созвала Сенат, который постановил уничтожить Язо и его людей. Когда это решение довели до дедушки, он хотел вначале поговорить с Язо, но ему сказали, что тот не хочет с ним говорить. Дедушка не поверил и направил на остров аморитянина. Но ему сказали, что Язо убил его, и поэтому всех на острове убили. Дедушка даже обрадовался, когда узнал, что Язо остался живой. Он до сих пор не верит, что тот хотел отнять у него власть, и все еще надеется с ним встретиться.

Что-то мне подспудно подсказало, что Юно говорила о Язо с особой симпатией. Я спросил у нее:

– Ты была лично знакома с Язо?

– Была, – еле слышно ответила она, потупив глаза.

– Он тебе нравился?

Вместо ответа она опустила ресницы.

– Дедушка об этом знает?

– Нет.

– Ну и зря. Может, все было бы сейчас по-другому.

– Насколько я знаю, – вмешалась Нина, – Язо не считал таких, как ты, не соответствующими стандартам женской красоты.

– Он мне это говорил, но я ему не поверила, потому что он был такой взрослый и красивый, а я такая маленькая и страшная.

– Страшная? – вырвалось у меня. – Нина у меня тоже страшная?

Юно внимательно посмотрела на Нину и ответила неуверенно:

– Мне кажется, не очень. А все женщины говорят, что очень.

– Все они дуры, и ты им следуешь. Нина красивее их всех, потому что у нее природная красота. А у ваших элитянок она искусственная, кукольная. И у тебя красота естественная, и любые изменения ее лишь испортят.

– Это же самое мне говорил и Язо. А еще он говорил, что мне совсем не нужно углублять мою вагину до размера лоханки, как у всех. А когда я увидела вчера вас по телевизору, мне показалось, что для вас она не была бы слишком маленькой. Вы не согласитесь проверить это?

– В каком смысле? – опешил я.

Юно поняла, что сказала что-то не то, и смутилась.

– В таком, – пояснила, улыбнувшись, Нина.

Я окинул мужским взглядом Юно. По росту она была на уровне нашего третьего, максимум пятого класса, однако на фоне таких же низкорослых голых сисястых аморитянок вовсе не казалась ребенком. Раздев мысленно и ее, я почувствовал жжение внизу и подумал, что для пользы дела, пожалуй, мог бы пойти ей навстречу. Но, скосив глаза на Нину, развел руками:

– К сожалении, Юно, я женат. Вот полетишь с нами на Землю, и там у тебя не будет от женихов отбоя. А вообще-то, сколько тебе лет?

– Сорок один.

Я присвистнул

– Да, ты действительно, как говорят у нас, давно засиделась в девках.

– По-нашему, ей еще нет четырнадцати, – возразила Нина. – Но по здешним понятиям она и в самом деле старая дева, потому что девушки у них начинают трахаться с восьми – десяти лет. Ребята в этом деле опаздывают года на два. Очевидно, раньше у них просто еще не стоит.

– Вот и пусть попробует с ними.

– С ними я не хочу, – тут же возразила Юно. – С ними не интересно. Я хочу, как вы вчера. Чтобы меня также целовали и ласкали.

– Полетишь с нами на Землю, и там мы найдем тебе ласкателя в тысячу раз лучше, чем я, – сказал я Юно. – Молодого красивого и холостого. Ты только помоги нам вырваться отсюда. Скажи дедушке, что Яро хочет отнять у нас ребенка, а нас разъединить. Уговори его поскорее нас принять.

Судя по тому, как, пообещав выполнить мою просьбу, заторопилась Юно домой, я сделал вывод, что чесалось у нее между ног не по-детски. Я едва успел обсудить это с Ниной, как примчался сердитый Ябо.

– О чем вы с ней говорили?

– О тебе, – ответил я. – Она сказала, чтобы я не верил ни одному твоему слову. Сказала, что президент против того, чтобы ты отнимал у нас ребенка и нехорошо поступал с нами.

Ябо выругался:

– Сучка. Чтобы ты умерла целкой. – А мне сказал с усмешкой. – Кто этого старого пердуна послушает? Попробуй только утаить от меня контакт с Язо, пожалеешь, что родился. О себе не хочешь думать, подумай о них.

Указав на Нину с Алешкой, Ябо ушел, не дождавшись от меня ответа.

Да и что я мог ему сказать?

***

Неожиданно появился директор парка.

– Как устроились? – спросил он, гладя по голове Алешку. – Никто больше не тревожит?

– За это вам огромное спасибо. Теперь, когда интерес к нам пропал, надо нас возвращать домой, верно?

– К вам пропал интерес по причине, никак не связанной с тем, ради чего вас сюда привезли.

– Я имел в виду и то и другое. Насколько я знаю, затея Язо по улучшению аморитян землянами признана антиконституционной и уже не актуальна. Верно?

Директор покачал лысой головой.

– Мечта любого народа о лучшей жизни всегда будет актуальна. Только что считать лучшей жизнью. У разных слоев общества она разная. А конституции, как правило, делаются либо под определенного правителя, либо на потребу тех, кто фактически правит властью. Не знаю, как у вас, а у нас конституция менялась много раз, только дважды при нынешнем Президенте, в начале его правления и не так давно, когда он постарел, и власть полностью перешла к элите. Она быстро подделала конституцию под себя, чтобы та не мешала ей окончательно разложиться. В этом ты частично уже успел убедиться, видя, что творится в парке. А телевизор успел посмотреть?

– Только новости о моем прилете и о том, какие мы дикари в постели.

Директор растянул в улыбке губы, не обнажив зубы.

– Вы на них не обижайтесь. Они помешаны на совокуплении. Могу провести тебя по парку, и ты убедишься в этом. А Нину с ребенком мы отпустим в дом. Ей незачем все видеть.

Возможность уйти домой Нину очень обрадовала. Она тут же подхватила Алешку и исчезла. Директор что-то прогудел одному из наших охранников. Тот передал второму и, оставив его у клетки, отправился с нами, держась на расстоянии. Директор обернулся на него и прошептал:

– Запоминай дорогу. Я покажу тебе возможные пути выхода отсюда. И не делай удивленное лицо, чтобы охранник не заподозрил. Он может работать на Ябо.

– А вы на кого работаете?

– На Аморит. На свой, а не на этот.

Я хотел поинтересоваться у него, знает ли он Язо, но вопрос застрял у меня в глотке. В метре от себя я увидел трахавшуюся пару. Он полулежал в кресле, а она сидела на стуле над ним. Стул ходил вверх-вниз, периодически вращаясь с разной скоростью. Сначала мне показалось, что стул держался лишь на одном члене, но потом я разглядел едва заметные прозрачные стойки.

А что, неплохая машина для инвалидов, толстяков и лодырей, подумал я и опять разинул рот, уставившись на проплывавшие мимо женские зады. Я проследил за ними. Плыли они по воздуху на метровой высоте по кругу. Что-то подсказало мне, что хозяйки задов не просто катались, и я пошел рядом с одним из них. Совсем скоро я едва не наткнулся на стоявшего на невысокой тумбе элитянина, на елду которого наползали по очереди зады. Вдруг скорость конвейера увеличилась, тумба отбросила элитянина назад, и на нее тотчас взобрался другой элитянин, сходу приступивший к случке.

– Это у нас такой вид спорта, – сказал с усмешкой директор. Он посмотрел на мелькавшие на тумбе иероглифы. – Только что отсовокуплявшийся парень не дотянул до половины мирового рекорда, составлявшего две тысячи сто двадцать заходов.

Я попытался подсчитать, сколько на это рекордсмену потребовалось времени приблизительно с секундной периодичностью, но директор повел меня дальше, продолжая шептать:

– Сейчас мы будем проходить мимо забора, перелезть через который для тебя не будет проблемой. Видишь забор справа? Но это только один из выходов, запасной.

Забор был с меня высотой, и перелезть через него для меня не было проблемой.

Кресла с подвешенными стульями стояли повсюду. Свободных было мало. На минуту мы задержались у встречных качелей. Одна качелина напоминала акушерский стул, а другая мало чем отличалась от наших стоячих качелей. Процесс попадания елды в лоханку контролировался автоматикой, которая останавливала качели в самый последний момент при нарушении траектории. Наверное, чтобы не врезался не туда. За минуту, что мы стояли, лишь одной паре удалось спариться.

Стоило сюда лететь, чтобы увидеть этот прогресс, подумал я с усмешкой. Директор тотчас отозвался:

– Ты прав. Прогресса в этом мало.

А у меня в голове вдруг подсчиталось время, потраченное рекордсменом на две тысячи сто двадцать заходов, – менее тридцати пяти минут. Всего-то! Для меня час – не проблема, и не с секундным интервалом. У нас есть гиганты, которые могут не слезать по несколько часов. А я -то думал. Потеряв интерес к этой теме, я спросил:

– Вы Язо знаете?

– Он был моим лучшим учеником, – оживился директор. – Когда-то я был известным педагогом. Преподавал в университете. Сейчас эта профессия за ненадобностью исчезает. Никто не хочет грызть гранит науки. Для совокупления она не нужна. Я имею в виду настоящую фундаментальную науку, а не наводнивших страну всякого рода знахарей и магов по совершенствованию случки. Это слово, пожалуй, точнее, чем совокупление, отражает то, чем озабочена страна.

– А чему учили вы?

– Совершенствованию общества, в первую очередь, духовно – нравственного облика аморитян. Это я надоумил Язо слетать к вам за опытом нормальной жизни.

– Не могли выбрать другую населенную планету?

– Земляне еще раньше были выбраны нами в качестве идеала при формировании нашего внешнего облика.

– Это я знаю от Нины, а она – от Язо. Только мне кажется, в совершенствовании себя вы перегнули палку.

– Это не мы. Это наши свободолюбы, проповедующие вседозволенность. К сожалению, низменные инстинкты всегда доминировали над нравственными. На это свободолюбы и сделали основную ставку, взяв за основу культ случки. Раньше ведь у нас большим грехом считались супружеская измена и развратное поведение. Как сейчас у вас в России.

Я рассмеялся.

– У нас это тоже уже в прошлом. Сейчас у нас в разгаре сексуальная революция. Ее к нам, как чуму, занесли либералы.

– Тоже любители свободы? Насколько я знаю, слово либер ассоциируется у вас со свободой.

– Это не у нас. В русском языке такого слова нет. Есть пришлое слово либерал, действительно проповедник вседозволенности, и произошло оно от древнего культового божка Либера, считавшегося покровителем плодородия и семени животных. Его культом был мужской член. Религиозные празднования в честь этого божка были настолько разнузданными, что его имя стало синонимом вседозволенности, а позднее – политического течения либерализма. В основу его была взята свобода личности от государства или та же, что и у вас, вседозволенность: «Что хочу, то и делаю, никто мне не указ. Хочу ходить с голым задом, и буду ходить, потому что никому до этого нет дела». Так что вы тоже можете называть своих свободолюбов либералами.

Директор закивал опущенной лысой головой.

– Во-во, и у вас почти все, как у нас. У нас они начинали с демонстраций «Долой стыд!», требуя разрешения ходить с голыми сиськами, а, добившись, перешли и на голые письки. Потом стали оголяться и мужики. А потом в открытую стали заниматься случкой.

– У нас, правда, пока абсолютно голыми ходят лишь на пляже и на театральной сцене, но на публике оголяются до предела. А порнография в кино, в печати и, особенно, в Интернете процветает во всю.

Директор поднял голову и покачал ею с сожалением на морщинистом лице.

– Плохо, если Земля докатится до того, что и мы. Не могу поверить, что и в России то же самое происходит. Первый раз я там был в тридцатые годы в самый разгар вашей индустриализации. Меня поразил моральный дух советских людей. С каким вдохновением они работали! И все поголовно учились. Даже старики. И вдруг то, о чем ты говоришь. Не могу поверить. Не понятно, как это увязывается с вашим социализмом и строительством коммунизма. Мне очень импонировал моральный кодекс их строителей. Я посоветовал Язо взять его за основу их будущего кодекса.

От удивления я заржал, как лошадь, забыв про предупреждение Яро. Шедшие впереди аморитяне дружно упали, закрыв головы руками, а те, которые были подальше, бросились врассыпную.

Директор загородил меня собой от нашего охранника, направившего на меня автомат из положения лежа. Со стороны главного хода к нам мчались еще два охранника. Наш охранник поднялся и побежал им навстречу, размахивая руками. Директор потянул меня за руку.

– Пойдем домой от греха подальше. Неровен час, убьют тебя. Я тебе потом покажу выходы. Чем развлекается наша доблестная элита, надеюсь, ты ухватил.

Мы поспешили к клетке и рядом с ней присели на одно из приспособлений для совокупления. Я пояснил директору, почему я заржал. Ни о каком моральном кодексе после развала СССР в России нет и речи. Разве что об аморальном. Сейчас у нас один кодекс – кодекс наживы любым путем и секса.

Об исчезновении Советского Союза директор не знал. Второй раз он там был в конце семидесятых годов. Его опять поразил размах строительства жилья. Как и в тридцатые годы, оно раздавалось гражданам бесплатно и за необременительную плату с длительной беспроцентной рассрочкой. По-прежнему строились заводы, фабрики. О безработице не было и речи. Директору очень понравилась спокойная дружелюбная обстановка в стране и уверенность советских людей в завтрашнем дне. Он видел очереди за драгоценностями, книгами, в театры, музеи. Он был уверен, что жизнь там сейчас еще лучше. Об исчезновении СССР Язо почему-то ему не рассказал да и летал он совсем за другим. А, может, не хотел расстраивать старика. После долгого тяжкого молчания директор заговорил:

– Но это ничего в принципе не меняет. Я изучил общественные отношения на всех известных мне планетах, заселенных разумными существами. Я убежден, что идеи социализма являются самыми совершенными, если исходить из интересов простого народа. Ничего лучше социально ориентированного во вселенной пока еще не придумано. Смысл социализма, как я понимаю, состоит в том, что все природные богатства страны идут на благо всего народа, а не кучки ловкачей. Это является основой социальной справедливости в любом обществе и исключает существенное социальное неравенство. Незначительное может и должно быть. Уборщица не должна получать наравне с великим ученым. Но в правах они должны быть равными. Он больше получает, а в депутаты могут избрать не его, а ее. На двух планетах социализм уже строят. Но и там это дело продвигается туго из-за упорного сопротивления сторонников стяжательства и безнравственности. В основу своей борьбы с социалистическими идеями они, как и у нас, да и у вас наверняка тоже, взяли внедрение в сознание народа разврата под видом секса, пошлость, хамство, насилие, садизм, неуважение к старшим, предательство интересов народа и страны – все то, что называется низменными чувствами и безнравственностью. Уверен, что Земля к социализму тоже обязательно вернется. Учтет просчеты и ошибки Советского Союза, из-за чего он погиб. И у нас на Аморите социализм в той или иной форме тоже будет. Когда-то его идеи в определенной степени уже лежали в основе общественного строя на нашей планете. Не знаю, говорил Язо Нине или нет, что до нашей цивилизации на Аморите была еще одна древняя цивилизация, до которой нам вряд ли когда удастся дотянуться. В ней существовал общинный строй, в основе которого были коллективизм и социальное равенство. Поэтому у них и был такой расцвет. Но в самом его пике в Аморит врезался астероид, который все уничтожил. Из тысячи трехсот островов сохранились лишь два десятка наиболее крупных и то не целые, а частично. И появились восемь новых, кстати необыкновенно богатых полезными ископаемыми. Но самое удивительное, чудом остались живы несколько тысяч аморитян. Они-то и стали нашими прародителями. Они еще помнили то общество и его достижения в науке и технике. У них по-прежнему долгое время продолжал существовать общинный строй, при котором несметные природные богатства Аморита принадлежали всем без исключения гражданам, а не одной элите, как сейчас. Тогда на восстановление Аморита работали все поголовно. Кто, как мог, но все. Был культ многодетной семьи. Жены соревновались, какая из них больше родит детей. Одна рекордсменка родила двадцать два ребенка. Но настоящими героями почему-то считались не матери, а отцы, отчего насаждался культ не женского начала, а мужской способности заделывать как можно больше детей, что вылилось впоследствии в культ мужского полового члена. Видишь, почти, как у вас на Земле. Только у вас этот культ увязывался с каким-то божком, а у нас напрямую с членом. У нас до сих пор можно встретить старые памятники ему. Этот, казалось бы, вполне здравый культ размножения наши сторонники свободы и вседозволенности со временем превратили в культ безнравственности и разврата. – Директор о чем-то задумался, разводя и сводя руки. – И вот еще что. В отличие от вашего либерализма, у нас никогда не было политического движения. А если было бы, то наверняка называлось бы елдоизмом. – Директор грустно улыбнулся и опять задумался. – Знаешь, почему у нас не возникло никакое политическое движение? Потому, что нашей элите не с кем было бороться. Она всех одурачила словоблудием о свободе и демократии. Попробуй, возрази против этого. Первым попытался что-то изменить Язо, и вот что из этого вышло. В борьбе за своё элита ни перед чем не останавливается, опять же ссылаясь на свободу и демократию. Я уж Язо говорил, что и нам не надо стесняться, и неплохо бы тоже заиметь свой спецназ. Как говорится, с волками жить по-волчьи выть. Словами элиту не проймешь. А сама гнить она еще долго будет. И будет продолжать растлевать народ. Надо ускорить ее конец. И после, главное, не дать ей опять начать одурманивать народ стяжательством и низменными чувствами.