Читать книгу Самодур - Иван Горбунов - Страница 4

Те же и МАТРЕНА ПАНКРАТЬЕВНА.

Матрена Панкратьевна (входя).

Ах, ты, Господи Боже мой! Вот кому не пропасть-то!

Зоя Евграфовна.

Именно уж, ангел мой, Матрена Панкратьевна (целуется) Бог милости вам прислал… всем вам и вашему семейству, ангелы вы мои! (плачет). Ведь эдакие вы, Матрена Панкратьевна, ей-Богу!.. Точно в святое место придешь к вам… Пошли вам Господи… (целует в плечо).

Матрена Панкратьевна.

Откуда притрепала?

Зоя Евграфовна.

Душу свою грешную, ангел мой, Матрена Панкратьевна, соблюдала… из Киева.

Матрена Панкратьевна.

Плохо, знать, ты молилась об нас!

Зоя Евграфовна.

Да за кого же мне больше молиться, голубь вы мой! Кого больше благодарить-то, матушка! В печь огненную велите броситься – брошусь! Вот как я вас, можно сказать, почитаю. Я вам правду говорю, Матрена Панкратьевна: мне душа нужна, не продам своей души!

Матрена Панкратьевна.

Горе-то у нас какое, слышала?

Зоя Евграфовна.

Нет, голубь мой, а что?

Матрена Панкратьевна.

Как же, матушка, вся Москва про наш страм знает.

Зоя Евграфовна.

Да что вы говорите?

Матрена Панкратьевна.

Семенушку-то мы женили, а он от нас и сбежал.

Зоя Евграфовна.

Ах!

Матрена Панкратьевна.

Да, вот ты и подумай, каково в нынешнем свете родителям-то!

Зоя Евграфовна.

Истинно, можно сказать, искушение вам Господь посылает.

Матрена Панкратьевна.

Я его и не виню, потому, ему Бог понятия не дал: все женушка его, она все…

Зоя Евграфовна.

Откуда вы, Матрена Панкратьевна, такую сокровищу выкопали?

Матрена Панкратьевна.

Богатая, матушка, с деньгами, только уж такая-то идол, такая-то огневая баба, словно не из купеческого рода.

Зоя Евграфовна.

Из чего, голубушка, дело вышло?

Матрена Панкратьевна.

Сам-то был не в духе, драка у них, что ли, была, не умею сказать. Сели ужинать, а она, матушка, и надулась: не пьет, не ест, словно ночь темная сидит. Данило Григорьич косился-косился, да как крикнет: что ты, говорит, словно на менинах сидишь? Да на Семенушку: чему ты, дуралей, свою жену учишь? Она как вскочит! И пошла, и пошла! Я, говорит, не такого воспитания, чтобы надо мной командовали, да помыкали мной. Я, говорит, свой капитал имею. Тот, после этих слов, как вскинется на нее: кто, говорит, смеет в моем доме так со мною разговаривать! Ну, раз и ударил, не то чтобы шибко, а так, для острастки. Та, матушка, ни слова, посоловела вся, словно каменная сделалась, пошла и заперлась в спальне. Ну, уж, Данило Григорьич, да при своем-то характере… мы думали, что и живы не останемся. Утром встали, хвать, ан их и след простыл.

Зоя Евграфовна.

Да что ж это такое? Да как же это возможно?

Матрена Панкратьевна.

И не знаю, что теперь будет. Весь род наш острамила. Сам-то ходит, да поедом всех ест. А кто виноват? Спьяну женил парня-то, ей-Богу, и со мной не посоветовался. А теперь, говорит, брошу все, да в Америку уеду.

Зоя Евграфовна.

В Америку?

Матрена Панкратьевна.

В Америку, матушка, какую-то… Кто его знает, что ему на ум придет.

Зоя Евграфовна.

Ну а Дмитрий-то Данилыч?

Матрена Панкратьевна.

О, матушка, Дмитрий Данилыч таких бед настряпал, таких чудес натворил… Как же матушка, в газетах распечатали! Поехал он, отец послал в чужие края по машинной части. На разные-то языки он не умеет, переводчика, жиденка какого-то куцего, нанял, по Москве без дела шлялся. Ну, вот, матушка ты моя, приехали они в какой-то город немецкий, а там для короля ихнего, али прынец он, што ли, какой, феверики приготовили. У Дмитрия-то Данилыча в голове-то должно быть было: зажигай, говорит, скорей. А там и говорят: погодите, почтенный, когда прынец приедет. – Я, говорит, московский купец, за все плачу. Те, голубушка, загляделись, а он цигарку туда, в феверку-то, и сунул, – так все и занялось! Сам уж просьбу подал, чтобы по этапу его оттеда сюда предоставили. Да как поехал-то, из выручки хватил; стали лавку-то считать…