Читать книгу Жизнь Русакова. Часть II. Русаков в СНГ - Иван Иван-Чаев - Страница 9

Даешь БМ!

Так вот, с приходом Академика ситуация в Институте стала немного нормализоваться. Не сразу и не для всех, конечно. Самым невероятным его шагом, самым дерзким событием, стало создание легендарного «ЗАО» (закрытого акционерного общества), которое самостоятельно приступило к работам на потенциально благороднометалльном объекте. История изучения этого объекта (назовем его Массив Северных Тундр) насчитывала едва ли не сотню лет. В СССР его пытались исследовать на цветные металлы, но запасы оказались малы и месторождения не получилось. Ближе к 1990-м ряд сотрудников Института высказал предположение, что объект может быть «богат благородными металлами», что было воспринято без особого энтузиазма. И даже пришедший Академик поначалу проявил большой скепсис. Однако к его чести, он внимательно следил за мировой конъюнктурой. А в 90-е годы на благородные металлы (БМ) в мире случился прямо-таки бум! Академик это быстро понял и вспомнил выводы сотрудников института. Он решил рискнуть и поставил (как в казино) на открытие в Массиве Северных Тундр месторождения БМ. Но для масштабных работ средств полунищего Геологического НИИ явно не хватало. Для того чтобы сделать из Массива настоящий объект с подтвержденными запасами, нужны были колоссальные объемы геологических работ, включая бурение десятков и сотен буровых скважин!

На деньги Ротшильдов

На первых порах Академику удалось найти скромные госбюджетные деньги и институт даже приобрел собственную буровую установку! Но одной буровой много не набуришь – нужны были крупные инвесторы. Среди российских предприятий, тогда так же едва сводивших концы с концами, искать смысла не было. Но Академик проявил упорство, поднял все свои связи и нашел мощного зарубежного спонсора. По сути дела, самую настоящую транс-национальную корпорацию (ТНК), за которой стояли чуть ли не Ротшильды! А представителем этой ТНК в России как раз и стало, созданное на базе Института Геологии «ЗАО». Ход гениальный! По сути дела, ученые НИИ обставили в этом практически все производственные экспедиции и горно-обогатительные комбинаты Заполярного края. Где такое вообще видано! И работы начались!

И вот, на деньги иностранного инвестора «ЗАО» уже нанимает буровые бригады как раз из производственных экспедиций. Дело совершенно невероятное! Всю жизнь эти производственные экспедиции относились к ученым, как к бедным родственникам. Всю жизнь прижимали и принижали их, считая бездельниками и дармоедами. Всю жизнь ученым надо было просто вымаливать у них получение материала, того же керна скважин (подробнее об этом термине – далее). И вот, на тебе! Ученые, «академики» теперь нанимают на работу буровиков из производственных организаций. Воистину, невероятно! Костяк созданного «ЗАО» как раз и составили приунывшие было Сырьевики. По сути, они в большинстве своем туда и перешли. Поначалу, остальные сотрудники Института, которых тоже звали в «ЗАО», отнеслись к этому со скепсисом – мало кто привык к тяжелой и длительной работе в полевых условиях, результат которой был еще не очевиден.

Работа в «ЗАО»: как белые люди!

Однако очень быстро этим отказавшимся пришлось почувствовать разницу! В Институте деньги платили с перебоями, зарплаты были смешные, задержки составляли до нескольких месяцев. А в «ЗАО»… А в «ЗАО» теперь платили, что называется в твердой валюте. В рублях, конечно, но конвертированных из перечисленных иностранным инвестором долларов. Зарплата и аванс – без сбоев, по расписанию, да еще какие. При том курсе в рублях вообще получались неприличные цифры! Русаков помнил, когда он сам еще не сподобился поступить в «ЗАО», но сидел с ними в одном домике-лаборатории. Когда основная масса сотрудников Института была в состоянии, что называется, «зубы на полку», сотрудники «ЗАО» орали на весь домик: «Сашка! Ты зарплату получил? Иди скорей, уже дают!». Каждую пятницу (и это особо бесило остальных сотрудников) из кабинетов «ЗАО» слышался «звон бокалов» и запахи сытной закуски.

Полевые работы «ЗАО» проводились с размахом – с мощными автомобилями (КАМАЗами), с шатровыми палатками, электрогенераторами, а позже и со спутниковыми телефонами вместо допотопных раций. С овощами и фруктами к столу! Но и работали ребята – не чета институтским. Тут, по сути, шли настоящие поисковые (а затем и разведочные) работы – много месяцев «в поле», тяжелая работа как в маршрутах, так и на буровых. Надо было рубить просеки «под профиля», производить огромные объемы опробования (подробнее об этом позже)!

Но это был все же «золотой век ЗАО». Его сотрудники стали получать очень хорошие деньги, чем сразу выделились из институтской массы. У них была очень интересная работа – сделать из Массива Северной Тундры рудный объект. Они все были энтузиасты, просто горели на работе. Их полевые лагеря напоминали хорошо выстроенные деревеньки, со своим бытом, своими радостями. В этих «деревеньках» разгорались «полевые романы», в них кипела жизнь! Хорошо работали, хорошо и отдыхали. Охотились на оленей, рыбачили, топили прекрасные бани. О поварихах, взятых также из Института, и их умении готовить ходили уже просто легенды. А еще иностранные инвесторы устраивали бесконечные, нужные, но и очень веселые (в виде игр) учения по ТБ. А еще, наиболее успешные геологи, теперь ездили на стажировки и совещания, например, в Лондон! Попасть в «ЗАО» теперь стало мечтой каждого сотрудника. Ну, хотя бы, на отдельный полевой сезон – и время с толком и удовольствием проведешь, и денег заработаешь, и с грибами-ягодами, с рыбой-мясом будешь!

Первые результаты, ренессанс Сырьевиков

И, конечно же, эти работы просто не могли не дать результат – очень скоро удалось поставить на госбаланс по запасам первое месторождение! На этот факт клевали всё новые инвесторы, работы ширились, «ЗАО» укреплялось и богатело, а с ним поднимался на ноги и сам Институт Геологии. И вот уже пришло время, когда удалось купить первую собственную буровую установку, завести первую собственную буровую бригаду. В этот период в «ЗАО», наконец, перешел работать и сам Русаков. Веселое было время! В их маленьком домике, где пока еще базировалось «ЗАО», круглый год толкалась куча народу: представители инвестора из Москвы, различные геологи и кураторы проекта из Канады, США, Англии, Австралии, молодые геологи из разных стран и т. д. Работа кипела, появлялись новые объекты, рос объем бурения. Появились первые дивиденды по акциям, да еще какие! Список акционеров был довольно узким, рядовые сотрудники «ЗАО» туда не входили. Зато туда был включен Институт Геологии Заполярного Филиала, которому деньги «ЗАО» также позволяли держаться на плаву!

И в научном плане эти работы давали огромные плюсы. Теперь ничего не надо было выпрашивать у производственников. Все новейшие и уникальные данные стекались прямо в «рудную лабораторию» института, которой, по совместительству, и руководил генеральный директор «ЗАО»! Теперь появилась возможность участвовать с этими материалами и в международных конгрессах, чем многие сотрудники «рудной лаборатории», включая и Русакова, успешно пользовались. Естественно, такие исследования в Институте были в приоритете. Сотрудников этой «рудной лаборатории» никто не смел тронуть – они выполняли важное дело. Как правило, сотрудники этой лаборатории также были и работниками «ЗАО», получая деньги на двух работах. Красота! Вот он, наконец-то, ренессанс Сырьевиков, причем, не такой как в советские годы, а реальный! Ты причастен к открытию новых месторождений, ты видишь, что твой труд приносит ощутимый результат, ты знаешь, за что получаешь деньги!

Но была и обратная сторона медали – тяжелый повседневный труд геологов «ЗАО». Ведь большие дивиденды одних, часто зарабатываются нелегким трудом других. Вот, например, с какими реалиями работы в этой организации столкнулся наш герой.

На буровой. О керне и руде

В «ЗАО», конечно, как мы уже говорили выше, по сравнению с прочими сотрудниками Института, жили как «белые люди». Однако Русаков очень быстро понял, что обывательская зависть часто весьма упрощает (а порой и вовсе не учитывает) понимание того, каким нелегким трудом подчас зарабатываются «такие большие деньги».

В отличие от научной геологической работы, когда до лета ты вполне спокойно можешь протирать штаны в теплом кабинете, в «ЗАО» занимались разведкой месторождений. А это значит, что ты работаешь в тяжелых условиях круглый год. Поскольку разведочные работы предусматривают непрерывное бурение скважин (включая даже новогодние праздники), это обусловливает и непрерывную сопроводительную работу геолога, начиная от присутствия непосредственно на буровой и заканчивая документацией и опробованием «керна» в камеральных условиях.

Стоит пояснить – «керн», это выбуриваемый скважиной каменный цилиндрический столбик горной породы. Обычный диаметр бурения на твердое полезное ископаемое составляет 76 мм. Поднимаемый из скважины на поверхность керн помещается в деревянные ящики – обычно по 5 метров в каждый (керн укладывается в ящик секциями длиной по 1 метру). Таким образом, в одном ящике оказывается пять метров «каменных цилиндров», диаметром около 8 сантиметров. Вместе с весом самого ящика это составляет не менее 70 килограмм, а если диаметр бурения выше, то и больше. Надо также отметить, что ручки у керновых ящиков (чем-то напоминающих закрытые крышкой носилки) часто очень неудобные, норовящие выскользнуть из руки. К чему все эти сведения? Потерпи, читатель, про ящики с керном мы еще расскажем.

А пока – немного о специфике работы геолога на буровой. В активной разведочной стадии буровые работы идут круглый год и на объект бурения обычно заезжают «вахтовым методом». В случае Массива Северных Тундр и личного опыта Русакова «вахта» составляла две недели, а бурение на каждом станке проводилось буровой бригадой в две смены – днем и ночью. Обычно кроме буровиков и их начальника (бурового мастера) в состав «вахтовиков» включают геолога и геофизика.

В обязанности геолога входит следующее. Он задает на местности точку бурения скважины, указывает направление и угол бурения, если скважина не вертикальная. В процессе бурения и поднятия на поверхность керна, геолог документирует (описывает) его по определенной методике – какой породой сложен, сколько в ней видимых рудных минералов и т. д. Кроме того, геолог должен следить, чтобы буровики правильно отмечали глубину бурения и процент «выхода керна» (т.е. какую часть «цилиндрика породы» удалось реально достать на поверхность). Чтобы было понятно – обычно «керноприемник» (труба, в которую набивается выбуриваемый керн) имеет длину три метра. Если он весь заполнен керном, то выход последнего составляет 100%. Но ведь порода – вещь не монолитная. Она может быть трещиноватой, крошиться, осыпаться и т. д. И тогда на поверхность достают не всё, что выбурили (2.8 или 2.5 метра, а то и меньше). Например, в сильно трещиноватых зонах, «выход керна» бывает 30% и даже менее. А от этого самого «выхода керна» зарплата буровика зависит напрямую! Вот и указывают они иногда завышенные проценты. Чтобы это контролировать, геолог каждый раз замеряет реально лежащий в ящике керн рулеткой и сверяет значения с записанными буровиками на буровых этикетках.

Другой важной задачей геолога, по крайней мере, в случае Русакова, было следить за тем, как скважина пересекает так называемое «рудное тело». Или, говоря упрощенно, пласт породы с рудой. Обычно проектная глубина буровых скважин так и задается – чтобы перебурить «рудный пласт» и выйти в подстилающую его безрудную породу. Когда скважина достигает проектной глубины, буровики обязаны сразу звать геолога, чтобы тот дал добро на её закрытие. Вот здесь и нужно смотреть внимательно – когда (на какой глубине) в керне кончилась руда и достаточно ли после нее скважина прошла по безрудной (пустой) породе. Т.е., говоря проще, убедиться, что руда в пространстве, пересекаемом скважиной, действительно закончилась и глубже нет еще одного «рудного тела».

В практике Русакова обычно полагалось, чтобы после руды скважина прошла по пустой породе не менее 15-ти метров. Так вот, если по достижении скважиной проектной глубины условия пятнадцати «пустых» метров после (ниже) руды соблюдались – геолог давал добро на закрытие скважины. А если нет… У Русакова был опыт и такого «бесконечного» изнуряющего бурения. Когда каждый раз в интервале 15 метров ниже руды в керне вновь оказывались рудные минералы. И каждый раз приходилось продолжать бурение – так ведь по инструкции положено. В конце концов, Русаков отдал распоряжение остановить бурение волевым решением – отметив в паспорте скважины, что из руды так и не удалось выйти. Ведь запроектированные метры бурения тоже не резиновые!

«Буровые нравы»: кто кого будит,

кто кого разнимает и что они вместе грузят

Забавным было еще и то, что при круглосуточном бурении геолога выдергивали на закрытие скважины по достижении ею проектной глубины в любое время. В том числе и прямо посреди ночи, прерывая его сладкий сон в натопленном буровом вагончике. И как непросто было, например, темной полярной ночью, спросонья определять – есть ли еще в керне зерна рудных минералов? А бывало, что зимой при морозе керн вообще покрыт ледяной коркой – тогда его надо было поливать теплой водой! Такое же правило относилось к проверке геологом правильности постановки буровой на новую точку – если ставили ночью – ты обязан был вставать и проверять все именно ночью!

Единственной отрадой для Русакова, как и для любого геолога поднятого ночью на закрытие скважины, было то, что потом (до переезда буровой установки на новую точку) туда обязан был придти геофизик для выполнения каротажных работ. Геофизик должен был спустить в ствол скважины специальный зонд, который, скользя по стенкам, замерял различные свойства пород (магнитность, радиоактивность, электропроводность), а также отклонения скважины от заданного угла и азимута. Поэтому, закрыв скважину ночью и направляясь на заслуженный «досып», Русаков всегда с особым наслаждением вламывался в вагончик геофизика с криком: «Вася, подъем! Я скважину закрыл, начинай каротаж!».

Стоит сказать и про другие испытания геолога, работающего с буровой вахтой. Во-первых, это сам заезд на участок. В зависимости от расположения месторождения, способа заезда и транспорта – это может занимать достаточно большое время. Русакова и буровиков на Массив Северных Тундр обычно забрасывали на машинах-«вахтовках» – КАМАЗе или ГАЗ-66. Дорога, как правило, была плохая и каких-то 40—50 километров приходилось ехать порой целый день. А если провалишься с машиной в болото или зимой завязнешь в снегу – то и несколько дней! Когда заезжаешь на участок со сторонней буровой конторой, то в кабину геолога сажают редко – едешь в «кунге» с буровиками. А в кунге, там случается всякое. Начать с того, что обычно буровики курят прямо в машине и, мало того, что на плохой дороге укачивает, так еще и едешь в сплошном папиросном чаду. Ладно бы курят, но нередко длительный заезд сопровождается и беспрерывными возлияниями. Знают буровики, что потом две недели придется вкалывать «на сухую» – вот и оттягиваются. Несколько раз после таких пьянок в «вахтовке» вспыхивали драки, которые Русаков даже пытался разнимать. Но, куда там! Самое удивительное, что затем, проспавшись, драчуны обычно снова были как шелковые.

Наконец, еще одним испытанием на буровой являлась погрузка керна в бортовые КАМАЗы. По мере отбуривания скважин, загруженный в ящики и забитый крышками керн с участка надо было вывозить. Если скважина была глубиной 200 метров (а в керновый ящик, как помнит читатель, входит 5 метров «каменных цилиндров»), то из нее «получалось» 40 ящиков керна. А в большой КАМАЗ могло войти и в два раза больше – все 80—100 ящиков! Вот и представьте – закидать такую машину (причем быстро, водитель обычно долго не ждал) почти 80-киллограммовыми (зимой – часто обледенелыми и выскальзывающими из рук) ящиками! Геолог вроде бы грузить керн не обязан. Но… Как то неловко было изображать из себя «белую кость». Так что и Русаков и другие геологи «ЗАО» всегда в этих погрузках участвовали, зарабатывая себе на будущее проблемы с позвоночником.

В поле. «Профиля и пикеты»

Ну вот, буровые работы, как уже понял читатель, ведутся при разведке месторождений круглогодично. И, как сказал один партнер Русакова по «ЗАО»: «Наш геолог должен быть готов в любой момент срочно выехать на буровую или сделать научную презентацию». Это в первую очередь относилось к так называемым «совместителям», работающим и в науке (Институт Геологии) и, фактически, на производстве («ЗАО»). Поэтому у ребят из «ЗАО» в рабочем кабинете всегда тубус для документов соседствовал с комплектом полевой одежды. Однако это касалось, так сказать, «камерального» сезона. А ведь летом начинались и главные разведочные полевые работы!

Про работу на стадии геологической съемки (или составления геологической карты) читатель может узнать из первой части книги – «Русаков в СССР». А чем же отличается работа на стадии разведки месторождений? Помимо больших объемов буровых работ, на что мы уже указали выше, это и более детальное картирование и опробование геологического объекта (будущего месторождения) с поверхности. Для такой детализации необходимы подготовительные топографические работы. Они заключаются в создании на объекте собственной «системы координат», путем покрытия поверхности сетью четко ориентированных профилей с пикетами. По крайней мере, так было до начала широкого применения в геологии GPS-навигаторов.

Профили, или «профиля» на топографо-геологическом сленге, обычно задаются «вкрест простирания» (или, по простому, поперёк протяжения) рудных пластов. Обычно все профиля (за редким исключением) имеют одно направление (один азимут). Как правило – перпендикулярно протяжению (простиранию) рудных пластов. При достаточной протяженности рудовмещающей структуры, профиля задаются через 100 метров друг от друга. Длина профилей тоже зависит от размера пересекаемого объекта. В случае Массива Северных Тундр (где работало «ЗАО») длина профилей могла составлять несколько километров (2—3 км и больше). А что же собой представляли эти самые «профиля» на местности?

Если склоны исследуемого массива были покрыты лесом, то профиль представлял собой узкую просеку, не более полуметра шириной. Иногда, чтобы такой «лесной профиль» было лучше видно – через определенные расстояния на деревья навязывали своеобразные бантики из ярко-оранжевой «маркерной ленты». Когда профиль выходил на «безлесный» склон и вершину массива (обычно в рельефе геологические массивы – это горы или сопки), его маркировали специальными «вешками», высотой около 2 метров. Вешки обычно нарубали из прямых стволов молодого сосняка, широко развитого в пределах Массива Северных Тундр. Еще одна важная вещь – иногда профиль могли продолжить и за пределы массива, даже в прилегающие болота. Это было необходимо для проведения в этих прилегающих частях геофизических работ.

Направление профиля (опять-таки, пока еще не было GPS) задавалось с помощью специального прибора, например, буссоли. А дальше выдерживалось «на глаз» с помощью принципа «трех точек» – в створ профиля ставились три «вешки», которые должны были визуально стоять «в одну линию». То есть, если ты от одной вешки глазом «стреляешь» на две других, они не должны быть правее или левее. После установки профилей, маркированных вырубленными просеками, вешками и маркерными лентами, в их пределах устанавливаются так называемые «пикеты». Пикеты представляли собой тонкие рейки, шириной около 2 см и высотой 50—60 см. Один конец у пикета обычно заточен, чтобы удобнее втыкать в землю. Пикеты выставляются по профилю через определенное расстояние – например, через 20 метров. И профиля, и пикеты имеют свои номера. Например, профиль «номер один» и первый (а чаще – «нулевой») пикет будут обозначены на пикете надписью «1/0». Следующий через 20 метров по «первому» профилю пикет будет иметь номер «1/20», следующий – «1/40» и т. д. Начала и концы профилей имеют «подснятые» с помощью приборов координаты, которые (совместно с азимутом) обеспечивают их четкую «привязку» на карте.

Когда такая внутренняя «система координат» (в виде профилей и пикетов) на массиве готова – и начинается основная разведочная работа различных специалистов – геофизиков, геологов, буровиков. Действительно, очень удобно! Геофизики проходят по профилям со своими приборами, замеряя различные свойства горных пород. Геологи проходят по профилям и между ними, зарисовывая и опробуя на полезное ископаемое валуны и коренные выходы тех же пород. Наконец, буровикам также удобно выставлять на профиля свои буровые. С геологами вообще случай особый. Нередко, как и в случае с Массивом Северных Тундр, породы содержат в себе магнитные минералы железа. А это значит, что пользоваться для ориентировки компасом – бесполезно. И тогда для «привязки» система профиль/пикет является просто бесценной!

Руби, рули, таскай, кидай – экономия!

Для чего же читателю так подробно и занудно было рассказано о такой системе? Дело в том, что в те годы «ЗАО» приходилось на многом экономить. В частности, его сотрудникам пришлось взять на себя и подготовительные топографические работы. Да, да, те самые «профиля-пикеты»! Тем более что эта работа неплохо оплачивалась инвесторами. Как теперь понятно, прокладка профилей на Массиве Северных Тундр (или просто Массиве) имела двоякую специфику – рубка лесных просек и «провешивание» на «безлесных» склонах. Работа была крайне тяжелой. Иногда, как мы уже говорили, профиль мог начинаться в болоте. А на болотах, как и в залесенных подножиях Массива летом кишмя кишат комары, гнус и мошка. Мало того, что жарко, не раздеться, так еще накусают – мама не горюй! При этом взмыленному и потному геологу нужно не просто рубить просеку, но еще и держать направление, согласно вышеупомянутому принципу «трех точек»! Когда выберешься на продуваемый безлесный склон – то вроде бы красота. Но и там есть своя специфика. Если в лесу твой главный инструмент – топор и маркерная лента, то на каменных склонах ты обязан маркировать профиль вешками. Но ведь деревьев вокруг нет. А значит, ты обязан тащить наверх заранее нарубленные вешки с собой! Русаков навсегда запомнил такую работу, когда маршрут по прокладке профиля начинается с подъема на вершину со связкой двухметровых вешек на плече. Вес у связочки немаленький – все десять-пятнадцать килограмм! А если возьмешь меньше, то вешки быстро закончатся и придется возвращаться за ними снова…

Работы по подготовке профилей выливались в целую эпопею со всякими забавными (и не очень) эпизодами. Когда от начала профиля все-таки шли «на глаз», сверяя его по «линии трех вешек», безусловно, случались и казусы. Обычно на проходку одного профиля ставился один человек. Второй начинал работу на параллельном профиле через 100 метров. Один раз в практике такой работы «ЗАО», метров через 600 идущие параллельно рубщики профилей сошлись в одной точке! Выяснилось, что один из геологов слышал как рядом с его профилем бродит медведь и невольно все дальше отклонялся от нужного направления. Сначала долго смеялись, но потом пришлось переделывать.

Надо сказать, что в «ЗАО» работало не так много сотрудников, а проходка профилей требовала значительных людских ресурсов. Поэтому, особенно на начальных этапах, к рубке профилей привлекали не только геологов и геофизиков, но и… водителей! Причем, бывало и так: в Заполярье некоторые геологические объекты расположены в достаточной близости от городов, в пределах пары часов езды на том же КАМАЗе или ГАЗ-66. Были такие объекты и у «ЗАО». Тогда на работу на эти массивы можно было ездить прямо из города. Так вот, один водитель рассказал Русакову про свой типичный рабочий день во время рубки профилей.

«Вот смотри, я выхожу из дома часов в 6 утра» – говорил водитель. «Затем иду на автобазу и готовлю машину к выезду на Массив. Затем, часов около 8-ми утра заезжаю за всеми геологами и мы отправляемся в поле. К 10-ти утра мы приезжаем на объект и практически сразу идем рубить профиля. Интенсивно работаем на рубке (со всеми вышеописанными „прелестями“ и небольшим перерывом на обед) часов до 7-8-ми вечера. Затем путь домой до 22—00, развоз всех геологов по домам. Затем я отвожу машину на автобазу, затем иду домой – прихожу туда около 12-ти часов ночи и уставший валюсь спать. А в 6 утра снова вставать. И так – практически без выходных». Вот как работали в ЗАО, практически «на износ», и не только геологи!

Кстати, один раз такой случай с использованием другого водителя «ЗАО» в качестве рабочей силы случился и у самого Русакова. Их двоих послали на КАМАЗе в соседний город – забрать вывезенный с участка керн по двум скважинам (а это, как мы помним – порядка 80 тяжеленных ящиков). Ну, на базе бурившей скважины партии (где и находился керн) им в помощь выделили двух рабочих. Так ведь керновый ящик можно грузить только вдвоем! И вот – Русаков с водителем в кузове КАМАЗа, двое рабочих внизу – начали процесс загрузки. Когда они её закончили и надо было срочно ехать обратно (ибо там керн уже ждали геологи «ЗАО» – для документации и опробования), водитель растерянно сказал Русакову: «Как же я поеду-то, у меня руки дрожат…».

Таков был тяжелый труд и нелегкий хлеб людей работающих в «ЗАО». Кроме поездок на буровые и прокладки профилей, это и традиционная работа геолога – маршруты, отбор проб (порой и в снег, и в дождь), таскание тяжелых рюкзаков с образцами, когда от веса в 25 килограмм подгибаются ноги, и многое, многое другое. Но, дабы не утомлять больше читателя перечислением трудностей геологического бытия, расскажем одну из многочисленных баек про работников «ЗАО».

Спрятанная водка и «Нордик-трофи»

Как уже было сказано, специфика работы «ЗАО» на стадии активных разведочных работ подразумевает практически круглогодичное нахождение кого-то из сотрудников (геолога, водителя, буровиков) на участке работ. Причем, не только во время, например, бурения. Но и в качестве банальных сторожей – караулить сохранность всяческой техники. Описываемая далее история состоялась в канун, кажется, ноябрьских праздников, когда двое сотрудников «ЗАО» несли довольно унылую караульную вахту в опустевшем буровом лагере. В те годы еще не было никаких ноутбуков с фильмами, позволяющими коротать время в темноте поздней заполярной осени. Единственными развлечениями «сторожей» являлась охота, сон, чтение книжек и каждодневные выходы на связь с «большой землей» по рации (спутниковыми телефонами «ЗАО» обзавелось значительно позже). По рации в строго определенные часы сотрудники докладывали о положении дел на вверенном им объекте, а также получали различные указания и весточки от родных. Надо сказать, что Главный геолог «ЗАО», выходивший со «сторожами» на связь, прекрасно понимал всю тоску и убогость их вынужденного безделья вдали от дома. А тут еще и праздники на носу. Очень хотелось Главному хоть как-то своих сотрудников приободрить, поднять им настроение.

И был в этом «ЗАО» один геолог, как про него говаривали, известный «балагур и балалаечник». Он тоже прекрасно понимал положение «лагерных сидельцев» и, что важно, очень хорошо прочувствовал желание Главного их обрадовать. В общем, был этот Балагур, безусловно, весьма неплохим психологом. И вот, как раз перед тем моментом, когда Главный собирался идти в радиорубку на связь, Балагур (как бы невзначай) обмолвился другому геологу (и так, чтобы Главный обязательно это услышал!) – вот мол, я когда летом жил в том вагончике, где сейчас несут вахту «сторожа», то спрятал под ним пять (!) бутылок водки, чтобы буровики не нашли. А потом, дескать, и забыл про них. Скосив хитрый глаз на Главного, Балагур понял – его слова попали тому в уши. Главный сразу заторопился – Балагур знал, что тот обязательно захочет обрадовать тоскующих в осенней темноте «сторожей».

Дальше все пошло по задуманному коварным Балагуром сценарию. Главный, заканчивая связь, выложил все карты на стол – ребята, а у меня для вас сюрприз! Как раз перед праздником. Под вашим вагончиком Балагуром спрятаны пять (!) бутылок водки! Так что – с наступающими, не скучайте там! Да какой там скучать! Едва закончилась связь, наши «сторожа», схватив фонарики, кинулись обследовать пространство под вагончиком. Вагончик этот был передвижной (его прицепляли к трактору) и стоял на больших железных полозьях так, что под ним еще было добрых сантиметров тридцать пустого места. Ну что ж, спровоцированная Балагуром эпопея началась!

Итак, начали не спеша. Сначала, как водится, выгребли все находящиеся под вагончиком бутылки. В основном пустые, хотя пару раз сердце екнуло – бутылки были из под водки! Но пустые, черт побери, пустые! И вот, вот. Вот она, первая! Есть! Потянул один из сторожей бутылочку, полную! Но, когда вытащили на свет – в сердцах плюнули – то ли с маслом каким-то, то ли еще какой гадостью. Первый пыл поисковиков немного прошел. Ладно, решили они, видать, основательно Балагур прятал.