Читать книгу Возврату подлежит - Иван Калина - Страница 2

– Представь себе, просыпаюсь я, а возле меня этот профессор, тычет в лицо ручонками, размахивает какими-то бумажками. Я ничего понять не могу: откуда он взялся? Я вообще дома спать ложился, с девушкой, а тут – это.

Сотеев ловко обрабатывал рану на голове Глеба, веселясь от собственного рассказа. В палатке кроме них никого не было. Под матерчатым потолком висел большой фонарь на батарейках. Он-то и освещал «операционную». На полу были разложены медикаменты: вата, йод, зеленка, бинты, а также шовный материал. Глеб сидел на коленках, безропотно позволяя врачу обрабатывать его голову. Сотеев, будучи человеком из его привычного мира, стал для Глеба неким связующим звеном между реальностью его недавнего прошлого и абсурдностью новой обстановки, свой среди чужих, союзник. И то, что он, как и Глеб ничего не помнит, в свою очередь примиряло с наступившей действительностью. Ничего, вместе они как-то разгребут эту ситуацию, выведут кого надо на чистую воду.

Сотеев, не жалея антисептиков, промокал ватным тампоном рваные края открытой раны на коже головы, ворча на ненормального студента, сделавшего такой большой разрез. А Глеб пытался подавить звон в ушах, оставшийся на память от саперской лопатки. С содроганием он посмотрел на кривую иголку и моточек специальных ниток, которые приготовил врач. Боли он не боялся, но всегда с недоверием относился к швейному делу. Сотеев между тем продолжал развлекать пациента болтовней.

– Это уж потом, когда все постепенно стали очухиваться друг за другом, мы поняли, что у нас у всех одинаковые симптомы. Причем, прошлое до этой экспедиции все прекрасно помнили, а вот как попали сюда и все что с этим связано, как будто кто-то начисто затер.

Глеб зажмурился – Сотеев, наконец, взялся за иголку, проложил первый стежок, полюбовался им. Потом настала очередь второго. Глеб мужественно терпел, сжав зубы.

– А обезболивающего не нашлось, Эскулап? – проворчал он в перерыве между пытками иголкой.

– Дети хнычут, а ты – терпи. Обезболивающее может понадобиться в другом, более серьезном случае.

И Глеб снова терпел. Что ему оставалось? Сотеев взялся за пузырек с медицинским клеем. На секунду заколебался.

– Могу, конечно, и забинтовать. По желанию, – прокомментировал он.

– Нет уж, лучше заклей, – Глеб поморщился, представив себя с забинтованной головой. Как раненый боец.

Сотеев кивнул и откупорил пузырек. Холодная, вязкая жидкость как студень шлепнулась на голову, и Глеб почувствовал, как кожа тут же начала съеживаться – клей мгновенно подсыхал, образуя прозрачную блямбу.

– Получается, что мы сами сюда приехали? А зачем?

Сотеев беззаботно пожал плечами.

– Нет идей. Готов выслушать твои.

– А этот… профессор, он в порядке? – вдруг спросил Глеб. Его передернуло от воспоминаний.

– Да жив-здоров, – охотно отозвался Сотеев. – Испугался только немного. Нашатыркой привели в чувство. Бегает теперь как молодой козлик.

– Спортом, что ли, занимается? – усмехнулся Глеб.

Сотеев погрозил пальцем:

– Пошути мне. Что ты тут вообще устроил? Герой-одиночка! Чуть ученого человека в могилу не свел.

Глеб усмехнулся.

– Наука понесла бы большие потери.

Он не собирался ни оправдываться, ни раскаиваться. Мимо их палатки туда-сюда сновал народ. В открытое отверстие палатки было видно, как в сгущающихся сумерках разжигают костер, болтая между собой, иногда даже было слышно их покрикивания друг на друга: «Веток добавь!», «А ты воды принеси!» «А ну все отошли от огня! Сегодня я буду готовить еду. Что-то мне не хочется, как вчера, есть подгорелую кашу». Громче и команднее всех была та женщина в комбинезоне. Она вооружилась большой поварешкой и отгоняла парней от провизии.

– Это Ольга, жена профессора, – пояснил Сотеев. – А самого профессора зовут Васильев Илья Петрович.

Точно, отметил про себя Глеб. Он его запомнил еще тогда. Вчера? Или когда это было?

– Этот рыжеватый, простоватый парень…

– Дима, – опередил его Глеб.

Сотеев удивленно вскинул брови.

– Там, на террасе, профессор звал его по имени.

Доктор кивнул, согласившись с доводом.

– Этот с хвостиком, преподаватель по истории, Ягодин. – Сотеев поморщился, напрягая память, и виновато улыбнулся. – Имя забыл. Неважно. Толку от него мало, молчаливый какой-то. Еще один студент, мажор, Копытов, вроде… Я так понял, что у него папаша из университетских шишек, декан, вроде, сослал парня сюда. Из-за наркотиков. Ну, это только мое предположение. Девчонка – Лера. – И многозначительно добавил: – Твоя девушка, между прочим.

Глеб посмотрел на приятеля так, как будто тот только что сделал что-то неприличное.

– Не надо на меня так смотреть. Я говорю с ее слов. Она почему-то уверена, что у вас – роман.

Глеб не удержался, чтобы не выглянуть из палатки. Лера сидела особняком от общей компании. Обхватив колени руками, грустно смотрела на закат. Видно, скучала по дому. Что же в ней было такого, что заставило Глеба потерять голову и влюбиться? Ничего примечательного в ней не было. Девушка, как девушка. Нет, нет! Глеб помотал головой, как будто отгоняя наваждение. Это была какая-то ошибка. Он всегда был свободным мужчиной. Семьи у него не было, да он и не страдал. Все называли его холодноватым типом, он и сам так считал. Какие-то серьезные привязанности – не для него. А тут вдруг – девушка… этот статус к чему-то обязывал. Хотя, может, она его не так поняла и увязалась, как сегодня в уазике… Лера как будто почувствовала его пристальный взгляд, повернула голову, но Глеб тут же запахнул палатку, отгораживаясь от нее. Еще чего придумает опять.

– Ну и что теперь делать-то, Захар? – Глеб уныло улыбнулся.

Сотеев, на правах приятеля, лукаво подмигнул:

– А чего? Пользуйся моментом. Девочка, вроде, ничего. Не уличная…

– Да иди ты! Я тебе о другом. Как нам выбираться? Ты сказал, что отсюда нет выхода. Это точно?

– Точно, нет отсюда выхода. Мы со студентами уже раз десять прочесали эти места. И с картой, и с компасом, а все возвращались обратно.

– Нет, так не бывает.

Глеб замотал головой, не желая соглашаться с выдвинутой версией. Нет, это не окончательно. Есть все равно какая-то лазейка. Некогда ему тут прохлаждаться.

– У меня на сегодня встреча запланирована. С арендатором надо было тоже переговорить… – Он хлопнул себя по лбу: – Фура должна была прийти с замороженными продуктами. Еле того оптовика нашел…

– Успокойся.

– Какое успокойся? – Глеб заводился. Куча дел запланированных, еще больше – отложенных, он всегда находился в движении, жизнь – это бег. Глеб не позволял себе пауз. Бабуля говорила, что он просто боялся остановиться. Ничего подобного, с ней он никуда не торопился. До тех пор, пока она была жива… А если и так? Если бабуля была права? Ну и что? Так, по крайней мере, он чувствовал себя хозяином положения, был на коне. А что сейчас? Он как будто вдруг спешился и забыл в какую сторону двигаться.

– Ты уверен, что фура уже давным-давно не пришла без тебя?

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю, какой сегодня день. Месяц – и тот только предположительно назову. – И вдруг спросил: – Зачем вообще искать отсюда выход?

У Глеба глаза полезли на лоб.

– Как, зачем? Ты что же, здесь собираешься жить?

– Собираюсь.

Сотеев как всегда, был полон оптимизма. Глеб знал, что конкретно когда-то сблизило их: именно это эпикурейство, любовь к жизни, легкое отношение ко всему на свете, кроме разве что своей профессии. То, чего в нем самом не было. Глеб был слишком уж серьезным, слишком практичным и вовсе не отличался безоблачным оптимизмом. Не сказать, чтоб их отношения переросли в крепкую дружбу, но общались они довольно часто. Сотеев вытягивал Глеба в бары и сам частенько уходил раньше, с какой-нибудь красоткой подмышкой. Или без таковой – что тоже нисколько не огорчало Захара. Или тащил его на выставку авангардизма, в котором Глеб ничего не понимал и понимать не собирался. Или вытаскивал на пару дней за границу – посетить Рим и просидеть полдня на площади Святого Петра, в надежде выглядеть Папу. Ничего не стоило прыгнуть в самолет, чтобы искупаться в ледяном Балтийском море… Всему он радовался, во всем ощущал вкус. Такой жизненный настрой как пчел на мед привлекал к доктору пациентов. Не оказался исключением и Глеб…

– А что, зайцы здесь водятся, – продолжал между тем довольный Сотеев. – В километре отсюда есть небольшая река, там – рыба. Здесь есть все для жизни.

– Река! Точно! – Глеб вдруг оживился. – Можно же уйти по реке. Уж она-то выведет куда-нибудь.

– Глеб, ну неужели ты никогда не мечтал пожить вне цивилизации, в чистой природе, как говорится в ее естестве? Как первобытные люди. Здесь не нужны деньги, не нужно платить налоги за использование природных богатств. Здесь не нужна мода, и плевать на чужое мнение. Мы – свободные люди! По-настоящему свободные.

Но Глеб не разделял восторгов друга.

– Какая свобода? Твоя свобода ограничивается длиной цепи. Ты не можешь уйти за ее пределы.

– Свобода, она не там, она – здесь. – Сотеев постучал себя в грудь.

– Значит, не пойдешь со мной?

– Пока я останусь здесь. У меня давно не было такого прекрасного отдыха. Я зайца уложил с десяти шагов! Ты можешь это представить?

Но Глеб его уже не слушал. Он выстраивал стратегию, как вырваться отсюда и покончить с этим дурдомом, вспомнить, наконец, все или, наоборот, забыть про этот провал памяти. Сотеев защелкнул свой медицинский чемоданчик, поднял теплую куртку с пола, протянул другу. На улице похолодало. Глеб накинул ее на плечи, высунул голову из палатки. Принюхался. С улицы тянуло ароматом дыма, тушенки и лука. Желудок встревоженно заурчал, напоминая о том, что давно пуст. И пора бы пополнить запасы энергии.