Читать книгу Двое - Иван Карасёв - Страница 7

«Пустячок»

Оглавление

Не довелось Семёнычу отдохнуть как следует. Видать, день такой неудачный, и время поспать было, и солома в тепле постелена, да не уснуть. То громко галдят у печурки два связиста, венгерских девок обсуждают, мол, неприступные какие, не то что румынские бабы, то ординарец начштаба бренчит под ухом на трофейной гитаре. Хоть бы играть научился как следует, а то тренькает бестолково и думает, что играет. Да ещё голосишком сиплым подвывает: «В углу заплачет мать-старушка, слезу смахнёт старик-отец, и дорогая не узнает какой танкиста был конец». Хоть бы песню целиком выучил, а то только два куплета всё затягивает, у него по полю «танкисты шли в последний бой» сразу на мать-старушку перескакивают, будто на неё они в последний бой идут. Да, выбрал весёлую песенку. Нашёл какую! На душе и так тоскливо, мысли нерадостные набежали, налетели как мухи на варенье. Кружат, ползают, никакого душевного спокойствия.

– Петруха, смени пластинку, без тебя тошно! Заладил одно и то же.

– Эх, не тонкой ты натуры человек, Семёныч, не любишь ты музыку. А её ведь душа просит. Душа – это же такая нежная организация. Ей и поплакать хочется, и посмеяться. А тебе тошно вот. Сухарь ты старый! Ну, Бог с тобой, давай повеселее. Всё ж войне конец скоро. Радоваться надо! Пожалуйста! – и Петька затянул под Утёсова, страшно фальшивя:

«Всё хорошо, прекрасная маркиза,

Дела идут, и жизнь легка.

Ни одного печального сюрприза

За исключеньем пустяка!»

«Нашёл весёлую тему, – вздохнул Семёныч и повернулся на другой бок, лицом к кирпичной стенке, – совсем про нас, как бы не случилось, что с той маркизой: «сгорел ваш дом», а так всё хорошо за исключеньем пустяка! Ох, не было у тебя головы, Петька, никогда и не будет. Что ж тебе скажешь? Всё без толку!»

Наконец Петька допел свои «рулады», вышел до ветра да так и не вернулся. Семёныч остался один, но задремать всё равно не удавалось. Ну не спалось, ну никак. Рой мыслей в голове. Семёныча не оставляло тревожное ощущение чего-то непоправимого, что должно произойти или уже произошло. А всё эта непривычная тишина на позициях, прерываемая дежурными очередями из наших и немецких пулемётов. Та-та-та-та. Та-та-та-та-та. И донесение, которое ему надиктовал комбат, да сосед слева словно растворился, да не растворился, а сгинул, полегли в землю сырую солдатики, и что там теперь – лучше не думать. Тут скоро о себе думать придётся. Как свою шкуру спасать. Ох, проходили уже!

Семёныч приподнялся, упёрся спиной в стену подвала. Выщербленная временем острая кирпичинка больно вонзилась в спину. Он подвинулся, устроился поудобней, поправил шинель, которой укрывался, достал из кармана недописанное письмо, положил рядом помятую от длительного ношения, слегка пожелтевшую фотографию жены с младшей дочкой и принялся дописывать. Надо всё ж таки придать посланию домой более оптимистическое окончание. А то негоже так. Ещё раз перечитал написанное. «Да, не дело, – решил, – сейчас заверну что-нибудь про победу, про то как после войны заживём, дружно и радостно, как внуков растить будем. Ведь дом цел, город не в развалинах лежит, не чета другим. Жизнь после войны лучше будет. Да, вот так и надо, оно хорошо выйдет».

– Ефрейтор Стариков, на выход! – вдруг раздался чей-то голос со двора. Молодой такой, совсем юный, цыплячий голосок.

«Нагнали пацанов чуть ли не двадцать восьмого года рожденья! Им ещё за мамкины юбки прятаться, а туда же! Разрабатывают командные интонации, едрёна кочерыжка!» – выругался про себя Семёныч, а вслух на всякий случай поинтересовался:

– Чего там? Кто вызывает?

– Начальник штаба вызывает, товарищ ефрейтор.

В лазе показалось тонкое мальчишеское лицо того самого солдатика, что недавно стоял на карауле у штабной землянки и прятал в рукав самокрутку, увидев Семёныча.

– А чего надо, не знаешь? – спросил Семёныч и тут же понял, что сморозил глупость. Кто этому пацану докладывать будет?

– Не знаю, товарищ ефрейтор, только там суматоха какая-то пошла, – солдатик совсем по-детски поковырялся пальцем в носу и продолжил, – комбат без конца по телефону надрывается, начштаба с помощником носятся как угорелые.

– Ясно, иду, скажи, щас буду, уже бегу, – пробормотал Семёныч и стал натягивать сапоги. «Никак началось, что ж, того и следовало ожидать, недолго музыка играла! Вот так вот, Петруха, и радоваться! Чему? Войне конец вот-вот, а мы… Тьфу ты» – зло сплюнул батальонный писарь Стариков и поспешил в штаб.

А там действительно царила редкая кутерьма. Комбат громко, не стесняясь панических интонаций, отчаянно ругался с кем-то по телефону, помначштаба при помощи ординарца командира спешно паковал в большой холщовый мешок документы, а сам начальник штаба что-то торопливо вычислял, сверяясь с картой. По всему было понятно – готовился очередной, уже второй в этом году, «драп». Семёныча сразу поставили перебирать бумаги, что в печку, что с собой забрать. А он только про себя отметил: «Да уж действительно, «за исключеньем пустяка», вот тебе и пустячок! Наступил!»

Двое

Подняться наверх