Читать книгу Маньяк - Иван Катков - Страница 2

(Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны)

Синие вспышки света потревожили сон тринадцатилетнего Максима. Мальчик вскочил с кровати, бросился к окну и приоткрыл штору. В узком просвете он увидел ночной кортеж.

Милицейский УАЗик с подмигивающим цилиндром на крыше, за ним грузный серый автозак, и замыкала колонну постовая «Жигули» – «шестерка». Машины двигались по узкой заснеженной улице, с трудом протискиваясь меж блочных пятиэтажек. Из темноты зарешеченного окошка автозака мелькнуло чье – то лицо. Максим стремительно задернул штору и в страхе опустился на пол. Выждав время, мальчик осторожно поднялся. Шлепая босыми ногами, пробежал по темному коридору и заглянул в зал к родителям. Отец был на дежурстве, мама дремала на диване перед работающим телевизором. На экране появилась бодрая мультяшная реклама вафель «Куку – Руку». Прокравшись на цыпочках, Максим сел в кресло, скрестив ноги по-турецки. Кресло предательски заскрипело.

– Максим, – ворочаясь, сонно пробормотала мама, – ну – ка, марш спать. Немедленно. Завтра в школу проспишь.

– Мам, там это…

– Ну что еще?

– Уголовников возят опять.

– Ну что ты как маленький, ей богу. Испугался, посмотрите на него. Вот завтра проспишь, я все отцу расскажу.

– Ладно, иду, – обиженно проронил мальчик, встал с кресла, и вышел, прикрыв за собой дверь.

В комнате он включил настенный ночник в виде стеклянных ладоней, бережно обнимающих тусклую лампочку, с опаской глянул в сторону окна. Прилег на уже успевшую остыть кровать, накрылся одеялом и вскоре уснул.

***

В Ивдель семья Макаровых переехала полгода назад. В крохотный городок на севере Урала отца, подполковника вооруженных сил, перевели по службе.

Виктор Павлович работал в военкомате, был начальником четвертого отделения, отвечающего за призыв. Мать устроилась смотрителем в краеведческий музей, который, к тому же, был вечно на реставрации.

Наталье Сергеевне в Ивделе не нравилось. «Глухомань» – вполне оправданно называла она местечко с гидролизным заводом с одной стороны, колонией особого режима с другой, и скудным домом культуры с романтичным названием «Северный маяк» (в народе – «Северный маньяк») в центре.

Подполковнику привередничать было не по уставу, а Максима никто и не спрашивал. Тем более, что мальчик быстро освоился.

Целыми днями он пропадал на улице.

Стояла середина августа, до школы оставалось еще целых две недели. Максим осмотрел местные достопримечательности. Скалы «Три богатыря», как называли их ивдельчане. Три каменных громадины, наполовину спрятавшиеся в облаках и омываемые шипящей, словно удав, горной рекой. Максим коснулся воды рукой, она была обжигающе холодной.

Гулял по кедровой роще. Перепачкавшись в смоле, набил полный рюкзак кедровыми шишками. Вечером мама отварила их в большой эмалированной кастрюле.

Подкралось первое сентября. Максим хоть и был трусоват, однако новой школы совсем не боялся. Макаровы часто переезжали, быть новеньким мальчику приходилось не впервой. Максим не заискивал перед учителями и одноклассниками, но контакт находил быстро. Уже через каких-то пару – тройку дней у него появился лучший друг. Сосед по парте Саня Перепелкин. Сашка, как оказалось, еще и жил неподалеку. Его дом располагался через дорогу, напротив овощного киоска.

Лихо промчалась осень, пришла зима. Городок сковали крепкие уральские морозы…

***

Утром мама готовила омлет. Она носила очки в тонкой позолоченной оправе, была стройная, худощавая, с пышными каштановыми волосами.

Максим доедал свою порцию, когда вернулся с дежурства отец. Высокий, голубоглазый, с горящими зимнем румянцем щеками, успевшими проклюнутся легкой щетиной за время дежурства.

Тяжелый бушлат с заснеженным воротником он сбросил в коридоре, форму с тщательно отглаженными стрелками на брюках повесил на плечики в шкаф.

– Теплее одевайся, – сказал подполковник сыну перед тем, как отправится в душ. Виктор Павлович был по – военному немногословен.

Через мгновение из ванной стали доносится звуки плещущейся воды и бодрые отфыркивания.

Максим застегнул пуховик, влез в дутые на липучках сапоги – «аляски». Мама намотала ему шарф до самого носа. Максим стал похож на юного полярника. Закинув за плечи рюкзак, он вышел из дома.

Стальная дверь подъезда заледенела, Максиму с трудом удалось толкнуть ее. Редкие фонари освещали глухой двор, густо дымила труба котельной. Сосед сверху дядя Коля Соловьев, глухо матерясь, пытался завести свой неказистый, тронутый ржавчиной УАЗик – «буханку». Машина чавкала, кашляла, и тут же глохла.

Похрустывая снегом, школьник шел по улице, стараясь дышать неглубоко, иначе от ледяного воздуха легкие мгновенно пронзала боль, как у заядлого курильщика, лишенного утренней сигареты.

Максим вышел со двора. На остановке рядом с остовом сгоревшего когда-то музыкального училища стояли два «Икаруса» с размашистой надписью «Газпром» на голубых бортах. В салоны автобусов неспешно загружались сонные пассажиры. «Газпромовцы» – городская элита, где даже самые низовые сотрудники зарабатывали в два раза больше подполковника Макарова.

Школьник вошел в подъезд Сашки Перепелкина. Захлопнулась дверь на тугой пружине. Поднялся на третий этаж. Из квартиры одноклассника воняло так, что слышалось даже на лестничной площадке.

Макаров позвонил в обитую коричневым дерматином дверь.

Открыла Санькина мама, смуглая и такая же пухлощекая, как и Сашка.

– Проходи, Максим, раздевайся, – широко зевая, сказала она.

– Спасибо, теть Наташ, но мы в школу опаздываем, – шагнув в тесную прихожую, степенно ответил Максим и спрятал нос глубже в шарф.

– Ух – ты, какие мы серьезные, – поправила фланелевый халат Перепелкина и, шаркая тапочками по нечистому, местами вздувшемуся линолеуму, скрылась за дверью туалета.

– Максон, я ща, – выкрикнул из кухни Сашка, заталкивая в рот бутерброд с маслом и запивая из огромного, размером с голову, бокала.

Одноклассник сидел на высоком табурете и болтал ногами. Максиму хотелось поскорее выбежать из квартиры. От удушливого запаха спирта и кошачьей мочи стала кружиться голова. Шесть пластиковых канистр со спиртом выстроились в коридоре вдоль стены. На гидролизном заводе, где трудился Санькин отчим, вчера выдали зарплату. «Живым товаром».

Спирт у работяг «гидролизного» за копейки скупали местные бандиты. Потом, уже по другим тарифам, «живой товар» поступал на зону. Занималась этим группировка «Комаровских». Заправлял всем Слава Комар, местный авторитет. Хитрый, коварный, расчетливый и жестокий. Еще его называли Дедом. Комару перевалило за пятьдесят, возраст для бандитской «профессии» немыслимый.

Пока Сашка возился со своим розовым, девчачьим пуховиком (перешел по наследству от старшей сестры), о ноги Макса терлись две серые кошки. У одной был надломлен кончик хвоста, похожий на кочергу.

– Пока, ма, – на прощанье бросил Санька, и они вышли из квартиры.

Только в подъезде Макарову удалось вдохнуть свободней.

– Смотри, что я у отчима затырил, – шурша курткой, похвастался Санька в плохо освещенном подъезде, и вынул из кармана мятую пачку сигарет. – «Родопи», – гордо сообщил друг, – баская вещь, ток крепкая.

Максим равнодушно кивнул. Сам он не курил, хотя одноклассники уже вовсю дымили.

Утром дождаться автобуса было невозможно. Булькающий, как дьявольский котел Гингемы, раскачивающийся на ухабах ЛиАЗ ходил, дай бог, раз в час.

Ребята отправились пешком. На морозе у Максима слипались ресницы. Мохеровый шарф покрылся инеем, ноги одеревенели. Зато привыкшему Саньке было все нипочем. На макушке подрагивала зеленая шапка – «петушок» с нелепой кисточкой, уши открыты, энергичная походка. Он еще и умудрялся напевать на ходу: «мама, все о, кей, ну на кой нам эти Ю- Эс- Эй?!».

Наконец добрались до школы. К самому крыльцу подкатил желтый «ПАЗик». Из него шумно выбегали дети, живущие в окрестных поселках: Гидролизный, Лесхоз, Першино…

На входе школьников поджидала тучная вахтерша с седым пушком над верхней губой. Пыхтя как черепановский паровоз, она грозно требовала предъявить сменную обувь.

У раздевалки Максима и Саньку встретили одноклассники – Олег Салаев, Вася Пьянков и Тимур Ларин.

Салаев был неформальным лидером. Красавчик, из богатой семьи работника «Газпрома». Типичный провинциальный мажор. Избалованный, хвастливый, он кичился тем, что гулял с девчонкой старше него аж на целых два года. За глаза его называли Доном Жопеном.

Лопоухий, малиновощекий живчик Ларин и тихоня Пьянков были его адъютантами. Пьянков, кстати, по трагичной иронии судьбы, рос в семье алкашей. Недавно освободившийся отец его, обменивая домашнюю утварь на спирт, беспробудно пил, да и мать, санитарка в больнице, от благоверного старалась не отставать. Мальчишка часто ночевал у бабушки, у которой был частный домишко недалеко от железной дороги.

Ребята пожали руки.

– Пацаны, у нас чё первым? – боднув головой, смахнул со лба длинную челку Салаев.

– Русский, – неохотно ответил Санька, скосив взгляд на доску с расписанием, возле которого шумно толпилась малышня.

– Погнали до котелки, покурим?

– А успеем? – буркнул Пьянков.

– Да не ссы, Марго простит.

Самый короткий путь до котельной пролегал через буфет. Всего – то нужно было пробраться к запасному выходу, который в течение учебного дня никогда не закрывался. Но предложение было рискованным, потому как подоконники около буфета оккупировались шпаной из младшего «городка». От них можно было запросто получить по шее, а то и лишиться карманных денег.

«Городком» называли группировку малолеток, которая «гоняла за свой район», периодически выезжая штурмовать пацанов из соседних поселков. Особенно «городок» не любил ребят из наиболее отдаленного от Ивделя поселка Луневск. Драки с ними были особенно жестокими. Младший «городок» состоял из школьников девятых – одиннадцатых классов. Старший – из выпускников, которые затем вливались в уже серьезную группировку. Чаще всего к авторитетному Комару.

Не надев куртки, одноклассники помчались к главному входу, едва не поскальзываясь на мокром полу в фойе.

– Без сменки обратно не впущу, – прокричала вслед вахтерша.

Смеясь, ребята показали ей средний палец.

– Ну, бандиты! – погрозила старуха сразу двумя пухлыми кулаками, – я вот вам!

На приоткрытой металлической двери котельной белой краской была коряво нарисована пацифика. В тесном помещении стоял прелый запах. От кирпичных стен с толстым слоем наледи валил пар. Санька Перепелкин и Олег Салаев взгромоздились на широкую, утробно гудящую трубу с мягкой гидроизоляцией. Макаров, Пьянков и Ларин стояли рядом.

– Покури, согреешься, – Пьянков добродушно протянул Максиму тлеющую сигарету, огромную в его коротких, толстых пальцах.

– Да ну, – отмахнулся Максим, – не охота.

– Отвали от человека, Васек, – заступился Санька, осторожно затягиваясь преступно нажитой «Родопи».

Из школы слабо донесся звонок на урок.

– Кстати, в курсе? – сказал Ларин, – сегодня к нам новенькая придет.

– Да ладно? – оживился Дон Жопен, – симпотная?

– Я – то откуда знаю. Придем – увидим.

– Да стопудняк стремная. Откуда хоть она?

– Вроде, из Свердловска, – пожал плечами Ларин. – И чего только ее в нашу глушь занесло…

– Ладно, парни, надо двигать, – Салаев спрыгнул с теплой трубы и швырнул окурок в кучу хлама в углу.

– Зажевать есть чё у кого? – спросил Санька.

Салаев вытянул из джинсов упаковку мятного «орбита» и отсчитал по две подушечки в каждую протянутую ладонь.

Постучав, Максим приоткрыл дверь:

– Можно?

– Пулей, – прошипела Маргарита Николаевна, увидев в дверях раскрасневшиеся лица опоздавших. И беззлобно, вполголоса добавила: – разгильдяи.

Ребята прошмыгнули внутрь и расселись по своим местам.

Класс знакомился с новенькой.

Худенькая девочка в джинсовом комбинезоне и белой толстовке с капюшоном стояла у доски, смущенно глядя в пол, и хлопая длинными, пушистыми ресницами. У нее были заплетенные в косу рыжие волосы и круглое, кукольное личико с едва заметными веснушками. В ушах блестели золотые сережки – «гвоздики».

Маргарита Николаевна мягко положила ладонь на ее хрупкое плечо:

– …хорошо, Олесь, присаживайся за вторую парту, к Варваре. А с ребятами познакомишься на перемене.

Максим не сводил с новенькой глаз. Он сидел на соседнем ряду и любовался ее профилем. Курносый носик, длинная тонкая шея, богатая косища, ниспадающая ниже спинки стула. Максим представил, как возьмет ее за руку, коснется волос, поцелует в пухлую щеку и произнесет что – то вроде: «никого не бойся. Я сам сто раз был новеньким, это не страшно. А если кто вдруг обидит – скажи мне, я разберусь с любым».

Когда Олеся ловила его взгляд, Макаров смущенно отворачивался к доске, где Маргарита Николаевна рассказывала о написании неправильных глаголов.

– Максим, – вдруг прервалась учительница.

– Да, Маргарита Николавна, – встрепенулся Макаров.

– В облаках витаем?

– Да я так… задумался… – покраснел Максим, заметив, что новенькая смотрит на него с улыбкой.

– Ну вот что, мыслитель, – поправила очки классный руководитель, – давай – ка спускайся с небес, дуй на первый этаж, налей ведро воды и намочи тряпку, мне с доски стереть нечем. Справишься, Спиноза?

По классу прокатились девичьи смешки.

– Справлюсь, – буркнул Максим.

Он поднялся, злобно схватил ведро и вышел.

«Так опозорится пред новенькой, – сокрушенно думал Макаров, шагая по длинному коридору, – теперь будет считать меня идиотом».

Сбежал по лестнице, хватаясь за перила, в которые пару лет назад кто-то воткнул обломок лезвия. Не повезло второкласснику, который, спускаясь, глубоко распорол себе ладонь. Наложили швы. Были повреждены сухожилия. Впоследствии школьник не мог сжать кисть в кулак. Теперь каждое утро, по распоряжению директора, дежурные внимательно осматривали перила на предмет повторной диверсии.

Максим промчался по холлу и оказался в небольшом закутке около столовой. К стене с отбитым, точно обстрелянным из дробовика кафелем крепились шесть богатырских умывальников эпохи застоя.

Рядом на подоконнике сидели трое и курили в раскрытую форточку. Подойдя ближе, Максим остановился. В одном из ребят он узнал десятиклассника Рому Чиндяйкина. Рассказывали, что Чиндяйкин был не последним человеком в младшем «Городке». Низкорослый, жилистый, с колким взглядом сорокалетнего урки. Он носил на искусственном меху коричневую дубленку, черную вязаную шапку подворачивал и клал на макушку, словно тюбетейку.

Затягиваясь и харкая на пол, пацаны о чем – то жарко спорили. Они не обращали внимания на тщедушного, стриженного «под челочку» семиклассника с пустым ведром в руке.

Максим боязливо шагнул к умывальнику и отвернул вентиль. Загудев, кран дрогнул и выплюнул поток ржавой воды. Брызги разлетелись в разные стороны.

– Э, слышь, аккуратней там! – крикнул Чиндяйкин, отряхивая спортивки.

Он выбросил сигарету в форточку и слез с подоконника. Максим отступил, не решаясь поднять взгляда.

– Дай сюда, – юный бандит выхватил из рук Макарова ведро, подставил под носик крана, убавил напор воды, – всему вас учить надо, салабоны.

На большой перемене, рассевшись на корточках в круг, школьники играли в «кэпсы». Круглые, из плотного ламинированного картона фишки – «кэпсы» собирались со всех участников и складывались в стопку, картинкой вниз. Затем каждый, в порядке очереди, разбивал колоду массивной шайбой. «Кэпсы», которые падали картинкой вверх, переходили к игроку. Остальные фишки снова отправлялись в колоду. Сыграли на «дракошу», право первого хода досталось Салаеву.

– Ну че, пацаны, – потирал ладони он, – сейчас я вас сделаю, готовьтесь.

– Ага, щас, – усмехнулся Санька, удобней устраиваясь на рюкзаке, в котором что – то хрустнуло.

Салаеву везло, а Пьянков продул вчистую в первом же раунде. Проигравший выбыл из круга, школьники сдвинулись плотнее друг к дружке. Проныра Ларин попытался спрятать фишку, за что был сразу дисквалифицирован. Максим играл без энтузиазма. Он часто отвлекался на разговор девчонок, стоящих неподалеку. Одноклассницы толпились рядом с новенькой и наперебой осыпали ее вопросами. Толстая Варя Батт достала из сумки свою девичью анкету, обклеенную вкладышами от жвачки «Love is…», и попросила Олесю ее заполнить. Та нехотя согласилась.

– Ура, есть! – выкрикнул Максим.

– Чего – ура – то, придурок? Просрал ты, Макс, – сказал Салаев, жадно сгребая выигранные «кэпсы».

После уроков, минуя традиционный снежный обстрел у дверей школы, Максим и Санька шагали на автобусную остановку. Салаева встречала на машине мать. Ларин с Пьянковым важно садились в тонированную девятую «Ладу» вслед за другом. Им нравилось ловить на себе завистливые взгляды одноклассников, переминающихся от холода с ноги на ногу.

Зловеще скрежеща, к остановке подплывал ЛиАЗ.

У Максима было странное хобби. По форме переднего бампера, фар и радиаторной решетки он определял выражение «лица» машины. У шестых «Жигулей» «лицо» было грустное и задумчивое. У «семерки» – с лукавым прищуром. У двадцать четвертой «Волги» – насмешливое, а у нерасторопного ЛиАЗа – одновременно виноватое и удивленное.

Половинки дверей автобуса с шипением разъехались, и школьники поднялись на просторную заднюю площадку салона.

Ехать сзади было особым кайфом. Держась за поручни, школьники подпрыгивали, как на батуте, в такт раскачивающейся корме автобуса. Сквозь булькающий шум мотора Максим расслышал разговор двух женщин в одинаковых ондатровых шапках и с объемистыми клетчатыми сумками челночниц. Они расположились на заднем сидении, лицом к Максиму и Саньке.

– Маньяк слыхала в городе? – говорила сидящая с краю.

– Да ну, – качала головой соседка.

– На самом деле. Мне зять рассказывал. Маньяк этот с зоны убежал. На «Гидролизном» уже труп девочки нашли. Расчлененный, – тише добавила она.

Санька прислушался, даже оголил ухо, приподнимая вязаную шапочку. Рядом сидел парень в меховой кепке и скреб ногтем по заледенелому окну. Он тоже глянул в сторону женщин.

– Кошмар какой! Это что ж, теперь из дому не выйти?

– Да кому мы нужны, старые калоши. Детей жалко…

***

За ужином Макс рассказал родителям об услышанном.

– Ой, да тут полгорода маньяков, ешь давай, – сказала мама, щедро наваливая в тарелку картошку пюре с отварными сардельками.

– Ты больше дур всяких слушай, – реагировал отец, – уроки сделал?

– Да сделал – сделал, – промычал Максим с набитым ртом.

Мать с отцом заговорили о чем – то своем, скучном и не интересном. А Максим думал о сбежавшем из тюрьмы кровожадном убийце. Какой он, этот маньяк? Высокий? Низкий? Толстый? Худой? С бородой или без? Где он скрывается? Почему его до сих пор не могут поймать? Как ему удалась сбежать из колонии? Убил охрану? Теперь после школы – сразу домой. И одному по улице больше не разгуливать, лучше с Санькой. Вдвоем не так опасно…

Смотрели взятую у отцовского сослуживца видеокассету с гнусавым переводом. Это немного отвлекло Максима от волнительных раздумий. Фильм назывался «Няньки».

«Вот бы и мне таких амбалов в охрану, чтобы все было до фонаря», – мечтал Максим.

Отец уснул на половине фильма. Он был жаворонок. Вставал около пяти утра и засыпал не позднее десяти вечера.

Мать выдернула кассету из видеоплеера и включила «Тропиканку» – любимое бразильское мыло, которое смотрели все – от сопливых школьниц, до выживающих из ума пенсионерок.

Макс отправился к себе. Разделся, лег в кровать. За стеной раздался надсадный кашель соседа.

Дядя Егор был инвалидом. Ногу, рассказывал он, ему оторвало в Афганистане, когда он задел вражескую растяжку. Жил ветеран с дочерью и зятем, и совсем не выходил из квартиры.

Слышимость в панельном доме была хорошая, вдобавок рядом с кроватью Максима была сквозная розетка. Он скручивал в рожок журнал «За рулем», прикладывал к розетке и общался с ветераном. Школьник даже слышал, как шумно ворочается он на кровати и чиркает спичкой, видимо, прикуривая.

– Дядь Егор, не спите?

– Нет, малой, не сплю, – покашляв, ответил сосед. – Как дела? Рассказывай. Как в школе?

– В школе, вроде бы, ничего, только задают много.

– Никто не обижает?

– Да нет…

– Вот и хорошо. Помнишь, как я тебя учил – никому не показывай своего страха, иначе живьем съедят.

– Я помню, дядь Егор, у меня тут другое…

– Погоди – ка, я радио убавлю.

Скрипнула кровать, ветеран чертыхнулся.

– Говори, – отозвался он через мгновенье.

– Ну, в общем, новенькая у нас, – сказал Максим и замолчал.

– Нравится, что ли?

– Ну, вроде того.

– Если нравится – не бзди. Подойди и прямо в лоб скажи: «теперь я тебя провожать буду». И все. Они любят напор и уверенность. А откажет – значит дура набитая, и черт с ней. Зато ты точно будешь уверен, что промахнулся.

Сосед коротко выдохнул, так же, как это делал отец, позволяя себе редкую стопку на выходных.

– Красивая хоть? – спросил он сдавленным голосом.

– Да, очень красивая. Самая красивая в классе.

– Ну, коли так, тогда борись, не будь тюфяком. А то глазом не моргнешь – уведут.

Сосед замолчал.

– Дядь Егор, вы еще здесь? – спросил Максим, приложившись губами к самодельному рупору.

– Да куда я денусь с подводной лодки.

– Тут люди говорят, что маньяк объявился в городе.

– Люди вообще много говорят. И много не по делу.

– Так вы думаете, что это вранье? – с надеждой спросил Максим.

– Да какая разница, что я думаю. Я тебе, паря, одно скажу, – ветеран протяжно зевнул, – в твоем возрасте я вообще из дома без ножа не выходил. Полудурков отмороженных всегда с лихвой было… Ладно, малец, что – то подустал я, в сон клонит. Давай там. Конец связи.

Максим снова видел этот жуткий сон.

Он с родителями на Свердловском железнодорожном вокзале. Ночь, пустующий зал ожидания. Голос в громкоговорителе изредка нарушает тишину монотонным речитативом. Родители уходят в буфет купить в дорогу воды, оставив сына следить за сумками. В зале появляется потасканного вида, плоховыбритый мужик в ватнике и засаленной драповой кепке – «босячке». От него оглушительно воняет перегаром, на губах запекшаяся кровь. Он худой и сутулый, с болезненно – серым лицом. Садится рядом на скамью и пристально смотрит на Максима. Максиму становится не по себе, но он всеми силами старается не подавать вида. Родителей все нет. Мужик ухмыляется, цокает языком, искоса смотрит. Потом забрасывает руку на спинку скамьи и чуть заметно придвигается к Максиму. Он готов закричать, бросить вещи и кинуться на поиски мамы с папой, которые, почему – то, решили его бросить или с ними случилось что – то страшное… Объявляют о прибытии поезда. Мужик уже совсем рядом. Максим чувствует отвратнейший, гнилой запах, страх сковывает его, он не может пошевелиться, но к счастью, возвращается мама. Что – то пробормотав, мужик сплевывает в сторону, резко поднимается и, прихрамывая, направляется к выходу. Мама спешно хватает сумки и берет Максима за руку. До боли сжимает.

– Идем, опоздаем, – взволнованно произносит она.

– А где папа? – спрашивает сын.

– Он нас догонит, идем.

Максим рыдает, понимая, что больше никогда больше не увидит отца. Мама сильнее сжимает его ладонь. Они выходят на платформу. Поезд медленно останавливается. Проводница открывает дверь тамбура. Мать едва ли не силой затаскивает мальчика в вагон.

– Он не вернется! Я знаю, он не вернется! – сквозь слезы кричит Максим и бьет нагой по стене тамбура. Раздается гул, словно они находятся внутри огромного пустого резервуара.

– Замолчи! Сейчас же! – эхом отзывается плавающий голос мамы. Она тоже начинает плакать, обхватив голову руками и сползая на корточки.

Проводница лязгает откидным полом, захлопывает дверь, поезд плавно трогается.

***

Город кипел слухами. Ходили разговоры еще об одной жертве. В районе элитных газпромовских новостроек нашли изнасилованную и задушенную шестнадцатилетнюю девушку. Якобы обнаружили ее на лестнице, ведущую в подвал. Появились и приметы маньяка. Высокий, на вид лет двадцати пяти – тридцати, черная шерстяная шапка на глаза, камуфлированный бушлат. Под это описание благополучно подходила большая часть мужского населения города.

Половина ивдельчан отмахивалась и крутила пальцем у виска. Посудачить в городке любили. Другая же половина, более творческая, с воображением, до того была напугана, что передвигалась по городу робкими перебежками, словно под артобстрелом.

Соседка сверху Тамара, придыхая от волнения, рассказывала маме Максима, что на днях видела маньяка у продуктового магазина «Юбилейный».

– Вот те крест, Наташ, видела. Он это был, он – он – он. Рожа злая, глаза навыкате, пена у рта. Он в рукав мне вцепился, а я руку вырвала и бегом от него, а сама ору во все горло. А всем хоть бы хны.

– Так он же познакомиться с тобой хотел, дурёха. А глаза выпучил – так это ты его красотой своей сразила. А ты – маньяк, маньяк…

Прислушиваться к малограмотной тетке, которая до сих пор хранила на антресолях банки с заряженной «кашпировской» водой, излечивающей от всех болячек, и надеялась когда – нибудь обменять ваучеры Мавроди на деньги и сказочно разбогатеть, Наталье Сергеевне не хотелось. К тому же, не было ни одной милицейской ориентировки, даже крохотной заметки в областной газете, ничего. Только слухи, сплетни и домыслы.

***

Тем не менее, Максим, по совету ветерана, стал носить с собой перочинный ножик, найденный у отца в ящике с инструментами. Ножик был складной, легко умещался в кармане джинсов и включал в себя отвертку, шило, штопор, ножницы и абсолютно бесполезную пилочку для ногтей. Расправив это добро веером, он показал находку Саньке. Тот не без зависти осмотрел трофей, сложил, подбросил на ладони и хмыкнул:

– Игрушка. Таким и ребенка не напугать.

– А я пугать и не собираюсь, – обиделся Максим, – это для самообороны.

– Запыряешь пилочкой до смерти? – посмеялся он, возвращая нож, – тогда бы уж с кухонным ходил для самообороны.

На уроке географии Максим заметил, как новенькая передала соседке по парте Варе Батт анкету. Та убрала ее в сумку. Максим хищно усмехнулся. Он знал, что на перемене обязательно добудет заветный манускрипт.

Пожилую географиню с редкими, крашеными хной кудряшками, и в мятой, телесного цвета блузке никто не слушал. Казалось, что не уснуть на собственном уроке стоило ей нечеловеческих усилий. Говорила она тихо, а то и вовсе шепотом.

Пацаны рубились в «морской бой», кто – то глазел в окно, за которым крупными хлопьями падал снег. Салаев с Лариным хохотали и плевали в стену бумажными комочками из стеклянных трубок. Мишенью служила глубокая выбоина с осыпающейся известкой. Проигравший получал горячий фофан в лоб. Девочки шушукались или прикладывали ладони к тетрадному листу, обводили контуры шариковой ручкой и пририсовывали маникюр, браслеты и кольца.

Прозвенел звонок.

Батт не расставалась со своей сумочкой ни на минуту, словно чувствовала опасность. Даже в столовой укладывала ее себе на круглые колени, обтянутые черными, вязаными колготками. Максим думал о том, как в коридоре вырвет сумку из ее рук, забежит в укромное, тихое местечко под лестницей, варварски распотрошит, разбрасывая по полу бесчисленные тетрадки, ручки, и прочий ученический скарб, и заполучит анкету.

Мирным путем договориться с одноклассницей было невозможно. Варя давала заполнить анкету только тем, кто был ей симпатичен. Из мальчишек в классе такая честь выпала только Дону Жопену. От посторонних глаз Батт ее тщательно оберегала.

Максим уже было потерял всякую надежду, но на физкультуре замаячил шанс исполнить задуманное.

В спортивном зале с давно не крашенными деревянными половицами играли в волейбол. Команда девочек против команды мальчишек. Остальные сачковали, отсиживаясь на длинных вдоль стен скамьях. Максим тоже был в компании сачков – болельщиков. Рядом сидел Салаев и о чем – то ворковал с новенькой. Даже пытался ее приобнять, но Олеся целомудренно сбрасывала нахальную руку, стараясь отсесть подальше.

«Какая же ты сволочь, Салаев, какая подлая тварь!» – шипел Макаров, до боли сжимая кулаки.

Поскрипывали резиновые подошвы кроссовок, раздавались тугие удары по мячу. Эхом разлетались крики игроков и болельщиков. Изредка слышался короткий свисток учителя физкультуры, седого, невысокого, крепко сколоченного мужичка с округлым брюшком.

Максим уличил момент и выскользнул из зала. Он едва не подскочил от радости, когда увидел незапертую дверь в женскую раздевалку. Сердце застучало, отдавая в виски. Но как только он сделал шаг, увидел сквозь распахнутую дверь мужской раздевалки Пьянкова. Он сидел на корточках, прислонившись к стене. Уронив голову на сложенные руки, Вася рыдал, дергая плечами.

– Что случилось? – спросил Макаров.

Кисло воняло потом. На приоткрытых дверцах шкафчиков висела одежда. Сапоги и ботинки были разбросаны по полу.

– Ничего, отвали, – шмыгнул носом Пьянков, не поднимая голову.

– Да ладно тебе хныкать, Васек, – присел рядом Максим, – расскажи, что произошло – то?

– Штаны, – утирая ладонью слезы, в два слога выговорил одноклассник.

– Чего – штаны?

– Штаны я порвал, вот чего! Последние! Меня дома убьют! – вскричал Пьянков и выставил вперед ногу. – На вот, полюбуйся!

Макаров увидел распоротую от щиколотки до колена штанину. Спортивки Пьянкова стали похожи на клёши моряков парусного флота.

– Нууу, из – за такой ерунды, – усмехнулся Макаров, – ну хочешь, я тебе завтра свои принесу, у меня этих треников дома навалом.

– Засунь себе в жопу тогда, свои треники!

Пьянков вскочил, стянул с себя клёши, и влез в джинсы. Широко размахнувшись, забросил скомканные штаны за шкафчики, схватил рюкзак и выбежал.

Максим чуть было не вернулся обратно в спортзал, напрочь позабыв о своем деле. Но вовремя опомнился. Оглядываясь по сторонам, вошел в женскую раздевалку. Моментально подскочил адреналин, сердце отчаянно рвалось из груди. Казалось, что сейчас кто – нибудь войдет и застанет его на месте преступления. И уж тогда – то он никак не отмажется. Ныряя в шкафчики девчонок, через некоторое время он отыскал нужный. Дрожащей, влажной от пота рукой дернул молнию на сумке Вари, порылся в учебниках и выхватил толстую тетрадь. Метнулся в мужскую раздевалку и спрятал краденое в своем рюкзаке.

На последнем уроке Макаров еле сдерживался, чтобы не раскрыть анкету.

После звонка оравы школьников выскакивали из кабинетов и устремлялись по лестнице вниз, точно снежная лавина, соскальзывающая с крутого горного склона.

Мимо, заложив сигарету за ухо, прошел Рома Чиндяйкин. За ним следовала его свита из пяти человек. Рома улыбнулся и подмигнул Макарову. Макаров осторожно кивнул в ответ.

В фойе, пробираясь сквозь шумную толпу, к Максиму подошел Пьянков и отвел его в сторону, где было тише.

– Не говори никому, что в раздевалке видел… Ладно? – он хмуро протянул ладонь.

– Лады, все между нами, – в ответ пожал руку Максим.

– Спасибо, – Вася хотел было уйти, но замешкался и повернулся, – А хочешь, поехали с нами на машине, с олеговской мамой. Думаю, она не будет против.

– Да не, Васек, не надо. Мы уж сами как – нибудь.

Пьянков поплелся к выходу. Он был невысокий, вдобавок сутулился. Лямки рюкзака мохрились и сползали с покатых плеч.

Максиму было его жаль.

***

Убили четырех милиционеров. Новость в мгновенье разлетелась по городу. На конспиративной квартире их расстреляли из автомата. Поговаривали, что у ментов были какие – то дела с «Комаровскими», якобы стражи порядка имели свою долю от продажи спирта в ивдельскую зону. Пули искромсали тела милиционеров, у одного оказалось отстрелено ухо. Вся квартира была залита кровью, по полу были разбросаны двойные, скрученные изолентой рожки. Санька видел, как из подъезда в каких – то длинных, черных то ли сумках, то ли мешках выносили убитых. Это произошло в доме напротив. Поглазеть сбежался весь район. Бабушки, замотанные в пуховые шали до самых глаз, крестились и охали, родители отводили детей подальше.

Ужинали молча. Мать была не в духе. Она качала головой и тяжело вздыхала. Пару раз прикрикнула на Максима:

– Сядь ровно! Где твои локти?! Не чавкай, как свинья!

Виктор Павлович был спокоен и невозмутим. Но мать это еще больше распаляло. После ужина Максима отправили в зал и велели сделать громче звук телевизора. А сами плотно закрыли дверь в кухню.

Значит, будут ругаться, понял Максим.

Как не велико было желание почитать краденую анкету, школьник решил оттянуть сладостный момент до позднего вечера. А заодно и проверить свою силу воли. Голоса родителей слышались из кухни все отчетливей. Мать то визгливо вскрикивала, то монотонно бубнила. Отец отзывался кратко и сдержанно.

– …чувствую себя здесь как в ссылке! Завез к черту на кулички, в дыру богом забытую. Вон погляди, здесь уже и в людей стреляют! Из дома выйти страшно! – каким – то не своим, плаксивым голосом причитала Наталья Сергеевна.

– Сейчас везде так, время такое, – звучал в ответ бархатистый отцовский бас.

– Везде, да не везде. Сам же говорил – чем дальше от центра, тем больше бардака. А здесь вообще уголовники по улицам разгуливают.

– Где ты их видела – то?

– А ты глаза разуй! Вот отсидел он срок, предположим, дома никто не ждет, ехать некуда, куда деваться? Конечно, оставаться в этой чертовой деревне!

– Не ори ты, пацана разбудишь…

– Тебе просто на нас наплевать!

Отец шумно вздохнул.

– С твоей – то головой, давно бы в бизнес пошел, – продолжала наступать мама, – вон тот же Короленко, у него образование восемь классов, дэбил – дэбилом, а зато свой ларек. Работает на себя.

– Я не торгаш, я офицер.

– Да? А кому от этого легче?! – взорвалась мать, – плевала на тебя твоя армия и твое государство! Перебиваемся с копейки на копейку. Каждый раз одно и то же! Разве это жизнь?! Как цыгане по стране мотаемся. Из Новгорода в Таджикистан, из Таджикистана – в Казахстан, из Казахстана – на Урал. Всю жизнь на перекладных! Сил моих больше нет! Служба эта твоя проклятая! Хочу, наконец, нормальной жизни! Хочу свое гнездо!

Мать начала плакать. Отец что- то тихо говорил, пытаясь ее успокоить.

Максим вышел из зала и отправился в свою комнату. Сосед за стеной пытался гневно перекричать радио, которое транслировало какую – то политическую передачу. Макарову было не до него. Он вытащил из рюкзака анкету, погасил общий свет и включил ночник. Подмяв под себя одеяло, уселся на кровать.

На двух первых страницах старательной девичьей рукой были написаны вопросы, каждый из которых Вера выделила фломастерами.

С нетерпением перелистав страницы, Максим отыскал нужную.

У Олеси оказался мелкий, семенящий почерк с множеством закорючек и завитушек, буквы чуть скошены влево. От бумаги пахло духами. Максим приложил тетрадь к носу и втянул сладкий аромат. В голове затуманилось, в паху стало щекотно и горячо. Он откинулся на подушку.

– Козлы! Козлы! – вдруг закричал раздосадованный ветеран, – когда же вы все, падлы, передохните! Такую державу размандорили, сатрапы! Дай мне волю, я бы вам всем яйца пооткручивал.

Максим поднялся и снова взял в руки анкету:

Та-а-а-к, значит, родилась двадцатого февраля… Любимая музыка: «Руки вверх», «Отпетые мошенники», «Стрелки»… ничего интересного, идем дальше. Любимый цвет – зеленый, любимая передача – «Звездный час». Ну и бестолочь же эта Батт, не могла придумать вопросы поинтересней. Любимое блюдо, бла – бла – бла… Нравится ли кто – нибудь из класса? Его бросило в жар. Максим прочел строчку ниже:

«Секрет».

«Вот оно, подумал Макаров, значит, кто – то все – таки нравится. Может быть, это я?» Максиму захотелось выкрикнуть что – нибудь радостное.

– Что делать – что делать? Хрен муравью приделать, вот что делать! – не унимался сосед.

Максим еще раз пробежался по страницам, снова вдохнул пьянящий аромат. Ему хотелось запомнить этот запах.

Родители, вроде бы, помирились. Они посмеивались в зале под комедию с Луи де Фюнесом, будто и не ругались вовсе.

Сосед за стенкой притих, а Максим еще долго не мог уснуть. Он был приятно взволнован. Ворочался с боку на бок, обнимал подушку, которая тоже, казалось, пахла духами Олеси.

***

В воскресенье утром отец отправился на дежурство. Ближе к одиннадцати мама стала собирать ему обед. Голубцы в баночке, плотно обернутой полотенцем, чтобы дольше не остывали, термос кофе и пирожки, с луком и яйцом.

Наспех убрав «Денди» в рюкзак, Максим убежал к Салаеву за новыми картриджами. У Олега была более крутая приставка – 16 битная «Супер Нинтендо». А восьмибитную «Денди» он подарил своему младшему брату – дошкольнику.

Родители не позволяли Максиму играть дома, боясь, что он «спалит телевизор». Ему приходилось делать это тайно, после школы, когда все были на работе. Но однажды его застукала мать. Отругав сына, она выдернула из приставки блок питания и надежно спрятала, соврав, что теперь будет носить его с собой на работу.

Поэтому Максим с нетерпением ждал воскресного дежурства отца, чтобы отправится к нему в военкомат и вволю наиграться на казенной «Чайке».

«Денди» Максиму подарили прошлым летом, когда он гостил у бабушки в деревне. Он нетерпеливо сорвал пленку с коробки, затем с противным пенопластовым скрипом достал из ячеек приставку, блок питания, два джойстика и световой пистолет.

Побросав все дела, бабка с дедом расселись рядышком на табуретах и дивились тому, как лихо внучок стреляет из черного «Кольта» по уткам.

– Вот так чудо техники, – качал седой головой дедушка, подкручивая желтые от табака усы. – А ты это, попробуй – ка в собаку разок пальни, – озорно посмеивался он, когда на экране черно – белого «Рубина» выскакивал из кустов довольный пес с подстреленной уткой в лапе.

– Ты что городишь, старый черт, – стыдила бабушка, – в собаку нельзя, она друг.

… – Максим, ну где ты ходишь, остынет же все! – сказала Наталья Сергеевна, когда запыхавшийся, краснощекий сын вбежал в коридор. Карманы его пуховика были набиты картриджами в оранжевых и желтых футлярах: «Бателтодс энд Дабл Драгон», «Червяк Джим», «Аладдин», долгожданные третьи «Черепашки», «Футбольная лига», чтобы сразиться с отцом один на один…

Макаров просунул руки сквозь тесные лямки рюкзака, джойстики внутри стукнулись о пластиковый корпус приставки.

– И смотри у меня, чтобы дома был не позднее четырех. Понятно? – мама протянула ему холщовую сумку с едой, поправила съезжающую на глаза шапку.

– Да понятно – понятно. Ну все, мам, я погнал, а то времени мало.

Военкомат находился в пятнадцати минутах ходьбы.

В воскресное утро на улице было совсем мало людей. Ярко светило солнце. Морозец стоял крепкий, но не такой лютый, как на прошлой неделе.

Школьник мчался по хрусткому снегу, сокращая путь дворами. И вдруг, обегая хоккейную «коробку», он увидел Его.

Мужчина в черной вязаной шапке и камуфлированном бушлате угрюмо сидел на корточках посреди заснеженной детской площадки и стряхивал пепел сигареты. Вокруг, как назло, не было ни души. Страх парализовал Максима. Он встал как вкопанный метрах в тридцати.

«Маньяк, маньяк, маньяк, маньяк!» – застучало в голове.

Затряслись колени, пересохло во рту. Он опустил руку в карман куртки, пытаясь нащупать перочинный ножик, который безнадежно запутался в подкладке. От ужаса он попятился назад, но вдруг увидел, как мужчина выбросил окурок и припал на одно колено. Затем он поднял пластиковую выбивалку и стал яростно колотить по утопленному в сугробе половику, поднимая снежные брызги.

– Тьфу ты, блин! – облегченно выругался Макаров и сплюнул сухой слюной.

Немного отдышавшись и придя в себя, он припустил дальше, даже посмеиваясь над своей трусостью.

В одном из дворов за ним увязалась лохматая рыжая собачонка таинственной породы. Звонко тявкая, она норовила обогнать школьника.

Отстала собака только у массивных дверей военкомата. С визгом шарахнулась в сторону, точно злостная уклонистка от военной службы.

Максим дотянулся до черной кнопки звонка. Раздалось грозное жужжание. Через минуту лязгнул замок, дверь тяжело открылась.

– Проходи, – улыбнулся отец, пропуская Максима вперед.

Подполковник был в зеленой форменной рубашке с засученными по локоть рукавами, верхняя пуговица расстегнута, галстук под цвет рубашки болтался на медном зажиме на уровне груди.