Читать книгу Битва за прошлое. Как политика меняет историю - Иван Курилла - Страница 5

Владимир Путин въехал в Кремль в канун 2000 года с четким представлением о важности исторических символов[15]. Он начал реконструировать российскую идентичность с утверждения «царского» флага и герба России и одновременно подновленного «советского» гимна страны. Еще в должности и.о. президента в феврале 2000 г. Путин посетил мемориал «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане в Волгограде и стал активно использовать риторику обращения к «славному прошлому». Главным способом утверждения новой официальной интерпретации истории стал контроль над содержанием телевизионных программ, школьных учебников и мемориального пространства[16].

В этом же контексте надо вспомнить и эпопею с созданием единого учебника истории. Уже 21 июня 2007 года президент России в разговоре с преподавателями обрушился на авторов учебников: «Многие учебники пишут люди, которые работают за иностранные гранты. Так они исполняют польку-бабочку, которую заказывают те, кто платит. Понимаете?»[17] Историки – авторы учебников почувствовали себя оскорбленными, но быстрых последствий это замечание не имело. Однако в феврале 2013 года президент Путин выказал озабоченность разным толкованием истории в российских регионах и предложил создать единые учебники истории России для средней школы. Предполагалось, что такие учебники будут построены «в рамках единой концепции, в рамках единой логики непрерывной российской истории, взаимосвязи всех ее этапов, уважения ко всем страницам нашего прошлого». Разъясняя свое видение, президент фактически развил метафору «социального клея»:

Наша задача заключается в том, чтобы укрепить гармонию и согласие в многонациональном российском обществе, чтобы люди независимо от своей этнической, религиозной принадлежности осознавали себя гражданами единой страны… Возможно… единый учебник по российской истории решит эту проблему[18].

Поскольку история стала основным аргументом при обсуждении политических проблем, единый учебник должен был создать набор исторических «мемов», опираясь на который власть и население могли бы продолжать разговор о политике. Первоначально речь шла о разной трактовке важных событий национальной истории в региональном историописании. Исторические фигуры и события, по-разному воспринимаемые в регионах страны, не могут служить референтными точками для донесения какой-либо (политической) идеи. Такая история не годится для описания современных проблем и не выполняет, таким образом, основной функции, назначенной ей государственной властью.

Эта инициатива встретила, однако, серьезное сопротивление историков[19]. Сторонники и противники этой идеи обсуждали ее прежде всего как шаг на пути к введению государственной идеологии. Несмотря на то что в контексте встречи, на которой был анонсирован план создания единого учебника, речь шла о преодолении противоречий, содержавшихся в региональных пособиях, либеральная интеллигенция озаботилась возможным поворотом к идеологической унификации. «Есть все основания предполагать, – заявили члены Комитета гражданских инициатив, – что в атмосфере неприятия политических, социальных и культурных альтернатив, невнимания к позиции активного меньшинства власть как заказчик примет такой учебник, который будет воспитывать не ценности свободы и достоинства, а послушание и сервилизм»[20]. Большая группа профессиональных историков и преподавателей других гуманитарных дисциплин в 2014 году опубликовала «Обращение к историкам – авторам школьных учебников» с призывом бойкотировать создание «идейно выдержанных» учебников[21].

Историки вообще оказались на удивление единодушны в неприятии этой инициативы. Так, академик Валерий Тишков в своей записи в фейсбуке сообщил, что знает о двух попытках создания единого учебника истории, в 1934 и в 1949 году, и что как академик-секретарь отделения истории РАН, «не хотел бы поощрять третью попытку»[22]. Академик Александр Чубарьян при обсуждении идеи единого учебника попробовал переопределить задачи историков в свете президентской инициативы. Вместо обсуждения планирования единого учебника он заговорил о том, что процесс его подготовки займет долгое время и что «нужно воспользоваться ситуацией для постановки вопроса исторического образования в школе в целом»[23]. А директор Института российской истории РАН Юрий Петров подчеркнул, что «единый не значит единственный»[24]. Ушедший в отставку с поста директора ИРИ РАН академик Андрей Сахаров также высказался против инициативы: «К созданию единого учебника истории я отношусь отрицательно, потому что считаю, что у учителя должен быть пусть и небольшой, но выбор того, как преподавать. Спорные вопросы, вариации оценки, точки зрения – все это должно быть представлено. А в едином учебнике все это будет нивелировано, а после и вовсе сведется к нулю. Такого не должно быть»[25]. Сопротивление историков введению единого учебника привело к тому, что инициатива остановилась на разработке историко-культурного стандарта, – разнообразие учебников уменьшилось, но не исчезло.

Известно несколько конфликтов вокруг учебников истории. В свое время массированную атаку со стороны консервативно настроенной части общественности и чиновников вызвали книги Александра Кредера[26], Игоря Долуцкого[27]. Атаку иного рода – со стороны либеральной и антисталинистской общественности – пережил учебник, написанный с других позиций, за авторством Александра Филиппова, Александра Данилова и Анатолия Уткина[28].

Идея создать единый учебник истории не нова. Одним учебником, в том или ином виде развивавшим концепцию «Краткого курса истории ВКП(б)», обходились в советское время. На протяжении всего постсоветского периода против разнообразия учебников выступали разные политики. Однако за время этих разговоров наступила другая эпоха. Ее отличие не только в новых средствах получения и передачи информации (интернет похоронил бумажные энциклопедии и уже отобрал у учебника привилегию считаться главным источником знаний), но и в изменившемся понимании того, что такое историческая наука.

В зависимости от угла зрения рассказчика на первый план выходили разные факты прошлого. В ХХ веке появились не только книги по истории разных стран, написанные «с точки зрения» крестьян или рабочего класса, но и по истории разных социальных групп или «побежденных». Каждая такая история истинна в том смысле, что она повествует о реальных событиях. Однако набор фактов оказывается разным. Научный же статус истории обеспечен строгой методологией поиска ответов на вопросы, и прежде всего – работой с источниками. Кроме того, разные социальные группы, народы и регионы задают прошлому свои вопросы.

Что такое с этой точки зрения единый учебник истории? В большинстве случаев это изложение истории с позиции какой-то одной социальной или политической силы и в рамках одного из существующих объяснений прошлого. Результатом борьбы за единый учебник в России стала обновленная версия учебника государственной школы, который преподносит историю государства Российского как расширяющегося и превращающегося в империю Московского княжества.

Итогом нескольких лет работы коллектива историков и методистов стала разработка историко-культурного стандарта и одобрение к использованию в школе трех комплектов новых учебников истории, подготовленных издательствами «Просвещение», «Дрофа» и «Русское слово». Другие издательства, ранее создававшие учебники истории, не прошли сквозь мелкое сито надзирающих структур и ушли с этого рынка.

Историческое образование служит важнейшей социализирующей силой, утверждая интерпретацию прошлого, делающую детей гражданами. Историческая наука опирается на две основы: источники, сформированные в том прошлом, которое она изучает, и вопросы к этим источникам, рожденные современностью. Очевидно, что профессиональные историки не могут обладать монополией на вопрошание. Историк может поставить вопрос более грамотно, но суть общественного запроса способен сформулировать и непрофессионал. Другое дело, что в России с ее непреодоленным расколом между государством и обществом существует множество запросов к исторической науке. Больше того, определение предмета исследования может диктоваться не только интересами ученого (например, в сфере экономики или культуры), но и его системой ценностей. Поскольку в обществе сосуществуют разные группы со своими системами ценностей, то каждая из них предлагает свою интерпретацию прошлого.

Историческая наука от этой множественности выигрывает, однако проблемы появляются при использовании научных выводов в преподавании истории. Как сегодня представляется большинству политиков, видение прошлого предопределяет будущее.

Правые и левые в борьбе за учебники

В борьбе за учебники истории участвуют, как правило, несколько сторон: помимо политиков, для которых учебник является способом утверждения собственной картины мира, это историки, стремящиеся сохранить научное содержание книги, а также издательский бизнес, для которого учебники, издающиеся тиражами в сотни тысяч и миллионы экземпляров, являются гарантированным доходом.

Учебники истории оказываются яблоком раздора и предметом пристального внимания политиков во многих странах, потому что не только участвуют в воспроизводстве национальных культурных символов, но и формируют новые общественные предпочтения[29]. Вот лишь несколько сюжетов последнего десятилетия, которое многие характеризуют как время консервативного поворота. Правительство Чили после победы правоцентристов на выборах в 2011 году распорядилось изменить в учебниках характеристику времени правления А. Пиночета с «диктатуры» на «военный режим»[30]. В Великобритании разразился громкий скандал, когда в 2013 году министр образования Майкл Гоув предложил реформу школьного исторического образования, заменявшую социальную историю Британии, изложенную в мировом контексте, на более национально ориентированную, патриотическую, последовательно излагающую факты. Она нацелена на то, чтобы дети «выходили в мир с оптимизмом, происходящим из гордости родиться британцем и уверенностью, что правда всегда была на нашей стороне»[31]. Франсуа Фийон, бывший премьер-министр и кандидат в президенты Франции от правой партии «Республиканцы», баллотировавшийся в 2017 году, обещал не только высылать из страны всех мигрантов, совершивших какое-либо правонарушение, и ужесточить условия усыновления детей гомосексуальными парами, но и «поддержать историческую науку и написать новый учебник истории»[32].

Неудивительно, что в США вокруг учебников истории также идет непрекращающаяся борьба. Она началась намного раньше, чем европейские «войны памяти», но здесь до поры до времени разные учебники были просто разделены географически. На протяжении последней трети XIX и начала XX века учебники истории для северных и южных школьников радикально отличались. Южные штаты требовали, чтобы авторы учебников изображали Конфедерацию с симпатией, а на Севере дети изучали измену южан. Большие издательства выпускали отдельные учебники истории для Юга и для Севера США[33].

Начиная с 1960-х годов ревизионизм в американской исторической науке сформировал левую критику официального нарратива отечественной истории. Вся патриотическая версия, доминирующий рассказ школьных учебников, оказалась под ударом. Исследователь исторического образования Джеймс Лёвен однажды выдвинул тезис, который только на первый взгляд кажется парадоксальным: «Для США было бы лучше, если бы учебники американской истории писались представителями другой страны»[34]. В своей весьма популярной книге Лёвен анализирует основные составляющие доминирующего в США режима подачи истории, разбирая «патриотические» трактовки в школьных учебниках таких тем, как расизм, война во Вьетнаме, отношения с индейцами, усиление государства, и другие вопросы. Книга стала образцовым списком левых претензий к правому историческому нарративу[35]