Читать книгу Я своих не сдаю - Иван Ленивцев - Страница 8

Не поверите, но это прямо наваждение какое-то! Ей-Богу! В последнее время Кольке Расторгуеву навязчиво снится один и тот же дурацкий сон. Будто бы его маманя настойчиво, как маленького, пытается накормить разнообразной вкусняшкой: то наваристым борщом, то горяченькими пельменями, то жареной картохой с салом. А он, глупенький, капризно нос воротит: не хочу, мол, не буду! И вот что интересно, после каждого такого «сытного» сна, Колька всенепременно вдрызг ругается с женой Татьяной, словно между ними был установлен обязательный по утрам ритуал, портить друг дружке нервы.

Нет, а что она в самом деле, завтрак готовит как на один покрой: то рожки, то макароны, то рожки, то макароны! Все один в один! Будто Колька итальяшка какой из Милана! Может, было бы и простительно эти самые рожки-макарошки употреблять, влей она в них для вкусности подливу пожиже да пожирней. Так нет же, капнет граммулечку растительного масла – и нате вам, жрите, не подавитесь наждачком из теста. А Колька физически работает, на свежем воздухе, аппетит у него повышенный, ему бы по утрам чем поплотнее подзаправиться, посытнее, поосновательней. Подала бы, к примеру, на завтрак большой кусок колбасы с хлебом-маслом-чаем; или яиц нажарила с салом, как мама в детстве. Нет, каждое утро готовит якобы макароны по-неаполитански – свой фирменный рецепт, который она по телевизору видела, жаль, говорит, полностью переписать не успела… По телевизору она видела! Ох, уж этот сволочной ящик! Включишь по выходным – все каналы забиты то «Поедем-поедим» со «Смаком», то «Едим дома» с «Кулинарными поединками», то «Будет вкусно» с «Обедом-пятиминуткой»! Непонятно, для кого их гонят, кто их смотрит?! От ихней парной телятины, омаров в соусе, от ветчины копченой и прочих киви-ананасов кулаки сжимаются, на баррикады хочется…

– Иди завтракать, – официально сухо позвала с кухни жена Татьяна, миловидная блондинка немного за тридцать, запахивая когда-то розовый, ныне бледно-полинявший халатик. Колька помыл над раковиной руки, сел за стол и включил стоящий на подоконнике маленький телевизор: Америка выбирала нового президента.

Татьяна поставила перед супругом чашку с макаронами по-неаполитански… О! Колька с ненавистью взглянул на любимое блюдо итальянских мужиков и со злостью швырнув вилку на стол: достали твои макароны! – выскочил в прихожую, где принялся одеваться на работу. Татьяна вышла за ним и, уперев ладони в располневшие бедра, стала привычно выговаривать мужу:

– Что носом крутишь? Макароны не нравятся? Да? Ишь, гурман выискался! Ешь, что дают, да сопи молча в тряпочку.

Недовольно сопя, Колька натягивал на ногу правый ботинок.

– Ты чего молчишь, как шнурок? Может, ты мне голодовку объявил… или, как там – бойкот? Ты что думаешь, индюк надутый, я тебе должна каждое утро фрикадельки мясные подавать или котлеты по-киевски, да?!

Пытаясь надеть на ногу левый ботинок, Колька молча сопел-пыхтел.

– Чем дурью маяться, лучше бы побольше денег домой приносил, – провоцировала муженька супруга, в надежде пробить его оборону – А то принесешь получку, не получка – слезы воробьиные…

– Ты сюда птичек не вплетай! – не выдержав характера, Колька огрызнулся борясь с левым ботинком – нога упорно не желала влезать в него. – Получка ей, видите ли, не нравится. Нормальная у меня получка, не хуже чем у других, и получаю я вдвое больше, чем ты. Тебе сколько денег ни зарабатывай, сколько ни приноси домой – все будто в прорву уходит. И куда только ты их деешь?

– Что-о?! Куда дею! – выйдя из себя, мгновенно взорвалась Татьяна. —Ну ты наглец, каких свет не видывал! Больше меня он получает! Надо же! Ты мужик, ты и должен больше получать! А то ишь, зарабатывает он… работничек! Я себе шубу не могу купить… Ты слышишь меня? Мне шуба к зиме нужна! – требовательно засучила она ножкой. – Приличная шуба, норковая!

– Шубу? – Колька, оставив в покое непокорный ботинок, исподлобья взглянул на супругу, кажется, он получил шанс как побольнее укусить свою половинку. – Приличную? А это какую? Дорогую, что ли? Вот ты мне ответь: ну зачем тебе дорогая шуба? Зачем? Ты когда на себя в последний раз в зеркало смотрела? А ты посмотри, посмотри, – кивнул он на трюмо в прихожей. Не зная, с какой стороны ожидать пакость от голодного супруга, Татьяна внутренне напряглась. – Ты на свои ноги посмотри, на пузо… не пузо – бетономешалка с нашей стройплощадки…

Колька высказал, точнее в сердцах брякнул первое, что на язык попало – и только потом сообразил: он явно переборщил в их утреннем диспуте со своим обвинительным монологом. Отступая, он даже успел добавить, что бетономешалка, пусть внешне и непривлекательный агрегат, зато весьма и весьма полезный на стройке. Но было поздно, Татьяна закипела камчатским вулканом.

– А-ах! Ах ты, урод моральный! Кирпич недоделанный! Пузо ему мое не нравится, ноги, видите ли, не из ушей растут! Правду он высказал, глаза мне открыл: спасибочко тебе, муженек! Огромное спасибо! Ну все! Хватит, мое терпение лопнуло, выметайся отсюда! Ищи себе другую дуру, пусть она тебя и кормит, и поит, и ублажает! Понял?! А это тебе от меня прощальный привет. На-а! – Смачно, как последнего изменника родины, Татьяна сплеча рубанула мужа по плечу крепкой женской ладонью. От полученного удара Колькина левая нога сходу влетела в ботинок, словно патрон в хорошо смазанный ствол. Сам же хозяин ботинка, взвизгнув от обжигающей боли вскочил, защитно выставляя перед собой руки.

– Танюх, ты чего это, больно же! Чуть рука не отвалилась. Мне же работать. Сдурела, что ли, шуток не понимаешь? Я же просто так… безо всякого умысла ляпнул… Ну все, все, ухожу, ухожу! – заторопился он видя, что супруга не прочь еще разочек угостить его своей тяжелой ручонкой.

– Шутит он! Я тебе покажу шутки! Хватит с меня этих твоих идиотских шуток! Хватит, все, все!! – в ярости рвала и метала Татьяна. – Я еще на старая, мне только тридцать два… будет! Я тепла хочу, ласки хочу, любви настоящей, красивой, как в сериалах…

– Чего-чего ты хочешь? Любви? Ласки? – удивленно переспросил Колька, делая большие глаза – вроде бы, раньше она не просила красивой любви. Какая муха ее укусила? Может, промолчать и уйти? Ну, нет…

– Любви, говоришь? – с ехидцей спросил он, не найдя в себе сил промолчать. – Красивой, да? Настоящей? Как в сериалах, да? Ой, не могу! Да кому ты нужна? Ворона ты… в этих, в куриных перьях!

– Найдется кому! – переходя в контратаку, мгновенно парировала Татьяна, в настоящий момент она была готова идти на все, лишь бы побольнее досадить муженьку. – Ты не бойся, не перевелись у нас еще настоящие мужики, с головой на плечах, не то что у некоторых! Так что за меня можешь не беспокоиться, я тебе замену быстренько найду… если хочешь знать, я уже нашла! Да, да, нашла, нашла! – упрямо гнула она свою линию. Ничего, пусть муженек поревнует, побесится, для них это иногда полезно.

Но Колька, в горячке утреннего спора не особо обратил внимание на последние слова жены, мало ли что баба в гневе ляпнет. Быстро захлопнув за собой дверь, он крикнул:

– Дура набитая! Самка!

– Сам такой! «Кирпич» – ты и есть «кирпич»! – едва слышно донеслись приглушенные дверью вопли второй половинки. Но Колька сделал вид, будто бы он ничегошеньки не слышал и последнее слово осталось за ним. Он не раз убеждался, что весь начавшийся день пройдет с неприятностями, если женщина с утра возьмет над тобой верх.

Так что победа над супругой, пусть и не особо убедительная, подняла настроение и, спускаясь с пятого этажа, Колька как мальчишка прыгал, вслух отсчитывая ступеньки: пять… десять… двадцать три…

– Здорово, Васильич! – поприветствовал он встретившегося в подъезде соседа с четвертого этажа, проживающего как раз под ним. – Как здоровье, нормально? Здоровье, спрашиваю, как?

– Да, да, Коля, погода наконец установилась, надо на дачу съездить, картошечку подшевелить, пора… – дружелюбно ответил Васильич, седой глуховатый ветеран в поношенном пиджачке, с намертво впаянными в него орденскими планками.

– Да, пора, – согласился Колька и прокричал на ухо старику: – Как дверь, Васильич? Дверь, говорю как, не скрипит?

– А дверь! Нет, нет, не скрипит, – ответил ветеран, дружески похлопывая Кольку по плечу. – Хорошая дверь, спасибо тебе Коля, дай тебе бог здоровья.

– Да ладно, чего уж там, – стеснительно покраснел Колька, махнув рукой. – Я же так, по-соседски, как не помочь хорошему человеку.

Два дня назад Колька поставил себе и Васильичу новые, как две капли воды одинаковые двери, дружки-столяры за пару пузырей постарались. Двери толстые, теплые, ясеневые, с обеих сторон обложенные светлой, покрытой лаком рейкой. Соседи в подъезде завистью изошлись, у всех двери китайские, ножичком консервным легко скрываемые, а у Кольки с Васильичем пушкой не пробьешь: броня! Колька полдня субботних потерял, но двери пенсионеру поставил и ни рубля с фронтовика не взял – с ветеранской пенсии не разбогатеешь.

Прямиком, через заросший черемухой палисадник, Колька направился к месту работы, благо идти было совсем недалеко. Работает он в строительной фирме «Темп», каменщиком. Ну что еще про него можно сказать? Колька – обычный парень, скорее уже мужик среднего роста, по-русски широкоскул, лицо загорелое от постоянной работы на солнце, скромен. Обычная биография: школа, строительный колледж типа бывшего «гэпэтэу», армия, работа на стройке. Обязательно стоит добавить, что он не просто каменщик, а каменщик наивысшего разряда! Пятого! Талант от бога! Не зря его Татьяна обозвала «Кирпичом», это его как бы официальное прозвище, которым он втайне гордится. В народе частенько говорят про некоторых людей, мол, он туп как кирпич. Это не про Николая, нет. Уже забыли кто, видя, что выделывает молодой каменщик с кирпичами на быстро растущей стенке, восхищенно воскликнул: «Вот это мастер! Вы посмотрите, что он вытворяет с кирпичом! Да он сам как продолжение кирпича!» Отсюда и пошло: Колька – «Кирпич». Вот так повесили на него кличку «Кирпич», будто орден за профессионализм, за мастерство. Начальство ценило Расторгуева, к нему всегда прикрепляли ребят-практикантов, которые во все глаза глядели, как виртуозно работает мастерком их наставник, как ровно-быстро-аккуратно ложатся друг на дружку кирпичи, а стенка будущего здания как на дрожжах, поднимается все выше и выше. Глядя, как работает Николай, можно без преувеличения и ложной скромности сказать: в работе «Кирпич» – личность!

Но сегодня работа у Кольки не клеилась, он даже разбил в крошки несколько кирпичей, чего ранее за ним не наблюдалось. А причин к этому было две. Во-первых, сегодня день получки, деньги должны привезти прямо на объект и, как известно, нет ничего хуже долгого ожидания: привезут-не привезут. Во-вторых, на фоне мучительного ожидания, всплыли в памяти последние слова жены: «Я уже нашла, нашла!» Вот дрянь, хахаля себе нашла! Замену нашла! Отсюда накатила ревность: кто бы это мог быть?

Стоя на стенке будущего коммерческого банка, до боли сжимая в руках мастерок, тупо глядя вниз, Колька мысленно представил Татьяну в объятиях… Не-ет! Лучше об этом не думать! А как не думать, сама же сказала, никто за язык не тянул… Любовник у нее, может, и не один, может их у нее – пруд пруди. Работает Танька в детском саду, там женский коллектив, мужики отсутствуют. Значит… значит, кто-то из наших, она многим нравится. Например, Петьке-плотнику, вон он, внизу молотком как дятел стучит. Или Вовке-крановщику, который сейчас на кране горло дерет… А скорее всего, вон тот красавчик, Санька-электрик! Ишь, как муравей перед дождем носится со своими проводами! А ведь это же он сегодня утром спросил: «Как там Татьяна поживает?» И голосок такой сладенький… ехидный голос! Как поживает? А тебе-то какое собачье дело, как она поживает? Не лезь, куда тебя не просят, тоже мне, студент-заочник!

Мысленно представив свою Танюху в розовой нижней рубашке, которую он подарил ей к женскому дню, в обьятиях долговязого электрика, Колька заскрипел зубами: ох, как тошно!

К шестнадцати часам прораб привез кассиршу с зарплатой. Какая уже тут работа? Весело шелестя заветными бумажками, строители заслали гонцов, благо сейчас у нас спиртного повсюду, и днем, и ночью море разливное: пей-не хочу!

Первым делом подняли стаканы за получку, чтобы почаще и побольше! Выпили за работу – дай бог ей никогда не кончаться! За прораба выпили, чтоб не стоял над душой, как надоедливая муха. Просто так выпили, чтобы напиться, и, как всегда удачно: напились легко, ударно, по-стахановски.

Разбудил Кольку крошечный серенький комочек, мягко бегающий по его лицу и щекочущий хвостиком. Фу, гадость! Колька ладонью сшиб мышонка на пол и приподнял голову: погруженное во тьму нутро строительного вагончика храпело, стонало, скрипело зубами мужиков, не сумевших уйти домой на своих двоих и забывшихся в пьяном беспокойном сне.

Голова раскалывалась, тошнило. Колька неуклюже встал, нашарил в шкафчике загодя спрятанную с вечера ополовиненную бутылку, нащупал на столе пустой стакан и наощупь налил в него водки. Хакнув в сторону: ху! – осторожно влил содержимое стакана в шершавую глотку. Чем-то закусил. По вкусу определил – соленый помидор. Замер, опустив голову… Посидел, прислушиваясь к организму. Кажись, полегчало, надо идти домой, Татьяна поди не спит, ждет, волнуется.

Где деньги, получка где? Деньги он спрятал во внутренний карман куртки. Фу-у, слава богу, деньги целы, можно идти домой. Удачно вывалившись из вагончика, на фоне звездного неба похожего на индийского слона с хоботом-прицепом, Колька с трудом соображая, огляделся: в какой стороне его дом? Ага, разобрался: справа – ярко освещенная площадь Победы с солдатом-автоматчиком на бетонном постаменте, рядом – гостиница, вокруг которой по ночам кучкуется неуправляемое племя таксистов и проституток. Вот и сейчас с той стороны слышен девичий визг, звон разбитой бутылки, пьяные крики. Наконец, слева – видны темные громады спящих домов с редкими вкрапинками огоньков. Где-то там Колькин дом.

После почти получасового разностороннего шатания, Колька уперся в знакомый палисадник с черемухой. Ну вот, он почти дома!

Не имея ни сил, ни желания найти калитку, Колька просто перевалился через заборчик. Ударился о землю, матюгнулся, встал, пошел… Последние метры дались тяжеловато, пришлось упасть под густую развесистую черемуху. Лежал, ощущая еще сохранившееся дневное тепло земли, смотрел на небо. Игриво шелестела листва, хитро подмигивали звезды, играла в прятки луна. Накатило обычное в таких случаях щемящее чувство жалости к себе. Эх, Коля, Коля! Ну почему ты такой невезучий? И голова, вроде как на месте, и руки, говорят, золотые – а счастья нет. И зачем он с Танюхой поругался, зачем обидел ее ни за что ни про что! Обидел из-за каких-то паршивых макарон, чтоб им вкрутую свариться!

Приподнявшись на колени, как снайпер прищурившись, Колька нашел на пятом этаже свое угловое окно – окно тускло светилось. Видно Татьяна, включив настольную лампу, ожидает мужа. Она всегда ждет его!

А он? Что он? Он любит свою Танюху и пропадет, засохнет без нее, как эта черемуха без воды. Зря он на нее утром всяких-разных гадостей наговорил: и ножки у нее стройные, и талия в норме, и мордашка симпатичная, да и вообще, она самая-самая лучшая! Надо будет поднакопить деньжат и купить ей к зиме приличную шубу.

На соседнем кусте сонно встрепенулась невидимая птаха: цвик-цвик-цвик… Задремавшему было Кольке вдруг показалось, что птичка зацвикала голосом Татьяны: «… я нашла-нашла-нашла…» Любовника нашла, хахаля! Вот стерва!

С трудом ухватившись за корявый ствол, Колька поднялся, опять нашел глазами свое окно: света в окне не наблюдалось. Не дождалась, значит, в квартире кто-то есть. Кто? А если, электрик Санька? Деньги он получил, пить с ними отказался, сказал что ему в техникум надо… и смылся. Куда? Ясное дело, куда… Значит он, точно он! Знаем мы эти колледжи-техникумы, было дело учились! К чужой жене он завалился, ну погоди, технарь-заочник! Поймаю – сотру в порошок!

Подогреваемый жгучей крапивной ревностью, Колька мигом нашел калитку, пересек двор и поднявшись на крыльцо, влетел в свой подъезд. В подъезде темнота, хоть глаза выколи: и какая сволочь все лампочки повыкручивала!

Держась за разбитые перила, ногой нащупывая каждую ступеньку, частенько отдыхая, Колька штурмовал этажные пролеты. Ох, как ему, возможно, потомку непобедимых суворовских богатырей-гренадеров бравших неприступный Измаил, штурмовавших швейцарские Альпы, сейчас приходилось тяжело и было не до славных дел: в груди что-то жалобно пищало, хрипело, кололо в правом боку, бетоном налились ноги. И какой идиот выдумал строить высотные, многоэтажные дома?

Фу-у! Ну, наконец-то! завидев знакомое светлое пятно двери, Колька загнанно дыша, совершенно обессиленный сполз по стене. Затем чуток отдохнув, переведя дух, он встал, нашарил рукой входной звонок, нажал на кнопку. Внутри квартиры глухо звякнуло. Прислонив ухо к двери, прислушался… Ни шороха, ни осторожных шагов: тишина! Опять нажал… Результат тот же.

«Не откроет, – понял Колька, убирая руку от звонка. – Была бы одна, открыла бы. Значит, кто-то у нее есть. Что будем делать, Коля? Поколотить в дверь? Опасно, какой-нибудь сосед-придурок спросонок полицию-милицию вызовет… Тьфу-ты! У меня же свой ключ! Совсем забыл… Сейчас, сейчас я вам голубкам сизокрылым, крылышки-то пообломаю, я вам устрою ознакомительный ночной полет с пятого этажа!»

Колька порылся в карманах, нашел ключ и даже коробок спичек. Зажег спичку, выцеливая ключ в замочную скважину… И попал, с первого раза попал! Спичка болезненно обожгла большой палец: о-черт! Попал, но ключ не входил и до середины длины, что-то мешало, не пускало. «Изнутри ее ключ вставлен – мой не пускает, – сообразил Колька. – Подстраховались, гады! Надо что-то делать, не ждать же у моря погоды. Что? Может, протаранить всей своей массой? А что, можно попробовать».

Отойдя от двери на несколько шагов, Колька прицелился в светлое пятно двери: эх, была не была! – и, выставив вперед правое плечо… остался на месте. Понял – бесполезно, можно и башку себе свернуть, дверь толстенная, ясеневая, с одного маха не снесешь. Даже если он и вышибет дверь, что с того толку, электрик – бугай здоровый, набьет ему морду и спокойненько уйдет: нынче Колька не в форме. Эх, динамитом бы рвануть дверь, только где его ночью возьмешь. Нет, динамит – не выход, да и не его это метод, соседи могут пострадать, а его самого объявят международным террористом, пособником покойного бен Ладена или «игиловцем». Надо придумать что-то такое, такое! Чтоб им всю жизнь икалось! Но что? Хоть убей, ничего путного в голову не лезет!

От бессилия Колька долбанул кулаком о косяк двери и рванул на себе ворот рубахи. Душно, легким не хватает воздуха. Затем медленно, старчески шаркая о бетон ступенек, спустился вниз и присев на ступеньки крыльца, достал из кармана мятую пачку «Примы». Закурил… В голове настойчиво, как табачный дым в глаза, вертелась одна единственная мысль: как наказать любовников? Думай, Коля, думай!

Старательно объезжая дворовые колдобины, мимо неспешно прошуршало колесами зеленоглазое такси с истошно вопящим магнитофоном: «Жил да был фараон… о-ля-ля! о-ля-ля!.. Тутанхамоном звался он… о-ля-ля! о-ля-ля!.. Голубой любил он Нил, где проживал зеленый крокодил… о-ля-ля! о-ля-ля!»

«Глупая песня и слова дурацкие, – машинально оценил Колька качество песни, а заодно и мастерство исполнения. – Не умеют петь, визжат, будто голодные поросята. Одним словом: туфтачи! А ведь за это еще и деньги получают, говорят – неплохие. На стройку бы их, на стенку зимой. А то напридумали: Нил – крокодил, фараон – Тутанхамон… Тутанхамон – имечко, вроде как знакомое. Погоди, погоди… Что-то, что-то припоминается… Точно! История Древнего мира! Это не тот ли фараон, что замуровывал своих неверных жен с их хахалями в крепостные стены? Кажись, он, точно он. Это же надо такое придумать: в стену, живьем! Молодец фараон! С фантазией мужик. Нет, а я что, хуже этого древнего фараона? – Колька даже вскочил от неожиданно пришедшей в голову идеи. – Я тоже… я этих двух голубков замурую, наглухо замурую! Чтобы ей неповадно было изменять мужу, а ему – безнаказанно шастать по чужим бабам! Заживо замурую – только так! Ну „Кирпич“, ну и голова же ты!»

Забыв про похмельно-больную голову, Колька помчался к котельной, зимой подающей тепло в их микрорайон. Котельная находилась в двух шагах от его дома. Ее уже начали ремонтировать к зиме, для чего завезли поддоны с красным кирпичом, огромную кучу речного песка, цемент в мешках, упрятанных под брезент, бочки с водой и даже приставили сторожа, который наверняка дрых сейчас в котельной, если вообще не свалил домой спать.

Колька нашел тачку для вывоза шлака, стараясь не шуметь загрузил ее кирпичом и покатил к своему подъезду. Тачка вела себя будто пьяная: виляла из стороны в сторону, вырывалась из рук, норовила опрокинуться. Пришлось Кольке изрядно попотеть, чтобы усмирить непослушную. И так несколько мучительных для его организма рейсов за кирпичом, цементом, песком, водой. Соленый пот заливал глаза, припадочно дрожали руки-ноги, уставшие мышцы просили-умоляли об отдыхе, но Колька – нет, уже не Колька – «Кирпич» был неумолим, безжалостен к себе: вперед и только вперед! А тут и второе дыхание подоспело: нагружая очередную тележку, «Кирпич» с удовлетворением заметил, как будто волшебно оживает ослабленное алкоголем тело, как ощущается прилив свежих сил, возвращается былая сноровка.

Осторожно, по-прежнему обливаясь потом, «Кирпич» перенес кирпичи теперь уже от подъезда под дверь. Вверх! вручную! Это был адский труд, где стимулом для него впервые в жизни были не деньги – деньгами здесь и не пахло, – а месть, только сладостная месть!

Отдышавшись, «Кирпич» крутанулся вприпрыжку к строительному вагончику за инструментом, ведрами, алебастром для быстрого схватывания цемента. Вагончик, казалось, вибрировал от дружного храпа спящих строителей.

Возвратившись к крыльцу, Колька надорвал мешок с цементом, взял щепотку, потер палец о палец. Цемент, кажись, спасский, четырехсотой марки, прочность на изгиб, на сжатие: класс! монолит! То, что надо!

Затем насыпал в большие, оббитые жестью носилки – цемент, песок, залил их водой, тщательно перемешал. Получившийся раствор накидал в ведра, перенес под дверь. Все, можно начинать работать. И хотя он знал психологию свои соседей – случись что ночью, хоть заорись, никто не выйдет, не поможет, – старался все делать тихонечко, на цыпочках. Случайные неожиданности, в виде вдруг выглянувшего шального соседа или крикливой соседки, ему были не нужны. Поэтому «Кирпич» работал в спокойном темпе, без спешки.

Кирпич – на кирпич, кирпич – на кирпич… Но постепенно работа захватила его целиком, всеохватывающе, и Колька, забыв обо всем на свете, заработал быстро, с азартом, с вдохновением, как привык трудиться всегда.

Кирпич – раствор, кирпич – раствор! И алебастр, алебастр добавить, чтобы намертво, чтобы ни пушкой, ни гранатой не взять! На площадке нет света – к черту свет, да будет тьма! «Кирпич» и в темноте, как на автопилоте двигался быстро, уверенно и даже красиво. Кирпичи, как бабочки порхали в его сильных жилистых руках каменщика-профессионала, ложились ровно, ряд в ряд, без единой щелочки, выступа, брака!

Кирпич – на кирпич, кирпич – на кирпич. И растворчику, растворчику побольше, чтоб железобетонно, навечно чтоб, навсегда! Соленый пот сбегал с широкого Колькиного лба, щипал глаза, разъедал потрескавшиеся губы, но сейчас эта соль казалась приятной, сладкой. Работа, как никогда радовала, доставляла моральное удовольствие и даже, если хотите, – душевное наслаждение. Вот что значит – месть! Не кровная, как на Кавказе, нет – простая месть, можно даже сказать – шутливая. Шутка! И цена этой мести не высока – смех, обычный человеческий смех в масштабе одного дома, ну или улицы, а то и города. Веселый, жизнерадостный и что совсем уже хорошо – бесплатный… Это в лучшем случае, а худшем? А в худшем посложнее… Ну, в тюрьму, понятное дело не посадят, а вот пятнадцать суток запросто могут влепить за мелкое хулиганство. Н-да… Впрочем, «шутника» еще надо найти. А если и найдут, начальство должно из камеры выдернуть, кто-то же должен банк строить. Так что, не боись «Кирпич», победа будет за тобой!

Кирпич – раствор, кирпич – раствор. И мастерком, мастерком, чтоб гладенько, ровненько, крепенько! Чтоб знала изменница: месть мужа сурова и неотвратима. Пусть это шутка, но эта шутка запомнится им обоим на всю их оставшуюся жизнь!

А вот и финиш! Раз-два – и готово! Вскоре входная дверь снизу доверху, от косяка до косяка была надежно замурована, должно быть, не хуже фараоновского склепа. Колька стряхнул остатки раствора с рук, отошел в сторонку оглядеть критическим взглядом творение рук своих. Оглядел – остался доволен, что и говорить – работа выполнена профессионально, на пять с плюсом! «Кирпич» – он и есть «Кирпич»!

Колька быстренько собрал инструмент и отнес его обратно в вагончик – мужики в вагончике дрыхли без задних ног.

Оставшуюся пару кирпичей, горсть цемента он отвез обратно к котельной. Нарвал в палисаднике метровой полыни, связал из нее огромный веник и тщательно подмел и у крыльца, и на площадке перед дверью. Это не заметание следов, это как установленный для «Кирпича» ритуал или даже закон: в любой работе должен быть порядок.

«Ой, что будет, когда эти милашки утром проснутся! – ехидно скалился Колька, поудобнее устраиваясь под знакомой черемухой. – Электрик, понятное дело, оденется, поцелует Таньку… нет, с какой стати он станет целовать чужую жену? Оденется Санька – и шасть на себя дверь. А там… стена! Из красного кирпича, глухая, как монолитный склеп. О-о, умора будет! Заочник бряк в обморок! Моя дуреха в крик: „Кар-раул! Спаси-ите! Помоги-ите!“ – и к телефону: „Скорая! Спасатели!“ – Колька весело рассмеялся, наяву представив происходящее в замурованной квартире. – Студента – в психушку, мою – на допрос: мол, кто? Танюха меня железно не сдаст, а вот некоторые зловредные соседи могут завопить: мол, „Кирпича“ это дело, его рук почерк!» А вот тут вы хрен угадали, господа следователи и прочие добровольные ищейки! У «Кирпича» железное алиби, он всю ночь в вагончике дрых, ребята подтвердят.

Обеспечив себя «железным» алиби Колька, подложив под голову правую руку, безмятежно уснул под тихий шелест листвы. Обычно, когда он спал в пьяном угаре, ему снились всякие разные кошмары в виде рогатого быка, едва не догнавшего его, или бездомной собаки, норовившей отхватить кусок мяса с его ноги. Нет, в этот раз Кольке приснился Васильич, сосед с четвертого этажа, проживающий как раз под ним. Стоит он в одних застиранных нижних подштанниках и, протягивая к Кольке худые бескровные руки, просит его: «Коля, родной ты мой, помоги! Окно на кухне прогнило, менять надобно, а у меня ни сил, ни средств! Помоги-и!» Колька во сне пообещал помочь ветерану и, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, отправился к дружкам-столярам делать заказ на окно… но тут на улице за ним, подобно собаке увязалась полицейская машина. Куда он – туда и она! И воет, и воет! «Отцепись, зараза! Я же ничего такого не сделал!» – закричал Колька – и проснулся от реально истошного воя полицейской машины.

Стряхнув с себя утреннюю росу, он приподнялся, отыскивая взглядом свой подъезд: у подъезда стояли машины полиции, «эмчээсников», «скорой помощи», толпился народ.

«Забегали, сверчки» – Колька широко зевнул, с удовольствием вспоминая свою ночную «шутку». Среди возбужденно галдящей толпы он увидел свою Татьяну: она, прижимая ворот халата к глазам, что-то объясняла окружающим.

«Плачет, что ли? Электрика жалко? Неужто его удар схватил? – гадал Колька, цепляясь за ствол черемухи, чтобы подняться. – А на вид кабан здоровый, ломом не прошибешь. Дела-а… Не дай бог с ним что-то серьезное, тут уж пятнадцатью сутками вряд ли отделаешься. Однако, быстро их размуровали, видно ошибся я, цемент другой марки, не четырехсотой. Надо идти, глянуть».

Нагнув голову, Колька выбрался из палисадника и подошел к гудящей толпе.

– Не повезло старику, – услышал Колька. – Наверное хотел выйти, а перед ним стена. Тут и здорового инфаркт схватит.

– Спасатели говорят, кое-как стену разобрали, мол, профессионалы работали.

– Танька, жена «Кирпича» рассказывала, она дескать вышла мусор вынести, а у старика вместо двери стена…

– Деда-то за что? Пенсионера, да еще глухого…

– Чертова мафия! Бандюганы совсем страх потеряли, не дают людям спокойно жить…

– Причем здесь мафия? Подлая Европа виновата, зачем расстрел отменили? К стенке их надо, без суда и следствия: бах-бах – и готово!

– Да бросьте вы! Мафия, Европа! Причем здесь они? Я своего участкового в глаза не видел…

Колька крутил-вертел головой и не мог понять: причем здесь мафия? какой еще старик? в чем виновата Европа? куда пропал участковый?

Толпа притихла. Двое дюжих санитар вынесли из подъезда носилки, накрытые зеленым дерматином. При спуске по ступенькам из-под зелени дерматина выскользнула желтая старческая рука и беспомощно заболталась туда-сюда, будто пыталась достать до земли. До Кольки наконец дошло…

«О, боже! Что я натворил?! – ужаснулся он, содеянному им же. – Я же Васильича замуровал! На четвертом этаже остановился, до пятого не дошел! Двери, двери-то одинаковые, на одно лицо, один в один двери! Этажи перепутал! И ведь ключ, ключ не подошел! Мне бы понять! А я…я! За что же мне так, за что-о-о?!»

Растолкав толпу, «Кирпич» подскочил к носилкам, схватил холодно-неживую руку старика и принялся всхлипывать: «Васильич, это я – Коля, сосед твой! Ты слышишь меня?! Васильич, прости меня, я не хотел! Прости-и…».