Читать книгу Высшая каста - Иван Миронов - Страница 13

Приказав Саркисову готовить выезд, Берия ушел к себе. Со второго раза завязав галстук нужной длины, он затянул широкий узел на шее.

Лаврентий Павлович старался не отставать от европейской моды. Из Англии доставлялись новые коллекции костюмов, по лекалам которых личный портной маршала товарищ Фурман шил для него гардероб.

Кортеж Берии состоял из трех гоновских[1] машин, но Лаврентий Павлович, то ли из скромности, то ли лишний раз не хотел раздражать Сталина, не любившего вооруженной свиты своего соратника, старался довольствоваться двумя ЗИСами. Охрана, находившаяся в хвостовой машине, передвигалась на ЗИС-110, сам Берия – на ЗИС-115, который отличался от предшественника капсульной броней и повышенной мощностью. На таком же автомобиле передвигался и Сталин, не тяготевший к роскоши мирового автопрома, как его вождь и учитель[2].

Лаврентий Павлович смотрел на осеннюю Москву сквозь толстые, с кулак, силикатные стекла, которые никогда не опускались. Саркисов сидел впереди, рядом с водителем. Все молчали.

Мысли возбуждали нервы. Берия лихорадочно мусолил шляпу, как Аладдин волшебную лампу. Его угнетало, что он не может рассчитать время до точки невозврата. Он пытался понять, когда ситуация вышла из-под контроля, когда ему, всесильному Берии, его партийному отряду неприкасаемых, сложилась оппозиция, готовая биться насмерть? Сколько раз он успокаивал себя, что бесстрашие врагов – всего лишь безумие, а безумцы всегда обречены. Берию многие считали авантюристом, но он никогда им не был. Каждая его операция или интрига отличалась тонким расчетом. Нанося удар, он всегда предвидел сокрушающую контратаку противника, но, точно рассчитав силы сторон, всякий раз выходил из схватки победителем.

Даже в мятежной юности Лаврик никогда не метил в вожди. Не трибун и не мыслитель, всего лишь дерзкий грузин с мутной биографией. До середины тридцатых партийные бонзы – мастера революционной фразы, объятые народной славой, видели в плюгавом кичливом товарище с южных окраин лишь выскочку, мелкого энкавэдэшного карьериста. Сколько таких сломали себе ноги, не сделав и трех шагов. Но Берия не споткнулся, он просто перешагивал через трупы тех, кто имел неосторожность его недооценивать. При этом Лаврентий Павлович никогда не был одержим властью, он всегда оказывался на ступеньку ниже, чем того заслуживал, и этим не тяготился. Наверное, поэтому вожди так близко подпускали его к себе, видя в нем воплотителя самых фантастических идей и не опасаясь конкуренции.

Плешивый, подслеповатый горец никак не мог претендовать даже на роль Председателя советского правительства. Так считал и сам Берия, пока в его руках не сосредоточилось все могущество Красной империи.

К концу 1945 года Лаврентий Павлович, держа в ножнах ядерный меч и управляя всесильной разведслужбой, вдруг осознал себя хозяином мира. Он мог уничтожить любого президента, разгромить любую армию, накрыть ядерным грибом любую державу. Но на родине Берия чувствовал себя Золушкой, в ком соратники видели лишь ломовую лошадь, готовые ее пристрелить, когда надорвется.

Будучи великолепным стратегом, Лаврентий Павлович понимал, что его звезда на Спасской башне зажжется только со смертью Хозяина. Идти в открытую против «друга Кобы» равносильно самоубийству. Оставалось не ждать, но готовиться, избавляясь или подминая под себя претендентов на советский престол.

Яд и кинжал – самые надежные союзники в борьбе за власть. Прагматизм Лаврентия Павловича стоял выше всех идеологических и национальных предрассудков. На передовой политической борьбы ему не нужны были собственные убеждения, он вполне довольствовался идеями Сталина. Когда в начале 1942 года чуть не потерявший Москву Верховный главнокомандующий предложил мобилизовать еврейскую интеллигенцию, которая расползлась по тылам от Куйбышева до Ташкента, Берия в сем замысле разглядел сверхзадачу. Идея Сталина была проста – собрать всех выдающихся и околовыдающихся советских евреев в финансово-политическое гетто, заставив их клянчить деньги на борьбу с фашизмом у своих иностранных собратьев. НКВД в кратчайшие сроки организовал при главном пропагандистском рупоре страны Еврейский антифашистский комитет. Курировать новорожденный комитет поручили старому большевику Соломону Лозовскому, а лицом и главным переговорщиком с еврейским миром стал худрук Московского государственного еврейского театра Соломон Вовси, известный под псевдонимом Михоэлс, чей двоюродный брат Меер Вовси служил главным терапевтом Советской армии.

Михоэлс с поставленной задачей справился успешно. Крупнейшая мировая организация по защите евреев «Джойнт», основанная в Америке, наладила потоки денег, оборудования, машин, оружия, медикаментов и еды в Советское государство. Именно по мировой еврейской линии организовали помощь в рамках ленд-лиза. Однако международное еврейство не ставило во главу угла защиту своих собратьев от нацизма, тем более что к концу 1942 года судьба Германии была предрешена. Дружба евреев и Сталина явилась скорее сделкой, нежели актом безвозмездного гуманизма. За поддержку Иосиф Виссарионович обещал отдать под еврейскую автономию весь Крым, где потомкам Моисея уже мерещилось независимое национальное государство – воплощение мечты, к которой они шли два тысячелетия.

Вчерашний режиссер маленького театра Михоэлс вдруг почувствовал, что одалживает самого Сталина. Единоверцы не без гордости за глаза звали Михоэлса советским Шейлоком, ссудившим отцу народов миллиарды долларов под залог обетованной приморской землицы. В создании ЕАК передовой еврейский класс увидел возрождение БУНДа – националистической партии еврейского народа, которой отводилась славная роль спасителя всех советских граждан.

Естественно, что «посланцы мира», которые отправлялись на забугорную паперть, тут же вербовались ЦРУ и МИ-6. Но «фирма Берии» к такому повороту оказалась готова. В кратчайший срок практически все члены Еврейского антифашистского комитета стали «добровольными» информаторами НКВД. Люди Берии не могли найти подхода лишь к некоторым, в том числе к самому Михоэлсу, запросто навещавшему самого Сталина. Поэтому вербовать Соломона не решались. Держался и Лозовский, рационально понимая, что его карьера в руках Сталина, презиравшего стукачей всех родов и званий. Зато Берии удалось склонить к сотрудничеству двоюродного брата Михоэлса – академика Вовси. Мирон Семенович, так его звали на русский манер, имел неосторожное знакомство с атташе американского посольства, поэтому быстро согласился работать на Берию.

Титулованных врачей, лучших пропагандистов, блестящих журналистов, партийных трибунов, армейцев и чекистов – авангард советского еврейства Берия поставил себе на службу. На каждого у Лаврентия Павловича имелась папочка, которой бы с лихвой хватило для расстрела за измену Родине. Основным массовым доказательством связи еврейских товарищей с иностранными разведками служили их перекрестные доносы друг на друга. Атомный маршал сам себе напоминал Моисея, который еще не знал, куда вести свое стадо. Пока Берия использовал агентурную сеть как мощную информационную базу, в которую стекались как последние новости высокой мировой политики, так и сведения о быте, нравах, изменах и болячках всей партийной элиты.

Лаврентий Павлович хотя и не отвергал насилие как средство политической борьбы, но никогда не возводил его в культ и систему. К убийствам прибегал по необходимости, пусть и не по крайней. Его подчиненные полагали, что Берия получал удовольствие от пыток, уж очень он любил лично участвовать в допросах с пристрастием. Однако это не совсем так. Лаврентий Павлович действительно был завсегдатаем следственных действий по громким уголовным делам. Даже в Бутырской тюрьме оборудовал свой кабинет, куда по ночам привозили подследственных и где маршал лично избивал «врагов народа», но все это имело целью лишь понять, сломлен противник или еще готов бороться, понять, где обвиняемый говорит правду, а где клевещет на своих товарищей, пытаясь выторговать себе спасение. То был бериевский контроль качества следствия и эффективности расправы.