Читать книгу Русская Темрязань далекая и близкая - Иван Николаевич Демидов - Страница 4

После свадьбы, как только гости разъехались, Никита подошел к деду с разговором. Тот, в то время лошадей поил в конюшне.

–Слушай, дед, завтра мы с Марфой выезжаем в Колдыбань. Нельзя нам время тратить. Осень быстро подкатит. Не успеем и оглянуться. Посоветуй что как.

Дед с удивлением глянул на внука, пустую бадейку на землю поставил.

–Ты о чем, внучек?

–Как это о чем? О стройке. Ты же слышал, что я собираюсь переезжать жить в Колдыбань.

Дед почесал в затылке, расчесал толстыми пальцами бороду.

–Вот ты о чем. А у меня со свадьбой это из головы выпало. Постой, постой, скорый ты очень, стройку обмозговать надо и не в один день, с родными переговорить, с плотниками. Одни мы с тобой до осени только зимовье можем построить и то без крыши.

Никита нахмурился.

–Вот и мозгуй советуйся с кем хочешь, а мы с Марфой завтра уже выезжаем. Мне ее не пришлось упрашивать. Она со мною согласна, куда хошь ехать, хоть на край света. Поедешь с нами?

Дед глубоко вздохнул.

–Постой, дай очухаться. Шутка ли, в лес ехать жить, усадьбу строить. Канитель твоя свалилась на меня, как воз сена, неожиданно, врасплох. Да что мне остается делать? Конечно, поеду. Тут я без тебя с ума сойду. Пока вам жизнь не устрою, не будет мне покою. Завтра – так завтра. Пойду собираться. Лукерью надо уведомить. Она еще ничего не знает. Вот удивиться. Будет мне от нее нагоняй. Ума не приложу, как это тебя угораздило надумать такое. Охо, хо… Годы мои, со счета я сбился, сколько лет живу кажись, давно за сто перевалило.

Дед поднял порожнюю бадейку и вышел из конюшни, кряхтя и охая.

Никите жалко стало деда.

«Зря я его канителю, он уже свое понастроил. А не брать – обидится».

Выехали Босые туманным утром до восхода солнца на лошадях верхом. Все их узлы с мукой, с солью, с постелью, с плотницким инструментом и домашней утварью были притороченные к седлам.

Родион Большой ехал впереди молодых. Его гнедой каким-то чудом не сбивался с лесной троны в густом, как молоко, тумане. Умаявшись за ночь со сборами, дед в мягком самодельном седле расслабился и настроился на дремоту.

Марфа ехала на лошади белой масти с густой гривой и длинным необрезанным хвостом, часто хлеставшим ее не больно по плечам.

А Никиту тяжело нес на себе серый в яблоках могучий жеребец, жуя, взнузданный металл узды, оскаленными желтыми зубами.

В Красном Бору на бугре всадники выехали из тумана. Счастливые лица молодых озарило восходящее солнце.

В ту августовскую пору над Колдыбанью после проливных дождей установилось ведро с теплыми, туманными ночами и с нежарким солнцем днем. Грибов появилось в лесу много всяких и белых, и красных, и зеленых, и в крапинку. И было их на тропе столько, что коням ступить было негде, копытами их давили.

Глазастая Марфа спокойно созерцала на яркие мухоморы и другие поганые грибы, а когда увидела под старыми березами вспоротую белянками землю, воскликнула:

–Дединька, глядитеко, синороек сколько, прямо слои, набрать бы надо на вареники.

Дед натянул поводок. Гнедой остановился. Повернув голову в сторону старых берез, старый сказал:

–Я уж не буду спешиваться, а ты, дочка, разомнись набери лукошко молоденьких конечно, пригодятся.

Марфа спрыгнула с седла, отвязала пустое лукошко и побежала по березняку к слоям белянок. Слез с коня и Никита. Он побежал помогать Марфе.

Марфа ломала грибы, складывала их порядком в лукошко и восторгалась:

–Никитушка, вот удача, так удача. Сколько их тут! А вот и дорогие, и все молоденькие, мясистые крепыши. Вот поедим, полакомимся. Я их вам так приготовлю, прямо на костре – пальчики оближете.

Так, с удачи начался у Босых первый день в Колдыбани. Пока добирались они до шалаша, Марфа еще нарвала узел спелых орехов.

Узлы пришельцы сложили у входа шалаша, коней спутали и пустили пастись, а сами направились к живому роднику водички свежей попить, передохнуть и помолиться перед началом большой стройки.

Наутро не обошлось без происшествий.

Проснулась хозяйка Колдыбани, когда уже солнышко поднялось высоко и заглянуло в проем камышового шалаша, огляделась. Никиты с ней рядом не было. Из сосновой рощи отчетливо доносился стук топоров.

«Мужики уже сосны валят, а я все сплю, лежебока. Встать давно должна. Завтрак готовить».

Марфа шустро вскочила из-под овчинного тулупа. Она решила сначала умыться, привести себя в порядок, шайку с водой нашла у входа в шалаш.

«Умничка, водички полную шайку принес, позаботился».

Умывшись и причесав длинные волосы, Марфа надела новый самотканый сарафан, разукрашенный цветными нитками, обула легкие липовые ступни и повязала на голову косынку в горошек.

Заглянув в маленькое зеркальце, она осталась довольна собой.

«Теперь можно за дело приниматься. Мужики рано встали, небось, проголодались».

С бугра Марфа увидела на озере плавающую, на гладкой зеркальной поверхности стаю серых гусей. Ей захотелось рассмотреть их поближе. И она пошла по густой высокой осоке к низкому берегу, остановилась у куста, бросающего тень на озеро. Тут же ее привлекла внимание голова чудища, греющегося на мелководье, на солнышке. По немигающим глазам и спине, заросшей зеленым мхом, она поняла, что из воды смотрит на нее Водяной.

Марфу от берега как ветром сдуло. Полная ужаса она побежала через трясину напрямик к мужикам, и заорала блажью во весь голос.

На душераздирающий крик, побросав топоры, бросились Никита с дедом.

–Что с тобой Марфуша? На тебе лица нет. Тебя змея укусила? – Вскричал Никита, встретив жену. Он поднял ее на руки, – да ты дрожишь вся. Кто тебя так испугал?

Марфа ухватившись за шею Никиты и всхлипывая, ответила:

–На меня из озера водяной глядел, вон там под тенью куста. Страшно мне. Не останусь я здесь.

Дед прошел к указанному месту и увидел у берега замутневшую воду. Он махнул рукой молодым и крикнул:

–Марфа! Щука это была. Я тоже ее испугался прошлым летом на этом самом месте. Большая щука, с пуд весом. От старости спина ее заросла мхом и мне тоже показалась чудищем. В нашем холодном озере нет никакого водяного. На утят и гусят щука охотится здесь на мелководье, прожорливая рыбина. Но на человека напасть ей не дано.

А Марфа не унималась, продолжала голосить и обливаться горючими слезами, ползала как рехнувшаяся на коленях, в ногах у мужа и умоляла его покинуть это нечистое место.

Глядя на напуганную насмерть жену, Никита сказал подошедшему деду:

–Бросаем работу. Строить плот надо. Этой же ночью прошарить все озеро надо с факелом, щуку непременно отыскать и заколоть. Иначе Марфа не уймется. Еще чего умом тронется. Показать ей щуку надо.

–Само собой, – ответил дед внуку.

Весь оставшийся день Марфа не отходила от мужиков. Сидя на бревне, она крестилась, шептала молитву и была вся не своя. А Никита с дедом в срочном порядке строили на берегу озера плот, смолили мочало для факелов.

Вечером, как стемнело, Никита с дедом спустили плот на воду. На носу плота на длинной палке, воткнутой под углом между бревен, горел смоляной факел и под водой просматривалось илистое дно озера и всякая уснувшая живность.

Щуку Никита с дедом искали долго и упорно. И нашли ее у противоположного берега около высокого камыша спящую с раздутым брюхом. Никита сначала принял ее за толстое бревно, но присмотревшись повнимательнее, стал различать по шевелению жабр ее огромную голову. В такую мишень ему трудно было промахнуться. И щуку он заколол острогой с первого удара. Проколотая насквозь щука-гигант билась хвостом о бревна плота, раскачивая его. Никита с дедом еле удержались на плоту. Хорошо, что черен остроги выдержал, и не сломался, а то бы упустили добычу, А потом, когда щука обессилила, охотникам не составило труда отбуксировать добычу на мелководье и вытащить на берег.

Только на другой день Марфа при солнышке рассмотрела, напугавшую ее щуку и признала в ней того самого водяного по зеленому мху на спине и по неподвижным огромным глазам. Позже Марфа совсем успокоилась и даже осмелилась купаться по вечерам с Никитой в озере, заплывая далеко от берега.

Побороть в себе страх ей помог Никита. Он много ей рассказывал о тайнах леса, о том, что первыми не нападут на человека ни медведь, ни лось, ни волк, ни змея. И что надо быть ей терпимой ко всему живому вокруг, предупредительной и осторожной. Дед тоже в тех беседах поддакивал внуку. И лес стал для молодой женщины нестрашным, а защитой и кормильцем.

Поселенцам за первую неделю житья в лесу удалось построить просторный и надежный загон для лошадей и времянку для собственного жилья, даже успели сложить печку во времянке. .Это было уже кое-что: удобство для стряпухи и спасение от простудных заболеваний в дождливые дни. Потом Босые стали рыть котлован под фундамент задуманного терема. Тяжела была работа, но спорилась. Никита удивлял деда силой и выносливостью. Да и Родион Большой знал свое дело, стучал по-стариковски, как дятел, еще Никите успевал дельные советы давать.

А Марфа научилась и в лесу готовить вкусную еду, разнообразила стол ягодой, грибами, орехами, диким луком. Сама стреляла гусей и уток на жаркое, коптила кабанью солонину. Чистоту Марфа блюла при стряпне, тому научила ее приемная мать Груня, за неряшливость строго наказывала.

–У нас, кулугуров, издревле хозяйки чистоту блюдут, еду готовить у нас – святое дело. Неряшливость и грязь – непростительный грех, – не уставала говорить она.

Дед и Никита были очень довольны вкусными обедами.

Позже в Колдыбань бабка Лукерья привела артель мужиков рослых да мастеровых, готовых работать от темна до темна. Еще она в лес пригнала свою корову. Марфа корове была очень рада и расцеловала ее в широкий влажный нос сказав:

–Теперь мы с коровой-то не пропадем!

С подмогой стройка ускорилась. Вскоре был выложен из камня первый этаж.

Позже Никита на берегу озера пояснил Марфе, что строили:

–На первом этаже у нас будет подвал, для зимовки пчел. Омшаником называется такое неотапливаемое помещение. А рядом с омшаником будет погребица с погребом, а с краю навес с плотницкой мастерской. Вот и получится у нас двухэтажный терем с рублеными наличниками, резными башенками по углам и петухом на коньке. Красиво будет. Видел я в Курляндии такой терем. Очень удобный для жилья. В твоем распоряжении будет три помещения: прихожая с полатями, чулан просторный с печкой и зал с двумя спальнями. В тесноте не будем ютиться. В таком тереме можно большой семьей жить. И это еще не все. В этом тереме печку сложим с трубой на крыше. В избе совсем дыма не будет, как у господ.

Марфе это нравилось.

«Солдат, а все знает, как надо делать, мастеровой и ласковый».

–Марфа тайно молила Бога, чтоб дите дал семью укрепить. А на виду у мужиков, пела песни, плясала с прибаутками и хохотала заразительно, чтоб муж ей гордился.

«Лукавая девка, молодая да ранняя», – усмехался в бороду дед Родион. Да и мужики хвалили хозяйку:

«Лютая бабенка, надо же, во время стройки, между дел, грибов насобирала. И насушила, и насолила. Орехов запасла».

–Зима длинная, она все съест, – оправдывалась она перед мужиками.

Стройку мужики закончили и стали разъезжаться. Дед в зале в переднем углу на киотке поставил зажженную свечку, перекрестился, вынул из-за пазухи икону с ликом Николая Чудотворца и повернулся к молодым.

–Живите, дети, пусть ваш дом стоит тысячу лет, плодите детей, укрепляйте наш род, во имя отца и сына и святого духа, аминь!

Подошли к деду Никита и Марфа, поцеловали икону, и дед поставил ее на киотку. Николай Чудотворец, освещенный светом от восковой свечки, смотрел на первых поселенцев строго.

На другой день Никита с дедом весь день ходили по лесу, считали колоды. Дед учил внука, что с ними делать, когда будут подходить морозы, как подкармливать пчел весной, дед говорил:

–Дело трудное, канительное за пчелами ухаживать. Главное, чистоту блюди.

Вот и дед уехал домой. А Марфе не стало одиноко, она осталась со своим суженым и была счастлива. Она никак не могла привыкнуть, что все здесь настроенное – ее, она здесь хозяйка, ее эти хоромы.

Никита с улыбкой наблюдал за радостью жены и сам был рад, что ей с ним хорошо. Марфа бралась делать все: и щепу таскать в избу и воду. Никита поощрял ее за усердие. Подойдет к ней, примет на руки и поцелует. Отчего у Марфы щеки делались пунцовыми, а на глазах выступали счастливые слезы. В такие минуты Никиту распирало счастье и ему хотелось кричать на весь лес. Можно было кричать, некого было стесняться, намного верст не было ни одной души. И он кричал, дурачился:

–Марфу люблю!

Лесное эхо вторило его озорство. С далеких холмов доносилось: «Люблю, люблю, люблю…».

Марфа слушала приятное эхо и улыбалась от счастья.

Под Покров день ночью в Сосновке шел снег.

Дед Родион лежал на теплой печке. Ему не спалось, ноги ломило, наверное, к непогоде, мысли разные лезли в голову. Дед вздыхал, с Богом разговаривал:

«Господи, как они там, в Колдыбани живут? Это я о своих молодых говорю, о Никите с Марфой. Занесла их туда нелегкая. Человек должен с людьми жить, а не на отшибе. Теперь мне надо вести им муку, соль. Сам-то Никита не едет! Солдат он, гордый. Чем только питаются, не знай. Проведать надо, жалко мне их, спасу нет. Один у меня в роду Никита-то остался. Не будет у него детей и род сгинет. А род-то, какой? Мужики были в нем рослые, сильные, умели в руках и соху держать и с оружием сражаться.

Владычица, дева Мария, сохрани и помилуй внука моего, намыкался он горемычный в ратной жизни досыта, натерпелся страху по самую макушку, дай ему чада, чтобы род Босых продолжился. Николай Угодник, и у меня вот бессонница истощает силы, заснуть надать перед дальней дорогой, а сна нет.

Господи, Иисусе Христе доведи проведать детей моих, раньше еще надо было ехать. Да дела по хозяйству задержали»…

Только под самое утро задремал дед Родион. Да много ли сна надо старому, забыться, да всхрапнуть чуть-чуть.

–Ку-ка-ре-ку! – Закричал на рассвете за стеной. Во дворе петух Петька.

Дед глаза открыл и понял, что уже утро.

–Вот оглашенный! – Обругал незлобиво Родион своего любимца и стал слезать с печки.

За окном было светло и от снега кругом бело.

«Нынче кругом снег, скоро на аршин навалит, не пройти. Ехать надо и так запоздал».

Одевшись потеплее, дед вышел во двор, вывел из теплой конюшни полусонного гнедого мерина, седло на него забросил, ремни затянул, стал к седлу узлы приторачивать с солью, с горохом, с мукой, с подарками. Жалел дед, что у него сейчас одна лошадь. Много ли на одного мерина под седлом нагрузишь.

А хотелось ему увезти в этот раз к Никите в терем на хранение комплект старинного боевого снаряжения и оружия, каким пользовались в боевых походах его предки, да и он сам в молодости.

У Родиона такого добра на стенах сарая понавешано столько, что целую дружину снарядить в поход хватит.

«Умру вот я, невзначай, и все эти кованые кольчуги, вылитые из бронзы шеломы, тугие луки, стрелы растащат деревенские мальчишки для потехи, а то разбросают где попало людям на смех. Увезти все надо в Колдыбань, память о предках-воинах для потомков сохранить. Пока жив, возить буду!»

Дед выбрал кольчугу поновее, и набросил ее поверх узлов притороченных к седлу, боевым широким ремнем поверх шубника подпоясался. На ремне в ножнах висел меч с длинной рукояткой. В руки взял копье с острым бронзовым наконечником.

«Только бы в седло залезть».

Дед подвел гнедого к заднему крыльцу, встал на верхнюю ступеньку и с нее легко сполз в седло.

Из избы вышла раздетая бабка Лукерья. Она глянула на своего деда, сидящего в седле с мечом на поясе и обомлела.

–Аба, Родя, ты на кого воевать собрался? Неприподьемный меч: на себя нацепил? Сдурел, что ли?

–Не шуми, баба, не твоего ума дело, в избу иди, замерзнешь.

–Когда вернешься-то?

–Скоро не жди.

Гнедой через заднюю калитку вывез седока со двора и затрусил прямиком через огород, перемахнул узкую речку и углубился в лес.

Он знал тропу в Колдыбань, править было им без надобности. Старый покачивался в седле в одном ритме с ходом гнедого и изредка прикрывал лицо рукавицей, чтобы ветки лозняка не ударяли в лицо.

Никита с Марфой собирались полдничать, когда увидели в окно подъехавшего к терему вооруженного мечом и копьем всадника и признали в нем деда Родиона. Молодые обрадовались, прямо раздетые сбежали по высокому крыльцу во двор и стали гостя обнимать, целовать.

Старый застеснялся поцелуев и закрыл лицо рукавицами.

–Будя, мокрый я, в бороде сосульки, – сказал он и притворился сердитым, – ругаться вот приехал к вам. Лешие, заставили старого ехать в такую даль, нет бы самим приехать, стариков проведать, голодаете, небось, чай не монахи одними грибами поститься.

Никита и Марфа переглянулись и рассмеялись.

–Пошли Родион-воин наверх, – сказал Никита, – взял деда за плечи и повел его к ступенькам высокого крыльца с перилами.