Читать книгу Изоляция - Иван Плахов - Страница 4

Две стены радостно-зеленого цвета пересекаются в центре сцены под острым углом, в левой и правой стене по одной двери, в углу стоит круглый стол. За столом, накрытом белой скатертью, сидят двое. Первый и Второй. На столе графин с водкой и две рюмки. Звучит музыка T-Rex.

Первый. Хорошо, что мы здесь вдвоем. Можем поговорить

Второй. О чем? Можно подумать, что в ресторан приходят только лишь затем, чтобы поговорить.

Первый. Тогда давай выпьем.

Второй. Давай.

Первый. Ну, что же, за нас.

Второй. За нас, безумцев праздных.

Чокаются и выпивают.

Второй. Ну вот, а теперь можем поговорить?

Первый. О чем?

Второй. Да о чем угодно. Например, о сексе.

Первый. О сексе? О сексе это хорошо. О сексе можно. Секс я люблю. И говорить и заниматься.

Хочется, хочется, хочется

К голой жопе прижаться щекой.

Второй. Прямо-таки стихи. А ты, оказывается, поэт. Прямо сукин сын.

Первый. Ну, сукин сын, не сукин сын, а как Пушкин кое-что умею. Кстати, вспоминается мне тут один случáй для начала, как я одну поэтесску оттараканил, пользуясь к случаю терминологией Чехова, по полной программе.

Второй. Интересно, интересно, за это надо выпить.

Первый. Не возражаю.

Чокаются и выпивают.

Первый. Да, сука, нах, бля. Кстати, поэтесска эта и правда была редкостной блядью. Дочь мичмана из Севастополя.

Второй. Представляю себе, какие стихи она писала. Дочь мичмана!

Первый. Стихов я ее не читал, мне хватило одной ее строчки, которую я услышал на поэтическом вечере: «Трубы горят на закате похмелья». Просто хотелось переспать с поэтессой. Прикоснуться к прекрасному.

Второй. А ты романтик, черт побери.

Первый. А то! Она же поэтесса, чтобы там не говорили. Представь, какой кайф получаешь, когда тебе сосет женщина, воспевающая этими самыми губами красоту своей любови. Ведь у нее рот – это орган чуйвств, инструмент, посредством которого она изливает свою душу. Душу поэта!

Второй. В твоем случае, поэтессы.

Первый. О да, На-та-ша! Ша, я вам всем скажу за всю Одессу. У нее был неистребимый украинский акцент. Все-таки 20-ть лет под властью Украины даром для русскоязычного населения не прошли. Когда я ее первый раз увидел, мне захотелось влепить ей пощечину, чтобы заткнулась.

Второй. А ты азартный, мой озабоченный друг. Что, любишь садо-мазо? Побои и ласки?

Первый. Дурак ты, честное слово, дурак. Было в ней что-то такое непристойное, что бесило и дико раздражало меня. Детская, неподдельная искренность. Не испорченность, что ли, какая-то чистота, которую в ней еще не успели растоптать и вытравить. А чистота раздражает. Скажу больше, бесит. Чистого человека хочется сразу окунуть в грязь, чтобы он стал таким же, как мы с тобой.

Второй. Подонком общества?

Первый. Наоборот, дурак. Мы с тобой столпы, краеугольные камни, на которых стоит это здание порока. Мы те ступени, по которым течет горящая нефть. Помнишь, как у Гребенщикова?

Второй. Не помню, но принимаю на веру. Поэзия не мой конек.

Первый. Ну так вот, когда я ее увидел, то понял, что не могу пройти мимо этой чистоты. Я хотел, я жаждал ее осквернить. И я сделал это. Сделал. Орет. Сделал!

Из правой двери появляется официантка Маша.

Маша. Вам что-нибудь нужно?

Второй. Нет, нет. Спасибо. Мы Вас позовем, когда потребуется.

Маша уходит в правую дверь.

Первый. Сука, нах, бля. Ты видел, видел? Похотливая сука. Я уверен, что если мы ей предложим за деньги отсосать, она согласится.

Второй. Хватит, черт побери! Не отвлекайся. Ты так и не рассказал свою историю с дочерью мичмана.

Первый. Давай выпьем.

Они выпивают не чокаясь.

Первый. Знаешь, провинциалки возбуждают. Есть в них нечто похабное, нечто, что заставляет совершать глупости ради того, чтобы почувствовать над ними свое превосходство. Окунуться в море пошлости и не стыдиться того, что это тебе нравится. Быть сильным по отношению к тому, что сильнее, что возможно даже лучше тебя. И топтать, топтать, топтать. До слез, до крови, до соплей.

Второй. Сопли – это серьезно. За это надо выпить.

Первый. Давай.

Чокаются и выпивают.

Первый. Сука, нах, бля. Как же я тебя понимаю. Сопли это последнее. Это как вишенка на торте. Ну, я вернусь к нашей поэтесске, хотя это для меня дело прошлое. Это как приход обсуждать перед тем, как ширнуться. Пустая трата слов. Каждый приход – это же откровение. Первое и последнее в твоей жизни.

Второй. Не знал, что ты ширялся.

Первый. Нет, что ты. Уж в чем, чем, а в этом я чист. Перед Богом и Законом. Просто не нужно быть наркоманом, чтобы понимать, что кайф не в наркотиках, а в ожидании. В надежде, что что-то в твоей жизни мгновенно изменится. Раз и навсегда. Ведь эта жизнь говно.

Второй. Однозначно!

Первый. Аминь. Сука, нах, бля. Но вернемся к поэтесске.

Второй. Охотно жду подробностей.

Первый. Я был одухотворен. Да, правильное слово, одухотворен! И болен мыслью о том, как буду трахать поэтессу. Видимо, это издержки моего воспитания.

Второй. Поясни.

Первый. Вспомни школу. Пушкин это наше все. Поэт в России больше чем поэт. Небожитель. Нам же все время внушали, что поэты даже и не люди, а внематериальные творцы наших духовных ценностей. Они те, кто полагает рубежи нашей жизни. Говоря языком науки, они создают дом бытия, в котором мы все обитаем. Мы живем в пространстве слов, а они называют нам вещи, позволяя их познавать. Они оценивают, а мы платим. И расплачиваемся тем, что верим, будто слова важнее реальных дел и даже людей. За слова при Советской Власти расстреливали, не так ли? За них сажали в психушки.

Второй. Э, как тебя разобрало. Слова, слова. Вокруг одни слова. Как говорил классик: «Чем меньше слов, тем больше будет чувства».

Первый. Перестань цитировать Шекспира. А про чувства я сейчас расскажу. Причем своими словами. Сука, нах, бля. Давай выпьем.

Чокаются и выпивают.

Первый. Эта Наташа была бедна как церковная мышь. Снимала угол в театральном общежитии. На какие деньги жила не представляю. Она нуждалась в деньгах, а я готов был заплатить, чтобы реализовать свое желание. Идеальная ситуация для мезальянса. Я ей предложил, она согласилась. Когда она пришла, то первым делом попыталась меня обмануть.

Второй. Это как? Взяла деньги и сбежала?

Первый. Почти. Знаешь любимую забаву проституток?

Второй. Ну и?

Первый. Они пытаются поиметь тебя за твои же деньги. Развести тебя на разговор и тянуть время до тех пор, пока оплаченный час не закончится. Лишь бы ты ей не вдул. Наташа попыталась проделать тот же трюк со мной. Не получилось.

Второй. И ты ей вдул?

Первый. А то. Жестоко! А главное, я ее поимел не так, как мы договаривались.

Второй. Етить-колотить, ты меня интригуешь.

Первый. Мы с ней договаривались первоначально, что у нас будет только анальный секс.

Второй. Серьезно? И она согласилась?

Первый. Она сама предложила. Чтобы, видите ли, я не смог лишить ее девственности. Свою девственность она, видимо, хранила для будущего мужа. Честное слово, я до сих пор не могу понять, почему некоторым женщинам нравится, что их жарят в попу? Может, спросим нашу официантку? Маша, Машенька!

Второй. Прекрати, не пугай девушку.

Первый. Машенька, мы Вас ждем. Кричит что есть силы. Официантка!

Из правой двери выходит Маша.

Маша. Вы готовы заказать?

Первый. А могу я заказать Вас? Мне вот любопытно, могу я Вам вштырить и в рот, и жопу? Я Вам заплачу.

Маша. Мы не обслуживаем посетителей нашего заведения в рабочее время. Это противоречит правилам нашего заведения. Но если не передумаете, то после работы я готова удовлетворить ваше любопытство за вполне разумное вознаграждение.

Второй. Спасибо, Машенька. Ваши слова как бальзам на мои незаживающие сердечные раны.

Маша. Может, все-таки что-нибудь закажите?

Второй. Не торопитесь, милая. Мы пока не решили, что выбрать из меню. Мы Вас позовем.

Маша уходит в правую дверь.

Первый. Так я и не спросил, почему она согласилась на анальный секс. Ладно, вернемся к Наташе. Ее план обмануть меня заключался в том, что она попыталась нажраться. В сопли. У меня в гостях. Привести себя, так сказать, в нерабочее состояние. Попросила для начала выпить. Для храбрости, типа это для нее в первый раз, чтоб раскрепоститься. Один стакан. Другой стакан. Еще и подыгрывала себе, типа я вся такая пьяная и глупая, не понимаю где я и с кем. Какой там секс, отстань от меня. Какие деньги, я ничего не знаю, мне пора домой. Казалось бы, все, дело сделано. Трюк удался: деньги получила, меня послала так культурненько нах. Ан, нет, я-то это предвидел. Предлагаю ей пари. Если я верну мгновенно ей трезвость, то она мне отсосет. И не просто отсосет, а сделает это самоотверженно.

Второй. Самоотверженно?

Первый. Самоотверженно. Именно так. А если нет, то я отвезу ее домой. Да еще и приплачу. Забились. Беру я полстакана воды, вливаю в него 5 капель нашатырного спирта и заставляю ее выпить эту смесь залпом.

Второй. И что?

Первый. Хер тебе через плечо. Враз протрезвела. Называется «холодный взрыв», средство проверенное, сразу все выносит из головы. Включая мозг. До сих пор не могу забыть ее лицо: в глазах испуг и слезы; рот в безумном оскале-полуулыбке, – мгновение, когда Ужас родил Красоту. Тогда достаю я свой болт, подношу к ее лицу и организую ему самую настоящую стыковку с ее головой, заведя его в ее ротовой шлюз. Как же она потом сосала, а я держал ее за уши. И насаживал, насаживал, насаживал. Забивал мой агрегат в ее приемное отверстие, пока она у меня его полностью не заглотила, включая мои инь и янь. Ей всю резьбу сорвал. Какой же это был миньет! Одним словом, самоотверженный.

Второй. Высоко поэтичный. Подражая тебе, настоящий миньет тебе сделает только поэт.

Первый. Охренительный. Просто охренительный. А потом были сопли и слезы. Не без этого. Она ревела и кричала мне, что лучше бы я ей жопу порвал, а не рот. Что я ее осквернил.

Из левой двери выбегает Сережа в одной рубахе до колен. Он наголо брит, с всклокоченной бородой. Воровато озирается по сторонам, затем с грацией хищного зверя подкрадывается к столу, за которым сидят первый и второй.

Сережа. Скажите, здесь ебутся?

Первый. Сережа, здесь ресторан, а не баня. Штаны надень.

Сережа. Откройте мне правду, здесь ебутся?

Второй. Сережа, иди нах, мы здесь одни.

Сережа. Господа, здесь где-то должны ебаться. Я чувствую. У меня стояк. Мне надо, мне просто необходимо кого-то выебать. Иначе жизнь проходит зря. А жизнь – это вам не шутка. От жизни и умереть можно.

Сережа убегает в правую дверь.

Первый. Вот ведь, мудила, всю историю испортил.