Читать книгу Экспедиция в рай - Иван Погонин - Страница 6

11 июня из гаража германского посла графа Мирбаха украли автомобиль. Розенблюма вызвали в Совет милиции и надавали по шапке. Вспомнили и нераскрытый ожерельевский разбой. Начальник был зол как собака. Поэтому не успел Тараканов сойти с поезда, как тут же получил приказ – во-первых, немедленно присоединиться к розыскам машины посла, а во-вторых – заняться ограблением багажного вагона. Несмотря на то что к расследованию ожерельевского налета Розенблюм уже привлек и одного из «бывших» – агента Вейсброта, это дело так и не сдвинулось с мертвой точки.

Авто нашел Швабо – его секретный сотрудник заприметил «Форд» в сарайчике у зазнобы известного вора-рецидивиста Карпа Блудова. В благодарность за поездку в Питер Казимир Станиславович решил разделить лавры с Таракановым и взял его на задержание. Блудовская зазноба жила в селе Черкизово. Брать Карпа поехали на грузовике, в кузове которого расположился пяток солдат. Тараканов сел в кабину, между Швабо и водителем. Он смотрел на пробегавшие мимо дома и думал про налет.

«Милиционер и чиновник отпадают. Милиционер о предстоящей поездке узнал за несколько часов до нее, а чиновник двадцатого продал Кунцевичу драгоценности, очевидно, фамильные. Человек, который рассчитывал вот-вот получить миллионы, так бы не поступил. Остается Бочаров. Получается, что бандитов надо искать среди его друзей и знакомых. Надо допросить Аксинью, должна же она знать, с кем дружил ее предмет. Ну а раз папаша с дочкой своей поговорить по-простому не дает, вызовем ее официально. Повесткой».

Карпа арестовали, машину вернули владельцу в целости и сохранности, Розенблюм получил благодарность от начальства, Швабо – денежную премию, а Тараканов – двухдневный отпуск.

Он уже хотел ехать на вокзал, когда в кабинет постучали.

– Войдите!

Дверь открылась, и в кабинет зашел старший Лабухин. Следом, низко склонив голову, шла его дочь.

– Здравствуйте, гражданин начальник. Вот, прибыли-с, согласно повестке.

– То, что прибыли, это хорошо. Только вас я не вызывал.

– Ну не могу же я дочь одну отпустить!

– Почему? Она у вас совершеннолетняя, а здесь ее никто не съест. Но коли лично доставили, что же теперь делать. Однако допрашивать я ее буду без вас. Обождите в коридоре, пожалуйста.

Купец неохотно вышел. Тараканов плотно закрыл за ним дверь, сел за стол, жестом предложил Аксинье сесть рядом, достал из верхнего ящика стола бланк протокола, обмакнул ручку в чернильницу и спросил:

– Фамилия, имя, отчество?

– Лабухина Аксинья Афанасьевна.

– Происхождение?

– Из крестьян Тульской губернии.

– Вот как! А какого уезда?

– Каширского.

– Волость и село? – Тараканов даже привстал.

– Волость Богатищевская, а деревня Зубово.

Аксинья на вопросы отвечала неохотно. Она не рассказала ничего нового ни о своих отношениях с Бочаровым, ни о его знакомых. Но эти сведения субинспектору уже были не нужны. Он знал, где искать. Но начальству о своих предположениях пока решил не докладывать – оно могло испортить весь отпуск.

Субинспектор купил на Сухаревке полфунта черной икры за 20 рублей, коробку сардин за 15, с боем залез в трамвай «Б» и поехал на вокзал. Через пять часов он был в Кашире. Взял извозчика, заехал домой, отдал выбежавшей на крыльцо жене покупки, поцеловал ее, сказал, что скоро вернется, вскочил в пролетку и велел везти его в милицию. Супруга минут пять стояла на крыльце, открыв рот.

Деревня, в которой родилась Аксинья, была расположена в десяти верстах к югу от места налета. Приехали туда в одиннадцатом часу ночи, но из-за того, что с 1 июня стрелки часов перевели на два часа вперед, еще даже не начало смеркаться.

Пятистенка владельца кухмистерской стояла на окраине деревни и мало чем отличалась от соседних изб, разве что была крыта не соломой, а железом. В доме, кроме бабы-работницы, никого не было. Увидев непрошеных гостей из окна горницы, она быстро выбежала к калитке.

– Хозяев нет. Они в Москве живут.

– А когда последний раз были?

– Дык третьего дня уехамши.

Разговаривая, женщина стояла в калитке, загораживая проход.

Тараканов внимательно разглядывал двор.

– Хозяюшка, дайте водицы испить, а то жарко.

Баба нехотя развернулась и пошла к дому. Милиционеры двинулись следом. Рядом с крыльцом стояла лавочка, а на ней – жестянка из-под консервов, наполненная окурками. Тараканов взял один из них и поднес поближе к глазам. На папиросной гильзе синела надпись: «Асти» ф-ки «Дукатъ».

Еще заходя на двор, Тараканов обратил внимание, что у забора сложено около сажени дров. Дровами был заполнен и находившийся у одной из стен избы навес. «Куда ему столько? Сам он здесь не живет, неужели так о прислуге заботится? Дрова-то нынче дороги, а Лабухин на мецената не похож».

Внимательно осмотрев поленницу, Тараканов обнаружил, что на высоте примерно одного аршина от земли, поперек дров лежит дюймовая доска, а расположенные под нею поленья – легко вынимаются. Вынув несколько деревяшек, Осип Григорьевич достал из образовавшейся норы саквояж. В нем милиционеры обнаружили множество ювелирных изделий, а также несколько пачек английских фунтов стерлингов. Потом из дыры один за одним вытащили три рогожных мешка, доверху набитых кредитными билетами.

«Москва. Малый Гнездниковский, пять. Управление уголовно-розыскной милиции. Товарищу Розенблюму. Деньги, похищенные из вагона, мною разысканы. По подозрению в причастности к разбою прошу арестовать владельца столовой на Варварке, восемь, Афанасия Дмитриевича Лабухина и четверых его сыновей. Остаюсь в Кашире до завтрашнего дня по служебной необходимости. Все подробности – по приезду. Тараканов».

– Отправляйте так, как написано. На союзах и знаках препинания не экономьте, – сказал Тараканов телеграфисту.

Наказав начальнику каширской милиции усиленно караулить изъятые деньги и завтра обеспечить их безопасную отправку в Москву, Тараканов направился домой.

Домой Тараканов заявился в половине второго. Жена и мать не спали, Ванька дрых на своей кровати одетым.

– Никак не хотел ложиться, все тебя ждал.

Пока Осип Григорьевич уничтожал ужин, мать и супруга не переставая тараторили, рассказывая городские новости.

– А у нас новый председатель исполкома – Филипп Иванович. Оказывается, он с тобой знаком! Как узнал, кто мой муж, так велел тебе привет передавать и обещал непременно с тобой увидеться. Завтра можем нанести ему визит. Сейчас такие знакомства надобно поддерживать.

– Филипп Иванович? Чтой-то я такого среди своих знакомых не припомню. Как его фамилия?

– Трубицын. Он говорил, что каширский уроженец, но был вынужден надолго покинуть город.

Тараканов помрачнел.

– Устал я. Пойдем, Настасья, почивать.

Супруги поднялись в светелку и набросились друг на друга.

Тараканов с Ванькой катали по полу заводной трамвайчик, когда в избу вошел Трубицын. Бывший политкаторжанин полысел и потолстел.

– Филипп Иванович! – засуетилась Настя. – Что же вы не предупредили?

– Не беспокойтесь, Анастасия Александровна, у меня визит, так сказать, неофициальный.

– Нет, чаем я вас непременно напою. У нас варенье есть, Осип икры привез. Присаживайтесь, я сейчас все приготовлю.

– Да стоит ли? Я буквально на пять минут, поприветствовать старого приятеля.

– Без чая я вас все равно не отпущу, и не думайте возражать.

Настя ушла на кухню.

– Хорошая у вас супруга, Осип Григорьевич, и мальчонка хороший. Давайте, пока дамы на стол собирают, на улицу выйдем, покурим.

– Я с тобой, папка! – поднялся с пола Ванюшка.

– Играй сынок, я скоро, нечего тебе табачным дымом дышать.

Тараканов и Трубицын сели на лавочку у палисадника и закурили.

– Я слышал, вы все тем же изволите заниматься, в сыске служите?

– Да.

– А я вот род занятий сменил. Был конторщиком, а стал уездным головой. Да-с. Хоть вы и старались меня с землей смешать.

Тараканов ничего не ответил.

– Чего молчите? Совесть мучает?

– Нет, не мучает. Я против своей совести ничего не делал. Я вас, Филипп Иванович, не за политику помогал на каторгу отправлять, а за соучастие в убийстве и в разбойном нападении. Я обывателей от бандитов защищал.

– Ах вот вы как заговорили! Ну что ж, сейчас я окончательно понял, что вы враг неисправимый. Вы пока отдыхайте, пейте чай с вареньем, ешьте икру ложками. А я пойду, сообщу куда следует, что вы за фрукт. Скоро вы узнаете, что это такое – тюрьма. Если вас, конечно, сразу не шлепнут. Времена сейчас тяжелые, контра со всех сторон на молодую Советскую республику лезет, и я думаю, что с вами не будут церемониться.

– Вы, Филипп Иванович, тюрьмой и смертью меня не пугайте. В тюрьме мне сидеть доводилось, а смерти я не боюсь. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Только одному помирать будет скучно, поэтому я вас с собой потяну.

– Угрожать изволите? – сказал Трубицын. Его голос предательски дрогнул.

– Избави Бог. Я не угрожаю. Я только хочу сказать, что коли я перед новой властью грешен, то и вы не без греха. Вам обстоятельства дела напомнить?

– Дела? Какого дела? Нет никакого дела, Осип Григорьевич. Царский суд был разгромлен восставшим народом, и его дела были уничтожены. Я свое дело лично сжег, – шепотом закончил Трубицын. – А подельники мои – все на том свете.

– И все же я позволю себе напомнить, как мы этот экс раскрывали. Помните, сначала вы давали признательные показания в отношении учительниц? Потом жандарм Кожин заключил сделку с Нелюбовым и ваш протокол допроса переписал? Так вот, первый протокол рвать никто не стал – Кожин подстраховался и разорвал перед Нелюбовым специально изготовленную копию. А подлинный протокол оставил на хранение Кудревичу. Тот передал его мне. А я его сберег. Он у меня в надежном месте спрятан. И как только я окажусь в ЧК, я про него вспомню.

– Ой, Осип Григорьевич! Блефуете вы.

– Может, да, а может, нет. Вы проверьте, Филипп Иванович, попробуйте. Вдруг и вправду блефую? – Тараканов смотрел в лицо председателю исполкома и улыбался. Затем заговорил жестко: – Предлагаю дела давно минувших дней забыть. Ну а протокол будет гарантией от наших необдуманных действий. Если вы молчите – я не вспоминаю про протокол, если я даю ход протоколу – вы начинаете говорить. Друзьями мы с вами, конечно, не станем, но добрыми знакомыми сделаться можем.

Трубицын помолчал. Потом склонил голову в полупоклоне:

– Вынужден откланяться. Извинитесь за меня перед супругой, к сожалению, совершенно нет времени отведать ее угощений. Я принимаю ваше предложение, будьте здоровы!