Читать книгу Работа над ошибками. (2.0) - Иван Сергеевич Чернышов - Страница 3

Браки, может быть, и правда заключаются на небесах, а вот семьи уж точно слепляются сами собой. Об одной такой семье я и расскажу.

Слепилась она у моего коллеги Игоря Витальевича, человека эрудированного и с автомобилем.

Что о нем сказать? Да… Aut bene, aut nihil, конечно, но мне никогда не нравилась его прическа: у моей тети Оли такая же. За руку Витальевич здоровался вяло, это очень раздражало, как и его оценивающий взгляд: мол, что это за фрукта ко мне подвели? Насколько он хуже меня? (Хотя я сам иногда так думал, смотреть на людей подобным образом я себе не позволял.) Ходили удивительные слухи, мол, Игорь Витальевич уж так умен, так остроумен, его цитировали, хотя это были весьма смешные в своей глупости мысли; меж тем, их ценили, Игоря Витальевича за эти мысли хвалили и ласкали, так сказать, общим вниманием, пока я находился где-то в углу. А вот, говорили мне, если я что-то мимоходом высмеивал, Игорь Витальевич мудрее тебя, старше, опытнее, ему все видится лучше… Да бросьте, я его не оскорбляю.

Там-там-та-там… Игорь Витальевич был меломан, это тоже известно, но я и тут недоумевал: он ведь слушал такое отвратительное… как бы сказать… музыкальное сопровождение, переоцененное, с налетом какого-нибудь вычурного протеста против, скажем, угнетения рабочих в Танзании где-нибудь, деланного, фальшивого, вот в чем соль – Игорь Витальевич слушал фальшивки и при этом смел их советовать другим.

Какое мне было дело? А я фальшь очень трепетно чувствую потому что. «Трепетно» – неправильное слово? Допустим, допустим. Я не очень подхожу на роль рассказчика, на самом деле.

Говорю быстро… Мне так и сказали: это ваш личностный недостаток. Да я ведь знаю, знаю – и ничего не могу с собой поделать, я тороплюсь, тороплюсь жить, и у меня всему есть объяснение: и привычке частить при разговоре, и повторам, и словечкам каким-то… Меня ведь улица воспитывала (мама на работе была) (говоря «улица», я хочу сказать «гопники»: при мне отнимались телефоны, происходили драки… Так вот мой характер и сложился.)

Семья Игоря (к чему отчества? Игоря) слеплялась постепенно: сначала он, так сказать, прилепился к Маргарите Андреевне, женщине оч-чень властной и опасной, рисовавшей себе брови так, что взгляд у нее был все время удивленный; она красила волосы, чтобы скрыть седину, потому что старая уже была, за пятьдесят (Игорю еще пятидесяти не было), в общем, это была какая-то квадратная, мерзкая, капризная баба. Такие капризные бабы остро сознают свою никчемность и пытаются изо всех сил принизить других, потому что возвыситься самим путем обучения на (собственных, весьма многочисленных) ошибках у них не получается, вернее, они и не собирались: они хоть и пустые, но не глупые, однако для них невозможно признать свое поражение, свою неправоту, они никогда не аргументируют, они, скорее, заткнут себе (а если получится, то и тебе) глаза и уши, вереща «Нет, нет, нет!», либо уткнутся головой в песок, а потом где-нибудь как-нибудь тихонечко подгадят, не дадут чему-то хода, знать будут, но не сделают, будут удерживать у себя какую-то информацию до последнего… А ведь такие (и только такие!) бабы удручающе часто занимают руководящие должности, не понимая, что власть их, как и все в жизни, – явление временное, что время их вскоре пододвинет так, будто их тут никогда и не было… Они совершенно не разбираются в людях, всегда заводят любимчиков, руководствуются исключительно симпатиями, первым впечатлением, не умея отличить, кто умен, а кто – не очень (а может, и умеют, да только умных-то им в подчинении не надо – страшно), более того – они не отличат порядочного от мошенника; они жестоко обманываются – но жизнь их ничему не учит! – и (до поры, до времени) они сидят на месте и р у к о в о д я т.

– Остерегайтесь, – мне сказали. – Маргариты Андреевны. Она вас уничтожит.

– Не на такого напала, это я ее первый, так сказать, уничтожу, – ответил я. – Ведь это что же делается, это же хуже Пугачихи, да и щеночка, щеночка-то жалко!