Читать книгу Час до полночи - Иван Сергеевич Подойницын - Страница 1

Сегодня многолюдно, первый день весны. Это называют торговым центром. Больше похоже на базарную площадь старины, в которую упираются 2х этажные советские строения, переделанные под магазины. Современная реклама перекрывает старые вывески из 90х, расклеенные объявления на остановках и столбах, куча листовок разбросанных по асфальту: шубы в рассрочку и прочее барахло. Мигранты и старухи сидят за самодельными прилавками. Посреди всего этого ржавая цистерна с надписью квас, желтая краска облезла, такие же ржаво-желтые микроавтобусы стоят на обочине широкой дороги напротив остановки. Синяя выцветшая куртка, серая шапка, стоптанные ботинки, 100рублей в кармане и пустой пакет в руке – я иду уставившись в одну точку.

За дорогой спальный микрорайон, новостройки – убогие панельные дома, дороги из щебня, гул и грохот не смыкают ни на минуту, строительство продолжается. Раньше там была только военная часть, а полвека назад ее окружал лишь густой лес. На дорогу выехал комплекс воздушно-космической обороны С-350, из-далека казалось, что разворачивается строительный кран. Когда я вышел из магазина толпа стояла и пялилась на него. Вспышка, раздался залп, второй, третий. Люди замерли в недоумении. Экипаж выпрыгнул из кабины и рубки, и разбежался в разные стороны. Вопль сменил молчание, толпу охватила паника. Я бросил пакет и побежал к своему дому.

Две минуты вот мой подъезд, два мужика пытаются сбить кувалдой навесной замок на двери в подвал, толкотня на лестнице, жители выбегают с обоссанными котами и детишками на руках, сумками, рюкзаками и прочим барахлом – видимо они собрались забрать это с собой на тот свет. Дыхание сбито, я пытаюсь подняться на 5й этаж. Отворяю дверь нараспашку, открываю гардероб, там висит только костюм химической защиты Trelchem: толстая резина, перчатки выдержат попадание серной кислоты, сапоги 20минут в жидком хлоре. Раздеваюсь до нижнего белья. Костюм на мне, раздается звонок, красный советский проводной телефон с циферблатом, он не звонил много лет.

– говорите.

– Гоша, телефоны не ловят, телек не работает, интернет с перебоями, последнее что писали: в Ньй-Йорке и Лос-Анджелесе какое-то ядерное цунами. Что же делать?

– Мама, брось всё и беги в подвал, жди меня там.

Трубка повисла на проводе, я надеваю маску изолирующего дыхательного аппарата, а кислородные балоны на спину, на груди датчик воздуха и механический счетчик Гейгера, в руках длинный гвоздодер.

Вспышка, осколки стекла летят в дверь гардероба, дверь гардероба летит в меня, я вылетаю через гипсо-картоновую стену в коридор. Боль. Нажимаю кнопку на маске, избыточное давление выходит, нащупываю гвоздодер рукой, сквозь белую пыль едва ли что видно. Выползаю на лестничную площадку, то, что от нее осталось, один пролет обрушился. Грохот взрыва не смолкает, правое ухо заложило и перезаложило, из левого что-то вытекает, видимо лопнула перепонка. Соседи колотят в дверь, дверная коробка её зажала, когда стены сдвинулись. Эти жильцы не жильцы. Спускаюсь, из ступеней торчит арматура, нужно прыгать. Подъезд замурован наглухо, гвоздодёр тут не поможет. Придётся вылезать через окно на площадке между первым и вторым этажом. Раскат ударной волны не стихает, он длится уже несколько минут. В оконной раме битое стекло, бросаю на неё чьи то брошенные вещи. Карабкаюсь по батарее, цепляясь за трубу, баллоны на спине упираются в стену. Поворачиваюсь боком и вываливаюсь из окна. Бьюсь головой об бетонную крышу подъезда, теряю сознание. Как выражаются боксёры – потушили свет.

Боль. Маска цела, но из под нее выходит воздух. Поправляю пытаясь встать. Теряю равновесие – сказывается удар головой. Ноги подкашиваются, падаю на колени. Тошнота, вот бы не сблевать сейчас. А вот он мой гвоздодер. Цепляюсь им за решетку на окне, второй рукой за выступ в крыше. Никогда не понимал откуда эти круглые дыры в стенах подъезда: экономия цемента или предусмотрительность?

Это чистилище. Слепые обгоревшие люди ползают, натыкаясь друг на друга. Я обхожу их, на горизонте не менее кошмарный вид – многоэтажки вдали лежат в руинах. Этот новостроенный муравейник сложился как домино. Лес, что отделял наш район от города, полыхает. На углу дома шквалистый ветер едва не сбил меня с ног. Прыгаю в бетонную яму, в которую выходят окна полуподвала. Мой мозг уже всё решил: разрушения, продолжительность ударной волны, радиус теплового поражения. Это была W55, пол мегатонны. Янки расщедрились на наш скромный город, должно быть про Нью-йорк и Лос-Анджелес правда.

– Мама!

Она же в самом эпицентре, в километре от центрального вокзала. Там всё разрушено до основания. Если выжившие и остались, то глубоко под завалами и у них нет шансов.Чья то хрупкая рука хватает меня за сапог. Она тянется из подвала.

– Вы спасатель? Заберите нашу дочь.

Родители держат её на руках. Мне нет дела ни до неё, ни до них. Они сами виноваты в произошедшем. Социум взращивал в них иллюзии побед, традиций, религий, патриотизма и важности государственных интересов. Из этого состоит мировоззрение абсолютного большинства. Его никогда не смущало, что эти Химеры обескровили целые поколения, пожирали целые народы, прерывали развитие на столетия. Пожары мировых революций, костры веры, газовые атаки войны не наносят им никакого ущерба. Вот и пришло время испытать их чем то погорячее. Еще вчера, когда Анкара сгорела в ядерном пламени, они ликовали, вывешивая национальные флаги из окон, из которых теперь свисают их трупы. Они вторили про справедливое возмездие и восстановление исторических границ. Массовый психоз, описанный ещё Бехтеревым. За океаном толпы тоже не были безучастны, они требовали защиты стратегических партнеров по блоку, рассуждали о важности превентивного удара и прочности нашей ПРО. Государственные лидеры от лица родины обратились к населению. Сидя в правительственных бункерах они заявили, что все мы попадем в рай, а наши враги просто сдохнут, зрители громко смеялись. Свои обращения к народу они закончили одинаково: мы за ценой не постоим. Вот теперь граждане заплатили свою цену сполна. Со времен Хиросимы поумнения людей не произошло, после случившегося тоже думаю не предвидеться. Выжившие дадут историческую оценку и целиком переложат ответственность на побежденных. Вывод будет незамысловат: наша цивилизация выстояла, потому что у неё крепкий этический фундамент и “правда” на нашей стороне. Каждый год они будут праздновать день победы со слезами на глазах. Впрочем народ сам приучил расходовать себя и своих детей на “великие” цели, так что нечего теперь взывать о помощи. Взывайте к своему богу или к своим харизматичным лидерам, которых вы так обожали. Они в своих комфортабельных бункерах проронят пару слёз по берёзам и пальмам с Майями-бич, которых больше не увидят. Плутократы с обеих сторон, сидя на своих островах в офшорных юрисдикциях с интересом будут наблюдать за ядерными бесчинствами, прорывами фронтов, перевесами сторон, а при угрозе радиоактивных осадков переместятся на своих яхтах и самолётах на запасные виллы.

Я скидываю её руку со своего сапога, смотрю на датчик давления, у меня 40минут – этого едва хватит, чтобы выйти из зоны радиоактивного поражения. Запасной баллон спускает, видимо повредил вентиль при падении из окна. Вылезаю на асфальт, ветер бьёт мне в спину, скоро сюда доберётся огненный смерч. Он вытянет кислород из низменностей и подвалов. Эти люди умрут от перепада давления, ещё до того как сгорят.

Я пробираюсь по руинам, разбитым машинам, поваленным деревьям. Раненые стонут, но я едва слышу их крик. Это окраина района, дальше поля, нужно спуститься в низину и перейти плотину. Кажется кто-то позвал меня по имени – это мамин голос. Оборачиваюсь, гигантский столб дыма вздымается над городом. Вспышка позади меня, грохот. Зажмурившись я падаю на землю, её сотрясает. Они взорвали химкомбинат. Это вторая волна атаки или третья. Хорошо, что запасной балон весь вышел, иначе бы я сгорел. Так, а с чего это вдруг? Там же не чистый кислород. Видимо панический страх сбивает мне мысли. Датчик давления сработал, осталось 20 минут, нужно вставать и идти, идти в обход. Я шёл, шатался, огненный шар за моей спиной расширялся.

Брод уже рядом. Вода мне по грудь, двигаться тяжело, но чувствуется приятная прохлада. Вылезаю на берег, сапоги скользят по глине. Напрягаю зрение, чтобы разобрать метку на счетчике Гейгера, глаза болят, как после сварки. 95 милизиверт, всё могло быть хуже. Поднимаюсь по склону, дыхание учащается, датчик давления снова сработал – 5 минут, я сильно просчитался. Передо мной заброшенная узкоколейка. Кажется метка на счётчике Гейгера не сдвинулась. Если в ближайшие сутки ветер будет не в мою сторону, возможно удастся избежать лучевую болезнь. Иду по заросшим шпалам. Пепельный столб над химкомбинатом вздымается в небеса. Вспышка справа бьёт в правый глаз, заслоняю его ладонью. Я так резко дёрнул голову, что мне свело шею. Слышится запоздалый гул, вроде бы прошло секунд 30. Мой мозг уже всё посчитал: направление и расстояние. Это Узловая. Они разрушили областной железнодорожный узел. Не могу продышаться, приподнимаю маску, пот стекает с лица. Расстегиваю застёжку на груди, стаскиваю с себя ремни, они застревают на локтях. Подпрыгиваю, баллоны падают. Как будто гора с плеч.

Вот он родник, в пяти метрах от него из-земли торчит древко сапёрной лопаты, схрон здесь. Вода течёт под узкоколейкой через бетонную трубу, тут металлический щит под костер и два полета. Нагибаюсь, подхожу и падаю на них. Пью проточную воду. Нужно промыть глаз и ухо, но нет сил снять ОЗК. Окунаюсь половиной лица, повернув голову, какое облегчение. Ложусь на спину. Только бы не заснуть.

Я вздрагиваю каждый раз, когда глаза слипаются. Нельзя расслабляться. Поднимаюсь на четвереньки, всё тело болит. Собравшись с силами резко встаю и бьюсь затылком о бетон.

–Бл..дь!

Всё-таки надо было приготовить каску. Выползаю и берусь за лопату. Промозглый ветер прошибает озноб. Раскапываю крышку металлической бочки. Внутри бензин, противогаз, тушенка, таблетки, бинты, нож, зажигалки, налобный фонарь, мешок с одеждой. Надеюсь она не сгнила. Скидываю костюм, это не так просто. Руки застряли, прилипли, когда вспотели. Перед моим лицом мелкие частицы пепла медленно падают на землю. Нужно ускоряться. Одеваюсь. Дрова укладываю на металичесский щит, поливаю бензином. Трясущимися руками перебираю зажигалки, ни одна не срабатывает, вот кнопочная, щелчок, вспышка. Я залезаю в полиэтиленовый мешок, чтобы согреться. Ложусь головой к костру. Сквозняк гонит дым от меня. Стемнело или это смог заволок небеса. Ветер резко усилился. Пепла всё больше, он повсюду. Это ядерная метель. Чёрный снег метается во все стороны. Люди в городах испепелились, испепелились и города, пепел осядет и удобрит почву или отравит её.

Я задыхаюсь, нужно успокоиться. Нет что то не так, какой то привкус в воздухе и это не гарь. Я откашливаюсь. Может аммиак. Надеваю противогаз, прикручиваю коробку с фильтром зеленой маркировки. Или может серую, хотя нет, хлор бы осел в низину, куда стекает ручей. Бесполезно, одышка не проходит. Слизистую обжигает. Дыхание парализовано, я не могу сделать вдох. Бьюсь в истерике, но руки застряли в мешке. Мысли обрывками: угарный газ/примеси/военный цех на окраине комбината/это фосген. Мешок порвался, взмахом перевернул костровой лист. Одна рука откручивает коробку, другая ищет фильтр с белой маркировкой. Это бессмысленно, убьёт не одно так другое. Застыл. Тело вздрагивает всё реже и реже.