Читать книгу Колиивщина - Иван Собченко - Страница 28

Вечером, когда вышивать было трудно – при таком освещении можно было испортить рукоделие – девчата пряли. Часто засиживались до первых петухов. За филипповку, мясоед и большой пост каждая должна была напрясть по семьдесят мотков пряжи.

Тихо гудут прялки, тянут тонкую нитку, и нет ей ни конца, ни края. Правду, наверное, говорила баба Ониска: если бы расправить эту нитку в длину, так хватило бы через синее море перекинуть. Шуршат прялки, однообразно, тихо льется печальная девичья песня. А в песне той и тоска о покинутой старенькой матери, и сетованье на свою горькую долю: не приедут с рушниками к бедной крепостной девушке сваты, ведь тонкая пряжа ложится белыми свитками полотна в панские сундуки, а девичий сундук порожний стоит. Гниет кованная железом дубовая крышка, точит тесовые доски шашель, вянет девичья краса.

– Счастливая ты, Галя, – промолвила одна из девчат, связывая разорванную нитку, – вернешься домой, а там ждет твой Федор. Ох, и парубок же!

Галя смущенно улыбнулась.

– Что значит вольная, – продолжила девушка. – И приданое, наверное, собрала не малость. Ты одна у отца?

– Немного собрали. Наткала кое-что, да и пряжи мотков десять есть. Плахты две приобрела: одна в клеточку, другая мелкоузорчатая, три запонки… Да чур ему, что об этом говорить. Когда меня отпустит пани Ржевутская из Богуслава в Медвин? Брали на несколько недель, а уже месяц прошел не один.

– Давайте, девчата, лучше споем, чем думать о плохом, – встряла еще одна из девушек. – Петь какую будем? Калину?

За песней девушки не услышали, как в комнату вошел эконом. Он тихонько остановился у двери и молча слушал, как поют девчата. Когда они кончили песню, эконом стукнул дверью, будто только что зашел и обратился к Гале:

– Положи гребень, девушка, и иди за мной.

Галя свернула кудель, положила на нее гребень и вышла за дверь. Эконом был уже около дома. Галя быстро перебежала двор, нагнала его только на ступеньках.

– Возьми этот ковер, – указал эконом, когда она зашла в круглую замковую залу, – и неси за мной.

– Разве горничных нет? – удивилась Галя. – Почему это мне, я же отродясь в хоромах не бывала, не знаю, как оно там.

– За тобой ходить тоже не мое дело, а хожу ведь. Руки у тебя поотсыхают? Отпустили всех горничных сегодня, завтра у них работа спозаранку.

Галя взяла свернутый ковер и пошла за экономом. Он поднялся по узкой лестнице, прошли полутемный, освещенный одной свечкой коридор.

– Первая дверь направо, туда неси, – почему-то отвернулся эконом. – Покроешь им диван и можешь идти.

Эконом ушел куда-то в сторону. Галя толкнула коленом дверь, вошла в комнату. От неосторожности выронила на пол ковер: около окна с книжкой стоял хозяйский сын.

Галя раньше дважды встречалась с панычом во дворе, но он проходи мимо, как будто ее не замечал.

– Чего ты испугалась? – закрыл книжку паныч. – Ковер этот с этого дивана.

Паныч указал пальцем на выгнутый венецианский диван. Галя ощутила, как испуганно заколотилось в груди сердце. Чтобы не выдать волнение, она быстро подняла ковер и стала расправлять его на диване.

– Не так, поперек надо. – Паныч подошел к ней. – А край чтобы свисал немного. Этот ковер с детства лежит в моей комнате, его мне дед подарил. – Поправляя левой рукой ковер, паныч правой слегка обнял Галю.

Галя резко выпрямилась, уклонилась от объятий, и ступила шаг к двери. Но паныч успел преградить ей дорогу. Прикрыв дверь, он повернул ключ и положил его в карман.

– А я не выпущу, – он скривил губы в глупой улыбке, ощупывая Галю бесстыжими, зелеными, как у матери, глазами.

Видя, что он намеревается подойти к ней, Галя вытянула перед собой руки.

– Панычу, не подходите! А не то закричу.

– Думаешь, кто-нибудь прибежит? Кричи – хоть лопни, – уже без усмешки ответил паныч.

Он подался вперед, оттолкнул стул, обхватил Галю. Девушка рванулась, вцепилась в его руку, пытаясь вырваться. Но паныч держал руку крепко, ломая девушку в поясе. Галя не кричала, не плакала. Поняв, что криком горю не поможешь, она, собрав все свои силы, оборонялась молча. Упираясь в его грудь левой рукой, правой она била его по выхоленному лицу, царапала щеки и, наконец, изо всех сил ударила в подбородок. Паныч пошатнулся, на минуту ослабил руки, и Галя, вырвавшись из его объятий, отбежала на несколько шагов.

– Ты так! – прохрипел он.

Теперь он был страшен. В разорванной на груди сорочке, с окровавленной щекой, широко расставив руки, он снова кинулся на девушку. Галя, не помня себя, вскочила на стол, схватила большую медную статую, ударила ею по его руке и прыгнула в окно. Падая на землю, ощутила боль в раненой о стекло левой руки. Девушка упала в сугроб под окном, и в то же мгновение, как она вскочила на ноги, в десяти шагах от нее раздался перепуганный голос часового гайдука.

– Стой! Ни с места! Стой!

Этот возглас словно толкнул Галю. Не разбирая дороги, она бросилась через кусты.

– Стой! – еще раз прозвучало позади, и вдруг за спиною прогремел выстрел.

Галя сделала еще несколько шагов и остановилась, обеими руками ухватившись за яблоньку. С яблоньки клочьями посыпался снег. В голове Гали подсознательно стучала одна мысль: бежать, бежать домой, в Медвин.

Хотела двинуться с места и не могла. Прижимая к груди ствол яблоньки, она медленно опустилась на колени и, раскинув руки, упала на белый пушистый снег.

Выстрел гайдука оказался роковым, пуля сразила девушку.