Читать книгу Дневник фюрерюнге, или Хроники с планеты Нибира - Иван Степанович Плахов - Страница 9

Немецкая речь

«Вот мы и подъезжаем. Еще немного – и я увижу русских и заговорю с ними. Это так волнующе. Никогда не думал, что я, немец, буду переживать из-за таких пустяков. Наверное, так же волнуются молодые солдаты перед первым боем. Какая впереди убогая застройка! Скопище деревянных избушек вокруг шатровых сооружений с восьмиконечными крестами. Это и есть поселение славян? Разительно отличается от наших ухоженных городков и сел. Всё такое неряшливое, серое. Уныние словно придавило это убожество тяжелым облачным сводом сумеречного неба. Сущий ад. Наверняка разумному человеку жить здесь – настоящая мука. Вероятно, оберлейтенант страдает, что ему приходится здесь служить. Оттого он так раздражен на Министерство просвещения и пропаганды от отсутствия каких-либо стоящих развлечений. Наверное, блокворт плохо работает, уделяет мало времени морально-нравственному состоянию членов местной ячейки партии. Интересно, можно ли сойти с ума от того, что ты бо́льшую часть года не видишь солнце и постоянно мерзнешь? Надо спросить оберлейтенанта, пока мы наедине».

– Скажите, геноссе Цинобер, как вы выживаете в этом аду? Кто-нибудь из наших сходил с ума от того, что здесь все время темно и холодно?

– Это закрытая информация, парень. Но скажу тебе по секрету: половина из тех, кто отсюда возвращается, явно нуждается в лечении. Здесь люди низведены до уровня животных, а животные возведены до уровня людей. Мы, егеря, называем это место сумеречной зоной, где выживает сильнейший: и телом, и душой. Я спасаюсь от окружающего ужаса шнапсом и сексом: напиваюсь до бесчувствия или сношаюсь с проститутками до полного изнеможения. Когда и это не помогает, просто слушаю музыку: Бетховена или Моцарта, его «Волшебную флейту» – это последнее, что меня удерживает от самоубийства. Фюрер нас, немцев, освободил от человеческих обязанностей: любить и ненавидеть, страдать и помогать, бояться, плакать или смеяться, – взамен обязав быть сверхлюдьми, то есть богами. А боги, парень, не знают слабости и стоят выше морали, олицетворяя собой мировой порядок. Мы здесь осуществляем этот порядок без жалости к тем, кем управляем.

– А вам приходилось убивать, геноссе Цинобер?

– Конечно, я же егерь.

– Вы тоже проходили посвящение в арийцы, выполняя миссию №6?

– Нет, это нововведение последних пяти лет, призванное повысить качество арийского воспитания в приютах трудовых армий. В отличие от тебя, парень, я окончил военное училище. Нас готовили убивать с пяти лет. Сначала тренировались на животных, а потом и на людях.

– А вы помните, кого убили в первый раз?

– Если честно, нет. Правда, парень, забыл уже, когда это было и где. Кажется, в Африке, в Сомали – мы тогда помогали дуче расширять его империю. Итальянцы провели неудачную военную кампанию, и их штурмовую бригаду окружили местные племена. Наше подразделение перебросили с Аравийского полуострова, где мы помогали спецотделу СС изымать камень Каабы, чтобы отправить его в Германию. Мы все тогда были штандартенюнкерами, ни разу не участвовали в боях. И вдруг всех нас, молодых, срочно погрузили в самолеты и в составе двух штурмовых бригад Абвера десантировали в гущу боевых действий на помощь итальянцам. Ночью. Тогда я наверняка кого-то и убил. Много стреляли вслепую, пока не рассвело. Утром обнаружили, что негры разбежались, а мы одни в саванне. Вокруг горы черных трупов, облепленные тучами мух. Вообще, скажу тебе, Африка не очень уютное место для белого человека: чудовищная антисанитария, куча ядовитых насекомых… Если выпить местной воды, к примеру, то наверняка будешь две недели страдать диареей, и никакое лекарство не поможет. Ну а жара, будь она неладна, никак не лучше холода: всё время потеешь, как в бане, а пот разъедает кожу, и покрываешься сыпью с головы до пят. Никакого спасения. Слава богу, этот ад закончился довольно быстро: через две недели нас перебросили на юг Италии, где мы вволю повеселились после боевого крещения. Поселили в гостинице ничтожного городка Кротоне. Господи, какое блаженство вспоминать его. Когда это было? Миллион лет назад. Многое уже забыл. Помню только, что наша гостиница «Конкордия» располагалась на Виа Виттория, рядом с торговыми рядами. Мой товарищ Клаус Рут, знаток античной литературы, предложил всему отделению пройти еще одно крещение, не боевое. В тамошнем борделе мы все потеряли невинность.

– Зачем? Почему в этом городке, почему всем скопом? Чтоб не было стыдно перед другими?

– Ха-ха-ха… Парень, ты такой наивный, аж смех берет. Вас не учили, что удел мужчины – не только воевать, но и спать с женщинами? Однако правда жизни всё равно берет верх. Наверняка многие из твоих товарищей по ночам под одеялом мастурбируют. А ты сам пробовал? Теребил хвост, чтобы никто не видел?

– Геноссе оберлейтенант, попрошу меня не оскорблять. Я пожалуюсь вашему партийному начальству. Прекратите обвинять меня в непристойностях, о которых мне даже думать стыдно.

– Ну ты и даешь, парень! Неужели ты думаешь, что твой отросток дан тебе только для мочеиспускания? Хотя, может, вас в приюте бромом поят, чтобы плоть не восставала?

– Я не знаю ни о каком броме. Я просто спросил, почему вам не было стыдно всем отделением идти в бордель, к проституткам? Разве общение арийцев с ними не унижает нас как личностей?

– Унизить арийца может только ариец. А проститутка много лучше, чем резиновые надувные женщины производства AEG для удовлетворения половых потребностей солдат в полевых условиях. Кстати, такие женщины входят в список походного обмундирования солдат вермахта. А знаешь, для чего? Просто наше командование хочет избежать венерических заболеваний среди личного состава. Вот так-то! А ты говоришь – проститутка! Что лучше, а точнее – что естественней, совокупляться с живой или искусственной женщиной?

– Я не могу вам ответить. Никогда об этом не думал. В приюте нас готовили к другому: беззаветно служить партии и фюреру, стремиться улучшить жизнь всех германцев. Половые вопросы из нашего образования исключены. Я не вижу разницы между живой или искусственной женщиной: не знаю, как та или другая может доставить удовольствие. Наивысшее удовольствие для меня сейчас – петь гимны и играть в спортивные игры. Когда ты член команды и понимаешь игроков без слов – момент единения с другими в одном порыве, в одной воле – вот это здорово, вот от этого захватывает дух. Когда поднимают наш флаг по утрам и играет горн, у меня наворачиваются слезы на глаза, а я ведь не плакса, я награжден ножом «Blut und Ehre» за стойкость и мужество.

– Ты еще слишком молод, парень, чтобы понимать то, о чем я тебе говорю. Твое время пока не пришло, у тебя всё впереди: любовь к женщине и разочарование в ней.

– В ком? В любви?

– В женщине как форме жизни, конечно же. Вот ты говоришь, что для тебя наивысшее удовольствие – момент единения с другими в одном порыве и воле. А знаешь ли ты, что, совокупляясь с женщиной, ты этот порыв испытываешь с ней физически? Не знаешь, конечно… Эх, мой юный друг. Человек способен получать наивысшее удовольствие только тогда, когда размножается: так уж устроена наша природа.

– А творчество? Разве искусство не доставляет нам наивысшее удовольствие?

– Творчество – то же размножение, только не физическое, а духовное. Так человек пытается оставить память о себе в других людях: инфицировать их своими мыслями и чувствами. Я ведь тоже в твоем возрасте, когда был юнкером, хотел стать поэтом. Даже кое-что опубликовал, но потом бросил стихи писать. Война, брат, куда интересней, а главное – всё, что вокруг, с тобой по-настоящему происходит, а не в грезах жалкого ума.

– А можете что-нибудь из вашего почитать, из того, что тогда опубликовали?

– Да чушь это всё была, дешевая, пафосная чушь типа:

– А по-моему, очень даже ничего. Патриотично.

– Да ну тебя, салага. Это же не Гёте, а хуже писать нет смысла. Разве что статьи в газетах, но журналистика – не литература. Ладно, сменим тему. Хочешь, объясню, почему мы все решили потерять невинность в Калабрии?

– Охотно выслушаю.

– Дело в том, что этот городок – конечный пункт приключений героев «Сатирикона» Петрония. Врубаешься?

– Нет, не очень. Я такого автора не знаю. В нашей учебной программе его нет.

– Естественно, это же античный автор, да еще и непристойный. У него нет никаких шансов попасть в школьную программу для имперских приютов, одобренную министерством народного просвещения. Нас, весь взвод, с Петронием познакомил Клаус Рут: он нам зачитывал в казарме в свободное время по многу раз самые смачные места из этой истории. В частности, о том, как герои посещали бордели. Вот мы и решили на деле проверить, так ли хороши итальянские девки, как об этом писал автор. Сказано – сделано, искать проституток было несложно: их дверь была смежной с дверью нашего отеля. Даже название до сих пор помню: «Casa Blanca». И белую розу на вывеске. Мы, значит, вваливаемся в бордель, нас там встречает мадам: женщина с выдающимися формами, очень похожая на Софи Лорен. Знаешь такую итальянскую актрису?

– Нет. Нам в приюте показывают только немецкие фильмы.

– Она у них, в Италии, очень знаменита. В общем, выставляет она перед нами всех своих девок. Мои ребята тут же разобрали высоких и фигуристых, а мне досталась маленькая и худенькая – почти подросток, сущая девочка – с огромными черными глазищами. Что делать? Подхожу к ней и говорю мадам: «Выбираю эту. Она моя на ночь». А та мне на ухо шепчет: «Господин штандартенюнкер, Франческа – самая лучшая шлюха в моем заведении. Самая выносливая и ненасытная. На прошлой неделе она за раз обслужила двадцать немецких моряков с подводной лодки, вернувшейся с боевого дежурства. Они ее сношали восемнадцать часов подряд – так Франческа не хотела их отпускать, просила добавки. Она вас растлит самым изысканным образом, можете на меня положиться». Представляешь?

– Что?

– Она меня действительно растлила самым изысканным образом, ха-ха-ха!

– Это как же?

– Э, парень, заинтересовался? Не скажу. Тебе еще рано об этом знать. Всё, приехали, вылезай. Мы на месте. Пора приниматься за работу.