Читать книгу История села Мотовилово. Тетрадь 4 - Иван Васильевич Шмелев - Страница 3

В Мотовилове в это время было три бакалейных лавки: Васюнина в Шегалеве, Лаптева, универсальная, у церкви и вновь открытая трестом лавка на перекрёстке улиц Мочалихи и Слободы. В Лаптевой торговала хозяйка Екатерина Ивановна, в Васюниной сам хозяин – старик Василий, а в трестовской – Васька Панюнин и Дунаев.

В лавках съестного товару было изобилие, так что от сочетания запахов колбасы, кренделей, калачей и селёдки в лавке создавался такой букет наиприятнейшего запаха, что из лавки так бы и не выходил.

– Бог за товаром! С прибылью торговать! – поприветствовал Василий Ефимович хозяина лавки.

– Спасибо! – ответил тот.

– У тебя, видно, Василий Михайлович, в лавке-то и мышей нет? – обратился к хозяину Василий Ефимович, пришедши купить к празднику рыбы – сазана.

– А что? – осведомился хозяин лавки.

– Уж больно гоже пахнет, дух в лавке приятный! – втягивая в себя воздух, улыбался Савельев.

– А вот он, ночной хозяин, мышам спуску не дает, он с ними быстро расправится, – указывая на дремлющего кота, отозвался хозяин лавки, кладя на чашку весов добротного сазана. – Три кило с лишним, – назвал вес рыбины лавочник.

– Эт сколько же в фунтах-то? – осведомился Савельев.

– Восемь фунтов, – пояснил Васюнин. – Нам, торговцам, от властей велено на килограммы переходить. Фунтами торговать запрещено. Да и гири у нас изъяли. Всем велят на метрическую систему переходить, – растолковывая, добавил он.

– Уж больно без привычки-то благо, – заметил Савельев.

– Ничего, народ и мы привыкнем, легче станет. Она, эта система-то, сама по себе проще старой-то, – заключил разговор о нововведении Васюнин.

– И на сколько он вытянул? – спросил Савельев.

– На шестьдесят четыре копейки.

– Это значит, полтинник с небольшим?

– Выходит так!

Расплатившись за рыбу, Савельев еще взял кило сладких кренделей к чаю, уплатив за них еще двенадцать копеек. Попрощавшись с Васюниным, Савельев вышел из лавки.

Проходя мимо лавки Лаптевых, Савельев зашёл и в неё. Сюда из Арзамаса только что привезли свежей колбасы. По всей лавке разнёсся разжигающий аппетит приятный колбасный запах.

Василий Ефимович осведомился у Екатерины Ивановны о цене.

– Пятьдесят пять копеек за кило, – весело ответила продавщица.

– А дешевле как? – по старой привычке в шутку переспросил Василий. Хозяйка молча показала на вывеску, висевшую на стене лавки. «Цены без запроса», – с расстановкой по слогам прочитал он. – Тогда взвесь мне полкило, для пробы, – попросил Савельев.

Екатерина Ивановна отвесила полкилограмма:

– Двадцать семь с половиной копеек! – объявила сумму хозяйка.

– А где я возьму полкопейки-то, – обеспокоенно сказал Савельев.

– А я сдам, у меня всякая мелочь имеется, – успокоительно отозвалась продавщица, – вот, посмотри, государство и полкопеечные монеты в обращение выпустило.

Находящиеся в лавке мужики с интересом кинулись рассматривать блестящую маленькую медную монетку достоинством в полкопейки.

Василий Савельев явился домой с охапкой покупок, а на другой день в праздник Крещенье за обедом, наряду с жирными щами из свинины ели вареного сазана и колбасу, а после пили чай с кренделями. Только с самоваром на этот раз у них произошла по недосмотру авария. Саньке было поручено поставить самовар. Не посмотрев, есть ли в нем вода, Санька, наложив углей, разжёг его. Угли в скорости буйно разгорелись, самовар не закипел, а как-то странно зазвенел. Услышав ненормальный звук, бабушка тороплива закричала:

– Скорей сымай трубу, а то самовар убежит!

Санька торопко снял трубу и в испуге убедился, что воды в нем нет. Угли он залил водой, а из перевернутого самовара на пол выпал слиток расплавленного олова. Санька, чтоб не попало за оплошность, поспешно принёс ведро воды, залил ее в самовар. Дело обошлось без особых утрат. Самовар расплавился частично, и вскоре он поспел, был готов к общему чаепитию. Семья уселась, как обычно, в верхней комнате, и принялись за распитие беленого топленым молоком чая, блаженно прикусывая душистые крендели.

– Чай да сахар! – поприветствовала сидящих за столом пришедшая к Савельевым соседка Анна Крестьянинова.

– Просим милости с нами чаевничать, – ответил ей Василий Ефимович.

– Спасибо, разве только чашечку, – задорясь на крендели, соблазнилась Анна.

Ей налили стакан чаю, забелили топленым молоком, подали крендель.

– Где это ты, Василий, кренделей-то купил? – спросила Анна.

– У Васюнина, – ответил Василий. – В лавке у них всего вдоволь. Я было уходить, а он вдобавок конфетку с мохром мне дал. Вон Володька ей забавляется.

– Да, красные купцы умеют торговать, – с похвалой о Васюнине отозвался Василий.

– А я вчерась в лавку к Лаптевым ходила, купила мужику на штаны две литры черного молестину да метру красину. Уж больно молестин-то черен, как у ворона крыло. Хотела еще миткалю купить, поглядела, а он больно уж редок, – доложила Анна о вчерашних покупках.

– Бают, в городе всего много, разного товару появилось и все больно дешёво, так что ни дар, ни купль. Мы с Федором собираемся, как-нибудь поедем. Да, бишь, я чего наслышалась: в какой-то Японии больно сильное землетрясение было, и много народу там погибло, – болезненно вздыхая, оповестила Савельевых любительница до разных новостей Анна.

– А в сибирской тайге, я читал, в 1908 году с неба упал какой-то большой тунгузский камень, много лесу повалило, – известил старших Санька.

– Да, какое-нибудь послание, а господь посылает на нас грешных, – высказала свое суждение о происшествиях бабушка Евлинья.

– А правда, еще болтают, как будто комета какая-то на небе появилась. Это быть опять к войне, – вспомнила от кого-то услышанное Анна.

– Дива нет! И войне не долго вспыхнуть, – высказал свое мнение Василий. – Только было утихомирилась матушка Россия, налаживать все стали, а вот на тебе, опять о войне слухи, – сокрушался он.

– А как в прошлую-то осень затмение-то луны было, помните? Месяц-то у всех на глазах так было и исчез весь, как бы тогда мы без месяца-то, а? – вступила в разговор Любовь Михайловна.

– Пропали бы все, да и только, – рассудила бабушка Евлинья, прихлёбывая чай из большого блюда.

В торговле у Лаптевых получился какой-то застой. Дела стали что-то не очень-то клеиться. Люди, покупатели, старались ходить в лавку к Васюнину, покупали товары большинство у него, считая Васюниных самыми большими богачами. Дедушка Васюнин сам торговал за прилавком: вежливо и услужливо обходился с покупателями. Сын его Иван Васильевич занимался коммерческими делами по закупу каталок, он связан с трестом. Старший сын Василия Алексей, живший на станции, считался еще большим богачом. Он имел свою лавку на станции и еще открыл чайную-пивную для обслуживания загулявших мужиков. Вообще он ворочал большим капиталом, вел себя барин-барином, жена его чувствовала себя совсем боярыней – хвалилась бабам золотом.

У Лаптевых же от застоя понизился спрос на товар. Если у Васюниных бочку рыбы-сазана разобрали за два дня, то у Лаптевых полбочки сазана испортилось. А когда хозяину лавки Василию Ивановичу Лаптеву кто-то предложил рыбу эту чем-то сдобрить, подсолить и, похваливая, продолжать продавать, он на это ответил:

– Я крест целовал, присягу перед Богом принимал, чтоб людей не обманывать!

Рыбу пришлось выбросить, а торговлю свернуть. Да к тому же этому была еще причина. К этому времени в селе было организовано потребительское общество пайщиков (пай 5 рублей), лавка (потребилка) и была открыта как раз в Лавке Лаптевых.

Во главе вновь организованного общества потребителей встал Сергей Никифорович Лабин, членами правления Васюнин Сергей, Лобанов Василий Федорович, а бухгалтером Лобанов Яков Иванович. Продавцом поставили Митрия Грунина, парня разгульного и сомнительного поведения.

Хотя власти и решили организовать потребительские общества с целью противостоять частным торговцам, но на первых порах частник разворотливостью и умением торговать имел превосходство над кооперацией. Частники, не имея никаких бюрократических правлений и канцелярий, все дело вели сами. Сами закупали товары, сами назначали цену (на каждый товар накидывали по копейке или две), сами снижали цены, где это необходимо было. Сами были бухгалтерами и не ограничивали часы торговли, сами торговали. Были случаи, в ночное время их будили покупатели и просили отпустить им или осьмушку табаку, или коробок спичек. И они безропотно удовлетворяли просьбу покупателя. В потребилке же в неурочные часы ничего не купишь: лавка закрыта, да к тому же продавцы (или как их стали называть «приказчиками»), не имея опыта в торговле, были грубы и неповоротливы.

В лавку, которая под конторой, продавцом взяли Жучкова Михаила, а в слободскую предложил свои услуги Николай Ершов. Повстречал он как-то однажды на улице идущего ему навстречу председателя потребительского общества Лабина Сергея Никифоровича, остановил его, спросил:

– Сергей Никифорович, постой-ка на минутку, я хочу у тебя спросить насчёт одного дела.

– Ну, спрашивай, я вас слушаю, – вежливо отозвался Сергей.

– Как бы мне к вам в потребилку приказчиком затесаться, я слышал, вы в слободскую лавку продавца подыскиваете, так вот я к вашим услугам, – деликатно изрёк Николай.

– Да ты не наторгуешь, а только проторгуешь! – слегка подковырнув его и высказав сомнение, заметил Сергей.

В это время к ним подошёл Николай Смирнов, вслушиваясь в разговор Лабина с Ершовым, он пока в их разговор не ввязывался, а только слушал.

– Да что, у меня смекалки в голове нет что ли? Или память слаба? Да я если кому и в долг дам, так без всякой записной книжки всё упомню! Любого продавца в торговом деле за поясок заткну, – расхваливая себя, петушился Ершов. – А что касается памяти, так я могу ей похвалиться! Я даже помню, как я в материной утробе находился.

– Ты что, выглядывал что ли оттуда? – с явной подковыркой спросил его Смирнов.

– Выглядывать-то, конечно, не выглядывал, а хорошо помню, что мне там тепленько было.

– Только разве! – с усмешкой заметил Смирнов.

– А что касается насчёт того, что проторгуюсь, так я своими деньгами соответствую, – продолжая начатый деловой разговор, хвалился Ершов.

– А откуда у тебя деньгам-то быть? – с язвительным укором обличал его Смирнов.

– Ты не знаешь, и в моем кармане деньги не считал, вот они позванивают! И видно не слыхивал звона моих монет! – Ершов в этот момент нарочито тряхнул карманом штанов, там и вправду что-то перезвякнуло.

– Вряд ли у тебя в кармане, когда кроме кресала, о кремень что позвякивало, – продолжал злословно подковыривать Ершова Смирнов. Лабин, слушая перебранку Смирнова с Ершовым, весело хохотал, удивлялся напористому самовосхвалению Ершова, он заметил, наконец:

– Николай Сергеич, собственно говоря, тут длительный разговор вести не о чем. Мы продавца в лавку уже подыскали, так что ты опоздал!

– А ково вы подыскали, если не секрет? – поинтересовался Ершов.

– Миньку Молодцова! – бессекретно ответил Лабин.

– Уж ково и нашли, – разочарованно протянул Ершов.

– Вот так друзья-товарищи, надейся на вас! Небось поддержите коммерцию, а ведь вместе на охоту-то ходили! Эх вы! Кооператоры! – упрекнул он Сергея и отошёл от них прочь.