Читать книгу Фантазия – экспромт. Рождественский квест о любви - Иван Вересов - Страница 3

На Невском, в нотном магазине «Северная Лира» живет музыка в символах.

Записанная на пяти линейках нотного стана, она дремлет в ожидании того, кто прикоснется к ней, разбудит, даст голос и чувства. Спящая музыка, не странно ли? Тем более в Рождество!

Некогда спать в веселые предпраздничные дни! Город охвачен суматохой, люди одержимы поиском подарков.

Витрины светятся так, что глаза слезятся, Невский переливается многоцветной иллюминацией. Вот уже месяц, как проспект похож на сказочный лес, где растут новогодние ели. Выглядит это странно, потому что снега нет, идет дождь, погода пасмурная, серая, осенняя.

От этого кажется, что город только притворяется радостным и беспечным, а на самом деле он недовольно-мрачноватый.

Один разлет колоннады Казанского собора чего стоит, потрясает суровостью и так же сер, как этот рождественский вечер. Рождество без снега, такое в Петербурге случается. Но бывает ли Рождество без чудес?

Должно быть, я предчувствовал, ждал, и все совершилось, как и было назначено. Именно в этот день.

Нелегко дается шаг в прошлое. Стою перед дверью нотного магазина, волнуюсь, первое свидание, да и только, а когда-то заворачивал сюда по дороге в музыкальное училище. Вон с той автобусной остановки, что напротив Казанского собора. Бывало, на час раньше из дома выходил, чтобы всласть покопаться в нотах. И вот я снова здесь, на Невском, у дома «Зингер».

Рядом с этим фасадом время искривляется, меняет течение. Попадаешь в начало века, другой мир.

Модерн: дерево, стекло, бронза, переплетение цветочного орнамента. Часами рассматривать можно.

В следующем доме «Северная Лира». Вот и знакомая дверь. Над ней странный фонарь-сфера на фоне барельефа: по кругу железный обод, на нем силуэты – музыканты. Сидят, стоят с разными инструментами в руках: виолончель, скрипка, флейта. В витринах парят железные музы, они похожи на рождественских ангелов с трубами. Трудно соперничать с великолепием фасада дома «Зингера», но музы не унывают. Единственные в своем роде, единственные в Петербурге, они осеняют крылами Храм Нот.

Хорошо, довольно время тянуть. Дотрагиваюсь до гладко отполированной медной ручки, вхожу. Мелодично звякает колокольчик. Встречаю оценивающие взгляды двух продавщиц и приветливые – множества великих композиторов. Портреты, портреты на обложках.

Внутри деревянные шкафы, прилавки и полки с нотами: клавиры, сборники, собрания сочинений, громоздятся стопками, вставлены в ящики, манят: «открой меня, полистай меня…».

Много веков музыки в замкнутом пространстве небольшого торгового зала. И все они мои! Можно дотронуться, обрадоваться знакомому, присмотреться к новому.

Но пришел я не глазеть на ноты, сожалея о прошлом, я здесь, чтобы купить их. Для себя!

Как давно не случалось со мной этого счастья. Мир наполнен забытым ощущением дрожания восторженной струны, до предела натянутой внутри, памятью о недавнем прикосновении к клавишам, рождением звука, единением с роялем. Радостью…

Продавщица терпеливо ждет.

– Шопен, Фантазия экспромт? – спрашиваю я, а сам ищу, высматриваю в разделе музыки для фортепиано.

Продавщица отрицательно качает головой, смотрит с участием, вероятно, лицо у меня расстроенное.

– Хотя… постойте, сейчас, – она наклоняется, исчезает под прилавком, я слышу только голос. – Последний сборник, – продавщица появляется из тайных недр и протягивает мне ноты. – Посмотрите, может быть здесь?

Светло-коричневая мягкая обложка с лаконичной гравюрой – романтический пейзаж, сверху белым шрифтом:

«ФРЕДЕРИК ШОПЕН

ФОРТЕПИАННЫЕ ПЬЕСЫ»

Раскрываю ноты, которых еще никто не касался. Глаза бегут по тактам, но слышу я звуки.

– Да, спасибо, сколько он стоит?

– Триста девяносто рублей, – она выглядит виноватой, сборник тоненький, – ноты теперь дорогие. Выписать?

Киваю благодарно в ответ, иду на кассу, возвращаюсь с чеком.

– Ваш Шопен, – говорит мне продавщица.

А я улыбаюсь и готов ее расцеловать. Мой Шопен! Она даже не представляет что сейчас произнесла, что это значит. Вот оно, Рождественское чудо, великий дар! Всем людям и мне. Музыка. Бессмертие звуков, запечатленных нотными знаками. Священные письмена. Мой Шопен…

У входа, справа от двери, стоит пианино. Меня томит нестерпимое желание коснуться клавиш.

– Вы позволите, я редакцию посмотрю? – спрашиваю, покривив душой, ведь уже все увидел и понял, что редакция та самая, не адаптированная, родная.

Еще в училище, на исполнительском отделении на экзамене играл это, мечтал тогда о славе, аплодисментах, афишах.

Да… Жизнь по-другому повернулась, играю много, только не на концертах, а в балетных классах, прижился в театре, об исполнительской карьере забыл.

Иногда тянет на публику, но рояль в кустах редко попадается. Не иначе мне подарок рождественский судьба приготовила, не рояль – пианино. Тоже хорошо.

– Если вы музыкант. Просто так бренчать не разрешаем, настройщик только был, – заявляет из стилизованной под начало века кассовой кабины строгая рафинированная дама в очках.

– Да, училище Римского-Корсакова, класс фортепиано, – отвечаю я, как студент на собеседовании, уж больно строга кассирша, прямо билетёр из Филармонии.

– Играйте, играйте, – разрешает продавщица, – мы с удовольствием Шопена послушаем. Стул там в углу, где гитары выставлены.

Сегодня утром я играл это наизусть, Фантазию экспромт могу исполнить даже если ночью разбудят внезапно, но захотелось ноты. Трогать их.

Фредерик Шопен.

Пальцы побежали по клавишам, знакомая мелодия рассыпалась искрами рождественских снежинок. Серая пелена дождя отступила.

Я не заметил, как звякнул колокольчик и вошла она, отвлекся на Невский.

Сквозь правую витрину было хорошо видно темнеющее небо над Казанским собором, а в самой витрине музу с трубой архангела. Она приходилась как раз над куполом. Мне стало смешно, я спутал пальцы, потерял фразу, остановился.

– Пожалуйста, сыграйте еще!

Это был ее голос, и хоть я никогда не слышал его раньше, но узнал. Она мягко, как ребенок, растягивала гласные: «пожаааалуйста сыграайте».

Потом я увидел…

Не девочка-подросток – молодая, ухоженная женщина, Она была одета в светло бежевое, стянутом поясом на талии кожаное пальто, с пышным рыжим воротником, на руках тонкие лайковые перчатки цвета кофе с молоком, на ногах такого же цвета сапожки на высоком каблуке. Без шапки, густые рыжеватые волосы собраны бархатной резинкой в хвост на затылке, а непослушные пряди выбиваются, обрамляют щеки и такая легкомысленная чёлка.

Лисичка, – подумал я, и взгляд настороженный и любопытный.

– У нас здесь не концертный зал, – прозвучал приговор из кассовой кабины.

Я безнадежно развел руками

– Жаль, – вздохнула Лисичка. – Извините, это я вас отвлекла и помешала. Всего хорошего.

Она взялась за ручку двери. Сейчас уйдет и мы не встретимся больше! Никогда, никогда, и я не узнаю как ее зовут.

– Совсем не помешали! Хотите сыграю еще раз? Я знаю, где можно. Пойдем?

Она улыбается и слегка пожимает плечами:

– Не уверена.

– Здесь близко, в антикафе, – я горячо настаиваю и убеждаю, как будто от этого зависит счастье всей моей жизни, – Не отказывайтесь, там отличный латте и хороший концертный рояль.

– Антикафе?

– Можно сказать, достопримечательность Невского проспекта.

– Рояль? Латте? Я хочу!

– Тогда идем, – я встаю из-за инструмента в душе ликуя, что она согласилась.

За спиной слышу голоса кассирши и продавщицы:

– Молодой человек, вы ноты забыли!

Мы идем по Невскому к Фонтанке, небо все темнее, витрины все ярче, а дождь все безысходней. Несмотря на близкий праздник настроение у горожан унылое, это отражается на лицах и в позах. Воротники приподняты, шапки и шарфы надвинуты, моя незнакомка тоже поднимает капюшон.

– И кто бы мог подумать, что на Рождество надо брать с собой зонт! – возмущается она, но тут же и смеется, – столько народа под зонтами, а в витринах ёлки.

Хочется сказать ей: «Это Питер, детка», но я ограничиваюсь благопристойными вопросами.

– Вы приехали на рождественские выходные?

Она отвечает вполне предсказуемо:

– Да, хотела взглянуть на столичную красоту.

– А почему не Москва?

– В Москве я живу, а в Петербург в первый раз выбралась, странно это? – она отвела волосы, сдвинула с лица мокрый мех и взглянула на меня. Вопросительно, насторожено, с интересом. И так естественно, как будто мы сто лет знакомы.