Читать книгу Чей ты родом, откуда ты?.. - Иван Загорулькин - Страница 8

Мой отец – Александр Пантелеееич Загорулькин прожил 86 лет (05.08.1897-15.03.1983).

Александр Пантелеевич Загорулькин

По его рассказам, с самого раннего детства работал: был в прислугах (работниках) у священника. Отец вспоминал, когда приехали дети священника на каникулы, матушка спросила у своего мужа, чем их можно накормить, а был Великий Пост. Священник ответил, что нужно давать им больше мясных и молочных продуктов, чтобы у них хорошо работали мозги. Отец сделал вывод: «Значит, детям священника можно есть скоромное, а нам нельзя?..»

Работал отец на сахарном заводе в Сумской области. Купил пальто из английского сукна с каракулевым воротником, хромовые сапоги, но на моей памяти, никогда ничего этого не надевал и не носил. Большая часть его жизни была посвящена работе в колхозе: был по наряду прицепщиком на тракторе во время вспашки земли на посевных. Работа прицепщика заключалась в поднятии плугов на ходу при поворотах и разворотах трактора. Вся трудность заключалась в том, что он сидел позади плугов и борон, где стояла густая беспросветная пыль. И так сутками. Приходил домой отец весь в пыли и грязи. Отец перепахал несметное количество гектаров земли. А помыться можно было только в речке (в весенне-летнее время) или в корыте с подогретой водой.

В годы Великой Отечественной войны отец по состоянию здоровья работал в трудовой армии. Это была заготовка леса и другие тяжелые работы для фронта. Я не видел его вплоть до окончания войны. После войны занялись строительством хаты из бревен, взятых из разобранных блиндажей. До войны в нашем селе крыши в хатах были крыты соломой, за исключением нескольких. Отец был классным специалистом по покрытию крыш соломой.

После войны среди населения была сплошная беднота. Нормальной еды не было, не хватало одежды и обуви. Большинство мужчин не вернулось с фронта, а те, кто вернулись долго не прожили. Помню, как приходили к отцу вдовы с малолетними детьми, становились на колени и просили подремонтировать крышу, потому что вся комната стоит в ведрах и тазах, в которые сбегает вода через дыры в крыше. Отец всегда помогал, когда в колхозе работать было нельзя из-за непогоды. Он не знал, к кому идти в первую очередь. Желающих с такими просьбами было очень много. Самое главное, за такую работу он ничего не брал. Да и с кого было брать-то? Малые дети, денег нет вообще. Мама его постоянно ругала, упрекая в том, что даже на штаны себе не заработал. (Одежда от работы с соломой очень быстро изнашивалась.)

Иногда он говорил, заплатите, что есть («сколько дасте»), а что давать, ведь ничего не было. В колхозе отец работал постоянно, круглый год, не имел ни выходных, ни праздников. Выход на работу оценивался трудоднями, которые отмечались палочками. Налоги были натуральные и денежные. Особенно мне запомнились облигации займа. Помню, как ходила по селу бригада в составе представителя из района, председателя колхоза и других активистов. Они заставляли подписаться на очередную сумму – 300-400 рублей. Эта делегация заходила по нескольку раз в каждую хату, так как многие хозяева закрывали дом и уходили, кто куда, пока делегация не скроется с глаз. Натуральный налог включал в себя: 100–150 л молока, 100 яиц, 40 кг зерна, выращенного на своем огороде. А если держишь поросенка, надо было сдать шкуру после его убоя. Отец проработал в колхозе до 70 лет, пока не отказали ноги. Он никогда ничем не болел, за исключением кашля или насморка, которые случались от простуды.

Досок и другого материала для заборов не было, и отец плел плетни для огораживания двора. Для этого, он пешком ходил в лес (2,5 км), нелегально рубил дубовые колья и на плечах приносил домой. Затем он заготавливал на речке лозу, приносил домой, и плел плетни, предварительно установив колья на расстоянии 30–40 см один от другого и заплетал туда лозу. Даже потолок в сенцах был плетеный, затем заштукатуренный и побеленный, т. к. доски нигде не продавались.

Моя мама – Дарья Андреевна Загорулькина, урожденная Андрияшина, прожила долгую и трудную жизнь (15.03.1905 – 14.01.2001). На ее молодые годы выпала революция 1917 года, коллективизация, голодные годы, а затем, Великая Отечественная война и тяжелые послевоенные годы…

Дарья Андреевна Загорулькина

Мама успешно закончила четыре класса церковно-приходской земской школы. Свободно читала на церковнославянском языке. Во время ее учебы большое внимание уделялось математике, письму, этике и культуре. Мама обладала хорошей физической силой, умела всё делать по хозяйству, выполняла даже мужскую работу. Тогда урожай зерновых косили мужчины, а женщины жали серпом, вязали снопы. Снопы (по 12 штук) складывали в кресты (колосья во внутрь, корневища-наружу). После этого снопы обмолачивались цепами. Это делала и моя мама.

Часто маму приглашали зажиточные люди молотить рожь, пшеницу, ячмень, просо. Снопы раскладывались в два ряда колосьями во внутрь, и 5–7 человек обмолачивали их. В компании был ведущий, который начинал и заканчивал молотить. Все остальные должны были в такт ведущему следовать. Мама выполняла как раз роль ведущей. Она должна была цепом перевернуть сноп и продолжать работу. За этот труд хорошо кормили и платили. Молотила она и после войны дома, во дворе, просо, ячмень, пшеницу, коноплю.

Ежедневно мама вставала в 4–5 утра, доила корову, отправляла ее в стадо, растапливала русскую печь и готовила на весь день нам еду. После этого она уходила на работу в колхоз. Летом работала в колхозе ежедневно, без выходных и праздников. Возвращалась домой вечером, доила корову, занималась по хозяйству и только ужинали мы вместе. Поздней осенью, зимой и ранней весной мама занималась ткачеством полотна, шитьем и вязанием. Таким образом не было ей отдыха круглый год.

Я очень любил свою маму. Однажды, когда я еще учился в начальной школе, мама сильно заболела. Болела она недолго, но я очень переживал за нее, боялся потерять. Маленький, я не представлял себе жизни без нее. Но, слава Богу, организм ее победил болезнь, и я был очень рад ее выздоровлению.

Очень тяжелые времена пережили мои родители во время войны. После того, как немцы отступили и сожгли наше село, некоторое время мы жили на улице Сухой в уцелевшем доме; затем нас эвакуировали в село Любимовка, потом дальше, в деревню Порешня (Поречное) Суджанского района. Когда боевые действия в Снагости прекратились и село освободили от немцев, мы вернулись на пепелище. Жить было негде, перешли жить к дяде Тиме. Поселились в подвале его дома. В подвале была печка, но все равно было очень холодно. В тот время началась страшная засуха и голод. Наши родители сохранили нам с братом жизнь.

Все улицы, все огороды были изрыты траншеями, ходами сообщения и блиндажами. С недогоревших хат бревна были сняты и уложены в блиндажи в несколько ярусов. На огороде, вдоль речки стояли проволочные заграждения в два ряда, а бурьян и сорняки – выше человеческого роста. Поля были заминированы, на огородах валялись неразорвавшиеся мины и снаряды. Расплодилось огромное количество полевых мышей! В этой обстановке нашей маме надо было оградить нас с братом от взрывчатки. Некоторые наши сверстники и дети постарше погибали или были покалечены. Всем детям тогда хотелось разрядить мину, а ребята постарше из неразорвавшихся мин извлекали тол и глушили им рыбу в речке.

Люди ходили только по проложенным дорогая и тропам. Помню, до железнодорожного разъезда было полтора-два километра, тропа вела туда одна, а по сторонам стояли штабелями обесточенные мины, разминированные саперами.