Читать книгу Моя молодость – СССР - Ивар Калныньш - Страница 3

Моё детство закончилось рано. Намного раньше, чем у других моих сверстников. В 14 лет я решил, что пора работать и зарабатывать деньги. Нет, никто в семье меня к этому не принуждал, никто не попрекал куском хлеба. Напротив, родители делали все возможное для того, чтобы мы ни в чем не нуждались. Просто мне захотелось иметь свои карманные рубли – на кино, мороженое, пластинки.

«Ты же ничего не умеешь! Хочешь зарабатывать – иди на завод, там тебя всему научат», – посоветовал отец. Папа хотел, чтобы я выбрал надежную мужскую специальность, например освоил слесарное дело. И я устроился на завод учеником слесаря. А параллельно продолжил учебу в вечерней школе рабочей молодежи.

В то время детский труд не слишком приветствовался. Помню, меня вызвали на какую-то комиссию, которая долго и нудно решала, сколько часов мне, подростку, положено работать. Но, тем не менее, я своего добился. Так началась моя взрослая жизнь. По вечерам – учебники, днем – работа в трамвайном депо: я разбирал мосты, ходовую часть трамваев и получал за это неплохие деньги. А затем освоил параллельную специальность – стал наладчиком.

В вечерней школе рабочей молодежи я оказался самым младшим. Все взрослые, многие после армии. И я, четырнадцатилетний пацан в стильном костюмчике, на который, кстати, сам заработал.

Комсомольской организации в нашей школе не было, а потому комсомольцем я так и не стал. Как и пионерия, ВЛКСМ прошел мимо меня. Но я этому факту совсем не огорчился. К тому времени у меня появились совсем другие интересы.

В те годы многие подростки болели «битломанией», и я не стал исключением из их числа. Научился играть на гитаре, отрастил длинные волосы, обзавелся брюками-клеш. Мы создали свою музыкальную группу, исполнявшую песни «Битлз» на английском и хиты того времени – твист, рок-н-ролл. Успех пришел быстро. Наша группа была нарасхват: зимой выступала в Риге, летом – в Юрмале. По принципу «мы играем на похоронах и танцах»…

Кадры из фильма “Театр” с Вией Артмане (Джулия Ламберт). В роли Тома Фенелла

С тех пор музыка всегда со мной. Что бы я ни делал, чем бы ни занимался, меня тянет к гитаре и микрофону. Возможно, я и стал бы музыкантом, и думаю, что неплохим, если бы не… Юл Бриннер.

* * *

Недалеко от нашего дома находился кинотеатр «Тейка», и я смотрел все фильмы, которые там крутили, благо сеанс стоил всего 10 копеек. Картины шли замечательные: «Тарзан», «Звуки музыки», советские ленты про Ивана Бровкина, сказки Роу и Птушко. Но больше всего меня потрясла «Великолепная семерка»: я смотрел ее не раз и не два. Юл Бриннер на экране завораживал: дрался как лев, мастерски уходил от погони и всегда выходил победителем из любой передряги – короче, вел себя как настоящий супермен. Каждому мальчишке хотелось быть на него похожим.

…Спустя много лет, в Ванкувере, у меня состоялась аудиовстреча с кумиром моего детства. Кто-то включил пластинку и полился голос, в котором смешались пронзительная боль, грусть, надрыв и еще… что-то неуловимое, очень русское. А слова были странные – старинные, половину из которых я тогда не знал… Оказалось, что это Юл Бриннер поет русские романсы, ведь он был русским по происхождению. Настоящее его имя – Юлий Бринер. Так его назвали в честь деда. А вторая «н» к фамилии добавилась уже потом, в Америке.

Услышав романсы Юла Бриннера, я воскликнул: «Я тоже хочу такую пластинку!» Американские друзья помогли мне разыскать и купить диск, и я привез его домой. Слушаю до сих пор с удовольствием, под настроение…

* * *

Назвать день и час, в который я точно решил стать актером, я вряд ли смогу. Все сложилось как-то само собой. Мне нравилось кино, а при Рижской киностудии набирали студию молодого актера. Там у блистательного педагога Арнольда Лининьша занималась моя сестра Илга: девчонок хватало, а вот парни были в дефиците – требовались ребята в возрасте от 14 до 20 лет. Арнольд Лининьш попросил девушек, занимавшихся в студии, привести знакомых мальчиков. «Пойдете со мной?» – предложила Илга нам с братом Янисом. Я ничего не терял и потому согласился.

Мама, узнав о том, что я хочу учиться на актера, только всплеснула руками: «Ивар, но артисты ведь так громко говорят…» Однако я уже сделал свой выбор.

Поначалу занятия показались мне забавными: я хихикал на лекциях и не воспринимал их всерьез. Выступая с музыкальным ансамблем, я уже знал, что такое сцена, поклонницы, аплодисменты, и считал себя умудренным опытом артистом. «Не хватало еще в ТЮЗе зайчиков играть», – думал я. Это казалось мне в актерской профессии самым оскорбительным и нелепым: взрослые дяди и… придуриваются! Но что-то на тех занятиях все-таки меня зацепило. И уже спустя некоторое время я относился к обучению со всей серьезностью.

После окончания студии киноактера я продолжил учебу. Так счастливо сложилось, что в тот год Арнольд Лининьш набирал курс в Латвийской Консерватории им. Язепа Витола и сказал мне: «Давай!» Так я стал студентом театрального отделения.

Если вы ждете от меня рассказов о бурной студенческой жизни, капустниках, вечеринках, пьянках и гулянках, то совершенно напрасно. На первом курсе я влюбился в девушку по имени Илга. Продал самое дорогое, что у меня было – гитары и аппаратуру, – и на вырученные деньги мы сыграли свадьбу.

Я и мои любимые девочки

Вскоре родилась первая дочка. Педагоги крутили пальцем у виска: «Ивар, ты с ума сошел? Какая женитьба, какие дети на первом курсе?» Но меня было не переубедить и не переспорить. Я знал, что я делаю. Кстати, прогнозы педагогов не оправдались: семья не помешала мне закончить учебу. А после окончания консерватории меня приняли в самый знаменитый театр Латвии – художественный театр «Дайлес» им. Райниса.

* * *

Кино ворвалось мою жизнь очень рано и внезапно, как тайфун: буквально со второго курса меня стали приглашать сниматься в фильмах. В ту пору телевидение еще не захватило тех позиций, которые удерживает сейчас. Это нынче оно властитель дум и душ, учит, воспитывает, навязывает, диктует… А тогда главнейшим из искусств, по определению известного вождя, было кино и только кино. Старое, доброе, в чем-то, наверное, наивное, но очень грамотное и профессиональное.

Никакой «цифры» в помине не было – только старая добрая пленка «Свема». А уж если удавалось «урвать» импортный «Кодак», то счастью киногруппы и вовсе не было предела.

С Александром Збруевым

Метр пленки, как сейчас помню, стоил один рубль. На эти деньги в ту пору можно было плотно пообедать. А потому к съемке каждого эпизода готовились очень тщательно: чем меньше дублей – тем больше экономия. Это теперь работа идет по принципу: снимаем на всю катушку, а что не получится – вырежем. А тогда все должно было быть ювелирно точным, в десятку. И само собой, никаких мониторов – работали «втемную», нигде на себя со стороны не посмотришь, не оценишь, не переиграешь…

Удивительно, но на качестве фильмов это совершенно не отражалось: кино снималось добротное, качественное, запоминающееся.

* * *

В то время актеры еще не знали слова «кастинг». Был отбор. На студию приходили ассистенты режиссеров, искали юные дарования, молодые лица. Режиссер тщательно отсматривал каждого артиста: сравнивал, прикидывал, насколько он соответствует его замыслу, как будет смотреться в кадре… Непременно делались фотопробы и кинопробы: в костюме и без, с партнером и в одиночку. Подошел – здорово, не подошел – ну что ж. «Пробы – это еще не проверка таланта артиста», – говорили нам в утешение. Хотя, конечно же, каждому хотелось «подойти».

Сложная машина под названием «киносъемка» запускалась в ту бытность постепенно и основательно. В сценарии все было прорисовано и прописано до деталей: здесь пошел крупный план, там проехала машина, тут начинается мелодия, а вот здесь актер падает… Художники выставляли эскизы, от руки рисовали костюмы и интерьеры. Все делалось на совесть.

Это сегодня каждый может прийти на съемки в своей одежде – режиссер еще и спасибо скажет, что тратиться на костюмы не надо! Это сейчас каждый актер может запросто попасть в ситуацию, когда и сценария ещё толком нет, а фильм уже вовсю запущен… И никто не знает, сколько метров будут снимать, какая музыка прозвучит в кадре, а какая – за кадром.

Доходит до смешного: прихожу на съемку, мне говорят: «Сегодня мы снимаем сцену разговора с внуком!» – «Но мы вчера уже снимали разговор с внуком», – осторожно напоминаю я. «А это совсем другой разговор с внуком!» – объясняют мне. Как такое возможно? Очень просто! Оказывается, на картине работает несколько сценаристов и каждый из них написал свой вариант, а поскольку окончательного сценария нет, то я («Ивар, пока ты тут и никуда не уехал!»), должен записать разные версии, авось какая-то из них и пригодится… А уж о том, чтобы партнеру в глаза посмотреть, вообще порой мечтать не приходится: камера-«восьмерка» позволяет снимать любую сцену без визави, поговорил с компьютером – и ладно. Снято, всем спасибо…

Нет, я не жалуюсь и не ностальгирую по тем временам. Просто рассказываю – как было и как стало. Я не из тех, кто идеализирует советское прошлое. Но мне очень жаль, что сегодня в кино так много случайных людей, и досадно, что славой современного кинематографа обласканы лишь те, кто умеет делать кассу.

Мне безумно жаль советских актеров и режиссеров, создавших настоящие киношедевры, которые умерли в нищете, незаслуженно забытые и униженные тем, что средств не хватает даже на элементарные лекарства.

Помню разговор с режиссером Эмилем Дотяну, который снял нашумевший фильм «Табор уходит в небо». Кассовый успех был очевиден – картину купили сотни стран мира. «А тебе что с этого?» – спросил я, имея в виду материальную сторону вопроса. «А ничего! – грустно ответил Дотяну. – Зато мне разрешили снимать другой фильм, а могли ведь и не разрешить…»