Читать книгу Сибирские Светлые Иные (Хроники Братска, 2005 – 2015. Чувства). Василий и Анастасия. Книга пятая (18+) - Ия Карповская - Страница 3

ПРОЛОГ

Оглавление

ОТ АВТОРА.

И БЫЛО ТАК в исходном тексте: «Оборотни наблюдали за строительством прорана на Ангаре и думали, что можно сделать с этим. Комиссии по строительству приезжали проверять, что делается на стройке, Олегу на это было до лампочки. Плюс нашлось несколько Светлых Иных, понимающих, что перекрытие Ангары приведет к катастрофе. Были случаи, что девушки сами лезли к Аренскому, он же их посылал довольно жестко: не надо искать приключений! Лезли в палатку, даже прикалывались – подбрасывали белье, например бюстгальтеры. И даже пытались своих детей показывать позже от кого – то. Это Аренского бесило еще больше, и в гневе он был страшен. Гвелд смотрел на каждую искательницу секса как на дуру, у коей просто еще ума нет, прожигая ледяным взглядом. Делал лицо кирпичом и по – прежнему держался отдельно от большинства. Но ждал день, когда свидится с новым воплощением Анастасии – девушки, жившей аж в самом начале девятнадцатого века и покончившей с собой из – за того, что ее насильно выдали замуж за барина. Тогда Гвелд сам от горя чуть руки на себя не наложил и в результате ему предсказали возвращение Насти через двести лет… И Олежа ждал, терпя все…

Один раз в жаркий день он домечтался до таких пределов, что к нему в палатку вплыла аж душа погибшей возлюбленной, и, поначалу улыбнувшись, а после, сдурев от радости, он обнял ее и принялся наслаждаться, лаская как умел, жадно слив уста с ее губами, и бедному парню все было мало… Душа кельта пела и плясала, он осторожно, словно вазу, обнимал девушку, сжимал в обьятиях, очень жалея, что это всего лишь мираж, мечта, пери в советском бежевом платье… Да, прекраснее ее не было никого на свете, и юноша в результате просто с тормозов слетел, не в силах себя контролировать… Готова горела, желание вскипятило кровь, по телу разлилась сладостная нега… Настя была живая, теплая!!! Но в другом платье, чтобы, наверное, Олег привык… Прикосновения Насти обжигали как электрический ток, и от этого становилось еще приятнее… Она утешала несчастного, лежа рядом, гладила его, заплетала косицы, целовала и говорила, что видит всю его жизнь в Новом Братске как на экране, что он будет сильнее всех в городе, что пророчество сбудется… Но сейчас Анастасии позволено было находиться на Земле совсем недолго, и только в ТАКОМ виде. Олег Аренский узнал свою милую, почувствовал, и сначала просто обалдел: ТЫ ВЕРНУЛАСЬ!!! ТАК ОСТАНЬСЯ!!!

Никто, кроме него, душу самоубийцы не видел, и отлично… Видимо, на том свете девушке разрешили помочь жениху. Внутри парня все горело от невыразимого счастья, и знал он: недолгой будет эта встреча, и Насте будет пора назад, к мертвым. И ужасало строителя – Иного, что это всего лишь мираж, мечта, душа… Обнимаясь в советской палатке, ласкаясь, целуясь как заведенные, Настя и Гвелд забыли обо всем – что на берегу есть люди, семьи с детьми, что любой может из любопытства заглянуть и рассмеяться… Им было просто плевать… Они словно оказались в другом измерении. Но никто бы их не увидел при всем воображении. Только время было другое – СССР… Олег обнимал возлюбленную, и из его глаз текли горькие слезы, а Настя знала – это все не зря он терпит, а ради нее, и сказала она Иному, что станет в будущем равной ему по силе, только нужно еще подождать, так как не прошло еще два века… «Ты станешь величайшим магом, и никто с тобой больше не сравнится, Энрике – Гвелд… Забудь о издевательствах и насмешках, возлюбленный мой, мы еще встретимся»… Как ни странно, после такой разрядки Гвелду стало гораздо легче… Но пришло время расставания, и Олег крепко сжал руку девушки, но силы были не равны… Душа медленно но верно уходила, и на лицо Аренского снова пришла маска равнодушия, а сердце колотилось как бешеное, голова болела от немыслимого количества гормонов и адреналина… А после он видел, как Настя – крестьянка медленно вошла в воды Ангары, и вскоре ее голова скрылась под водой, как положено самоубийце.

И Олег рухнул на горячий песок, потеряв сознание от усталости… после, как очнулся, вышел на жару, оперся рукой о палатку и наблюдал за людьми… Увидел он и старую баржу на Ангаре, которая медленно и величаво плыла куда – то в неизвестность… Ржавая, как временные прослойки в веках… А дети резвились и пищали, девушки плескались в Ангаре, смеясь и маня парней. Для Аренского это все было смешно и горько… он был не из их круга, и мерзки были ему собравшиеся… Потом юноша один раз прикатил откуда – то велосипед и глубоко задумался, сидя возле той же палатки… Ему среди всех было невыразимо скучно, тошно, и горько оттого, что многие строители ничего из себя не представляют. Вроде бы в тот же день к нему несколько девиц и полезло в палатку с надеждой позаниматься сексом, и зашипел Олег, отшвырнув лифчик куда – то в кусты: «ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ, МНЕ НЕ НУЖНЫ ЖЕНЩИНЫ!!! НАДОЕЛИ ПОДСЫЛАТЬ В ПАЛАТКУ ДВА ВАГОНА ДЕВИЦ МНЕ! СРЕДИ НИХ ВСЕХ НЕТУ ТОЙ! ЯСНО – НЕТУ»!!! И чудовищен был в тот момент взгляд Энрике, коим убить было можно… Золотые волосы сияли холодным огнем. «НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО Я НОШУ КОСЫ И ВОЛОСЫ, ЭТО НЕ ЗНАЧИТ ЧТО Я НЕНОРМАЛЬНЫЙ, ЯСНО?! ПОВЕРЬТЕ, ТА ДЕВУШКА, КОТОРУЮ Я ЖДУ, НАМНОГО ЛУЧШЕ… ЭТИХ… ДЕВУШЕК… ОНИ ВСЕ ДЛЯ МЕНЯ КАК КРАШЕНЫЙ ЗАБОР… ЗНАЕТЕ ЧТО, ШАКАЛЫ, ВАМ БЫ ЗАМОЛЧАТЬ НАКОНЕЦ, ОТРАВЫ БЫ ВАМ… ДА ПОБОЛЬШЕ»! Как в воду глядел… по поводу отравы, хотя и ляпнул такое в состоянии аффекта. Многого он там наговорил еще, но от него отстали. А новый образ Анастасии никак не выходил из головы. Народ веселился на побережье.


После было известно по тексту, что Олег Аренский пошел на реку к богине Ангариде, чтобы искупить свою вину и защититься от Тьмы после строительства. А так как Олег Аренский оказался ЕДИНСТВЕННЫМ, кто пожалел девушку, та щедро его одарила так называемой броней от Химауры. На стройке Олега – Энрике не любили, и он не пытался после дать понять, что ВСЕ там пошло не так, как хотелось бы.


«Юный сакс, твоя миссия здесь в другом. – Ангарида глубоко вздохнула. – Тебя сюда любовь привела. Ведьмино предсказание… Ты не сможешь скрыть от меня свои мысли и желания: я в миллион раз сильнее. Но ты видишь та мне кровь. Она появилась совсем недавно, и так будет и дальше, и еще больше ран появится, до тех пор, пока все мои воды не будут перекрыты плотинами. Каждый раз, когда на мне появляется эта грязь, эта рана, я чувствую, как ломаются кости в любых местах, и я кричу. Взгляни – они незаживающие, и будут кровоточить до тех пор, пока существуют ГЭС. Ты ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто проникся сочувствием к Богам и понял, НАСКОЛЬКО им плохо». – Девушка села на поваленное дерево и горько заплакала. Кельт обнял ее и прижал к себе. Сердце бешено колотилось. В глазах стояли слезы. Он поцеловал рану богини на руке и закрыл ладонью в надежде хоть немного облегчить боль. Ангара гладила его золотые волосы, ласкала шею пальцами. В знак благодарности.

«Я помогу тебе, дорогая. Только попроси, я залечу раны! – Юноша поцеловал дочь Байкала в лоб, перебирая пальцами жемчуг в волосах. – Давай я еще спою, моя милая, не плачь. Я как младший бог среди людей… О Боги, как же ты прекрасна»…

«Я и раньше с тобой разговаривала, кельт Энрике, когда ты во мне нагим плавал. Ты тоже прекрасен, мальчик… Спой еще на гаэльском измученной богине»…

И Олег Аренский запел. И Дева слушала мелодию, а после сама подхватила. И кажется, горькие слезы высохли на время. Вот так сбывалось тайное желание несостоявшегося Темного. Кельт пел, и затихла рыба в воде, птицы смолкли… Мольба была услышана, и Ангарида решила отблагодарить Добром за понимание и сочувствие. А Олег безостановочно играл на гитаре, его пальцы болели, и голос звенел в тишине. И забытые миром слова облегчили боль девушки. Когда вечномолодой Иной замолчал, он чувствовал моральную поддержку. Кровь Ангары оказалась пресной, как и сами воды.


«Когда на мне появляются плотины, я исчезаю из оскверненных мест. Даже шаманы там перестают видеть дочь Байкала. И это происходит постоянно. Осквернять богов – страшнейший грех. Я никогда больше не бываю там, где мне строители ломают кости. Очень скоро мое тело переломают пуще прежнего, и воды окрасятся кровью. Просто закидают булыжниками. И никто, кроме тебя, не услышит моих криков… Здесь будет построена самая большая в мире плотина, и погибнет фауна, когда закроют водопропускники на ней… Но эта плотина долго не протянет, и будет подобна огромной звезде: мои братья и сестры возвратят назад мою боль. В момент забивания меня камнями родится неслыханное по силе Зло, с которым не справишься даже ты! Ты не выдержишь его мощи в момент его рождения, оно обратит свой взор на своих создателей, кои сейчас уничтожают деревни. Вселенная не терпит такой наглости. Сила Зла будет набирать мощь от уничтоженной фауны, от затопленного леса, от заводов, и в конце концов разломает плотину. И мои шрамы начнут заживать, когда ГЭС исчезнет. Я просто взломаю бетон, когда будет дан знак. Гвелд, я помогу тебе остаться в живых, а иначе ты погибнешь, когда Зло ударит по твоей ауре, и выбьет сердце за миг. Такова будет сила удара. У тебя, Энрике, не останется никаких шансов на выживание».

Олег похолодел:

«Что?! Этого не может быть! Как… Почему мне ведьма этого не сказала?! Значит, она меня обманула, отправив на верную смерть?! Выходит, я обречен на гибель… Лягу костьми здесь»… – Он испугался ни на шутку и просто не знал, что можно предпринять. Но Ангарида его утешила:

«Она вообще не смогла это увидеть. Так бывает. Есть один способ спасти тебя от смерти в момент перекрытия моих вод».

«Что я должен предпринять, моя Дева, чтобы не погибнуть при перекрытии вод? Владычица… Ведь должен быть выход! Я все сделаю, что ты скажешь, я готов! Поскольку ради любви поехал в эти края! Скажи… Я НЕ БОЮСЬ… Твоя кара устрашит всех вандалов… тех, кто покусился на супругу Енисея»! – Олег Аренский не отрываясь смотрел на красавицу, даже не мигая. Ему было страшно.

«Не видят люди, что я тоже живая. И никогда не увидят. В благодарность за сострадание ко мне, за доброту ко всему живому здесь, к этому краю я напитаю тебя Силой, и она защитит тебя от смертоносных ударов Зла. Живого Зла. – Девушка сняла с шеи амулет с синим камнем. – Возьми это. Когда в Ином Мире небо станет черным как ночь, когда полетят глыбы, когда я издам вопли, позови меня – я откликнусь на Зов и защищу своего подопечного. Но есть одно условие, золотоволосый Гвелд. Иначе ничего не получится, другого выхода нет. В моем теле сокрыта неслыханная силища. Такая, какая и не снилась даже шаманам, даже ты никогда не чувствовал подобного. И только она сможет удесятерить силу ауры Гвелда, и аура окрепнет, станет непробиваемой. Потому что если бы было иначе, я бы и не существовала уже. РАЗДЕЛИ ЛОЖЕ СО МНОЙ ЗДЕСЬ, ГВЕЛД, ЗАЙМИСЬ СО МНОЙ ЛЮБОВЬЮ… ДЛЯ ТЕБЯ ЭТО БУДЕТ СПАСЕНИЕМ. ТОГДА МИССИЯ БУДЕТ ВЫПОЛНЕНА. БЕРИ МЕНЯ, ЮНОША… Я ТВОЯ»…


Если верить тексту исходника, то Олег и Ангарида занялись любовью на берегу и в воде, так парень – кельт остался жив, и не погиб при перекрытии ангарских вод. Другой вопрос, как и зачем он там появился.


«Здесь время не властно над нами. Оно остановилось тогда, когда я явилась твоему взору. Там, где меня не видят, оно идет дальше. Скоро и здесь пойдет по своему кругу. Вполне возможно, что прошла неделя, а может и больше. Или меньше, но в лагере строителей уже произошли изменения, я знаю. Там все по – другому. Не так, как ты раньше видел, но наша близость кое – кому наверное испортит настроение там. Увидишь, когда вернешься. В любовном экстазе ты великолепен, я закрепила Силу на твоих костях и на месте моих ран. Я люблю тех, кто проявляет сочувствие ко мне, и караю негодников. Я люблю тебя, Гвелд… Мне и правда стало легче. Позволь мне поцеловать тебя еще раз, красавчик с власами солнечного света… Где же ты еще Богов увидишь… Неизвестно»…

Строитель встал, быстро оделся, и, снова затрепетав, страстно поцеловал Ангариду еще раз, и произнес следующее:

«Я клянусь – если меня и заставят кидать в тебя камни, я постараюсь на причинить боли… Желаю тебе Мира, Ангара, пусть твоя душа, и плоть залечатся, пусть все раны пропадут пропадом! – Олег сжал в кулаке подаренный амулет. В его глазах снова блеснули слезы. Он вновь любовался прекрасным телом, телом в платье из ручьев и сияния, и еще чего – то… – Я позову мою Богиню, когда ее будут бить»…


Олег кричал многое, но не клял. Он слетел с тормозов и долго так вопил, пока наконец не рухнул на бетон и не зарыдал горько и тяжело. Маг действительно НИЧЕГО не мог сделать. Ему уже несколько лет было тошно находиться среди быдла, которое ни о чем больше, кроме себя и стройки, думать не хотело. Он знал, что по приезду девицы на стройке абсолютно ничего не умели делать, но их хоть проволоку научили вязать. И все наивно верят в Светлое будущее… которого на самом деле нет. Ни у кого здесь, на Ангаре, и только у Гвелда есть смысл все это терпеть… плакать, рыдать, мечтать, целоваться с душой погибшей невесты в палатке, а потом выслушивать грязные вопросы любопытных: «Аренский, ты что, напился? Или как? Мда, плохо тебе без женщин»… Вот за такое не раз Олежа месил морду многим. Кому какое дело что там в палатке творится?!

«Гвелд, что же тебя держит здесь? – Станислав помог другу встать. – Ради чего ты сюда приехал»?

«Я ради любви сюда приехал. Не больше и не меньше». – еле выжал из себя тот.

«Да? Тебя попросила возлюбленная? Которая живет в другом городе»?

«Нет. Все очень сложно. Моя невеста была простой крестьянкой, и умерла она в самом начале девятнадцатого века. Покончила с собой. Я просто хочу вновь ее встретить. В двадцать первом веке, в Братске, на Ангаре, на Братской ГЭС, в дыму и в Аду, в мире бетонных домов… Где будет вечная война Добра и Зла… Где… – он вновь прокашлялся. – Но неизвестно в каком году. Мне было сделано предсказание. Я не могу жить без моей Анастасии… Без моей Настеньки… Вот почему я здесь. Да, сейчас я выгляжу не так, как раньше, в русских народных одеждах, вместо них печать боли на лике и синяя рубашка»…

«Вот это да! Теперь это… теперь ясно, почему все девушки на стройке уродливы для тебя. Да ты влюблен, уже двести лет почти.»


«БАРИН И АНАСТАСИЯ. ОТРОК С КОГТЕМ НА ШЕЕ».


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 … 1803 ГОД, ГУБЕРНИЯ, РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ,

                ГДЕ – ТО ТАМ…


– 1 —


(ДО ЭТОГО БЫЛ ТАКОЙ ТЕКСТ В ИСХОДНОМ ВАРИАНТЕ):


По заснеженной равнине легко неслась бричка, запряженная тройкой вороных лошадей. Ничего из себя она не представляла, единственное, что было интересно, это молодой парень, сидящий в ней, и он с огромным интересом разглядывал прекрасные пейзажи за окном. Длинноволосый и благородный, необычный по своей внутренней природе, незнакомец был новичком в России конца восемнадцатого века, иностранцем, типа графа Калиостро, только БОЛЕЕ круче…

Отрок по имени Василий, неразговорчивый, нелюдимый, почти бесчувственный, ехал в деревню на поселение. Только вот в какую? На календаре стоял 1798 год, страной правила династия Романовых, Василию было все равно, кто там правит, но ему не по нраву пришлось наличие крепостного права. Да, пока он ехал по Русской земле, до места назначения, видал он русских баб, – говорливые и голосистые, даже вульгарные в этом плане. Исплевался по пути, но различных кушаний откушал, диву даваясь разнообразию кухни новой страны, которую посетил. Василию также полюбилась баня, «вымывающая различные вредные соки из тела», но уж больно жарко! Сам незнакомец приехал из Праги, до этого в Китае жил, и знал множество чудных тонкостей, коих не видал русский глаз никогда, кроме фарфора. Также у юноши был таинственный меч – кладенец: катана – талисман. Волшебная, заговоренная. И очень опасная для тех, кто ее захочет украсть.

Вера северной страны была православная, и понравились иностранцу русские храмы видом, особенно в Петербурге.

Сколько парня не спрашивали, кто его отец и мать, говорил одно: не помню, не знаю. И немудрено: на вид лет двадцать стукнуло. Двадцать или нет, а уже начитан, образован, мудрец молодой и множество языков знает. Никому не было известно, где Васька родился. А самому ему было глубоко параллельно на то, ЧТО о нем думали. Он по морали глубоко, коренным образом отличался от обычного русского мужика: не сквернословил, не пил, не курил, не жевал табак, не прелюбодействовал с сенными девками. Иностранец, ряженый – наряженный, в русское платье, да так, что невозможно и понять, что он и не рожден в России.

Юноша очень быстро освоил русский язык и письменность, практически говоря без акцента. Как с пеленок в России рос! А откуда взялось это имя – Василий? А просто один раз его на станции спросил смотритель, как звать, юноша и сказа первое имя, которое больше всего понравилось, и с тех пор стал так зваться. Нельзя сказать, что Васька все принял в стране, куда явился на неопределенный срок, только старые привычки у него остались. Понравилось ему также то, что почти в каждой крестьянской избе очень много хорошеньких ребятишек, кои с малолетства наравне работают с родителями в поле.

Узнал новичок, что есть на каждое имение, на каждую волость, на деревни помещики, барины, барыни, и именно помещики покупали, обирали, обдирали, продавали, дарили крестьян, коих даже за людей и не считали. И убивали даже, и не только… Крестьянскому народу, чтобы его не трогали, приходилось работать от зари до зари. Васька пожил в таких поселениях недолго, проездом, но нигде при таком раскладе себя своим так и не почувствовал. Ну погуляли в Троицу, или на Ивана Купалу поплескались в реке, и кругом слышно вокруг новичка: «Вася – Василек, а возьмешь меня женой»? От таких приставаний парню становилось просто мерзко. Тем более среди девок и парней был распространен блуд – общий секс, групповуха в избах и на природе, если выразиться современным языком.

И Василий искал такое место в огромной стране, где бы и душа радовалась, и никто бы не лез к нему. Он сидел в бричке и думал, где бы окончательно приткнуться и отдохнуть. Была у молодого парня еще одна особенность: везде, куда ни приедь, в любой деревне или в селе, ведьмы и колдуны его как огня боялись и даже не подходили близко. А почему? А потому, что на самом деле Вася был мощным Светлым Архимагом, Иным, известным на всю Европу Инквизитором из Праги – Энрике – Гвелдом. Он приехал оттого, что в Европе гремели революции, и хотелось просто найти себе местечко. А то то в Чехии громыхнет, то во Франции, то еще где – то… Не нравится европейцам королевская кровь ныне… Ну и ладно, уедем от греха подальше… Он и уехал… Достало потому что все. Вот так и стал Энрике Василием. Ложным русским парнем. Россия – чистый и благородный край.

Реки завораживали Гвелда, возлюбил он боры сосновые и леса, равнины, но вот женщин не желал очаровывать, а тем более связываться с ними. Он словно вкусил уже кучу раз яблоко юности, прелести молодости, и переел так, что больше не хочется. Ну значит ему хочется ощущений поострее. Все достало, все приелось… И вот с этого «приелось» все и началось у парня в России вплоть до 2015 года…

Осиянный эпохой Возрождения, Василий – Гвелд мечтал не о простых интрижках и о быстром сексе в кустах или еще где – то, а о высоком чувстве. Вот только где на землях Российской Империи отыскать свою Прекрасную Королевну? Которая бы соответствовала внутреннему образу в голове? НИГДЕ Вася не видел такой женщины. Он сидел в бричке в тяжелой лисьей шубе, и золото волос, словно солнце, ниспадало волнами на сильные плечи. Власы были перетянуты кожаным ремешком.

Удалая тройка неслась дальше, разбивая снег серебристыми подковами. И породистые лошади, казалось, не знали устали. В кармане шубы Васька сжимал деньги.


Васька приказал остановиться у трактира, чтобы хоть немного отдохнуть. Там его по ошибке приняли за барина, только Иному это было что называется «до лампочки». Гвелда больше всего беспокоило, где бы осесть надолго… Вовремя сел – за окном завыла вьюга, ехать дальше было просто невозможно. Сенные девки поглядывали на красавца с испугом и интересом. А тот, сурово оглядывая помещение, просто грел замерзшие руки, на пальце холодно сияло серебряное колечко. Ближе к ночи на дворе все стихло, взошла Луна. Она невольно напомнила кельту о Родине, те времена, когда мир еще молился старым богам. И не раз иностранцу в бледном свете казалось – во взвихрениях снега танцуют эльфы и феи. Да, было время… И увы, больше такой эпохи никогда не будет… Василий вдохнул свежего, морозного воздуха, с наслаждением прикрыв глаза. Все его естество пело, особенно душа радовалась лунному свету. Спутник Земли словно напоминал о былой радости своим черепообразным ликом. Омыв планету серебром.

Где – то у леса далеко зазвенел колокольчик, видимо тоже кто – то торопился либо домой, или просто ехал мимо. Русский дух чувствовался во всем – в чудных, как печатный пряник, избах, изукрашенных наличниками, в необычной росписи посуды, особенно красив оказался сам самовар. Интересный, и одновременно странный быт русских, женщины и девушки похожи на матрешки – красятся много и наряды яркие. Инквизитору нравились белые, тонкие, а не то, что ему на одном дворе «посчастливилось» увидеть один раз. В другой крестьянской избе ему очень вымотали нервы бабы, во весь голос поющие… Просто устал от хора…


«Зачем же столько красок в одеждах и столько румян на щеках? Ведь так пестро! Были бы Девы лучше подобны березам, тихи, скромны, не крикливы… Да, меня многие принимали за графа, и за барина, что не есть любо. Также нехорошо, когда девицы заглядываются на власы… Словно гиря их взор… А глаза бывают – то похотливые, так и жгут, возжелав лоном мой уд… Нет, не будет таким хохотушкам от меня ничего! Не глядите… А ежели бы вы были как голубки, то да, сам бы утащил на сеновал любить… Да и не желаю я этого… Нет Любви в этом Мире для меня, а лишь души насилье… Есть приданое у девки – она будет замужем, нет – останется старой девой… Пойте, пойте, бабы, о прошедшем лете молодости, когда красны вы были, краса была, как у берез, и заставляла биться сердца парней неистово ваша невинность. И чем боле голова кружилась от страсти, тем сильнее возжелались вы… – думал потом Василий, с горечью оглядывая всех за столом. Он все понимал. Кому – то здесь не хватило в свое время любви, кому – то гордыня глаза застила, кто – то просто самоутверждался, а иногда вообще встречался подростковый разум. – Что же вы творите, бабы?! Неужели непонятно: мужская логика правит миром, а женская – загоняет ее в гроб. Женщина, ты занимаешься хозяйством, – моешь, метешь, печешь, но более всего моешь – зачем тебя родили?! Только для этого?! Для чего ты живешь?! Чтобы тереть грязь до самой смерти?! Нет! Зачем тогда жить – то?! Когда – нибудь наступит время, когда женщина перестанет быть только мойщицей и уборщицей, и детомашиной. А сейчас – это просто дорога в никуда»…

Василий вновь вышел на улицу и стал снова наслаждаться ароматом мороза. Он снял шапку и встряхнул золотом волос. Они засияли вместе с серебряными звездами снега, парень рухнул в сугроб и с наслаждением потянулся. Русский воздух и правда был каким – то особенным, с привкусом минерала, что говорило о климате этих мест. А бабы в избе продолжали петь. Иной закрыл глаза и вспомнил свою «человеческую» юность. А ведь на самом деле любить он умел, и еще как! А как занимался любовью – и словами не описать… Когда все это повторится вновь – неизвестно. Красивое тело Василия здесь никому не принадлежало, как и его сердце, и нравом златовласый парень походил на сокола или орла. Суровый, прекрасный, мудрый и страшный для многих… И его трели души не каждый смог бы понять и услышать правильно. Парня действительно очень смущали яркие наряды, и потому он после купил русскую белую рубаху с алым цветком, и русская песня лилась над заснеженным полем, непонятная, с оттенком убитой юности… Народная, такая странная… Далеко – далеко в лесу завыла стая волков. Голодная.


Как – то раз, у каких – то крестьян, Василий угощался щами, свининой и солянкой, когда его взор вновь пробежал по столу, на котором была шикарная скатерть. Сотканная заботливыми руками и дивно расшитая, – птицы, звери, яблоки, и голова девичья… До прекрасного изделия было страшно дотронуться, не говоря уже о том, чтобы не залить супом. В избе в красном углу стояла икона с лампадкой, приятно смешивался запах дров и ладана. Черно – белого окраса кошка мягкими лапками ступала по дубовому полу, и словно хотела показать Иному всю свою кошачью женственность, без слов конечно. Умные, большие, раскосые глаза животного были подведены двумя полосами. «Идеален и дивен кошачий облик»… – и сразу вспомнились русские сказки и былины. Больше всего Гвелда удивило, что в большинстве сказаний фигурировал постоянно Иван. Почему только он? Что за имя? От слова Ива? Или потому, что Ива серебристая, потому и побеждает этот отрок Змея – Горыныча? А проще дракона. А где горы сами, откуда появляется Дракон? Почему Змей выходит охотиться вечером? Горы на седом Урале? Этого Гвелд так и не смог понять.

Он назвал себя Василием, чтобы никто не цеплялся. А может из – за глаз своих и названия цветка полевого? Глаза голубые, чуть ли не синие, словно озера Скандинавии… в кои можно влюбиться до беспамятства. В золото волос – и подавно. Вася нежно глядел на кошку, и та сразу запрыгнула к нему на колени. Замурчала. Юноша нежно почесал ее за ушами и представил вместо нее у себя на коленях девушку. Он гладил кошку и задумчиво глядел в окно, где вновь выла вьюга, и сквозь вихри снега бледным пятном просматривался лунный диск. Душой Василий был похож на сокола, на орла в небе одеянием, и сердце его было подобно чайке над волнами. Также иностранца изумило, что в русских деревнях вообще нет портретов, не то что за границей. Гигантская страна, а такого развития, как в Европе, почти нет, по крайней мере, не видел еще. Лишь в Москве и Петербурге сходство душу греет. А так… что есть деревня, что нет ее – лишь чистая Природа помогает адаптироваться и усвоиться. Когда «Василий» двести лет прожил в Китае, там было на что поглядеть и чему поучиться.

Мудрость во взгляде воинов, кроткость черноволосых девушек, и нет такого выпендрежа, как в России. И даже музыка полна какой – то магии, и изяществом Силой Природы, и много еще чем… Там можно часами сидеть на берегу озера в кимоно и размышлять о Вечности, слышать голоса Богов и ветра. Да и одеяния китайцев излучают интересные мысли – там каждый вышитый цветок имеет свой особенный смысл. Каждый стежок на кимоно – целая философия. Потому такие одеяния приятно носить, чувствуя, что это часть тебя. Не нравилось там Гвелду то, что женщины там были почти бесправны, да и ходить почти не могли – им с семи лет туго бинтовали ножки. Золотоволосый кельт не вызывал шока у китайцев, поскольку те понимали – хоть и европеец, но себя не выпячивает. Жил вечно молодой мужчина себе да жил, никому не мешая и постепенно совершенствуя свои навыки владения оружием у монахов Шаолиня. Не плакал, не ныл, терпел, как настоящий мужчина, и в итоге за два века стал таким мастером, что любой бы позавидовал. Последний учитель Энрике, Лэ Хань, выковал парню талисман – катану, и Гвелд носил ее с собой, не расставаясь. Но настал момент, когда Китай пришлось покинуть навсегда и перебраться окольными путями в Российскую Империю.

Он привык ко всему утонченному и поначалу от Империи шарахнулся. Шарахнулся и от вида самих русских женщин в деревнях. Некоторые в прямом смысле кидались на шею на остановках и лезли целоваться. Имя Василий по – скандинавски прозвучало бы Василевс. Отщипнув от пирога, поднесенного на рушнике, кусочек, и лизнув соли с мизинца, маг внушил мысленно визгуньям – девкам, что мол женат уже, и от него отстали. После он высказал слуге Ивану, крестьянину, свой гнев и все, что думал о девицах – прелюбодейках. Возмущался Энрике долго. И диалог был примерно такого содержания:

«Да неужели вся Империя кишит такими»?!

«Нет, Васька, это просто вековые обычаи создали такую загадочную русскую душу, все бабы в усадьбах и деревнях такие, как ребятишек начинают плодить… Нарождается много душ, двенадцать – семнадцать. Дети – это радость здесь, работнички – парнишечки матушке с батюшкой помогают»…

«Не считаю я благом рожать почти каждый год, сам знаю, что тело изнашивается и старится раньше времени, да половина младенцев помирает во младенчестве, Иван. Да и родами мрут женщины, что это за жизнь? Это же не курица – птица, коя несет яйца, женщину не зарубишь топором на суп, она же живая, свобода нужна девице! Тогда и краса будет полезна и не вульгарна, Ваня»!

«Никак не понимаешь ты, Вася, – женская любовь также коварна, как и хитрость. С виду баба или девка может быть добра, а вот как сядет на шею, словно лошадиный хомут, – тогда все… Вот оттого и прозвали их всех ведьмами, Васька… от глаз горящих, словно в печи угли… Суров ты, барин… Где мы ни проезжали – всем отказ даешь, не хочешь жену выбрать! Посмотрим, что будешь в Петербурге делать перед белыми и худыми, как мрамор, барышнями».

«Меня везде ведьмы боялись, Иван. Сам не знаю отчего. Да, есть во мне что – то отталкивающее. Здесь они живут на самых окраинах деревень, ворожат по картам, старым колдовским книгам… Иногда я встречал целые деревни колдунов и всегда старался их не обижать. Девки в Империи слишком вертлявы и ветрены, как я заметил. Для меня здесь любви НЕТ. Ежели и выберу да полюблю, то лишь такую, коя будет бледна лицом и скромна. ДА ТОЛЬКО ГДЕ ТАКУЮ НАЙДЕШЬ»?!

Иван посмеялся над мнением хозяина насчет девушек, выпил стопку водки, вытер усы и бороду и весело глянул на юношу, который спиртного даже и в рот не брал за вечер, и не жевал табак. Русский мужик дивился – «Дивен облик души твоей, Васька, а власы словно из солнца сделаны! Даже у наших парнишечек нет таких! Зря ты не желаешь пустить эту красу свою, свой лик, себе на пользу. Ох, девки будут ради тебя поля обегать нагими, только бы на сеновале с тобой оказаться! Ох, Васька! Пропадешь же со своей суровостью! Хороши наши девки, только ты этого не понимаешь… Куда денешься, влюбишься и женишься, детишки все будут золотовласыми и голубоглазыми»!

«А ну – ка брось это! Не смей так думать! – отрезал Вася довольно резко. – Не нужно ради моего облика решать мимо меня о женитьбе и детках! Мне все равно, КТО или ЧТО в меня влюбится! Я одинокий волк, и этим ВСЕ сказано. Мои предпочтения СОВСЕМ другие, не суди по себе и не судим будешь. Ты не думай – я наделен способностью читать мысли окружающих, и довольно»!

Иван испугался и решил перевести разговор на другую тему.

«Ты еще не ведаешь русские пляски, культуру и историю… Девки – это ладно, но жить придется так, как заведено в народе! Не гневайся».

Гвелд озирался.


Красота северного края была никак не похожа на все, что он видел раньше. Даже в Норвегии и Финляндии природа была другой – кругом витал дух предков – саксов, викингов, норманнов, и прочих древних народов, то же самое и в Венгрии, и Румынии… Но Россия была непонятная страна. Отличия были и в песнях. Манеры также удивляли. Удивило и то, что вера православная. А кухня поражала воображение. Но страхи русских казались Энрике дикими, удивился и тому, что мужики в основном бороду носят, хотя молодые парни оказались очень даже ничего. Девицы как правило грамоте не обучались, они занимались рождением детей и домашним хозяйством. Но ведь вечно это не могло продолжаться!


Прошло несколько недель. Василий стоял на дороге и дышал свежим зимним воздухом, ароматом снега, глядя в степь, где возле леса была деревня. Весь день там и возле народ веселился, ел и пил, плясал… Наконец, оттуда двинулся свадебный поезд. Песни, игра на дудках, балалайках, пир на весь мир… Визги и костры… Свадьба. Как без нее? Значит, у кого – то приданое появилось. Василий мысленно пытался осознать и привыкнуть к обычаям новой страны… зажатой в клещи крепостным правом…


И вот, после всего этого Вася откушал щей и положил ложку в горшочек. Подозвал к себе сенную девку и спросил ее:

«Красавица – девица, изволь спросить: давно ли на Руси свирепствует крепостное право? Почему же вами управляют, как вздумается, и не считают за людей»?

Девушка низко поклонилась и молвила, от страха пряча глаза:

«На Руси – матушке это давно. Мы все не имеем права ослушаться барина, хотя многие бегут в казаки. Барин может нас продавать, дарить, убить, отправить учиться на себя, и не только. Мы, души, отдаем ему часть скота, урожая, хлеба… Или запорет ослушника до смерти, если поймает, или розгами по пяткам».

Ужаснулся Гвелд и опустил кошку на пол. Такого беспредела он явно не ожидал. Он был ошарашен, что человека можно просто так продать… КАК СКОТИНУ?! Вот именно. Крестьяне, выходит, были низшим классом, это так, вещи в обиходе, но живые. Юноша со страхом озирался, слушая весь расклад, думая, что и его теперь можно будет так продать или убить, но быстро успокоился, зная, что сможет кому угодно голову заморочить магией. Но вот как можно торговать девушками, детьми, парнями?! Мальчика можно было отдать в лакеи, в повара, парикмахера, конюха… девушку в балерину… А после просто либо «выбросить», либо запороть. Девушка заплакала, после продолжила:

«Двести девок наш барин купил, как прислуг за своим поместьем. Увели, увезли – и все, исчезли. Ни замужества, ни подруг, ни деток»…

«Это невозможно! Человеком нельзя торговать как рабом»!

«А ты сам разве не слышал об этом? Русский ведь»!

Гвелд понял, что пора спасать положение. И он принялся врать довольно убедительно:

«Я недавно ехал через поле, кони понесли, я упал на дорогу и сильно ушибся, и теперь иногда забываю, что мы крепостные. Я бывал во многих странах, и здесь избы по сравнению с тем, что повидал, похожи на пряник печатный. Живые дома. Где много ребятишек. Не бойся, не тронет тебя барин. Иди».


Василий поднялся рано утром, когда только начало светать. Хозяйка уже хлопотала у печи. Пахло разогретыми вкусными щами со свининой, выпечкой и молоком. Деревенская жизнь по – своему оживила иностранца, который более – менее стал привыкать к новой стране. Многие крестьяне любили кататься по полю на санях в теплых шубах, особенно парни и девки, они смеялись, целовались, потом даже венчались… Сам Василий предпочитал кататься на коне и всегда с непокрытой головой, без шапки парень за многие века привык обходиться. Василия также удивило, что девушки русские белятся и красятся слишком много. Это очень отталкивало.

Солнце сияло в русском небе, похожее на серебряный поднос. Чистейший снег был настолько прекрасен, что его и трогать было страшно. Одно утешало – весной все растает.

Березы, все как одна, покрыты инеем, напоминали вологодские кружева и бахрому. Каждая веточка была сходна с ювелирной работой мастера. Снежные шапки на пнях и в оврагах напоминали грибы. Во всей этой красоте где – то спали животные, чтобы весной проснуться и снова жить. Мертвый, но красивый сезон. Хотя иногда волки и лисицы выходили к людям, пролезали в курятники и душили живность. Чтобы не подохнуть от голода. По рябинам на ветках, как шары на елке, сидели снегири, прекрасные красногрудые птицы. Живое чудо зимы. Тинькали синицы то там, то здесь. Иногда каркали вороны.

Василий наблюдал за природой и влюблялся в нее, словно в женщину, которая надевала каждый год белый наряд, чтобы было приятно влюбленному. Неприступная, холодная, но любящая, хранящая тайны. И не каждый сможет завоевать ее сердце и душу. Ведь природа и есть женщина, только облик другой…

Также Василию успели не понравиться русская водка, табак, привычки некоторых жениться только после секса с сотой девушкой на деревне, и также то, что в день Ивана Купалы парни ныряли в реку следом за девками, и те уже не невинными выходили. Неизвестно как там лишали чести, но было. Один раз Василию пришлось наблюдать такое случайно, он вовсю исплевался и готов был удавить юнцов голыми руками. Но сам летом специально не ходил таращиться на обнаженных девушек в речке. Так как в свое время досыта нагляделся всего этого «добра»…

Бесило его также, что девицы верили в какие – то совсем нелепые приметы, типа надо в какой – то там день обежать обнаженной три раза поле, и тут же появится суженый! Да, отиметь в сеновале! Ваську бесила любая бабская дурь. Но косы толстенные и длинные очень нравились, и платья белые, кои были на многих. Ах эти косы… почти до пят!!! Никогда русские девушки при жизни не ходили с распущенными волосами. Их расплетали только мертвым.


Например, в Масленицу проводились гулянья, выпечка блинов, сожжение огромного чучела. Народ катался на горках, прыгал через костер, состязался в силе и ловкости и играл на различных музыкальных инструментах. Веселились все – от мала до велика. Гуляла вся деревня… По ней и по полю разносился аромат костров, молока, меда, блинов, медовухи, пива… Чего там только не было! Иногда в это время игрались свадьбы, которые Василий тоже не терпел. Свадебные поезда собирали толпы зевак. К гаданиям Вася относился крайне негативно. Знал по своему стажу – это все чушь, плод воображения девок, у коих созрело лоно для вбирания в себя елды. А что, разве не видно? То девка сидит в горнице и слезы льет, то ржет как бешеная, значит, пора выдать замуж за достойного жениха, работника – чтоб с головой оказался, а не бездельничал. И непременно девушка должна быть девственницей, чтоб потомство было благое, а не от кого – то там… А то наплодит сыновей не в мать и не в отца, а в заезжего, вставившего – вынувшего, куда попал, и который пошел дальше осеменять. Хотя на Руси в языческое время таких на руках носили, и мог даже сам князь обрюхатить. И ничего! Потому юноша просто не терпел всех этих сказок о гаданиях, так как сам видел людей насквозь. Он совсем не веселился с другими парнями, поскольку было невыразимо скучно слушать ихний бред о девках и прочих молодых утехах.


Но маскироваться все – таки пришлось немного, и Инквизитор со стажем в итоге осел в одной приусадебной деревне. Поначалу его все как один боялись – думали, что новый барин, ведь шуба лисья, да и выглядит соответствующе. А новичок просто поселился в избе старой на отшибе, но потом крестьяне стали предлагать поселиться в новой избушке, которую специально для него отстроили. Василий подивился такому великодушию, но вида не подал, что удивлен. Сразу после этого парню, который притворялся упавшим с лошади, и забывшим уклад, обьяснили все правила жизни в крепостном мире, и уловка помогла, только началась новая напасть. Василия решили сосватать за местную девицу, сватов прислали, юноша отказался наотрез – и глупа, и вульгарна, и вообще не в его вкусе. Естественно, девка в слезы, некоторые даже решили – скопец, раз на женщин не тянет. Решили от глупости и недалекости.

Наблюдая за простыми крепостными крестьянами, Василий ужасался их полному бесправию. Но лишь одно настораживало Инквизитора: где – то на окраине поселения жила женщина средних лет, занималась колдовством. Звали ее Марфа, была она самой настоящей ведьмой, Темной Иной. Привораживала, отвораживала, сводила в могилу раньше срока, ворожила, как цыганка, по картам, и вдобавок по старой колдовской книге. Ах, как же у Василия чесались руки прийти к ней и просто арестовать, за всю чернь! А вот и не получится – права нет! Несмотря на такой высокий ранг, Инквизитор не мог вершить самосуд здесь. Очень он жалел об этом. И один раз эти двое увиделись на одной из улиц, можно сказать почти столкнулись Остановилась Марфа как вкопанная, пораженная присутствием Архимага в такой глухой местности. Положив руку на сердце, она не верила собственным глазам: сам Гвелд – Энрике поселился здесь, надев русскую рубаху, так приняв вид обычного русского паренька, и никто об этом не знает! Чего это он в Россию – то явился, и почему именно СЮДА?! Гвелд глянул на нее и прошел мимо, даже бровью не повел, шел своей дорогой, блистая золотой шевелюрой, ничем не отличаясь от остальных крепостных. Марфа стояла и понимала – что – то здесь нехорошо. И что теперь ворожить точно не получится. Силища из Гвелда била такая, что голова просто болела! Вот это да! И не спросить его, и ничего сделать парню нельзя! Ведьма попала в капкан. Она и не думала, что пребывание Гвелда когда – нибудь сослужит ей добрую службу. Ходила Марфа по деревне, уважаемая всеми… «Маскируется пражский Инквизитор! Ох красавец, ох шалун! О его золотых локонах легенды ходили, и о благородстве, и убил он наших бессчетное количество! Авось и до меня добрался! Не к добру ты появился здесь! НО спасибо на том, что не трогаешь, другой бы сразу за горло и удавил»!

Словно услышав ее мысли, парень улыбнулся в усики и глянул на женщину ясными глазами. Ту аж передернуло. Марфа гадала многим, в том числе и местному жестокому барину. А зверства в нем было столько, что отбавляй… Его жена умерла несколько лет назад, во время родов. И с той поры этот тиран все не мог себе невесту сыскать. Немудрено.

«Теперь ты во власти барина, Инквизитор. Не понравится тебе в России! Будешь работать от зари до зари, как все. Единственная разница, что никогда не состаришься и не умрешь. Но знай – мы еще встретимся»!

А Гвелд просто думал, что же здесь забыла столь сильная ведьма. Как же у него чесались кулаки уложить ее на месте! Невозможно. Эта женщина сделала много плохого в своей практике, и не жалела об этом. И уж точно она не могла думать также, как Энрике. Марфа и вида не показала, что его узнала. Мысли юноши были заняты совсем другим. Он просто шел по своим делам, ни на что не обращая внимания.

Его поселили в новой избе добрые крестьяне, все кто мог избу рубил, так как принято так было. А потом пущай сам женится, деток делает, заводит корову, гусей, коня, кур… Девок хороших и красивых полно, выбирай – не хочу! Да только не учли одного крестьяне – слишком суров парень оказался, говорливых и веселых отбрасывал! Ему подавай стройную, тонкую и белолицую! Просто потому что у него такие вкусы и что он европеец. А не русский!

«Уходи – ка ты, Марфа, подобру – поздорову, кабы чего не вышло! Не нужна мне твоя помощь»! – думал Василий. Он постепенно привыкал к русской жизни, жалел женщин и ребятишек. Помогал любому, кто просил, и ни у кого и в мыслях не было новенькому на шею сесть. Зима шла своим чередом, крестьяне работали на барина, тот же занимался своими делами, обирая многих до нитки. Или попросту слугами делал. Что Васе очень не нравилось. Инквизитор понять не мог, КУДА смотрел император. Почему бы ему не отменить все это издевательство над людьми?! Потому что всякое было, а девушек просто покупали, чтобы те были служанками или балету учились. Балет, кстати, Гвелду не нравился. Как и многое в стране – из порядков…


Время шло дальше, Василий прожил почти год с половиной на новом месте и постепенно привык к укладу. Он полюбился крепостному народу, его уважали, при встрече здоровались. Вот оно, великодушие Светлого. Только жены у Гвелда так и не было. Это всех настораживало.

Также недалеко от деревни было великолепнейшее озеро со скалистыми берегами (местами). Василий не знал его названия, но часто ходил туда любоваться тихой водой, закатами, видами… Чистая, тихая вода успокаивала нервы, душу, такую красоту кельт видел разве что в Финляндии. Одна из скал нависала над водой, производя поистине убойное впечатление: казалось, что она вот – вот сорвется вниз. На нее и забирался Василий. И мог стоять очень долго… Или сидеть, или даже ночевал бывало, любуясь звездами и лунным светом. Каменные складки походили на расщепленную молнией сосну, а при свете солнца утром и вечером играли необычными цветами и бликами. По берегам росли заросли камыша. На ней росла вековая ель, огромная, с пирамидальной кроной, кричали чайки над водой, ловя рыбу. Крупные прекрасные птицы, белые, а иногда розовые в солнечном закатном свете. Крылья их походили на паруса, протяжные крики были безмятежны. Это был совсем другой мир, без крепостного права и законов. По утрам играла хвостами рыба, часов в пять примерно, разбивая тишь. Словно это какое – то море, а не озеро… Дивен был этот берег, и думал Василий, что здесь лишь русалок не хватает. Камыш тихо шелестел, шепча о чем – то своем. Но не рвал его Архимаг – примета плохая. Он иногда ловил рыбу здесь, она попадалась крупная, серебристая, особенно лещи и карпы. Иногда сомы. Жалел их всех юноша, и по большей части отпускал.

Еще неподалеку от чудного места был сосновый бор. То там, то здесь попадались поистине огромные березы, редкие, и немудрено, что очень часто молодые девушки водили здесь хороводы. Вот только смысл хороводов парень так и не понял. И считал это пустой тратой времени.

Что это на самом деле такое? Ритуал? Непонятно. Если он еще понимал, что на Троицу еще можно привязать ленты на ветви берез, то просто бродить с подругами вокруг дерева зачем? Наивно это выглядело. Множество раз парень видел юных девушек на скале, они сидели на траве и глядели вниз, в тихую воду… Печальные огромные глаза славянок были схожи с самим озером. Очень часто Гвелд перед закатом наблюдал за метаморфозой небес, как они становились алыми и раскаленной лавой отражались в чистых водах.

Одинокий, красивый, печальный… заезжий молодец иногда тайком наблюдал за купанием красавиц на закате, и их белые тела лучами преображались в розовый цвет. Волосы казались кремовыми или золотыми. Нет, наблюдение вовсе не было кощунством или оно вызывалось длительным сексуальным воздержанием. Просто обнаженные тела каким – то дивным образом вписывались в пейзаж. Словно настоящие русалки, игрались красавицы в теплой воде, смеялись, и было просто интересно наблюдать. Не больше. Василий – Гвелд очень умело маскировался. И его никто не видел.

И вот однажды он приметил одну крестьянку, чем – то отличающуюся от остальных. Наверное, потому, что раньше она никогда не появлялась здесь. Непонятно, отчего, но Василий после этого случая начал наблюдать лишь за ней. То ли понравилась, то ли узнал что – то в ней… Неизвестно. Эта купальщица появлялась не так часто с той поры, как остальные. Но Гвелд любовался ею. Скорее всего, увидел свой идеал мечтаний, и парень просто со скалы смотрел. Неизвестная красавица просто приходила и у воды посидеть, склонив голову. Темные русые волосы были заплетены в тугую косу ниже пояса, огромные серые глаза поражали неестественной мудростью. Тонкие, вишневого цвета губы так и просили страстного поцелуя. Иногда и на берегу Гвелд, спрятавшись за деревом, мечтал о таких губах, изнывая в мыслях… Вот она, та самая девица, русская, по его вкусам, по европейскому нраву!!! Она была совершенно не похожа на обычных русских женщин – у них, вон, груди с тыкву, а здесь – яблочко! Ах, наливное, сладкое! Коса заплетена как у незамужней. И это радовало. Платье простого покроя, то алое, то белое, подчеркивало неподражаемую внутреннюю красу. Вот повезет парню, который возьмет такую в жены!

По внешности русская, красивая, худая, наполовину как европейская Дева – так увидел Иной. И он еще сильнее стал желать с ней познакомиться. Но очень спокойно и деликатно – лишь бы не спугнуть. И потому любовался девушкой, но вот в деревне, как ни странно, ее почти не видел. Лишь пару раз получилось увидеть издали, и все. Долго терпел Гвелд, и наконец, просто прямо забирался в густые кусты и стал наблюдать за купанием и простым времяпровождением. Нет, не влюбился, а просто любовался. И действительно, наверное, такие девушки в России вымирают.

Василий возвращался с озера и вкалывал с самого раннего утра следующего дня и допоздна. Как все. Чтобы ничем не отличаться от других. Надо корову надоить – пожалуйста, пахать после землю плугом – пожалуйста, никакая работа не пугала. И он привык. Но чаще обычного он отправлялся в лес, разводил там костер и молился скандинавским богам. Тору, Одину, Бальдру и другим… Естественно, все делал тайно, чтобы шум не поднялся. Здесь у кельта не было единомышленников, ну разве что ведьма Марфа, которая обходила его избу стороной. Юноша бродил у костра и шептал молитвы Природе. Огненные языки слышали мага и взывали к Высшим Силам. После молитв богам рубашка пахла гарью и землей, ее приходилось регулярно стирать, да и самому купаться в реке или озере. На самом деле лжекрестьянин мечтал влюбиться, и потому все чаще и чаще ходил на озеро. Незнакомка также часто появлялась, но сарафан стал насовсем белым… И лик русской девушки не был веселым. Гвелд продолжал тайком наблюдать за ней со скалы, мечтая схватить красавицу за косу… И просто рассмотреть поближе. И случилось так, что однажды днем такой случай представился…


Василий склонился над спасенной девушкой, рассматривая ее, жива она или нет, переживая. Он одновременно дивился ее античной красе. Наконец – то, наконец он словил ту, за которой наблюдал… точнее спас. Будь у него совсем другой нрав, он бы моментально взял ее и натешился всласть. Отимел бы обнаженную недотрогу, и оставил так лежать: мол, оклемается и уйдет. Он слегка облизнул губы: на них был привкус тины и песка. Искусственное дыхание помогло. А Анастасия продолжала кашлять, выхаркивая воду, корчась, и оживая. Васька стянул с себя рубашку, которую успел надеть, когда вытащил девушку, и укрыл бедную, чтобы согреть. Анастасия дрожала от холода. А ее огромные серые глаза со страхом рассматривали спасителя, боясь надругательства. Гвелд, несмотря на ее наготу, совершенно не испытывал никакого влечения. Ни гордости, ни корысти, ни зла не было в его ясных голубых глазах. Спустя минуту он неподалеку отыскал платье Насти и еще больше укрыл крестьянку. Завернул буквально, растирая ладонью кожу через одежду. Синие губы несчастной порозовели. Только она была еще слишком слаба, чтобы самой передвигаться. Гвелд опять попытался помимо имени у нее что – либо узнать, откуда она, но нет… Спасенная его очень боялась, и свернулась в клубочек. Боялась насилия. Да какое изнасиловать?! Рука Василия была заботливой и мягкой, он растирал спину девушки, но никак не лез, куда не полагается.

«Я ничего с тобой не сделаю, не обижу, девица. Я увидел, как ты тонула… Мне было бы очень горько, если бы ты погибла, утопла. Неужели я зло совершаю»?

«Нет, сударь, но»…

«Знаю, что негоже перед молодцем невенчанной нагой показываться, но здесь ничего не поделаешь. Ты нагая, как невеста на брачном ложе. Решила, что я вздумаю насильничать? Ты не думай дурное. Я много воевал и повидал и не такое. Поэтому меня ничего в тебе не смущает» – и тепло улыбнулся, а девушка таращилась на него, прикрывая грудь руками, с коей ткань сползла. Ей было очень совестно быть обнаженной перед незнакомцем.

Гвелд – Василий нес девушку через поле на руках, но так аккуратно и осторожно, словно она была создана из хрусталя, а не из плоти и крови. От потрясения и шока, что ее увидели обнаженной (ведь не положено незамужним так стыдиться перед парнями! А здесь – просто ситуация), Анастасия потеряла сознание. Парень же продолжал идти по полю, заросшим ромашками и другими цветами, и периодически глядел в голубое небо. А оно походило на одеяло, теплое и легкое…

«Ты решила, что я накинусь на тебя, красавица, словно волк на ягненка, но ошиблась. Мне этого не надо, ведь я всего лишь заезжий в вашу страну… такую чудную и непонятную… Но ты, милая, очень давно привлекла меня своей чистотой, не то, что некоторые. И едва не утонула… Что бы с Настей стало, если бы не я… Здесь просто иногда ключи бьют, и течения ходят мощные, а вода там холодная… Видимо от неожиданности ты так»…

Он шел, вдыхая запахи трав и слушая пение птиц, стрекотание кузнечиков – кобылок, и саранчи, свив себе на голову венок. Ему представлялось, как невеста, похожая на Анастасию, бежит к нему по этому полю в русском платье, смеясь, и тяжелая коса напоминает что – то такое… Василий остановился и взглянул на косу спасенной. Темно – русая, красивая, медного оттенка это чудо природы лежало на груди и животе несчастной, и казалось, что вот – вот оживет. Коса шириной с ладонь… Ах, как же приятно заплетать и расплетать ее кому – то… Неся хрупкую девушку, Василий понимал, что теперь у нее будет тяжелейшая травма на много лет, что, сама того не желая, согрешила… И что теперь? Да ничего! Главное, что хоть жива осталась!

Русская рубашка давно высохла на ветру, золотыми волосами играли ветер и лучи, но жарко не было. Босыми ногами ступал Архимаг по шелковистой траве, кою будут косить на корм скоту, и желал он, чтобы не воспринимала его девица как подглядывающего похотливого развратника. Сердце Анастасии билось довольно быстро, наверное оттого, что ее впервые взяли на руки… Мужчина… Прикоснулся, просто вытащив из воды, откачал… И тут Василий понял, что ему придется как – то оправдываться перед местными, что не насиловал вовсе! И приятно было нести на себе такой живой груз, и Гвелд любовался внутренней красой Анастасии… Если издали он еще понимал, что да, эта русская девица красива, то теперь увидел это вблизи, донельзя близко… Ну и что, что она прикрыта своим платьем, нечего бояться! Потому что если бы Гвелд хотел ее, то давно бы уже взял!

Устав немного, юноша опустил Настю на траву, а сам присел рядом, спиной к ней. Та неожиданно открыла глаза и молча заплакала. То ли от горя, то ли от радости. Сама невольно залюбовалась золотыми волосами спасителя. Тяжелые, цвета спелых колосьев, кольца на концах, казалось, были медом душистым пропитаны. Они сияли золотом, и хотелось спросить, как это молодец умудрился отрастить сие чудо. А он и не оборачивался, грыз травинку. И вот его спину обдал очень слабый голос:

«Добрый молодец, спасибо тебе… Я не знаю твоего имени, и кто твои родители. Ты сам откуда на озеро пришел? И как исхитрился отрастить чудные локоны»?

Василий сначала не обратил внимания. Решил, что от усталости мерещится. Но сам почувствовал – девушка хочет просто поговорить. Она все еще почти не могла пошевелиться, поскольку все силы ушли на испуг, шок и на плавание. Куснув травинку, парень спокойно молвил:

«Ты еще можешь разговаривать в таком состоянии, красавица? После испуга? Если бы не я, ты бы давно лежала камнем на дне! Что мне прикажешь было делать – закрыть глаза на твою наготу и позволить чьей – то дочери погибнуть? Как многие поступают, потому что грешно до венчания на деву глядеть? И поэтому тайно отроки из кустов за всеми подсматривают… Что касается меня, то я случайно оказался рядом в тот момент и вытащил! Пойми мои речи! Излил воды из легких. И несу в селение, потом испрошу, кто твои родители».

«Скажи, добрый молодец, честь девичья, краса моя, тобой не тронута»?

Тут Василий едва не психанул от такого…

«Мне не надобно ее трогать! Я еще раз говорю – увидел тебя и спас. – хмыкнул кельт. – Ах ты ласточка, недотрога! Красавица писаная»! – и оглянулся, улыбнувшись. Он совершенно не желал ее. Да какое там!

«Ты не лжешь»?

«Нет. У меня есть молоко с собой, я тебе дам попить». – Гвелд подвинул к себе пастушью сумку, которую всегда носил с собой, открыл ее и достал кувшин, закупоренный. Потом подвинулся к Насте, приподнял ее голову и помог попить.

«Спасибо тебе… Ты унеси меня к родителям, батюшка век будет благодарить»!

«Так ты барыня»? – ухмыльнулся Гвелд.

«Я крепостная, – прошептала Настя, – крепостная»…

«От такой красавицы я сам бы не отказался! Женился бы! Но неповадно с незнакомками кольцами обмениваться»!

«Кто твои родители, добрый молодец»? – сама кашляет.

«Мои родители умерли много лет назад. Матушка убилась сама, а батюшку враги убили на моих очах. Не желаю я это вспоминать, Настя».

Василий сидел и вдыхал полевой аромат, думая, утонет кто на озере еще или нет. Ему было хорошо. Впервые он почувствовал себя свободно. А не скованно. Да, странная и непонятная страна. Где пьют водку и красятся сверх меры. Где у женщин голоса слишком громкие, и чтобы таким способом вызывать симпатию, речи быть не может.

«Обрядись в платье, Анастасия, я не буду глядеть. И снова понесу тебя через поле… Недалеко осталось»… – и Гвелд снова понес девушку, чувствуя, как гора рухнула с плеч. Спасенная казалась ему лебедем, коего нельзя обижать. Донесет, отпустит на волю, и забудет… Васильки, синие – синие, были похожи на глаза кельта. Милые, нежные, можно сказать, мужские цветы. С различными оттенками. Маг после собрал маленький букетик и вновь сплел еще венок, надел на голову.

«Грешно мне показаться нагой неженатому молодцу»…

«Я тоже хожу на сие озеро. Там девицы купаются в чем мать родила, и если глядеть со скалы, то они неотличимы от русалок. На скале, там, светло и тихо. И спокойно на душе… А зимой озеро белое, как скатерть… И по нему катаются на санях».

Василий, войдя в селение, сразу привлек к себе внимание. Он шел по пыльной дороге и видел, как окружающие глядят на него недобро. Скоро кельта окружила толпа, выкрикивающая всякое. Некоторые желали просто подраться, думая, что золотоволосый сорвался и изнасиловал красавицу. Поскольку та от испуга дрожала и зубами стучала.

«Что ты с ней совершил, зверь?! Грешно прелюбодействовать до венчания»!

«Не вам осуждать меня! Если бы не я, эта девица лежала бы мертвой на дне озера! Я спас ее от погибели»!

Настя продолжала испуганно озираться, а потом, наконец, слабо молвила:

«Он говорит правду, люди! Я тонула, а он спас меня! Не грешите на честного человека! Чист он»!

Через толпу пробилась женщина средних лет со слезами на глазах – это была матушка Насти. Она обняла дочь, следом появился отец. Обычный крестьянин лет сорока. Вымотанный, с виду рассвирепевший, от того, что дочь посмела показаться, в чем мать родила, незнакомцу. Родители принялись поочередно утешать кровиночку, при этом поглядывая на Василия со страхом. Тот низко поклонился и спокойно ответил:

«Я не прошу ничего взамен, люди добрые. Моя доброта была также в том, чтобы донести вашу дочь до дома. Я не тронул ее, а из воды вытащил. Не прошу ее руки, не надобно. Живу как крепостные, пасу скотину, сажаю овощи, и сею хлеб… Случайно видел, как Настенька звала на помощь. Не смел допустить ее гибели. Я готов и дальше спасать, не прося ничего в дар».

Гвелд видел – очень многие желали ему набить «морду», не осознавали бы, что неправы. Анастасия опять прижалась к своему спасителю, как детеныш к матери. В ее огромных, серых очах застыл ужас. Девушка стояла как вкопанная, еле держась за Гвелда.

«Странно, нравы нравами, а все равно нарушают, боясь Страшного Суда и Ада», – думал Энрике. Он не мог пользоваться магией сейчас – люди бы вмиг решили, что он не от церкви, в том смысле, что все были крещеные. Гвелд мог всем внушить, что он просто друг Анастасии, а она – просто с детства играла с ним. Потом просто забыла. Но не хотел. Пусть лучше все будет по – честному. Пусть будет драка, все усомнятся – да, насиловал. Дураков хватает.

Мать Анастасии опять схватила дочь за руку и обняла со слезами. Тут девушку как «прорвало», и рыдать уже стала она, оправдывая парня. Мать поверила. Женщина поклонилась магу и прошептала:

«Я молиться за тебя буду»!

«Мое имя Василий, спасибо».

Отец Насти обнял паренька и смахнул слезу. Зауважал.

«Многие отроки как дети малые себя ведут, бегают за девками, лишь бы уд пособить, ты же не тронул мою дочь. Не так бы глядел на родителей! Ты не боись, Василий, приходи, не тронет тебя никто. Моя изба на краю деревни». – и они втроем ушли прочь, только Настя постоянно оглядывалась. С опухшими от слез глазами. Не столько с интересом, сколько с надеждой снова увидеться со спасителем. Гвелд смотрел вслед и не мог налюбоваться ее неподражаемой внутренней красотой. Эти волосы, удивительно гармонирующие с душой, это тело, отражающее чистоту, эта мудрость во взгляде… И особенно огромные глаза… Не девушка, а НЕЧТО! Гвелд вздохнул, развернулся и пошел прочь, тоже периодически оглядываясь. Толпа понемногу рассеялась.


Долгое время он не появлялся на озере. После произошедшего он с головой ушел в себя. Но все равно, несмотря ни на что, таинственная русская красавица засела в голове, в подсознании, и выбросить этот образ не получалось. О, каким прощальным взглядом она его наградила! Насчет обнаженки – это все пустяки, но ДУША… Часами Гвелд ночами не мог уснуть, прокручивая в памяти образ. Самое интересное, что к нему в руки девица попала сама – сначала на озере с купальщицами заметил, выделив тихостью и спокойствием, и не обращал внимания. И вот надо же такому случиться, что он случайно очутился в тот час на озере и стрелой в воду… Видимо, сработала реакция поначалу на новое – все визжат – пищат, а эта молчит. И не красится. А спасти – то конечно это дело святое!

Гвелд лежал на печи и пытался забить голову еще чем – нибудь. Но все равно его мысли возвращались к светлому образу. Что за дела? Глотая сладкую слюну, Гвелд чувствовал странное возбуждение во всем теле. Давненько он такое не испытывал? Да и зачем? Женат он был много раз, дети тоже были, но всех отец и муж пережил. Похоронив. Никого не осталось – все оказались людьми. И он решил больше никого не зачинать и никогда. Да и сочетаться браком не хотелось. А в России тем более – кому нужна кухарка? Женщинам не суждено работать, их удел – рожать детей и заниматься домашним хозяйством. Много. Оттого некоторые и умирали родами. А потом все пойдет по замкнутому кругу, да и не все дети доживали до совершеннолетия. Кухарок Гвелд считал скучными, и много раз в голове вертелся вопрос:

«А зачем ты, домашняя хозяйка, живешь? Для чего тебя родили? Чтобы вечно углы терла и жрать готовила, а в тебя по вечерам поршнем туда – сюда? Выходит, так… Нет, не надобно мне такую! Как вообще можно судить о женщине однобоко, что она хранительница очага? Руки – ноги есть, почему бы не поработать? Не мешки таскать, а что – нибудь легкое? Не косы заплетать, а ходить с распущенными волосами»?

«Знал Гвелд, что муж может бить жену до крови, и считал это варварством. Ведь женщина слабее! Сам же он мог ударить женщину только в нескольких случаях – если она шлюха, Темная Иная, жадная или наглая.


Лежал Василий и вдыхал аромат варящихся щей из кислой капусты со свининой, на столе стоял кувшин с молоком, рядом – букет полевых цветов. На стене – образа (в красном углу), горела лампадка, и к щам примешивался запах ладана. Гвелд снял с шеи кельтский крест и глубоко задумался. Этот оберег был ему дороже всего на свете, да и кельтская флейта тоже, завалявшаяся в пастушьей сумке. Где – то в сенях была дорогая шуба из – за границы, и талисман – катана. Юноша достал флейту, настроился и принялся играть кельтские мотивы, каких Русь даже и не слыхала…

Песни, коих теперь не помнит никто… Кельты чистокровные полностью вымерли, перемешавшись сначала с римлянами, потом превратившись в англичан, французов, немцев и прочих. И Гвелд – Василий вздыхал, вспоминая свой навеки исчезнувший народ. Русские парни ему очень напоминали те самые навсегда исчезнувшие племена… Кельт вышел на улицу, присел на скамеечку, и стал дальше играть. Душа унеслась в древние времена, когда еще и самой Европы не существовало. Странно было слышать в русском дворе такие трели. А Энрике просто выплескивал свою печаль. У него осталась лишь юность кельтская, навеки застывшая в теле… И осталось древнее семя, которое уже устало умирать, рождаясь и старея. Мертвое поле могил Гвелда. Мертвая любовь. И следом – годы ожидания. А были ли они? Нет. Гвелд знал – в мире есть настоящая любовь, но не для него… Он давно плюнул на эти чувства и жил словно машина, обходясь без женщин, терпя по ночам эротические фантазии, стиснув зубы и, выгнувшись дугой, чувствуя, как по ноге разливается ожог, как от пролитого молока, ударяя в голову гормональным похмельем… Холодное семя, жгущее льдом голову и сердце… никому не принадлежащее… Гвелду снилось всякое, он просыпался в поту и чувствовал – ну вот, опять, словно в первый раз простыня мокрая… Он ругал себя за это и думал: «Зачем?! Почему»?! Даже когда было совсем невмоготу, Энрике не занимался онанизмом, а просто брал в руки меч и шел тренироваться сам с собой. Это помогало, но ненадолго. В такие моменты Архимаг сжигал себя изнутри, вышибая гормоны вон, навсегда… Да и секс был только с любимыми. А просто так – НЕТ!

Это была вовсе не похоть, а обида, отчаяние, одиночество… Романтик со средневековой душой, мучимый страстями… Очень его бесило, когда влюблялись в оболочку, а не в сущность. Видать, права истина: красивые, умные и порядочные в этом Мире никому не нужны. Либо Мир настолько грязен, что просто не принимает таких. Либо суждено таким жить в грязи морали. И Судьба приготовила для Энрике в этом смысле ТАКОЕ, что и не выдумаешь даже в бреду…

Стиснув зубы и вновь, почувствовав ожоги на коже от возбуждения, Энрике понял – это никогда не кончится. Это будет вечно… Даже в России…


Достав чугунок из печи со щами, Василий – Гвелд – Энрике сел ужинать, ничего не видя и не слыша. Он был одинок. И неожиданно для себя понимал, что сексуально раскрыться он может лишь в одиночестве, в фантазиях. И этот факт и утешал, и бесил одновременно: потому как ничего на корню не менялось. Бесило также следующее: многие его воспринимали как юнца, и относились соответственно. Одно дело на дворе: можно вытерпеть, но вот у себя… никак.

И вот тут – на тебе: русскую красавицу не получается выбросить из головы. Засела! А искать ее – как иглу в стоге сена! Стройная, кожа белая, и куча достоинств. Мечта, идеал! Теперь небось никуда не выпускают, испужалися… Берегут дочку на выданье. Да что же это – она ж посторонняя, а не отдерешь! Глотая суп и обгрызая кость с мясом, парень приходил в себя. Нет, надо опять на озеро – а вдруг доведется еще раз увидеть? Страшно.

За окном росла крапива, густая, высокая и злая, Гвелд ее не косил – как – то было все равно. Он не мог до самого конца вжиться в жизнь русских, но все – таки у него получилось спустя несколько лет. Дом прогревался жаркими солнечными лучами лета, ящерки грелись на булыжниках, сияя чешуйчатой шкуркой, летали бабочки, садясь на цветы, далеко на горизонте расстилалось васильковое поле… Синяя дымка походила на небо и по ней скакали – стрекотали кобылки и саранчуки, в траве иногда попадалась земляника. День клонился к вечеру, и стало еще жарче в доме.

Иной стянул с себя рубашку и открыл окно. Свежий ветер обвил тело. Настроение поднялось. В избу влетела бабочка и села на потолок. Запах земли и полыни, что росла рядом с крапивой, ударил в голову. Вечер был само очарованье… И в это время в сенях кто – то постучал…


Василий отправился отпирать ворота, и был несказанно удивлен, увидев на пороге отца Анастасии. Вот оно… Только непонятно, зачем пришел сюда крестьянин? Тот смотрел на кельта спокойно, беззлобно, поклонился и предложил по двору пройтись. Василий согласился. Стало ясно – спасителя просто отблагодарить хотят. Мужчины вышли и принялись общаться, заодно нашли общие темы.

«Как так повелось, Василий, что ты на озере оказался? Ведь сам знаешь – негоже глядеть на нагих девок»!

Гвелд спокойно взглянул на человека, который оказался волею Судьбы в неоплаченном долгу перед ним.

«Я вовсе не глядел на девок! Я любовался озером со скалы, только там мне любо… Любо быть одному, Иван».

«Отчего же у тебя здесь нет знакомцев? Нехорошо! Молодой, красивый, ряженый – наряженный, чем грустишь? Помнишь, как ты внес на руках мою дочь? Испужалась она тебя, Василий! Ходишь такой нелюдимый, даже Марфа, деревенская ведьма, тебя боится, хотя неизвестно, отчего. Я теперь обязан зазвать к себе дорогого гостя и отблагодарить за спасение единственной дочери».

Гвелд опустил глаза.

«Нет, Иван. Я просто спас ее. Не стоит».

«Женить тебя надо, Василий! И уйдет вся печаль! Будешь семьянином, отцом детишек, чем ходить бобылем! Ты же недавно, зимой к нам явился, откуда»?

«Я не помню, добрый человек. Я знаю грамоту, но вот кони один раз понесли, и я тяжело ушибся… – Гвелд снова затянул свой миф. – И теперь бывает»…

«Говорю: женить тебя надо! С девицей будешь мужчиной! – не унимался Иван, идя быстрым шагом по широкой и пыльной дороге. – У меня как раз дочь на выданье. Мы с матушкой желаем, чтобы Настенька детишек нарожала»!

«А я здесь причем? – буркнул Гвелд, великолепно понимая, что Иван и дальше будет гнуть свою линию. – Мы едва знакомцы»!

«Негоже такому молодому отроку ходить без невесты! А? Не печалься, Вася, все будет хорошо».

Иван говорил помимо этой темы свое, добавив снова, что перед Василием он в вечном долгу, и обьявил, что парень ему теперь как родственник. В результате кельт согласился помогать крестьянину во всем, и дрова колоть, и сено косить, и много еще чего… У них оказалось много общего в темах. И больше ничего о России иностранец не спрашивал, поскольку мог себя выдать.

Иванова изба оказалась довольно древней, мощной и крепкой, из лиственницы. Горница, сени и остальное оказалось очень благородным. Пахло смолой и березовыми дровами, парным молоком, варениками, жареным мясом, а на белой скатерти в деревянной плошке была вареная картошка, заправленная маслом. Рядом красовался пирог с грибами. И медовуха.

Перед этим Василий поклонился хозяевам и прошел в сени. Особенно тепло глядела, как на родного сына, мать Анастасии, женщина в алом сарафане, лет ей было где – то под сорок. Она удивительно была похожа на само солнце. Старость еще не коснулась ее облика. Где – то во дворе залаяла дворняга. Дочь сидела – вышивала, и потому не вышла к своему спасителю. Она позже появилась. Добрые люди щедро угостили парня и благодарили за все. Смутился Василий и отвел взгляд. А сама девушка, когда появилась, стыдливо опустила голову. Ей кусок в горло не лез. Она боялась все еще Васю настолько, что представить было страшно. Долго Гвелд не стал задерживаться, и когда начало смеркаться, попрощался и вышел, но при этом зашел за угол избы и принялся высматривать оттуда Настю, которая вскоре появилась на крылечке, оперевшись рукой о дверной косяк. Гвелд онемел – как же она была хороша! Суровый маг замер, боясь даже пошевелиться. Боясь дышать. Он так мог стоять за избой вечно, любуясь красой девицы, улавливая мысленно в ее темпераменте европейские нотки. И Гвелд прекрасно знал – не быть красавице замужем, поскольку нет приданого у родителей. Настя – единственное богатство у добрых людей. И да, пора замуж, под венец… Да только КТО возьмет такую серьезную?! Прямо как в сказке про Василису Премудрую. Василий оказался на месте Ивана в Тридевятом Царстве, который понимал: пора вытаскивать девицу из – под гнета запретов. Маг невольно сглотнул слюну, чувствуя легкое возбуждение. Такую он бы и сам в жены взял! Если б смог… Он видел – девушка сильно зависит от родителей. И сердце его заныло, запело от тоски по Насте, и не хотел, чтобы она умерла старой девой. Василий рассматривал Настю как редкий бриллиант, изнутри, не снаружи. А Анастасия тихонечко прошла к дороге и села у избушки, закручинилась. Не выдержав, кельт вышел из укрытия и прошел мимо, почти не оглядываясь. А сердце его колотилось как бешеное. Ударяя гормонами, любовью в голову… Мотнув головой, он хотел было идти дальше, но словил мысли избранницы:

«Поиграй мне на дудочке, Вася»…

Обернувшись, Василий почувствовал ком в горле. Вот это смелость! И сыграл кельтскую мелодию. В результате ночь получилась бессонной. Да, да, она теперь потянется, она перестанет бояться!!! Как – то неловко даже и скомкано все получилось. И, пошатываясь после игры на флейте, словно пьяный, Василий шел по дороге и думал о жизни. О барине, лютовавшем здесь, и магу очень не хотелось, чтобы пострадали его знакомцы. Утром Иной понял, что он просто полюбил красавицу, так как она оказалась в его вкусе. Полюбил за внутренний мир. В мечтах она представлялась обнаженной, в волнах озера вместе с ним, и вот уста сливаются в поцелуях, а руки в обьятиях, а тела в экстазе, и стон вылетает из груди, и клятвы вечной любви, и слова о том, что никто ничего не узнает… И губы скользят по рукам, по шее, по груди, по губам, по плечам, и трепещет мужское сердце в экстазе, любовный стон вылетает из груди Гвелда… И полузакрытые глаза Анастасии, и кровь в воде после таинства сексуального наслаждения, уничтожения детства и страха… А все потому, что не в платье же лезть в воду! Все, она его, а он ее, сегодня, в чистых водах, на природе, и слетает шепот с уст Василия: «ЧТО же ты делаешь со мной… красавица?! Что… Я твой, весь, бери меня, я не обижу, и мне плевать на запреты, на то, что ты невинна до меня была… Я люблю тебя»… Вот такие грезы и сны посещали парня, от которых покоя не было… Только одно насторожило – что – то быстро чувство пришло.

Сибирские Светлые Иные (Хроники Братска, 2005 – 2015. Чувства). Василий и Анастасия. Книга пятая (18+)

Подняться наверх