Читать книгу Никогда не кончится июнь - Изабелла Кроткова - Страница 4

За пять дней, отпущенных мне Артемом Витальевичем на подготовку, я успела высадить целый сад дзен в игре «Растения и зомби», перестрелять уйму пиратов, и перестреляла бы еще больше, но тут, будто из-за угла, подкралось четвертое июня.

Проснулась я поздно, потому что на стрельбу пиратов ушла половина предыдущей ночи, и только проснувшись, вспомнила, что сегодня в двенадцать у меня экзамен.

Быстренько нацепила штаны и майку, наспех глотнула чаю и поспешила в училище.

В здании училища было как-то подозрительно пусто – как в середине августа. Лишь вахтер дядя Витя с неизменной газетой «Спорт» сидел на своем рабочем месте.

– Далёко ты? – спросил он, увидав меня на пороге.

– Экзамен, – коротко бросила я, проходя мимо вахты.

Дядя Витя что-то крикнул мне вслед, но я, не слушая, прошествовала по широкой лестнице на второй этаж, в аудиторию 17.

Шаги в безлюдном помещении гулко отдавались под потолком.

Странно – такое ощущение, что на этаже никого нет.

Я подошла к семнадцатой аудитории и подергала ручку.

Дверь была заперта.

А где же комиссия – зубры музыкальной литературы Элеонора Львовна, Иннокентий Викторович?..

Ничего не понимая, я попыталась открыть двери соседних аудиторий, но те тоже оказались запертыми.

А где вообще хоть кто-нибудь – абитуриенты, выпускники, педагоги?.. В начале июня училище должно буквально кишеть народом…

Где люди?!.

Помещение словно вымерло!

Отчетливо слыша в тишине каждый свой шаг, я в растерянности вернулась назад, к дяде Вите.

Но его тоже не оказалось на месте.

Только на столе одиноко лежала газета «Спорт».

Пользуясь случаем, я заглянула в журнал прихода и ухода.

Четвертое июня. Ни одной фамилии.

Интересное дело!.. Когда же я буду сдавать эту чертову музлитературу? Еще немного – и все музыкальные отрывки, которые я с трудом удерживаю в своей распухшей от них голове, выветрятся оттуда!..

Они что, забыли про меня?!.

Так и не дождавшись дяди Вити, я открыла тяжелую дверь старинного здания училища, вышла на улицу и в полном недоумении направилась обратно к остановке.

Возле дома взгляд мой невольно поднялся к окнам Бориса Тимофеевича. От них веяло холодом и пустотой. Интересно, что сейчас происходит за ними?.. Непостижимость и таинство смерти всегда вызывали во мне мистический трепет.

«Там, наверху, лежал покойник… – почему-то пришло на ум, и я вздрогнула. – А вдруг он лежал прямо над моей спальней?..»

«Ну лежал и лежал… Сейчас он лежит в другом месте…» – попыталась я отбросить детские глупые страхи и, с трудом оторвав взгляд от окон, вошла в подъезд.

Лифт бесшумно привез меня на одиннадцатый этаж и выпихнул прямо в широкую спину в белой рубашке.

Спина повернулась, и я увидела озадаченное лицо Степы.

– Дашка, а я к тебе, – зашептал он, схватив меня за руку, – пойдем скорее!..

Я выдернула руку.

И с достоинством произнесла:

– Вот еще!

Степа, однако, не понял причины моей аристократической надменности, снова схватил за руку и поволок наверх, шепча:

– Там у дяди черт знает что творится! Иди сама посмотри!..

Поняв, что у парня пробел в воспитании, я хотела было сообщить ему об этом как-нибудь поманернее, но не успела, так как, тащимая Степой, очень быстро оказалась на двенадцатом этаже, перед дверью Бориса Тимофеевича.

Когда я вновь увидела дверь, весь искусственный гонор моментально слетел с меня, и я, уже не сопротивляясь, вошла в квартиру вслед за племянником антиквара.

– Ну, и что тут у тебя творится?

– Сейчас увидишь… – зашептал Степан, скидывая ботинки, похожие на две огромные лодки, и волоча меня за руку в большую комнату.

Он сказал что-то еще, но последние слова я пропустила – меня вдруг опять охватило все то же необъяснимое чувство, оно нахлынуло на меня, как нежданная огромная волна посреди спокойного голубого моря.

Комната мне знакома.

Я бывала здесь, и не раз.

И… бывала с какой-то целью…

– Эй! – вернул меня к реальности парень.

С трудом отрываясь от некоего глубинного воспоминания, я медленно повернула к нему голову. Выглядел Степан неважно – лицо перестало быть круглым из-за появившейся легкой впалости щек, а покрасневшие веки выдавали бессонную ночь, и едва ли единственную. Взгляд, который бросил на меня парень, показался затравленным.

– Что с тобой?.. – испугалась я.

– Дядя… – произнес Степа страшным голосом.

– Что – дядя?.. – невольно понизив голос, спросила я, приблизившись к нему.

– По-моему, он не умер… – едва слышно проговорил тот.

Я отпрянула назад.

И, несмотря на очевидную несуразицу произнесенного, внезапно почувствовала легкий прилив страха.

Но прилив этот относился не к покойному дяде, а к самому Степе.

Пока я стояла столбом посреди комнаты, тот неожиданно метнулся из гостиной в маленький коридор, ведущий в удаленную спальню, и оттуда послышалась знакомая фраза:

– Иди сюда!

Отгоняя странное ощущение, я беспрекословно двинулась за племянником Бориса Тимофеевича через гостиную и несколько забитых сундуками и тюками закутков и, наконец, оказалась в угловой комнатке, точной копии моей собственной спальни, перед стоящим у окна небольшим письменным столом.

Степа вытянул вперед веснушчатую руку и указал на лежащую на столе продолговатую черную ручку.

– Видишь, ручка?

Чувствуя, что ситуация отдаленно напоминает утро в палате сумасшедшего дома, я, тем не менее, покорно подтвердила:

– Вижу.

И ощутила острое желание вернуться домой.

С невыразимой тоской я покосилась на выход.

Но Степа не заметил этого.

– И скомканный лист в урне – видишь? – Он подтащил меня к стоящей под столом корзине для бумаг.

– Вижу, – повторила я, как попугай, чувствуя поднимающееся раздражение.

– Он там что-то пишет по ночам, – тихо заключил Степа, когда мы вернулись обратно в гостиную, и я вспомнила, как мама в детстве учила меня никуда не ходить с незнакомцами.

Я пропускала ее наставления мимо ушей, и вот результат – я нахожусь в чужой квартире, передо мной стоит едва знакомый молодой человек с явным психическим отклонением, и как выбраться отсюда, чтобы не навлечь на себя его гнева, я не имею ни малейшего понятия.

Степа посмотрел на меня. В его взгляде затаился страх.

Осторожно подойдя ближе, он взял меня за руку и сказал:

– Я понимаю, ты мне не веришь. Но вот переночуй тут хотя бы одну ночь, и сама увидишь! Он ходит, он садится за стол, и перо начинает скрипеть…

И рука парня вцепилась в меня еще крепче.

Ночь в квартире усопшего со сдвинувшимся Степой! Этого еще не хватало!

– Пусти, – я вызволила руку и сочувственно произнесла:

– Тебе надо уезжать отсюда…

– Да некуда мне уезжать, гости там… – заскулил Степа. – Сорок дней обязательно здесь пробыть придется…

Сорок дней. Какое-то… неприятное число…

– Подай мне ложечку для обуви, – попросила я, подойдя к двери и пытаясь натянуть на ноги тесные туфли на каблуке, выбранные специально для несостоявшегося экзамена.

Увидев, что я ухожу, паренек заметно расстроился. Он вздохнул и с отчаяньем человека, который никак не может доказать очевидное, повторил:

– Ну останься хотя бы на одну ночь, и тогда мне поверишь! Он не умер!

Я вспомнила венок, купленный Надей на собранные деньги, и траурную ленту на нем.

«Борису Тимофеевичу от соседей…»

– Умер, – возразила я.

Степа отрицательно помотал головой.

Я стояла на цыпочках, опустив пальцы ног в носы узких туфель. Поняв, что напуганный парень не собирается помогать мне обуться, я вышла из них, и, даже не успев оформить мысль, подошла к трехстворчатому шкафу в прихожей, открыла нижний левый ящичек и, поворошив щетки и банки с кремами, вытащила блестящую металлическую ложку.

– Ты тут прямо как дома, – невзначай заметил Степан.

– Пока, – одновременно с этой его фразой обронила я.

И только у двери своей квартиры пришло осознание необъяснимой уверенности, с которой я выдвинула именно этот ящик…

Ключ в руке дрогнул. Правда, а как я безошибочно нашла ложку в чужом доме?

И откуда-то свыше пришел ответ на этот вопрос.

Ты не нашла ее. Ты знала, что она там.

Но в очередной раз удивиться я не успела, потому что от размышлений отвлек громкий телефонный звонок.

Я подняла трубку со стоящего на тумбе аппарата.

– Даша? – оттуда послышался голос

Артема Витальевича!

– Да-а… – протянула я пораженно. Ишь, явился!.. Сейчас, наверно, извинится, скажет: «Простите, что не смог вас предупредить, обстоятельства заставили меня срочно…»

Но наполовину составленную в уме фразу разбил металлический тон:

– Где вы были сегодня в двенадцать дня?

Такое начало меня огорошило, поэтому я только безмолвно хлопнула ресницами.

– Алло! – требовательно позвал педагог.

– Как – где?.. – произнесла я, наконец. – В училище. Ломилась в семнадцатую аудиторию.

– Даша, оставьте этот жаргон! «Ломилась»!.. А вы в курсе, что Элеонора Львовна пришла ради вас с температурой?!

– Ну я была там, Артем Витальевич! – чуть ли не крича, начала уверять я. – Там никого не было!

– Где никого не было? – холодно уточнил преподаватель.

– Нигде! Ни в училище, ни в классе! Все двери были заперты. Поэтому я и в них и ломилась…

В ответ раздался саркастический смешок.

– Значит, вы там были. А в журнале вы, надеюсь, отметились?

Я вспомнила журнал, где не значилось ни одной фамилии.

Но говорить этого Артему Витальевичу я почему-то не стала.

Я почувствовала, что происходит что-то непонятное. С того дня – когда фальшивая контрольная сама собой переписалась моим почерком и впрыгнула в портфель, выпихнув оттуда настоящую.

На прощание голос Артема Витальевича стал совсем ледяным.

– Только из уважения к вашему отцу я назначил вам последний срок сдачи – двадцать второе июня.

– Ровно в четыре часа?.. – ляпнула я.

Трубка загудела, и я медленно опустила ее на рычаг.

Ну я же там была! Почему он мне не верит?..

И журнальная страница с сегодняшним числом была пуста! И двери закрыты! Почему он мне не верит?..

И в этот момент я вспомнила Степино жалобное лицо и его фразу:

«Останься здесь сама, тогда поверишь!..»

И почувствовала кожей, каково быть на его месте.

В ту же секунду я собралась наверх, к Борису Тимофеевичу.

Надо поддержать парня.

Хотя он, безусловно, городит несусветную чушь.

Интересно, что по этому поводу сказал бы Артем Витальевич?..

Не раздумывая больше, я вновь поднялась на двенадцатый этаж и позвонила.