Читать книгу Правдивая история о выдуманной личности - Изместьева Мария - Страница 1

Загадка вечности

Горит. Самый большой собор во всей Испании, а, возможно, и во всем мире… Горит. Дым медленно поднимается к залитому алым светом небу и пачкает его черной сажей.

Я вытащил трубку изо рта и стряхнул истлевший табак. Пытался отвлечь себя от столь печального зрелища. Бесполезно. Взгляд постоянно поднимался ко все еще полыхающему кресту на самой вершине собора. Удивительно. Он должен был упасть первым после начала пожара, а кажется, что он только-только занимается. Крест медленно тонет в алом море, я даже могу разглядеть, как сначала стопы, затем бедра, потом торс и, наконец, голова Спасителя исчезают в адском пламени.

Чертовы фанатики! Я думал, испанцы уже покончили со всей инквизицией, но кто же мог знать, что их варварские методы им полюбились? Подумать только! Они спалили Дом Господа ради того, чтобы убить бессмертных! И кто же поверит в такую чушь? Они всего лишь убрали неугодных им людей таким ужасным методом…

Я не выдержал и вынул из сумки крохотную табакерку из красного дерева, открыл ее и достал щепоть табаку. Закурил.

Выпустил дымное колечко и тяжело вздохнул, едва сдерживаясь, чтобы что-нибудь не уничтожить.

Проклятие! Всего на четверть часа я задержался, а в итоге… В итоге погибли невинные люди. Нет. Я отнюдь не задержался…

Я опоздал. Уверен, они все вместе пошли в этот собор. Уж слишком часто я видел их всех вместе. Что-то сближало этих странных чудаков. Что-то… чего мне не суждено понять.

Я продолжил курить, дожидаясь, пока последние языки пламени исчезнут в вечерних сумерках. Разумеется, я не жду, что кто-то из той пятерки спасется. Но они заслуживают достойных похорон, с отходной и отпущением грехов. Хотя нет. Не все из них достойны покаяния. Неужели мне придется хоронить и того омерзительного графа?

Я снова тяжело вздохнул. А ведь действительно придется. Петр же его любил. Странный старик. Все время ходил за ним, как привязанный, а смотрел как на идола или даже Бога… Неужели в мире все еще осталась такая рабская привязанность?

Смеркается. Свет от собора почти перестал исходить, и я медленно поднялся на ноги. Как бы то ни было, нужно побыстрее закончить с похоронами. Не люблю возиться с мертвыми, мне больше по душе живые.

Трубка погасла, и я спрятал ее в пиджак. Надо торопиться. Холодает.

Я быстро пошел к огромной дыре, зияющей в ближайшей ко мне стене. Я слышал, что Петр завалил проход и несколько часов сопротивлялся угарному газу и пикам испанцев. Удивительный старик! Никто и получаса не смог бы простоять против целого отряда пикинеров, а этот перебил почти всех.

Осторожно пролез через дыру и невольно остановился. Зрелище… поистине омерзительное. Я на секунду отвернулся, подумав, что меня сейчас вырвет.

Весь собор был залит кровью, то тут, то там виднелись разные отрезанные части тела пикинеров. Я собрался с духом и снова посмотрел на место бойни.

Десятки солдат лежали в разных частях собора, но больше всего трупов было в центре. Там же возвышается какое-то древко…

Я подошел поближе и снова отвернулся, в этот раз закрыв рукой рот.

Сомнений быть не может. Я везде узнаю это квадратное лицо со шрамом на щеке. Это Петр. С колом в сердце. Чудовища!

Пригвоздили его, словно боялись, что он снова поднимется! Да куда уж ему? Его одежда изорвана, огромное тело мужчины как будто собаками разодрано! Но он… все еще каким-то чудом сжимает в руке косу, с которой никогда не расставался. Видимо, оружие сломалось во время сражения, а концом древка Петра и прибили к камню собора.

Я снова потянулся за трубкой, но остановился. Не время. Сейчас надо закончить свою работу. Я взглянул на лицо Петра. Не самое красивое, должен признать. Широкий подбородок, большой нос, шрам на щеке, словно его плеткой хлестнуло, тонкие сухие губы… Все уже холодное и неподвижное. Лишь только глаза, эти странные изумрудные глаза как живые пристально и с какой-то потайной болью, вопрошающе смотрели на меня. Готов поклясться, что он еще жив, хотя это априори невозможно.

Я взглянул на кол. Нельзя его так хоронить. Нужно выдернуть. Я дотронулся до дерева… Но почти сразу отдернул руку. Не могу. Просто не могу.

Так, соберись, тряпка английская! Я снова взглянул на древко. И стыдливо отвел глаза. Неужели у всех остальных такие же колья? И мне придется вытаскивать их все? Кстати… А где остальные четверо?

Я огляделся. Странно. Не вижу ни конского хвоста графа Люциуса, ни золотистой шевелюры его брата Фернандеса. Да и графа Вэйланда с княжной Еленой что-то не видать… Куда они могли подеваться?

Плевать. Потом отыщу их, а сейчас мне надо вытащить кол из тела бедного Петра.

Я выдохнул, схватился обеими руками за дерево и…

Хвать!

– Боже праведный! – закричал я и свалился с ног.

Рука Петра… РУКА ТРУПА СХВАТИЛА МЕНЯ!!!

– Мессир… – тихо простонал… О Боже, только не говорите, что это был Петр! – прошу… вас… не трогайте…

О, конечно, Петр, не волнуйся, и не подумаю больше! Я поднялся на ноги, готовый уносить ноги от этого проклятого места, но рука покойника все еще сжимала мою дрожащую кисть.

– Подо… ждите… Мне… нужна помощь…

Помощь?! Да тебе экзорцист нужен, Петр! Я беспомощно открывал и закрывал рот, не зная, смогу ли вообще хоть что-то сказать лет через десять.

– Все… живы, – вдруг выдавил труп, – они все… еще живы… здесь… – рука Петра, наконец, отпустила мою кисть и ударилась об пол собора.

О чем он? Бредит, что ли? Да уж конечно, после смерти только этим и можно заниматься! А может, брежу я? Табак какой-то плохой попался, или дыма надышался?

– П… петр, – наконец простучал я зубами, – ч-что п-происходит? Ты… ты все еще жив? Но как? Где остальные? Зачем вы пошли в этот собор? Зачем на вас напали пикинеры? Господи, что вообще здесь произошло?

Петр слегка улыбнулся и медленно опустил веки, а затем так же не торопясь поднял их.

– Все… здесь… Прочти… Но… молю… мессир Леон… Не рас… рассказывайте о… о нас…

И труп затих. А труп ли он? Или же он все-таки жив? И где все остальные? Он сказал, что они все живы… Неужели он тянул время, чтобы его спутники сумели сбежать?

– П… прости… те… Петр… А где граф Вэйланд фон Ребель? Где ваша жена и где братья?

Труп снова разлепил веки. О Боже, к этому невозможно привыкнуть!

– Они… дома… И я… очень хочу… домой…

Я поджал губы. Мой взгляд все метался между колом и его зелеными глазами, бессмысленно созерцающими темное небо.

– Петр… Быть может, если я… вытащу эту деревяшку, ты сможешь?..

Петр сделал едва заметный поворот головой.

– Мессир… молю… прочи… тайте… Это… важнее…

На этот раз он уже точно лишился сил. Его веки больше не двигались, да и губы стали леденеть.

Я не выдержал и снова закурил. Да, не каждый день болтаешь с человеком, у которого кол в сердце. Подумать только, Петр и вправду бессмертный! Никогда бы не поверил, не увидев собственными глазами и самолично не поговорив с трупом.

Я бросил взгляд на остальных покойников. Никто больше признаков жизни не подавал. Полагаю, бессмертными были только Петр и остальная компания.

Я посмотрел на темнеющее небо. Сколько он уже живет? Сотню лет? Тысячу? Теперь становится понятно, откуда взялась такая привязанность к графу Вэйланду. Он ведь наверняка коротал свою вечность с ним.

Вечность… Что за громкое слово? Несет в себе столько обещаний и надежд, а затем так безжалостно дарит боль и отчаяние… Ведь лишь прожив вечность, человек способен узреть все пороки, все самые грязные и низкие желания человечества. И, напротив, за столько лет можно научиться дружбе, преданности и любви, ведь человек не способен понять этих столь удивительных явлений за свой короткий век… За вечность можно повидать сотню битв и войн, перенести все болезни на этом свете, прочувствовать самый страшный голод и даже перестать бояться Смерти. Он ведь и вправду ее ждет. Уже столько веков он надеется ее увидеть…

Бессмертные не принадлежат времени. Люди, с которыми он был хоть как-то связан, обязательно покинут его, дома разрушатся, государства падут. Быть может, даже само Небо было для него когда-то другим… Когда-то очень давно.

Я докурил и поднялся. Мой взгляд невольно упал на пол. Под рукой Петра я заметил какие-то черные закорючки. Сдвинув ладонь, я смог разглядеть их получше.

Буквы! Перед смертью Петр сумел что-то написать. Глаза пробежались по полу. Да тут целый дневник бессмертного! Я прошел вдоль стен собора и, наконец, сумел отыскать начало записей. Проклятие, ничего не видно! А, у меня же свечи есть! Я их забыл сегодня вытащить из сумки. Хорошие черные неосвященные свечи, которые я специально покупал на уходящей луне. Я невольно улыбнулся. Вот и пригодился товар, не зря весь день носил их с собой. Я зажег одну, поставил на пол рядом с началом повествования и принялся читать…

Пролог. На коленях перед трупом

Он как-то грустно улыбнулся и медленно открыл глаза. Две слепящие молнии его глаз сверкнули с новой силой, но лишь на короткое мгновение. Его губы дрогнули, и он тихо прошептал:

– Я… умираю… Помоги… ей!

– О чем вы? Монсеньор, как вы можете так говорить? Вы бредите, я же ваш… Ведь именно она!..

Граф усмехнулся, но в следующее мгновение закашлялся. Из его рта хлынула та самая кровь, которую я когда-то уже видел.

– А ведь… – снова начал он, откашлявшившись, – если п-подумать… Ты был для меня в… первую очередь…

Нет! Он не посмеет этого сказать! Ведь я… Ведь он… Он…

– Монсеньор, не говорите! Я… Я убью ее и исцелю вас!

– Не с-смей!.. – сквозь разрывающий душу кашель, прохрипел граф, а затем он, собрав в себе все остатки сил, продолжил: – Помнишь, что ты должен сделать, П-петр?

Я… Нет, этого не случится! Я не позволю ему…

– М-монсеньор… Нет… Нет! Не будет этого! Не будет! Я… Я спасу вас, я все…

– Петр! – крикнул граф и зашелся в отчаянном приступе кашля. В приступе, который доказывал, что он не при смерти, а что еще жив! Не дам я вам упокоиться! Вы… Ты будешь жить! Ты обязан!

– Ты… не поймешь! Это… Ее… Любовь ко…

И ты осекся… Впервые в жизни, ты не закончил мысль. Впервые в этой долгой изнурительной жизни тебе не хватило воздуха для того, чтобы сказать это банальное, но столь важное для меня слово… Твои вечно яркие серебристые молнии в глазах напоследок вспыхнули и потухли в омуте тьмы… Твои веки медленно опустились, и последний вздох вырвался как-то небрежно, как-то слишком… по-человечески… Монсеньор… Мой… друг… Прости меня. Это я должен был тебя остановить! Это я виноват, что ты умер! Это я! Я во всем виноват!

      Любовь?! Какая к дьяволу любовь, если ты лежишь прямо передо мной с кинжалом в спине? Как ты мог так просто взять и бросить меня?! Ведь я столько всего ради тебя сделал, ведь именно ты заставил меня жить дальше и вытянул с того света! Почему? Почему ты меня не послушал и организовал эту глупую войну против смертных? Почему все так обернулось?

      Я не смог удержаться и упал на колени перед трупом… Перед своим господином и другом… Мои глаза наполнились слезами, и несколько тяжелых черных капель упали на тело Вэйда. Рядом кто-то всхлипнул. Я обернулся и увидел женщину. Ту самую женщину, из-за которой…

      Не прощу!

Кровь вскипела во мне, и ярость, смешанная с чистой ненавистью, захлестнули меня, заставляя забыться и действовать, опираясь лишь на чувства боли и желания хоть как-то восполнить столь большую дыру в моем проклятом сердце. Я медленно встал и также не спеша подошел к женщине. Та не обращала на меня внимания. Ее взгляд был прикован к телу Вэйда. Взгляд, исполненный невыносимой болью и одиночеством. Я не выдержал:

– Да как ты смеешь так смотреть на него? – крикнул я и схватил женщину за горло.

      Та хрипло вскрикнула и только сейчас соизволила посмотреть на меня.

– Как ты посмела? Как ты посмела предать его чувства? Как у тебя наглости хватило предать его? Ведь мы… Ведь ты же… – слов у меня не хватало, поэтому я зарычал и начал сдавливать ее горло.

      Да, мне хотелось ее убить. Мне хотелось, чтобы ее остекленевшие глаза отражали ненависть и страх. Мне хотелось, чтобы она почувствовала тоже, что и я! Я хотел передать ей всю свою боль, обиду и одиночество.

Прикосновение…

Она нежно провела ладонью по моей руке и печально посмотрела в мои глаза. А затем тихо, одними губами, прошептала:

– Я чувствую то же, что и ты…

И только сейчас я понял, что все это время не переставал плакать. Тягучие отвратительно-грязные слезы медленно срывались с моего подбородка и падали на залитый кровью моего друга пол. Я… Я не смог ее задушить. Я медленно отпустил ее горло и рухнул перед ней на колени. Но затем мне пришла в голову мысль. Такая банальная и простая мысль. Я попытался ее отогнать, попытался воззвать к своему рассудку, но впервые в жизни чувства помешали мне мыслить здраво.

Я опустил голову, а затем услышал легкий смешок. Затем еще один и еще… Смех стал нарастать, и вскоре он превратился в безудержный и совершенно безумный хохот. И только спустя какое-то время я понял, что смеялся я…

– Забавно получается, – начал, отсмеявшись, – теперь, когда моего господина нет, я обречен. Все, кого я любил, убиты и сожжены! Люциус, Фернандес, Елена… и даже Вэйланд… Все вернулись в свое время, все смогли освободиться от этого проклятия Эликсира… и только я, последний из бессмертных, я, самый жалкий из всех слуг, что увидел мир, остался жив! Жив! Но вот я стою на коленях, безоружен и не способен убить даже того, кого хотел бы убить больше всего на свете… Так чего ждать? – Я снова начал смеяться. – Убей меня! Убей меня так же, как и его! Отправь меня туда же, куда и его! Я в любом случае умру, ведь я исчадье тьмы, я не человек! Так…

– Убей меня! – в один голос сказали мы с ней.

      Я опешил. Что… Что она сказала? Она хочет, чтобы я ее убил? Я снова поднял голову и посмотрел на нее. Ее глаза отражали решимость. Она не шутила о своей смерти…

– Убей меня. Пожалуйста, – тихо прошептала она.

– Ты… – недоуменно начал я.

– Любишь его так же, как и я, – закончила она.

      Что? Она любит его? Как же так? Зачем тогда она…

      «Тебе не понять…» – раздались в голове прощальные слова Вэйда…

      И я осознал. Она хочет умереть? Отправиться к Вэйланду, чтобы и там мучать его бедную душу? Как бы не так! Я не позволю ей умереть! Я заставлю ее пожалеть о том, что она совершила!

– Я не убью тебя, – тихо произнес я, вставая с колен. – Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделала.

      Да, все именно так. Она не должна увидеть Вэйда еще раз. Я защищу своего господина, своего друга от этой безумной! Она пожалеет о том, что не убила меня!

Внезапно я заметил странную улыбку, промелькнувшую на ее лице. Такая незаметная, мимолетная, но такая же безумная… Неужели такая же была и у меня?

– А знаешь, я тоже не смогу тебя простить за то, что ты сделал, – произнесла Дочь Волка и тоже поднялась. – За твое предательство ты будешь наказан вечным одиночеством.

      Я изумленно посмотрел на нее, а женщина быстро обошла меня и, не оборачиваясь, добавила:

– Я лично прослежу, чтобы ты страдал до скончания времен! – А затем она также быстро покинула собор.

Откуда? Откуда она узнала, что я предал Вэйда, дабы защитить его? Нет. Нет, она лжет! Я не предавал своего господина! Я ведь понимал, что этим все закончится, поэтому и пытался защитить Вэйда от этой женщины. Я лишь хотел, чтобы он жил!

Жил? А разве он получал удовольствие от своей жизни? Разве он радовался каждому дню, как делал это раньше? Неужели, это я заставлял его жить? Неужели я заставлял его жить ради себя? Нет… Нет, это не так! Ведь тогда в Иерусалиме именно он заставил меня жить вечно! Он, а не я! Я не… я не виноват! Но в последние годы… Он так часто говорил о бессмертии, о муках, даруемых вечностью…

Неужели он… и вправду ждал смерти? А я… так глупо полагал, что он рад жить, а на самом деле я просто не хотел, чтобы он оставлял меня одного! Я никогда не спрашивал, хочет ли он жить, потому что был полностью уверен в ответе и только сейчас я понял, что ошибался… И эта ошибка причиняла моему господину такую боль и страдания, что он не смог стерпеть ее и, может быть, именно поэтому сблизился с ней? Нет! Не может такого быть! Не мог он предвидеть свою собственную смерть, ведь он был ослеплен этой вечной любовью…

Я еще долго стоял и смотрел куда-то в пустоту, пытаясь сконцентрироваться, но тщетно. Мои мысли постоянно возвращались к ее словам. Не знаю, сколько времени прошло, может час, а может, и год. Когда я смог наконец-то сдвинуться с места, я обернулся, чтобы взглянуть на монсеньора, но его уже не было. Лишь черный пепел был на месте, где еще недавно лежал Вэйд… Неужели история моего друга также превратится в пепел и развеется ветром, как и его тело?

      Нет. Я не дам ему совсем исчезнуть! Пока во мне живут воспоминания, он будет жить, хочет он этого или нет! Дьявол, я опять заставляю его делать то, что хочется мне. Не по правилам это…

Я не смог сдержать улыбки.

Плевать. Я заставлю его снова ожить, но теперь ради себя! И я, вассал, запечатаю своего господина в книге, написанной по моим воспоминаниям. Благодаря мне, все узнают настоящего Вэйда! Пусть весь мир узнает о Вэйланде фон Ребель де Вермандуа, последнем графе из древнейшего французского рода.

Да, теперь я чувствую, как по моим венам снова побежала кровь. Я ощущаю ее кипение от предвкушения и, думаю, нет, теперь я точно уверен, что это и есть мое предназначение в этой бесконечно долгой и совершенно никчемной жизни!

Я огляделся в поисках бумаги или хоть какого-то ее аналога, но так ничего и не нашел. Саранча на поля, мало мне было жизненных испытаний, так еще и нужно найти то, чего нет! Ведь из-за того, что мы проиграли, я не могу выходить из этого собора. Собор… Вот оно! Вот то самое место, которое и запечатлит жизнь моего господина. Это будет и новая месть Богу, который посмел забыть одного человека, своего верного раба! Я снова заставлю его вспомнить, и пусть это будет стоить мне жизни, а Бог покарает меня, хотя… Чем Всевышний сможет меня удивить? Может ли вообще быть хуже, чем сейчас? Значит, у меня нет выбора.

Я снова огляделся в поисках хоть какого-то пишущего средства.

Взрыв!

Осколки стекла, обломки опоры и каменной плиты взлетели в воздух и снова обрушились на землю, образуя небольшую дыру в стене моего убежища. Из расщелины послышались чьи-то угрожающие крики и радостные восклицания… Мои губы тронула легкая улыбка. Навевает воспоминания… С тех самых пор как я именуюсь Петром Пустынником, я не раз уничтожал Дома Господа. Арлетте бы не понравилось…

Я поджал губы и оглядел остатки подпорок на стене, а затем вытащил косу из-за спины.

Удар!

Несущая балка треснула и обрушилась, увлекая за собою всю стену. В итоге «дыра» была завалена. Я оглядел стены и понял, что сама конструкция сможет выдержать еще пару-тройку часов, а затем обвалиться, похоронив меня под ней. Что ж… Я опустил глаза и наткнулся взглядом на маленький тлеющий уголек. Видимо, от взрыва снаружи что-то загорелось. Забавно, и что же быстрее произойдет? Я умру под обломками или же от угарного газа, а может, эти вандалы ворвутся и подарят мне вечный покой? В любом случае моя жизнь сократилась до нескольких часов… Я поднял уголек и, опустившись на колени, написал:

«Приветствую, убийцы и грешники! Вряд ли я смогу увидеть ваши прекрасные искореженные от гнева и ненависти лица, но, надеюсь, вы это прочтете. В моем распоряжении осталось несколько часов, дабы поведать вам о столь многом, поэтому, я, пожалуй, начну свое повествование. Забавно. Так мало времени… Всего несколько часов, чтобы описать целую вечность…

Эта история о человеке, которого все признают несуществующим. О «выдуманной» личности, прожившей придуманную жизнь… О человеке, приручившем Вечность и победившем саму Смерть!..»

Глава 1. О выборе, поменявшем ход истории

956 лет назад…

1062 год от Рождества Христова.

Амьен. Франция.

Саранча на поля, не нравится мне это утро! Вот хоть считайте меня неверным, но это воскресное утро проклято, уж не знаю почему. Мое предчувствие, предчувствие двенадцатилетнего парня, еще ни разу не обмануло, и если оно твердит, что сегодня нельзя выходить даже на воскресную мессу, я не пойду… Так бы я хотел сказать, если бы не моя сестра. Я усмехнулся. Конечно, моя вера в Иисуса тверда и непреклонна, но по сравнению с ее набожностью, я неверующий. Да и к тому же, сегодня Пасха! Сестра очень хочет пойти в церковь, послушать проповеди, но без меня она этого сделать не сможет, ведь…

– Братик, ты сегодня планируешь вставать?

Я вздрогнул и повернул голову. В дверном проеме стояла девочка лет семи на вид с прекрасными, но необычного цвета первого выпавшего снега волосами, приятными, немного скругленными чертами лица, маленьким носиком и большими ярко-зелеными глазами. Это моя младшая сестра Арлéтта.

– Христос воскрес, братец! – весело прощебетала Áрли.

– Воистину, – ухмыльнувшись, коротко бросил я и встал с постели.

– Почему ты все еще в постели? – подражая тону матушки, спросила Арли и надула губки.

– Арли, Смерть Господня, куда ты торопишься? Ведь еще только светает, а в церковь лишь при сумерках надо идти.

– Я знаю, но… – сестра неожиданно замялась и, тряхнув белоснежной головкой, снова весело заулыбалась. – Но ведь мне нужно узнать, купил ли ты свечку для храма?

Саранча на поля, а я забыл… Но ведь не признаваться же Арли, что я забыл такую важную мелочь!

– А ты сомневаешься в своем брате?

– Нет, но…

– Петр, дьявольское отродье, где ты научился так долго спать? – раздался резкий повелительный голос из окна.

Арлетта вздрогнула и перекрестилась, а я мысленно выдохнул и поднялся на локтях, чтобы увидеть лицо зовущего. Конечно, это мог быть только он. Высокий, немного худощавый парень, одетый в белоснежную камизу¹ с поверх накинутым черным, как смоль, коттом². У него были черные, цвета вороньего крыла волосы чуть выше плеч, резкие черты лица, ястребиный нос и всегда пронизывающий и такой холодный серебряный взгляд… Он стоял в золотистом поле пшеницы, скрестив руки на груди и недовольно глядя на меня.

– Монсеньор, простите мою медлительность! Я сейчас же отправляюсь к вам!

И, взглянув на свою сестренку, развел руками, мол, надо, а затем прямо с кровати выпрыгнул в окно и помчался к монсеньору, графу Вэйланду фон Ребéль. Точнее, бывшему графу. Его семья лишилась титула и земель из-за мятежа, устроенного семьей Ребелей против короля Генриха I, когда Вэйд был еще совсем маленьким.

– Bastardo³, как же долго ты спал! Ты заставил меня ждать! – довольно и почти величественно произнес Вэйд. Он подал мне руку для поцелуя. Я опустился на одно колено и поцеловал его перстень с прекрасным голубым камнем. На камне была высечена летучая мышь, которая расправила крылья и скалила свои маленькие клыки. Герб графов Ребелей.

– Куда отправимся, монсеньор? – снова выпрямившись, осведомился я.

– В город, на торговую площадь. Там у меня есть одно важное дело.

– Осмелюсь спросить, какое?

– Важное, – отрезал Вэйланд, а затем развернулся на каблуках и двинулся прочь от моего маленького с немного покосившейся крышей дома. А в окно за нами наблюдали два ярких изумруда… Я последовал за своим господином.

– Неужели твоя младшая сестренка тебе не доверяет? – вдруг спросил Вэйд, когда мы отошли от нашего дома.

– Почему вы так решили?

– Проклятие, зачем же Арли так долго и пристально на тебя смотрит, если она тебе доверяет?

Я улыбнулся.

– Она слишком хорошо меня знает, и она единственная, кто всегда может определить, когда я лгу.

– Ты врешь, – заметил Вэйланд.

Я улыбнулся и поправил:

– Разумеется, и вы тоже всегда можете распознать мою ложь.

Вэйланд ничего не ответил, только закинул руки за голову и продолжил идти по направлению к городу.

Спустя некоторое время мы уже подходили к воротам Амьена. Ах, Амьен… Маленький пограничный городок, который… так дорог мне. Город состоит всего из трех улиц, церкви, десятка домов, торговой площади и, само собой, форта. Каменные стены построили еще в прошлом веке, хотя на нас еще никто не нападал. В центре торговой площади находился большой колодец, к которому мы и подошли. Отовсюду доносились крики прохожих, скрип колес телег, груженных камнем, сыром, пшеницей и мешками с мукой, но все это меркло рядом с громкой руганью торговцев. Какая-то бабка трясла перед носом прохожего ощипанным, но уж больно тощим цыпленком, а под лавкой я приметил воришку примерно моего возраста, быстро спрятавшего под лохмотьями сыр с прилавка. Бедный, может, ему стоит дать кусочек…

– Пошел прочь, мелкий оборванец! – крикнул кто-то совсем рядом. Я обернулся и…

– Монсеньор, осторожней! – я дернул господина назад и тот не устояв, упал в грязную лужу.

Всадник поднял коня на дыбы, чтобы остановится, а затем, обернувшись, крикнул:

– Щенок, что ты под копыта лезешь? Жить надоело?

– Это ты смотри куда коня направляешь, bastardo! – монсеньор был необычайно зол. Он бросил на меня испепеляющий взгляд, но ничего не сказал и самостоятельно поднялся.

– Что-о? – вскипел всадник и замахнулся, чтобы хлестнуть Вэйда кнутом!

Монсеньор, осторожнее!

Удар!

Хлыст прошел по моим рукам, выставленным для защиты лица. Боль шипяще разлилась по ладоням, заставляя судорожно дернуться. Я мельком взглянул на свои руки. Бил со всей силы, останутся синяки.

      Тут к нам подъехал другой всадник и со смехом произнес.

– Что, Адемар, с оборванцем что-то не поделил?

– Замолчите, барон, чума тебя забери!

– Ой ли! Ты посмотри-ка, на кого ты наехал! – пропустив мимо ушей слова другого дворянина и заметив нас, сказал барон. – Как же, как же! Ах, какое громкое дело было! Вся Франция собралась тогда в Париже! Бедная Жанна, а ведь она была прелестной женщиной! Я даже хотел предложить ей свои услуги, конечно, до того, как она стала мятежницей. Ведь я прав, бывший маленький граф.

Барон издевательски подчеркнул слово «бывший», словно показывая место Вэйда! Да как он посмел оскорблять моего господина и уж тем более говорить о покойной матушке монсеньора в таком тоне?! Он за это ответит!

– Мессиры, неужели унижать дворянство уже стало правилом этикета? Какая прелесть! Значит я, простой крестьянин, теперь могу высказать вам, барон фон Штельмон, про ваши усы все, что думаю?

      Дворянин был настолько сильно возмущен и потрясен такой дерзостью, что не смог ничего сказать в ответ. Я краем глаза заметил, как Вэйд, который впервые узрел такую «смелость» с моей стороны, удивленно посмотрел на меня. Но что-то еще сверкнуло в его серебристых глазах… Словно две яркие молнии сверкнули в чистом небе.

– Ты смотри-ка, как затявкал другой щенок! Похоже, его никто не обучал манерам! – немного отойдя от удивления, сказал барон, а затем его лицо потемнело. – Такие, как ты, обычно сгнивают в тюрьме.

      И только сейчас я понял всю безрассудность моих поступков. Саранча на поля, неужели из-за этой маленькой царапины я смог так быстро потерять самоконтроль? Какой позор! Какое бесстыдство! Я опозорил монсеньора! Я сделал движение, чтобы склониться, но тут меня схватили за плечо и принудительно распрямили.

– Какое право вы имеете осуждать моего слугу? Порицать и наказывать его имею право только я, его сеньор.

Дворяне переглянулись и рассмеялись в голос.

– Ты? Сеньор? Да не смеши меня! У отбросов не может быть слуг! – сквозь смех, прошептал Адемар.

– Тише, шевалье, – вытирая глаза от набегающих слез, сказал барон, – не разговаривай с отребьем. А то я уже действительно начинаю верить, что ты воспринимаешь его всерьез.

      Вэйланд сжал кулаки.

– А впрочем, – неожиданно продолжил барон с какой-то очень нехорошей улыбкой на устах, – если подумать… Этот щенок, – он указал на меня кнутом, – осмелился нагрубить дворянину. Насколько я помню, по указу его величества Филиппа I, у крестьян нет права ни повышать голос в присутствии дворян, ни, тем более, оскорблять их. А знаешь, что бывает, когда нарушают приказы короля?

Я поджал губы и вцепился ногтями в руку, пытаясь сдержать дрожь, охватывающую тело.

– За наказанием дело не станет, – твердо произнес Вэйланд, – а вам не следует влезать в наши дела, мессиры. Хорошего вам дня.

– Постой, – преградил ему дорогу шевалье, – а ты не думаешь, бывший дворянин, что слишком нагло говоришь с нами?

– Пахнет подсудным делом, граф, – мягко вымолвил барон.

Монсеньор косо посмотрел на него.

– И чего вы хотите?

– Мы? – шевалье снова рассмеялся, – нам от тебя не надо ровным счетом ничего. Разве что…

– Ты должен извиниться, – перебил его барон фон Штельмон.

– И отдать своего слугу, – поспешно вставил Адемар.

– Что вы хотите сделать с Петром?

– Так его имя Петр… Отлично. Прямо как у одного из апостолов. А известно ли тебе, где он провел семь лет своей жизни?

Я коротко выдохнул. Конечно, кто же не знает? В тюрьме в Иерусалиме.

– Вы не сделаете этого, – твердо заявил Вэйланд.

– Тогда вы оба отправитесь под суд.

– Но поскольку сегодня праздник, мы готовы пойти на уступки. Недавно мне сообщили, что юный король Филипп I приказал доставлять всех преступников к нему, дабы лично вести расследование.

Вэйд смотрел на баронов как громом пораженный, и я догадываюсь, о чем он думает. Он считает, что это невероятная удача посетила его, но на самом деле все не так… Я почувствовал, как холодный пот струями стекал с моего лица, а руки перестали меня слушаться и задрожали.

– Стража прибудет через три дня. Будьте готовы, – сказал шевалье и тронул поводья. Барон последовал его примеру.

Я не смог более стоять на ногах и медленно опустился на каменную мостовую.

– Петр, демоново отродье, и что ты расселся? Из-за этих паршивых прихвостней короля мы сильно задержались, а у меня…

– Все кончено, – тихо и как-то слишком равнодушно проговорил я.

– Что кончено, Петр? Все только начинается! – радостно произнес Вэйланд и, развернувшись на каблуках, двинулся к центру площади.

      Я встал и медленно пошел за своим господином.

– Только представь! Париж! Королевский дворец! Мы наконец-то сможем проявить себя!

– Если только в тюрьме не сгнием.

– О чем ты? Ты и вправду веришь, что за это маленькое словечко тебя в тюрьму засадят? Прекрати так говорить.

– Но монсеньор, это ведь правда! – вскричал я, все-таки не выдержав. – Я нарушил королевский указ, и теперь моя жизнь обречена на большой тюремный срок из-за… какой-то… – Я едва сдерживался, чтобы не заплакать.

Вэйланд остановился. Потом медленно повернулся и посмотрел мне в глаза.

Удар!

Я упал в ту же грязную лужу, в которой недавно испачкался монсеньор. По щеке осторожно стекла капелька крови.

– Прекрати жалеть себя, дьявольское отродье, – повелительно произнес Вэйланд. – После судебного процесса, который пройдет, конечно, удачно, мы останемся в Париже и поступим на королевскую службу. Я ясно выразился?

– На… на королевскую службу? Но как, монсеньор? Ведь в армию не берут кого попало!

– Ты смеешь называть меня кем попало? – сверкнул глазами монсеньор.

Я повернулся в луже и сел на одно колено, склонив голову.

– Неисправимый! – через секунду продолжил Вэйд уже спокойнее. – Ты постоянно рассматриваешь все с плохой, с черной стороны и не рассчитываешь ни на что хорошее. Да только подумай, сколько пользы может принести наша служба! Да, возможно, ты не умеешь пользоваться оружием, но тебе не особо надо, ведь ты обладаешь другим, но чрезвычайно необходимым талантом! Талантом великого стратега!

Я ошеломленно посмотрел на Вэйланда. Нет, он не шутит. Неужели он серьезно полагает, что я обладаю таким великим даром, как он описывает? Саранча на поля, да единственный мой талант – срезать косой колосья пшеницы! Однако я больше не находил в себе храбрости оспорить слова господина. Саранча на поля, какой же я убогий слуга! Ведь любое мнение, любой взгляд монсеньора единственно верны, а значит, если монсеньор видит во мне стратега, тогда моя цель, нет, моя обязанность – стать этим великим стратегом!

– Но это не все! – продолжал распаляться Вэйд. – Только подумай: как только нас завербуют, мы станем настоящими солдатами, а солдатам платят жалование. Да, командирам и, тем более, генералам платят больше, но также нельзя забывать и рыцарей! Я думаю, если я смогу себя проявить, меня посвятят в рыцари раньше, чем в шестнадцать лет, а рыцарям платят настолько большое жалованье, что и твоя семья не будет голодать! Ну и последнее… Скажи, разве ты не хочешь научиться защищать свою мать и Арли?

Я… Я не смог ничего ответить, лишь склонил голову. Нет, я не буду врать и утверждать, что не учел жалованье военных и возможную транспортировку денег моей семье, но… Стать рыцарем? Нет, это невозможно! Чтобы стать рыцарем, нужно выиграть немало сражений, я уж и не говорю об обязательном дворянском титуле. Но все же удивило меня не это… Не могу поверить, что Вэйланд, мой великий господин, решил стать рыцарем не потому что он хочет восстановить свой титул и вернуть земли, а чтобы помочь моей семье… Хотя, о чем я думаю? Естественно, он хочет и свои блага вернуть, а моя семья лишь случайно была употреблена им в ходе моей тирады.

Однако это сути дела не меняет! Монсеньор все равно хочет помочь моей матери и Арли, а я обязан защищать его и сделать все возможное, чтобы Вэйланд фон Ребель снова стал великим графом и рыцарем Франции!

Я поднял голову и взглянул на монсеньора.

– Я сделаю все возможное, чтобы вы, монсеньор, добились того, чего желаете. После того, как дело будет выиграно, мы вступим в королевскую армию, чего бы мне это не стоило. Да здравствует граф Вэйланд фон Ребель!

На секунду в глазах Вэйда мелькнуло что-то странное, но почти сразу же исчезло за серебром его величественного взгляда. Он развернулся и, заложив руки за голову, направился к одному из прилавков, и, не оборачиваясь, крикнул:

– Поторопись, прохвост! Тебе еще свечку покупать в церковь.

Саранча на поля, а я и забыл! Я быстро встал и побежал догонять Вэйда, но вдруг резко остановился, как будто налетел на стену. Погодите. То есть он знал, что я свечку не купил? А еще его важное дело… Неужели его «важное дело» и есть покупка моей свечи в церковь?

– И долго ты будешь там стоять, дьявольское отродье? – обернувшись и недовольно глядя на меня, произнес Вэйд.

Я сорвался с места и на моем лице расползлась какая-то странная и неоправданная улыбка. Проклятие, как же я ошибался! Монсеньор действительно заботится о нас. Он великий человек! Как я рад, что моя жизнь будет принадлежать ему.

Но… Неужели мое плохое предчувствие впервые обмануло меня?

Глава 2. О воле Вэйланда фон Ребеля

– Монсеньор! Можете… Позволить мне слезть с этого демонического создания?

– Конечно нет, Петр! Дьявольское отродье, что за глупые вопросы ты задаешь?

– Монсеньор… Это не я дьявольское отродье… Это он! – жалостливо проговорил я, указывая на вороного жеребца под собой.

Ох, хоть бы могила забрала эту нечисть! Не успел я проехать и мили, как этот зверь с черной, как смоль, гривой решил проверить меня на крепость духа и сердца. И за что мне это? За то, что я всего лишь смиренный крестьянин, случайно оказавшийся в седле?

Жеребец, будто услышав мои мысли, тряхнул гривой и дико заржал, вставая на дыбы. Мое сердце, в который уже раз, сжалось и упало куда-то в район пяток. Я обхватил руками шею коня и попытался тяжестью своего тела придавить его, но тот был в несколько раз сильнее меня, поэтому на все мои потуги даже внимания не обратил! Да чтоб тебя саранча сожрала, чертово создание!

– Петр, дьявольское отродье, что ты там так долго возишься? Мы сейчас потеряем из виду наших… гм… спутников!

А между делом в голове моего четвероногого мучителя, по всей видимости, зародился некий план… Проклятие, у меня плохое предчувствие… Конь снова встал на все копыта, а затем, шумно выдохнув, с новой силой заржал и, лягнув задними ногами, помчался вперед. Легкая рысца быстро сменилась на дикий галоп, а я, в первый раз в своей жизни оказавшись в седле, вцепился в его проклятую гриву и повис у жеребца на шее.

Господь Бог, спаси меня!

Мы с моим мучителем быстро смогли догнать Вэйланда и оставить его далеко позади, однако это меня ничуть не радует! Хотя бы потому что впереди уже виднелись наш конвой, а как остановить этого черта, я не знаю!

Мгновение – и прямо передо мной сверкнула железная сбруя вороного коня…

Удар!

Я вылетел из седла.

Шлеп!

Больно… И мокро… Кажется, я снова угодил в лужу. Когда смог, наконец, остановиться, я болезненно скривился и повалился на бок. Больно… Рука… болит. Вся одежда, сшитая моей матерью, была запачкана грязью. Где-то поблизости послышался смех. Я все еще лежал в грязи, не в силах сдержать дрожь.

Чертов конь не знает, что такое повиновение, так почему именно меня посадили на этого монстра? Я же попросил лошадь поспокойней, неужели крестьяне даже на это право не имеют?

– Эй! Что ты себе позволяешь с моим слугой? – крикнул Вэйланд, подъезжая к нашему маленькому отряду.

– Злостного преступника останавливаю, – также громко ответил страж, закованный в латы, дернув поводья своего коня, заставив того повернуться.

– Мы и так под конвоем, зачем ты его сбросил?

– Затем, чтобы остановить этого коня.

– Что?

– Его кличка, Черт, была дана неспроста. Пока этот конь не сбросит наездника, он не остановится, а мне нельзя допустить, чтобы вы сбежали.

– И почему вы этого коня не отправили на живодерню, болваны? – высокомерно спросил монсеньор.

– Да как ты… – взбесился страж, но вдруг его остановил барон фон Штельмон:

– Тихо, мессир, не стоит обращать на них внимания. Этот конь самый быстрый и мощный, что только мог родиться на земле. Тот, кто обуздает его, по слухам, сможет управлять силами природы.

– Силами природы? Чушь! И вы верите в этот бред?

Шевалье, тоже сопровождавший нас, хотел было что-то сказать, но его перебил страж:

– Не нужно говорить с отбросами, шевалье Адемар. Вы оказываете слишком большую честь преступникам. Пусть они и дальше валяются в грязи!

Барон фон Штельмон усмехнулся и, развернув коня, тронул поводья.

Тем временем я смог унять дрожь и подняться на ноги.

Боль… Боль разлилась по моему телу, заставив скривится и схватиться за руку. Однако отнюдь не рука беспокоила меня. Боже… как же я жалок! Валяюсь в грязи, как свинья, а ведь я должен был справиться с этим конем! Обязан был… Одежда, сшитая моей матерью… Я не смог сберечь ее. Простите, матушка и сестренка! Я… Всего лишь исполняю свой долг перед родом Ребелей, я не хотел вас покидать в такой сложный для нас час! Я… Я…

Удар!

Я покачнулся и снова упал в лужу. По лицу текла горячая капелька крови…

– Вставай, дьявольское отродье. Не смей тут распускать сопли. Из-за тебя мне придется снова заставить их уважать себя.

Я склонил голову и, переместившись на одно колено, положил грязную руку на рубаху. Саранча на поля! Как же я мог так оплошать? Я доставляю Вэйду только проблемы. Надо собраться. Монсеньор прав, мне нельзя проявлять еще большую слабость! Я должен быть достойным моего господина!

Вэйланд больше ничего не сказал. Он развернулся и подошел к… Только не говорите, что он решил приручить Черта!

Он быстро сел в седло и в жеребца снова вселился бес. Он дико заржал и начал рыть копытом землю.

– Слуги, не знающие порядка, должны быть наказаны! – произнес монсеньор и стал натягивать поводья. Удела вонзились в рот коня, и тот издал уже более жалобное ржание. Однако эта мера не помогла. Конь снова встал на дыбы и через секунду помчался по направлению… Ко мне! Надо бежать! Надо срочно…

– Стой на месте, Петр! – крикнул Вэйд.

Я… не смог нарушить приказ монсеньора и встал как вкопанный. Конь стремительно приближался ко мне. Боже праведный, да сохрани мою жизнь! Я зажмурился.

Крик!

Кричит Вэйд, однако он не просит о помощи. Этот крик заставил меня вздрогнуть и испуганно открыть глаза. Господь Бог, зачем я это сделал? Передо мной, на дыбах стоял Черт, а Вэйланд все туже и туже натягивал поводья. Конь жалобно ржал, показывая, что вскоре удела разорвут его рот, но монсеньор был непреклонен. Чтобы избежать боли, конь стал все выше и выше подниматься и вскоре не смог удержать равновесие и сел на круп, а затем стал заваливаться на бок. В последнее мгновение монсеньор спрыгнул с коня, но поводья так и не опустил. Конь судорожно стал брыкаться и вскоре смог подняться на ноги и почти сразу рвануться в сторону. Вэйд, ведомый поводьями, заскользил по грязи, но удержал равновесие и одним молниеносным движением снова запрыгнул на Черта. Тот, почувствовав Вэйда у себя на спине, издал паническое ржание и понес монсеньора куда-то вперед. Стоп… А что я здесь стою? Опомнившись, я рванулся к коню монсеньора и, запрыгнув на него, тронул поводья. Конь неспешно побрел вперед.

Проклятие, пока я тут еле двигаюсь, монсеньору может грозить опасность! Я еще раз тронул поводья и посильнее стиснул бока гнедой лошадки. Та поняла мои намерения и перешла на легкую рысь… Нет, этого недостаточно! Я должен помочь Вэйду любой ценой, а значит, именно сейчас я обязан научиться управлять лошадью! Я снова цокнул языком, судорожно стуча поводьями, подгоняя коня. Лошадь фыркнула и изменила аллюр на галоп. Страх… Меня снова объял страх, появившийся всего пару минут назад из-за Черта. Но мои страхи могут и подождать. Я обязан помочь господину во что бы то ни стало!

Я нагнулся к седлу и стиснул поводья в своих руках. Боже! Взываю к твоей милости! Помоги рабу своему! Не дай мне свалиться с седла снова!

Вскоре я смог догнать Вэйланда, но, как оказалось, монсеньор справился и без меня. Черт уже перешел на легкую рысь и присмирел, не смея больше даже головой дернуть без ведома монсеньора. Слава Господу!

Так… А как мне остановить коня? Я натянул поводья, но вместо ожидаемого эффекта поднял свою лошадь на дыбы. Господь Бог, за что мне это все? Я снова схватил шею коня, однако в этот раз конь не сопротивлялся. Он легко опустился на все копыта и немного недовольно фыркнул. И только сейчас я понял, что все это время улыбался… Улыбался? Почему? Неужели… Мне это понравилось?

– Неплохо, Петр, – подъехав поближе, ободряюще произнес Вэйланд.

– Б-благодарю, монсеньор! – заикаясь, пролепетал я.

Хвала Богу! Все закончилось… И наше путешествие тоже подошло к концу. Ранним утром третьего дня после вынесения «приговора» к нашему дому приехали стражи и выдали нам лошадей, чтобы мы смогли побыстрее добраться до Парижа, а чтобы мы даже не помышляли о побеге, показали тугие луки и колчан стрел. Арлетта плакала, провожая меня, а матушка… Ах, матушка, только дождись! Я вернусь! Я обещаю, я во что бы то ни стало вернусь к тебе!

Но все же, как это удивительно! Из-за моих глупых слов у нас есть возможность увидеть самого короля! Какой же он? Матушка рассказывала, что он еще совсем юн и что сейчас страна не пойми в чьих руках находится! По Амьену ходил слух, что борозды правителя… или бороды правды… В общем, их почему-то держит некий граф Бодуэн – дальний родственник короля.

Интересно, кто будет нас судить? И есть ли у меня хоть маленький шанс выжить?

Я тряхнул головой, отгоняя мысль. Не время падать духом, Петр! Мы, наконец, в Париже! Хочу посмотреть на город, в котором живет сам король!

После небольшого досмотра мы миновали гигантские крепостные стены и очутились внутри настоящей столицы! Город поражал своими размерами и красотой. Огромные улицы были чисты, как будто в этом городе никогда не идут дожди, повсюду высятся каменные церкви и дома в пять-шесть моих ростов! А вон в центре города я вижу, развевается Французский королевский флаг. Это, наверно, королевский дворец! О Боже, дай мне памяти, чтобы запомнить это великолепие! Я крутил головой, рассматривая каждое строение, чтобы потом дома рассказать обо всем матушке и Арлетте.

Дом… Как же он сейчас далеко! Интересно, а как там Арли и матушка? Тоскуют ли по мне и верят ли в мое возвращение?

– Петр! – вдруг позвал Вэйланд.

Я придержал поводья и слегка отклонил корпус, останавливая лошадь. Монсеньор подъехал ближе и тоже остановил Черта.

– Вы что-то хотели, монсеньор?

– Ты… – он вдруг запнулся и опустил глаза, но через секунду снова посмотрел на меня и, улыбнувшись, произнес: – Образок-то свой спрячь.

Я посмотрел на свою грудь и увидел деревянную дощечку, подвешенную на веревочку, а на ней был вырезан портрет святой. Я смущенно схватил образок и затолкал его под рубашку, но когда я поднял глаза, монсеньора уже рядом не было. Мне показалось, или он хотел сказать что-то другое, но почему-то передумал? Эх, знать бы, что крутилось в его голове! Я тронул поводья и стал догонять отряд.

Дворец, представший передо мной во всей своей красе и строгости, поразил мое воображение. Величественное каменное строение, с одной большой гладкой башней посередине, величественно возвышалось над этим миром и давало понять, что я тут лишний. Огромные гладкие стены с бойницами и отверстиями для слива кипятка, две дубовые створки ворот, украшенные золотом, подвесной мост, удерживаемый двумя могучими железными цепями – все это показывало, насколько крепость неприступна и безопасна. И я, маленький оборванец в своей запачканной одежде посмею зайти в королевский дворец? Саранча на поля, не могу я так!

Я остановил своего коня в нерешительности, точнее в полной уверенности, что меня туда не пустят. Вэйланд тоже придержал Черта и недоуменно посмотрел на меня.

– Петр, дьявольское отродье, что ты там так долго возишься?

– Монсеньор… Мне туда нельзя! – заявил я, указывая на ворота замка.

– О-о Господь, дай мне сил! – тяжело выдохнул Вэйланд, а затем быстро подъехав, схватил под уздцы моего коня и повел того в замок.

– Монсеньор! Как же я…

– Не смей даже произносить что-либо, Петр! – отрезал Вэйланд не оборачиваясь. – Я велю дать тебе другую одежду, иначе я не пойду к королю.

– Монсеньор, но вы же обязаны…

– Кому? – яростно воскликнул Вэйд и обернулся ко мне. В его глазах снова сверкнули молнии. – Этому ребенку, чей отец по собственной прихоти отправил моих родителей на плаху? Или же графу, тайно или уже открыто правящему страной? Так ему я обязан еще меньше, чем мальчишке с короной!

Я хотел возразить. Я хотел сказать, что из-за того нелепого мятежа, организованного Ребелями, его родители и были убиты. Я хотел сказать, что именно по милости того графа Вэйланд все еще жив и может хоть как-то существовать, но… Я не смог. Не посмел. Я знаю, что это заденет монсеньора, и я не хочу, чтобы он чувствовал боль…

Но вдруг в глазах Вэйда загорелось что-то совершенно пугающее. Он опустил голову и тихо, очень тихо произнес:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Но я тебя предупреждаю: не смей… Больше никогда в жизни не смей даже думать жалеть меня! – Вэйланд вдруг вскинул голову и впился в меня своим холодным и ужасающим взглядом. – Твоя жалость заставляет меня чувствовать себя слабым. Если ты хочешь что-то сказать, то говори прямо и смотря мне в глаза, а иначе не слуга ты мне больше!

И Вэйланд отпустил поводья моего коня и ускакал вперед. Монсеньор… Простите, простите вашего глупого слугу! И как же я не смог понять такой простой истины? Я впился ногами в бока моего коня и погнал того к воротам дворца. Конечно, ведь монсеньор – это гордый граф фон Ребель, и ему не знакомо такое понятие, как смирение. Отныне и навсегда я буду лишь прикрывать его спину и не стану врать или таить от него хоть что-то!

Я быстро догнал Вэйланда и, не отпуская поводий, прижал правую руку к сердцу, слегка склонив голову.

– Монсеньор, я вел себя недостойно. Молю о вашем прощении и смиренно жду наказания.

Я не смел поднимать головы. Я ждал. Ждал хоть какой-то реакции от Вэйда. Молчание, прерываемое лишь храпом лошадей и цоканьем копыт, давило на меня и заставляло прижимать руку к сердцу все сильнее. Монсеньор молчал. Я не знаю, смотрел ли он на меня или же не счел это нужным, но надежда, смешанная с чувством вины и раскаяния, не позволяла мне поднять головы и взглянуть в глаза монсеньору.

– И долго ты собираешься сидеть в седле и бездельничать? – прервал эту мучительную паузу голос монсеньора. – Давай, придержи Черта, дабы я смог спешиться!

Я радостно поднял голову и увидел промелькнувшую улыбку на губах Вэйда. Хвала Богу! Я поспешил выполнить приказ Вэйланда. Граф легко спрыгнул с коня и отдал поводья конюху, а затем шепнул тому несколько слов. Конюх кивнул головой и знаком приказал мне следовать за ним. Я повиновался. Мы оказались в королевской конюшне. Здесь стояли десятки прекрасных рысаков всех мастей! Между третьим и четвертым стойлами был небольшой сундук. Конюх, открыв его и поискав рукой что-то, выудил из него одну пару штанов и свежую белоснежную камизу. Жаль только, что они не подходили мне: штаны оказались слишком широкими, а камиза – слишком длинной. Но с этими трудностями я смог справиться, попросив у конюха ремешок, заправив рубашку в штаны и подвернув рукава. Вскоре конюх любезно согласился провести меня до тронного зала.

Вступив в коридор перед залом и взглянув в проем, я снова почувствовал себя лишним. Слишком все красиво и величественно для такого маленького человека, как я! Вэйланд стоял посередине зала, скрестив руки на груди и сурово, но с небольшой смешинкой во взгляде, смотрел на меня. Я снова попытался попросить монсеньора покинуть это место, однако на все мои мольбы и уговоры граф отрицательно качал головой.

– Пойми, Петр, тебе рано или поздно придется предстать перед королем, так что пусть это произойдет сейчас, когда я рядом.

– Монсеньор… Но почему мне…

– Петр, дьявольское отродье, не задавай глупых вопросов! Если я сказал, что ты предстанешь перед королем, значит, ты обязан это сделать!

Мне ничего другого не оставалось, кроме как повиноваться.

Я огляделся. Перед моим взором предстал трон из красного дерева с золочеными ручками и бархатной обивкой. Короля не было в зале.

– Bastardo! И этот мальчишка заставляет меня ждать? – Вэйланд недовольно постучал носком своих сапог по мраморному полу и закинул руки за голову.

– Монсеньор! А может, не стоит так отзываться о его величестве? – робко спросил я, ощущая, как чувство неуюта все плотнее стягивает горло и заставляет говорить чуть ли не шепотом.

– А что мне этот король может сделать? – зевнув, лениво отозвался Вэйд.

– То же, что и с твоими родителями сделал мой отец, наглец! – громко произнес тонкий голосок, а затем из соседней комнаты вышел мальчик лет десяти на вид.

У него были темно-каштановые волосы, квадратный подбородок с мягкими, еще детскими чертами лица и маленькими зелеными глазками. Его взгляд был наполнен скорбью и печалью, но вместе с тем отражал гордость и самоуверенность. Отец рассказывал, что скрывать свои эмоции и чувства для королей – важнейшая задача. Что ж, я не могу сказать, что юный государь добился хороших результатов, однако и не признавать его умения держать себя в руках я не могу.

Я опустился на одно колено, поднеся свою правую руку к сердцу. Монсеньор же не спешил кланяться.

– И что это означает… Ваше Величество? – опустив руки, медленно произнес Вэйланд.

Вот взгляд монсеньора меня пугал гораздо больше, чем взор юного короля. И хоть лицо монсеньора оставалось спокойным, его серебряные глаза сверкали, будто маленькие молнии, показывая все ненависть к королевскому двору.

– Я прикажу казнить тебя за дерзость! – вспылил мальчик и нелепо взмахнул ручками, украшенными золотыми кольцами. На одном из них я смог различить зеленый камень с каким-то цветком, вырезанном на нем.

– Так чего ждешь? – вызывающе бросил Вэйланд и подошел чуть ближе к трону маленького короля.

Юный государь не сдержался и отступил на шаг, но его лицо все так же выражало уверенность. Боже правый, если так продолжится, меня не просто в тюрьму отправят! Меня повесят!

– Монсеньор, не надо! – взмолился я, схватив Вэйда за руку.

– Замолчи, Петр, – отбросив меня назад, рыкнул граф и уже с нескрываемой яростью взглянул на короля.

Король отступил еще на шаг.

– Да как ты смеешь? – крикнул мальчик, хватаясь за ручку трона. – Как смеешь ты, опозоренный граф, так говорить с твоим королем?

Вэйланд опустил голову и подождал пару минут. Чего он ждет? Стражей? Господи, защити моего безрассудного господина! Вдруг Вэйланд резко поднял голову и уже тихо спросил:

– Что, Ваше Величество? Сложно карать вассалов? Сложно чувствовать, что отвечаешь за чью-то жизнь? Сложно управлять целой страной? Конечно сложно, но если вам так повезло, и вы это бремя взвалили на себя, то не стоните как побитый щенок! Bastardo, и что с того, что отец скончался? И что с того? Смерть родителей еще не конец света, а вы ведете себя так, будто трон принадлежит не вам! Да что ты за правитель такой, если не в состоянии противостоять мне, униженному и брошенному на самое дно графу?

Король не нашелся что ответить, он лишь величественно и одновременно боязливо смотрел в сверкающие глаза монсеньора.

– Мессир Вэйланд, прекратите это немедленно, иначе поплатитесь головой за свою дерзость, – степенно сказал чей-то бархатистый голос.

Я обернулся и взглянул в сторону, откуда доносился голос. В проеме, откуда прежде вышел король, появился мужчина лет пятидесяти на вид с поседевшими висками, но ясными и полными спокойствия голубыми глазами, носом с горбинкой и тонкими бледными губами. Он был облачен в длинную изумрудную тунику и такого же цвета манто⁴. Мужчина медленно подошел к королю и вежливо поклонился. Затем проследовал за трон государя и встал позади маленького короля. Филипп I проследовал за мужчиной и сел на трон. Таинственный мужчина долго и пристально смотрел на монсеньора, и Вэйд все-таки не выдержал. Он развернулся и медленно подошел ко мне. Затем он обернулся лицом к королю и вежливо поклонился.

– Думаю, теперь можно начинать, – удовлетворившись таким решением, произнес мужчина. – Меня зовут граф Фландрский Бóдуэн Пятый. Я являюсь регентом его величества Филиппа I. Недавно мне сообщили, что ваш слуга Петр Амьенский оскорбил одного из дворян. По указу его Величества, за такое нарушение крестьянин обязан получить заслуженное наказание, и мы должны провести суд на ним. Однако барон и шевалье не предоставили вещественных доказательств сего проступка, к тому же они не сообщили, что провинившийся еще ребенок. Ваше Величество, я считаю, вам стоит отпустить их и не созывать собрание. К тому же, я настоятельно рекомендую пересмотреть ваш указ об оскорблении дворян крестьянами и вашем личном рассмотрении каждого дела.

– Нет, – упрямо сказал король и, немного задрав голову, продолжил: – Я хочу знать, как живут мои люди и почему чернь смеет так обращаться с дворянами. Никому доверять нельзя, я должен везде самолично все просматривать и проверять. А насчет этих двоих… – король зло улыбнулся. – Вы правы, мессир, созывать суд не стоит. Я сам вынесу им приговор. Так как поведение бывшего графа и его слуги непростительно, я не могу позволить им расхаживать по улицам Франции безнаказанно. Пусть их отправят в монастырь!

Вэйланд сквозь зубы чертыхнулся и в его глазах снова сверкнули молнии. Я так и знал, монсеньор зря начал кричать на короля! Из-за этого нас вместо тюрьмы могут отправить жить в монастырь. Хотя, возможно, в этом нет ничего плохого? Нас будут кормить и поить монахи, а значит, матушке не придется так много работать. Вот только… Я ведь буду по ним скучать.

– Но Ваше Величество, этот юноша…

– Никаких «но», граф! Я принял решение. Найдите подходящее место для этого наглеца, и пусть он больше не появляется в Париже!

Граф Бодуэн был поражен такой решимостью короля, но спорить больше не стал.

– Что ж, Ваше Величество, значит, вы все-таки можете что-то сделать, жаль, что этого недостаточно для того, чтоб удержать меня, – медленно произнес монсеньор, кланяясь королю.

– Именем короля! Граф Вэйланд фон Ребель! Приказываю вам немедленно отправиться в Бургундию в Клюнийское аббатство!

Хвала Богу, нас не отправят в тюрьму! Но… Граф слишком сильно помрачнел. Я… Могу ли я что-либо сделать для него?

Вэйланд развернулся и быстро направился к выходу из тронного зала. Я снова взглянул на короля и, заметив его победный взгляд, я… Я решил рискнуть.

      Я обернулся и медленно склонив голову, спросил:

– Ваше Величество! Могу ли я спросить: ваше решение однозначно и неоспоримо?

– Конечно! Как ты вообще осмелился задать такой глупый вопрос?

– А могу ли я попросить вас о сделке…

– Сделке? – заинтересовался граф Фландрский. Король промолчал, давая понять, что он тоже заинтересован.

– Если я смогу одержать верх, вы позволите мне и моему господину вступить в Королевскую армию?

– Что за вздор! Об этом не может быть и…

– Занятно, – мягко прервав короля, произнес граф, – то есть вы собираетесь бросить вызов самому королю?

Саранча на поля! И кто меня за язык дернул? Зачем? Зачем я открыл свой рот и начал этот нелепый разговор? Опять то же самое, я снова не сдержался и посмел выказать наглость по отношению к дворянину! Может… Стоит отказаться? Может, стоит попросить прощения и все тогда…

Прикосновение.

Я почувствовал тепло ладони на своем плече и, вздрогнув, обернулся. Вэйланд смотрел на меня горящими от нетерпения и уверенности глазами.

– Не сдавайся, Петр, – тихо шепнул мне на ухо монсеньор, – я ведь не зря зову тебя дьявольским отродьем.

– Да, монсеньор! – громко произнес я, закрывая глаза.

Страх… Страх окутал меня и погрузил на самое дно отчаяния. Господи, спаси раба своего!

– Хорошо. Это будет отличная возможность проверить навыки короля и утвердить его первенство во всех сферах! – громко произнес Бодуэн, а затем, обратившись к королю, шепнул ему что-то на ухо.

Глаза государя опасно вспыхнули, и он поднялся с трона.

– Тогда решено. Если ты… Как зовут тебя, мальчик?

– П-петр, ваше сиятельство, – запинаясь, произнес мой дрожащий голос.

– Петр. Бросив вызов королю, ты поставил свою жизнь на кон. Если ты проиграешь, твоя судьба оборвется, однако, если же выиграешь, его Величество разрешит тебе и Вэйланду фон Ребелю вступить в Королевскую армию. Более того, если слуга одержит верх над королем, то граф получит все утраченные земли и титул обратно, а также двести золотых из королевской казны.

Это ловушка. Как ни странно, но в подобной ситуации мой инстинкт подсказал мне именно это. Мое предчувствие забило тревогу, и оно отчаянно сопротивлялось такому решению. Конечно, какой же король будет давать двести золотых из собственной казны? Такое бывает только в сказках. Нет, нужно скорее отказаться от глупого сражения, иначе быть беде!

Я умоляюще взглянул на Вэйда… Но тот потерял рассудок. Глаза моего господина горели от нетерпения и жажды получить свой титул обратно. Я знаю, о чем он думает, я знаю, что в меня верит, но…

– Монсеньор…

Рука Вэйланда сдавило мое плечо.

– Борись, Петр и будешь вознагражден!

– Монсеньор! – вскричал я, – это же…

– Ни слова не хочу слышать! – рыкнул Вэйд и отпустил мое плечо. – Ты можешь, нет, ты обязан выиграть! Это мой приказ, приказ твоего господина!

Господь Бог, и как такое произошло? Я не могу нарушить приказ монсеньора, а значит, я должен не только выжить в ловушке, что подготовил для меня граф Бодуэн, но и выйти из нее победителем. Но мое предчувствие… Через камизу я схватился за образок и в последний раз воззвал к Богу с молитвой о помощи.

– Как будет проходить сражение? – тихо спросил я.

– Ты знаком с шахматами?

Глава 3. О воле шахмат

Шахматы… Меньше всего на свете я ожидал, что именно в этой игре король, точнее граф Фландрский, захочет со мной сразиться. И, если говорить честно и перед Господом, я не умею играть в нее. Саранча на поля, я даже правила не знаю! Отец рассказывал мне, что в шахматы играли еще в далекой стране на востоке, а спустя века эта игра появилась и во Франции, однако освоить ее могли лишь дворяне с образованием. Мои шансы на победу совсем малы, а если я проиграю… Господь Бог, позволь мне хоть на том свете быть счастливым!

Однако граф оказался милостив, и когда я, трясясь и еле выговаривая каждое слово, сказал, что не знаю правил, он великодушно разрешил мне прочитать их в книге… Но кто сказал, что я умею читать? Господь, спаси меня! Из тронного зала меня вывела стража и отвела в большую комнату с множеством книг разной толщины и величины. Выдав нужную книгу, стражники уселись поудобнее неподалеку от меня и стали пристально следить за каждым моим движением. Я в нерешительности застыл, глядя то на них, то на книгу. Воцарилась непродолжительная тишина.

– Святые угодники! И что ты стоишь? Давай, читай скорее, и мы сможем наконец отдохнуть.

– Я… Мне нужно… – я не мог пересилить себя и признаться в том, что не умею читать.

– А я тебе говорю, прислуга, мне нужно именно сюда! – вдруг раздался из-за двери до боли знакомый голос.

– Да говорят тебе, оборванец, что здесь очень важное…

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, являя нашему взору Вэйда во всей красе.

Я спасен!

– Ты! Что ты здесь делаешь? – сразу подскочили оба стража.

– Именем короля и своим собственным! Приказываю вам ждать за дверью! – громко и властно произнес Вэйланд и вручил одному из стражей лист бумаги.

Стражник вгляделся в убористый почерк и развернулся было, дабы исполнить приказ, но в последний момент остановился и схватил Вэйланда за плечо.

– Постой-постой! Здесь нет подписи короля!

– Конечно нет, идиот! – насмешливо произнес Вэйд, убирая при этом руку со своего плеча, – это же неофициальный приказ. Я передал вам эту записку, чтобы вы удостоверились в подлинности моих слов.

Монсеньор… говорит так решительно. Неужели это и вправду король издал такой указ? Страж тоже сомневался, но решил исполнить приказ и взяв своего друга, быстро вышел.

– Монсеньор! Я…

– И где твоя книжка? – усмехнулся Вэйд.

Увидев искомую в моих руках, он выхватил ее и открыл где-то в середине. Быстро пробежав глазами, Вэйланд захлопнул фолиант и выбросил его через плечо.

– Монсеньор!

– Там слишком непонятно написано, поэтому я расскажу тебе так, – перебив меня, безоговорочно произнес граф.

Я слегка склонил голову. Вэйланд покрутил головой, а затем подошел к ближайшему столу и широким движением смахнул с него все свитки и книги. Он подошел к большому сундуку, стоявшему в дальнем углу, и выудил оттуда множество свечей разной толщины и длины. Он подозвал меня к столу и указал на стул, сам же сел напротив.

– Петр, я буду объяснять всего один раз, так что не вздумай отвлекаться и перебивать меня.

Я кивнул и стал пристально смотреть на стол.

– Для начала ты должен усвоить самую простую истину: шахматы – это отражение войны. Каждая фигура символизирует кого-то или что-то. Пожертвовав пешкой или фигурой, во многих случаях можно выиграть. Человеческие жизни находятся в твоих руках, но твоя главная задача не спасти как можно больше слуг, а защитить короля.

При этих словах Вэйланд водрузил на стол толстую оплавленную свечу с черной ниткой на конце.

– Король – это твоя жизнь. Если король не сможет сдвинутся с места, а к его горлу приставят клинок – ты проиграл. У твоего противника, то есть у короля Франции, тоже есть такой.

Вэйланд поставил напротив такую же свечу, но уже с белой ниткой.

– Короли – гордый народ, и они не могут стоять вплотную друг к другу. Другими словами, король не может победить короля. Жизнь не может отнять жизнь без посредника.

И Вэйланд выставил передо мной все оставшиеся свечи.

– Головой, щитом и мечом твоим является ферзь или, как некоторые называют, королева. Именно она стоит рядом с королем, и именно она нападает и вселяет ужас в войско врага. И напротив, только она способна успокоить и воодушить своих бойцов. Офицер⁵ – мощный и неуправляемый воин, способный разгромить любую армию, если его правильно использовать. Однако офицеры не любят вредить или помогать своим собратьям, поэтому они никогда не смогут пересечься или защитить друг друга. Конь – быстрый и хитрый. Его невозможно поймать, если не загнать в угол. То есть если кавалерия окажется в центре, то не останется силы, способной уничтожить ее. Осадные башни или тура⁶. Их скорость уступает слону и коню, однако штурмовая сила – превосходит во много раз. Одна тура – слаба, но если с ней будет другая, то тяжко станет вражескому королю сохранить свое войско в целости. И, наконец, пехота или просто пешки. Эти маленькие создания не способны защитить самих себя без чьей бы то ни было поддержки, но не стоит их недооценивать. Пешки не способны отступать. Они в первые минуты сражения рвутся в бой, но вскоре замедляют свой темп, однако пехота никогда не бежит назад. Более того, их особенность заключается в героизме. Каждая пешка, попавшая в лагерь врага и уцелевшая там, сразу становится героем, а герои – это самые страшные фигуры на доске. Герой вселяет ужас и уважение, страх и надежду. Он становится подобием ферзя! Ни один вид войск не может повысить боевой дух так сильно как пехотинец, забравшийся в самое сердце вражеского лагеря. Не забывай об этом!

Каждое свое слово монсеньор сопровождал передвижением фигур. Он показал мне, как атакует каждая фигура, а также разъяснил, что поверженные войска погибают. Больше они не смогут участвовать в сражении. Мертвые не воскресают… Воскресают… А ведь точно!

Вся эта игра основана именно на стратегии и умении правильно распоряжаться своими силами. Другими словами, если я научусь играть в шахматы, то я сумею обучиться ремеслу стратега! Каждая фигура… Каждый солдат на поле… Они все верят мне и готовы отдать свои жизни ради наивысшей цели! Тогда я просто не имею права отступать и сдаваться!

И все же… Я не король. Ни в жизни, ни в шахматах. Моя душа не принадлежит этой фигуре. Я всего лишь смиренный слуга, стоящий возле своего господина. Да, так оно и есть. Я – это ферзь, а монсеньор – это король!

Ферзь… Так вот как зовут меня на самом деле в шахматах! Удивительно, но это имя мне нравится. По всей видимости, это и была моя судьба – стать ферзем под предводительством своего короля!

– …и помни, что вражеские войска только и ждут твоей ошибки. Они не будут охотиться за королем, по крайней мере, не сразу. Ты все понял?

Я молча склонил голову.

– Что ж, хорошо. А, вот еще что…

Грохот! Я подскочил с места и обернулся. В комнату ворвались разъяренные стражи. Так значит, записка монсеньора была подделкой? Один из стражей с ужасным запахом изо рта мгновенно оказался возле Вэйланда, схватил его за ворот и поднял над землей. Вэйд вцепился руками в свое горло и попытался развязать воротник, но страж не дал ему это сделать, встряхнув графа как щенка.

– Ах ты маленькая шавка! Да как ты посмел меня обмануть?!

Боже праведный! Монсеньор! Его надо спасти! Надо как-нибудь отвлечь!

– Мессир… – тихо произнес я и бросил ему первую попавшуюся под руку свечку.

Тот повернулся и инстинктивно поймал свечку свободной рукой. Отлично, он отвлекся! Я подлетел к стражу и со всей возможной силой ударил ему чуть ниже груди. Страж резко выдохнул, схватившись за живот, и немного присел, дав возможность монсеньору встать на ноги. Граф глубоко вздохнул и, развернувшись, ударил своего мучителя в лицо. Страж не ожидал этого, поэтому не смог увернуться. От силы удара его голова отклонилась назад.

Бух!

Голова повисла, а тело обмякло, упав на пол. Страж уже не вставал. Боже, надеюсь он просто сильно ударился. Надеюсь. Вэйланд потер шею и движением руки указал на дверь. Я кивнул и, глубоко вздохнув, двинулся к выходу. Прошу, Господи, пусть больше неприятностей не будет!

Шаг… Другой… Мои ноги стали очень тяжелы, очень трудно идти… Страх сковал меня! Я… Должен победить, но… У меня плохое предчувствие… Вдруг в проеме появились другие стражи и схватили меня. Руки вывернули, а на голову что-то нацепили. Темнота… Монсеньор!

Удар!

Больно… что случилось? Кажется, я потерял сознание. Голова болит. Еще руки ноют, однако я не связан… В остальном теле все хорошо. С трудом поднимаю веки, но ничего не вижу. Вижу странные разноцветные круги… Я помотал головой и снова вгляделся в темноту.

Я в тронном зале. Меня усадили за стол, где уже были расставлены какие-то странные маленькие деревянные статуэтки. Готов поклясться, это шахматные фигуры.

На троне сидел маленький король и, вероятно, дожидался моего пробуждения. Сзади все так же величественно стоял граф Фландрский. Но… Где же монсеньор? За окном все еще светило солнце, однако я не думаю, что пробыл я без сознания меньше двух-трех часов. А значит… По моему телу проскользил леденящий ужас.

Вдох… Они не могли убить монсеньора, потому что он все еще остается графом! Выдох… Они просто не могли этого сделать! Вдох… Но зачем графу Фландрскому с нами так долго возиться, да и еще принимать мое безумную сделку? Он же мог просто высечь меня в конюшне за дерзость! Выдох… Так почему он этого не сделал? И, если даже он убил… Выдох… Господи прости… Вдох… монсеньора, то почему он и меня не убил? Что здесь происходит?

– Очнулся, наконец? – осведомился маленький король и поднялся с трона, – теперь мы можем начать и побыстрее закончить эту глупую…

– Где… – тяжело дыша, тихо спросил я.

– Что?

– Где… Монсеньор? – выдохнул я со слезами на глазах.

– Он жив, не волнуйся, – сообщил граф Фландрский. – Но он не пожелал видеть поединок.

Выдох… Слава Богу! Монсеньор жив! Но… Почему он не захотел видеть игру? Неужели он мне так сильно доверяет? Что-то здесь не так… Да и почему я так легко верю словам графа?

А тем временем маленький король подошел к столу и сел напротив меня. Сейчас начнется великая игра, которая и должна будет определить нашу с монсеньором судьбу. Передо мной стояли черные фигуры, а напротив короля – белые. А… кто должен начинать?

– Надеюсь, объяснять тебе твой проигрыш мне не придется, – насмешливо сказал мальчик, схватился за белую пешку и передвинул ее на две клетки вперед.

Вопрос исчерпан. Хм… Судя по всему, крайние две фигуры – туры, чуть ближе кавалерия, далее идут офицеры. Ферзь должен стоять слева от короля. Первый ряд – это пехота… Самые страшные войска.

– Ты ходишь или признаешь поражение? – раздраженно поторопил король.

Многое остается непонятным… А еще я не уверен, стоит ли сразу жертвовать своими фигурами или стоит сберечь войско. Мне необходимо время, чтобы во всем разобраться… Я взял пешку, что стояла напротив и поставил напротив вражеской пехоты. Теперь отряд противника не сможет пройти мимо, и ему придется задержаться.

– Ха! И это все, на что ты способен? – самодовольно сказал Филипп I и, взяв коня, что стоял слева от меня, направил его на помощь своим солдатам. Плохо. Теперь его кавалерия угрожает моим пехотинцам! Нужно что-то придумать и срочно!

– Ходи уже, не оттягивай свою смерть!

Вздрогнув, я взял коня и отправил его на помощь моей пешке. Успокойся, Петр! Этим ходом ты смог предотвратить неизбежное: если вражеский конь атакует пехотинцев, то мой конный отряд уничтожит их. А конница всегда была ценнее пехоты, несмотря на то, что пехотинцы страшнее кого бы то ни было.

      «Конь – быстрый и хитрый… В центре ему нет равных…» – вспомнились слова монсеньора.

      Да, все правильно. Конница сможет уничтожить любой отряд, особенно если она защищена…

Мальчик поднял брови, взял другую пешку и поставил ее рядом с предыдущей.

«Пешка не способна защитить саму себя без поддержки». Значит, вот что имел в виду Вэйд! Если призвать подкрепление, то моя защита не выдержит, даже если я следующим ходом буду атаковать конницей его кавалерию. Его отряд только и ждет этого. Мне необходимо избавиться от подкрепления раньше, чем они смогут соединиться с вражескими войсками. Но тогда построение моей пехоты будет нарушено, и вражеская кавалерия сможет уничтожить авангард, не прикладывая особых усилий… Но у меня же есть моя кавалерия! А значит, я смогу выстоять и отбить атаку врага!

На моих губах предательски расползлась предвкушающая улыбка. Успокойся, идиот! Не выдавай себя раньше времени!

Я схватил пешку и атаковал ей вражеское подкрепление. Победа! Отряд противника был полностью разбит.

– Вот ты и попался! – воскликнул король и направил своего коня на мой отряд.

      Простите, войны! Но ваша жертва не напрасна! Я было взял коня, чтобы отомстить врагу, но вдруг мой взгляд упал на другую конницу. «Коня невозможно поймать, если не загнать в угол…» Я не могу оставить свою кавалерию в таком состоянии. Мне необходимо дать ей проход к центру. Но… Не могу же я пожертвовать своим вторым отрядом! Хотя… Моя конница находится под защитой пешки… Я более чем уверен, что это мой отряд лучников. Он обеспечит защиту кавалерии! Но… Если враг будет безумен? Хватит ли моим войскам уверенности уничтожить столь могущественный отряд?

Я мельком взглянул на ферзя.

      «Только она способна успокоить и воодушевить своих бойцов». Я надеюсь на тебя!

Я отпустил коня и взял другого. Лети же в бой, кавалерия! Если мои предположения верны…

– Надеешься, что я пощажу твоего коня только из-за того, что он защищен? – насмешливо спросил король, а затем в его глазах загорелась жажда. Жажда убивать. – Как наивно!

И враг направил свои войска на мой конный отряд. Я верю в вас, лучники! После молниеносной атаки пехота уничтожила кавалерию. И теперь…

– Ты заманил меня! – почти безразлично заметил король, внимательно осмотрев поле боя.

      Мой второй отряд кавалерии напал на беззащитную пешку, случайно оставшуюся в центре боевых действий. Если бы битва происходила в реальных условиях, то этот отряд был бы уничтожен, не успев получить указаний, что делать дальше. Однако это не реальный бой. По всей видимости, знал это и король.

– Но сейчас моя очередь, а это значит, что твой ход совершенно бессмысленен.

      Белый офицер вышел в открытое поле и защитил доселе слабый пехотный отряд. Сильная фигура, способная защитить несколько фронтов одновременно. Другими словами, моя кавалерия не выдержит натиск подготовленного офицерского корпуса. Этот монстр с легкостью разгромит кавалерию, если я продолжу наступление конем…

Но я не сдамся! Я знаю, что впервые играю в эту странную игру, но я… Не вижу игры! Это настоящая война, от исхода которой зависит наше с монсеньором будущее, а значит, у меня просто нет права на ошибку! Я обязан выиграть!

При таком расположении моих войск есть всего одна правильная стратегия… Нужно защитить короля и при этом постоянно атаковать. Жертвы неизбежны. Но если я хоть где-то ошибусь, если отстану хоть на один шаг… Это может стоить мне жизни!

Наступление со стороны короля продолжалось. Отбив атаку офицера, я едва успел перевести дух. Саранча на поля, неужели я становлюсь колдуном? Я знаю, чего хочет король! Я знаю его мысли, вижу его действия… Значит, я на шаг впереди. Я сильнее тебя, король!

После длительного боя моим воинам удалось переломить ход битвы. Но это не конец, надо продолжать атаковать! Моя пехота почти уничтожена. Вывести другие фигуры! Сначала офицеры, затем тура, но перед этим обезопасим короля… Кажется, маленький Король делал подобный ход, когда король «перепрыгивает» туру. Что ж, воспользуемся подсказкой. Отлично, теперь две мои осадные башни соединились, а это может означать только одно…

      «Тяжко станет вражескому королю сохранить свое войско в целости!»

Осадные башни, огонь!

      Несколько фигур пали от натиска двух башен, но одной из них все-таки пришлось пожертвовать. Ситуация развивается довольно быстро. У белого короля остается все меньше места для отступления. О-о, я вижу это! Одетого во все белое, маленького короля, в страхе отступающего к своему коню. Я вижу, как монсеньор гордо сверху вниз наблюдает за ходом боя и медленно поднимает руку, указывая на вражеского командира. Его рука сжимает меч и подносит острие к шее врага. Это приказ, такова воля монсеньора! Мне, точнее, черному ферзю, не хотелось покидать своего господина, но я склоняю голову и надеваю шлем. Я чувствую, как неистовая жажда вскипает внутри меня и пробуждает какие-то животные инстинкты. Саранча на поля, Петр, сосредоточься! Я тряхнул головой – и поле боя пропало, снова являя шахматную доску.

      Победа близка. Остается лишь вывести ферзя из плена и тогда вражеский король падет от моего клинка!

Не могу до сих пор поверить… Я смог одолеть самого короля! Неужели… Вэйланд действительно был прав, и у меня есть дар к военному делу?

Медлю. Проклятие, не может быть такого, чтобы король, такой искусный стратег, не подготовил для меня ловушку! Моя рука в нерешительности нависла над черным ферзем, и я мельком взглянул на мальчика. По ходу сражения у моего противника темнело лицо. Он перестал язвить и сосредоточился на игре. Глаза его расширились от страха, когда он понял, что я вижу его смерть, точнее, наш с монсеньором выигрыш.

Скрип… Я поднял голову. Дверь позади короля тихо отворилась и из-за нее показался граф Фландрский. Он взглянул на меня и… Улыбнулся? Погодите… Я уже видел эту улыбку? Но только где?.. Она слишком жуткая, чтобы ее забыть… И эти глаза. Такие спокойные сначала, но затем как у, прости Господь, одержимого.

В моей памяти словно молния проскочила. Я вспомнил! Именно эти глаза и эту улыбку я видел, когда впервые согласился поиграть с крестьянскими мальчишками в полководцев. Это было семь лет назад. Именно тогда произошло самое большое восстание знати за всю историю Франции… Именно тогда Вэйланд лишился родителей, а я отца. И именно тогда в Амьен заехал граф по каким-то важным делам. Я помню его хищный, жаждущий взгляд.

Из моих воспоминаний вывел меня сам граф, приставив палец к губам. Он осторожно открыл дверь и вывел на свет… Монсеньора! Он был в сознании, но его рот закрывал рукой граф Фландрский. Нет! Ты не посмеешь! Моя рука дернулась и задрожала от гнева. Граф снова улыбнулся, а затем достал из-за пояса кинжал и приставил его к горлу Вэйда…

      Мое сердце споткнулось…

Удар!..

Нет, ты не посмеешь!…

Удар!

У тебя не хватит духу, мой господин ведь тоже граф!

Удар… Удар… Удар!

Я…

Удар!

Не могу…

Удар!

Не могу рисковать жизнью монсеньора!

Удар…

      Я схватил ферзя и поставил его прямо перед своим королем.

Монсеньор…

Удар!..

Простите меня!

Глаза мальчика засветились.

– А я уж испугался… Думал, ты гений… Но ты всего лишь обычный глупый крестьянин!

      Король осторожно взял свою туру и вонзил стрелу в моего ферзя.

– Шах и Мат!

Королевский наконечник вместе с кинжалом одновременно коснулись земли. Все кончено… Я… погиб… Но монсеньор будет жить!

– Я победил! Стража! Уберите этого простолюдина с глаз моих! Я не хочу больше его видеть!

Я не поднимал глаз и не вставал с места. Господи, даруй мне безболезненную смерть! Сзади послышались торопливые шаги, а затем меня схватили за руки, но я не сопротивлялся. Мне больше не хотелось ни видеть монсеньора, ни выиграть, ни жить… Интересно, умирать… больно?

      Вокруг моих глаз образовалась пелена, и я не знал, куда и как долго мы шли. Но вдруг меня внезапно остановили и заставили сесть на колени. Неужели… Так скоро? Сердце, до того не подававшего признаков жизни, забилось вновь. Неужели… Меня сейчас казнят? Дыхание сбилось… Страх окутал меня и заставил инстинктивно вздрогнуть. Трус, зачем ты глаза закрыл?

– Печально, не так ли? – тихо произнес бархатистый голос.

Это же граф Фландрский! Я открыл глаза и с яростью взглянул на графа. В этот момент я почувствовал внезапный прилив сил, но стражи оказались сильнее и надавили мне на плечи, дабы я не смог подняться.

– Теперь, из-за того, что ты осмелился дерзить королю, тебя приговорят к смертной казни.

Я чуть не рычал от отчаяния и ярости.

– Дьявольское отродье! – крикнул я.

– Зачем же так? Я же могу тебя сначала отвести в пыточную.

– А мне плевать, слышите?! Со мной делайте все, что хотите, я это заслужил! Только, прошу, избавьте меня от вашего общества!

– А если же первым там окажется твой драгоценный граф?

Я вздрогнул. По спине пробежал холодок, а в горле мгновенно пересохло.

– Вы… не посмеете!

– Отчего же? Твой сеньор тоже провинился, поэтому плаха будет сложена и для него. Но ты можешь изменить свою судьбу.

Я непонимающе взглянул на графа. И тут лицо мужчины исказилось какой-то совершенно дикой улыбкой, а в глазах снова проснулась жажда.

– Жаль, что пропадает такой талант… Ведь ты мог значительно укрепить наши войска и выиграть сотни сражений. Вся Франция, да что там, весь мир узнал бы мальчика из маленького города Амьена! Тебя бы приняли в королевскую армию, также тебе и твоей семье предоставили бы лучший дом! Ты бы жил в достатке!

– Что…

– Разве ты не почувствовал дух войны во время игры в шахматы? Не увидел настоящее поле боя? Ты был рожден для великих дел, Петр, и я помогу тебе достичь своих целей и прославить нашу страну.

– А… монсеньор? – слабым голосом спросил я.

– Этот мальчишка? Оставь его! Он уже ничего не сможет. В нем нет потенциала. Он ничто, щенок, случайно переживший смерть своих родителей, таких же собак!..

– Не смей…

– Что?

– Не смей так говорить о монсеньоре! – вскрикнул я и плюнул в лицо графу.

Граф Фландрский был очень изумлен таким поведением приговоренного к казни, по крайней мере я надеюсь на это. Он осторожно вытерся, а затем снова взглянул на меня своим ледяным взглядом.

– Увидите его в конюшню и там устройте порку. Бейте, не жалея сил, но не вздумайте его убить! Он нам еще пригодится.

Глава 4. Об ангеле

У добрых людей холодные руки

Свист…

Такой быстрый и громкий. Свист, предвещающий адскую боль. Именно такой свист я слышал на протяжении четверти часа. Первое время я сопротивлялся и пытался не вскрикнуть, но через десяток ударов уже не контролировал себя. Слезы лились из моих глаз сплошным потоком, а всхлипы и крики отчаяния должен был слышать весь дворец.

Свист.

Боль.

Крик.

И так по кругу. Я сбился со счету на пятидесятом ударе. Все мое тело жгло, и я чувствовал теплую кровь на груди. Глаза почти ничего не видели. Конюх не рассчитал удар и случайно, а может и нарочно, скользнул мне по глазам. Не хочу поднимать веки… За ними боль.

Свист!

Удар!

Снова свист!

Я сорвал голос и стал лишь жалобно хрипеть. Слышу храп Черта и тяжелое дыхание конюха. После приказа графа меня отвели прямо в стойло к Черту, дабы нам никто не мог помешать. Камизу с меня сорвали и начали наказывать.

Свист!

Удар!

Свист! Свист! Свист!

– Ох и не повезло тебе, мальчишка, нашего сеньора оскорблять.

Свист!

Крик…

– Это научит тебя хорошим манерам.

      Прошу… хватит… Изо рта течет кровь…

– М…

Свист!

Крик…

Умоляю, прекратите это! Я… я сделаю все что угодно, прошу вас!..

      Свист! Свист!

Молю…

Свист!

Матерь Божья! Прости раба своего недостойного и прими к себе! Приласкай и пожалей, ведь только ты на это способна, принять недостойного крестьянина!

Свист!

Я снова сжался и стал ждать следующего удара, но его почему-то не последовало. Секунда… Другая… Быть может, конюх устал и решил передохнуть? Быть может, он смилостивился? Надо… надо открыть глаза и посмотреть… Нет! Не надо, он только этого и ждет! Матушка… Прошу тебя…

Ржание.

Неужели… Черт взбесился и решил добить меня ударом копыта? Как… тяжело дышать… Святая Матерь, пощади… Избавь от страданий… Стук копыт, но какой-то странный… Как будто конь топчется на месте… Снова ржание, но далекое и тихое… Чей-то голос что-то от меня требовал, а затем похлопал по плечу.

Крик…

Боль расползлась по всему телу…

Снова боль…

Меня трясло… Я был не в конюшне? Но где… Ах, как больно… Цокот… Меня.. куда-то везут? Что… Куда меня везут? Кто меня везет?

Какая… жгучая боль…

Арли… это ты?

Вокруг так темно и холодно… Такое бывает во время лютых зим. С крыши медленно падают белые холодные комочки. Ты… ты дрожишь, Арли? Не волнуйся, сейчас станет теплее. Давай… я научу тебя танцевать? Ты сможешь согреться. Арли… дай мне руку. Вот так, делаешь шаг вперед… Теперь назад. Больно? Прости, сестренка… У меня тоже очень болят ноги. Но нужно продолжать танцевать. Во что бы то ни стало… Надо… продолжать.

Шаг вперед, шаг назад… Теперь поворот. Отлично, у тебя получается! Я так тобой горжусь…

Буря крепчает. Комочки покрыли все твои белоснежные волосы. Ты дрожишь? Не бойся, буря не вечна. Не плачь, Арли, отец скоро вернется. Он обязательно вернется. Давай… продолжим?

Арли… Знаешь, я никогда этого не замечал… Ты ведь такая добрая… Твои ручки побелели. Сейчас, я тебя согрею. Надо… надо подышать ей на ладошки, иначе ей будет еще больнее. Ах… как больно… дышать.

Буря взметнулась к самым небесам и обрушилась на нашу хлипкую крышу.

Скрежет, скрежет, хлопок!

Куда же ты меня уносишь, белоснежная буря? Оставь меня, ведь меня ждут… Я все еще…

Буря ослабла. Падаю вниз. А подо мной пропасть.

Что же это? Как…

Пропасть поглотила меня без остатка. Здесь… так холодно… Надо… продолжать танцевать… Арли… Где же ты? Я так хочу… закончить с тобой этот вальс.

Вдох!

Пропасть исчезла. В одно мгновение, будто ее и не было вовсе. Все закончилось?

Неужели… Я умер?

Приятная прохлада обволакивает тело. Быть может, я попал в рай? Я слышал, что здесь хорошо всем… Может, и мне здесь место найдется? Какое… приятное чувство. Как же не хочется, чтобы оно пропадало! Чтобы больше никогда не было боли, было лишь это чувство…

Слышу чей-то голос… Кажется, меня кто-то зовет… Может, открыть глаза и посмотреть, кто это? Нет! Тогда я точно почувствую боль! Не хочу! Прошу, хоть еще немного, дай мне побыть здесь! Ведь здесь… так хорошо…

Выдох…

Голос продолжал меня звать… Странно, он мне кажется… знакомым.

Надо… открыть глаза. Боюсь… Нет, надо собраться! Может, это Арли зовет меня на помощь? Может, я ей нужен? Надо… открыть глаза.

Веки дрожат. Что-то в груди забилось быстрее. Арли… Я уже иду!

Темно. Ничего не вижу. Но тепло. Это… замечательно. Где-то вдали вижу крохотный огонек света. Хотя нет… Огонек же совсем близко! Где это я? Я лежу на чем-то мягком. И дышу… Значит, я все еще жив. Боль стала не такой невыносимой. Кажется, что я даже рукой пошевелить смогу… Ай, больно!

Сознание понемногу возвращается. Где же я? Я точно не в конюшне, иначе бы подо мной не было ничего мягкого, а боль не прекратилась бы. Меня перенесли в другое место. А, теперь начинаю вспоминать. Меня везли куда-то! Я был перекинут через седло… Кто-то забрал меня из конюшни? Но кто? И зачем? Не понимаю.

Огонек, что я вижу. Думаю, это свечка, но она почти потухла. Не могу разглядеть ничего больше. Хотя… нет, что-то… стоит вдалеке! Напоминает человека.

Кто это? Враг? Или же друг? Может, это матушка или Арли? Ах, дьявол… Как тяжело. Совсем нет сил… Может, тот силуэт знает, что со мной случилось и где я нахожусь? А вдруг это враг? Хотя о чем я? Будь это враг, он бы не вытаскивал меня из той конюшни и тем более не стал лечить… Я захрипел, привлекая к себе внимание. Будь что будет, Боже, не оставь меня!

– Святые угодники! Ты проснулся! – сразу воскликнул тонкий голосок. – Ваше Благородие, он пришел в сознание!

– Дьявольская сила! Да перестань меня так называть. Называй меня монсеньором, как он…

Этот голос… и… монсеньор! Он жив! Хвала Богу! Я… так боялся, что граф Бодуэн убьет Вэйда! Боже, спасибо тебе!

Тем временем силуэт медленно стал подходить ко мне. Не вижу, кто это, но судя по голосу… Арли. И действительно, через пару секунд ко мне на свет тлеющей свечи вышла бледная как смерть младшая сестра с горящими от страха, волнения и радости изумрудными глазами. Измученными и утомленными.

За ней из тени вышел Вэйд. Неужели… Я все-таки смог выжить?

– О Петр! Святые угодники! Ты жив! – со слезами на глазах прошептала Арли.

Я слабо улыбнулся и взглянул на монсеньора. Тот был мрачен и молчал. Я знаю, что он зол. Зол из-за моего поступка. Ведь я же мог победить и тогда наша жизнь стала бы в разы лучше! Но… Была бы эта жизнь вообще? Пощадил бы граф Фландрский монсеньора, если бы я не послушал его немого приказа и выиграл в сражении против короля?

Ответ очевиден.

А еще… Кто меня вылечил? Судя по ощущениям, тело восстанавливается. Арли слишком маленькая, да и не понимает она в лечении ничего, матушка тоже плоха в врачевании… Неужели все-таки монсеньор? Нет, такого быть может. Тогда кто?

– Боже мой, братик, кто же мог тебя так истязать? – Арли не выдержала и заплакала. – Кто же был с тобой так жесток?

Вэйланд так ничего и не сказал. Просто развернулся и ушел. Я тяжело выдохнул и поморщился. Больно… Как… я устал…

Свист!

Нет, прошу, не надо!!!

– Братик, что случилось?

Выдох… этот звук… всего лишь сон? Я взглянул в обеспокоенное лицо Арли.

– Тише, Петр, я рядом.

Прикосновение.

Я вздрогнул. Дрожь пробрала мое тело.

Арли отдернула руку, но затем снова поднесла ладошку.

– Я с тобой братик. Все хорошо. Тебя никто не обидит.

Я долго смотрел на тоненькие пальчики сестры. Она… говорит правду? Она ведь… мне не навредит?

Легкое касание. Но… оно такое осторожное. Такое… теплое.

– А… Арли… – простонал я.

– Что, братик?

– Во… воды…

Она встала и ушла куда-то в темноту. Ее нет… уже целую вечность. Тьма сгущается. Кто-то рядом тихо зашуршал… Боже, спаси меня!

Наконец, она вернулась.

– Петр, что случилось?

– Т… там! – надломлено простонал я.

Арли взглянула туда, откуда шел звук и улыбнулась.

– Монсеньор спит. Не шуми, пожалуйста. Вот вода.

Я взглянул на ковш, который она принесла. Я попытался поднять руку. Больно…

Сестра заметила это движение и покачала головой.

– Тише, братик, я тебе помогу. Она села рядом и снова прикоснулась ко мне. Слегка подняла голову и поднесла ковш. Я жадно припал.

Глоток… Еще один и еще… Хорошо.

– Тебе нужно отдохнуть, – тихо шепнула она и отошла от кровати.

Не уходи… Арли… Пожалуйста, не уходи!

Она обернулась. И подошла ко мне.

Касание…

– Я рядом, Петр. Я совсем рядом… – сказала она… как-то далеко… очень далеко…

Арли не отходила от меня. Я то проваливался в тревожный сон, то вскрикивал и просыпался. Тогда сестра подходила ко мне и клала свою руку на мою голову. Такое… легкое прикосновение… Я почти всегда после этого засыпал. Шли дни. Я заметил, что мои силы понемногу возвращаются. Я снова мог шевелить рукой и тихо, но разговаривать.

Когда Арлетта снова вернулась ко мне с миской в руках, я стал расспрашивать ее, что произошло и где я сейчас.

Она поведала, что нахожусь я у себя дома. В тот день монсеньор приехал ночью на каком-то вороном скакуне (неужели Вэйд украл Черта из королевской конюшни? Боже, прости ему этот грех!), он привез меня всего израненного, я дрожал и бормотал что-то про бурю. Меня уложили на кровать и на утро позвали лекаря. Мои раны залечили, но я еще долго не приходил в себя. Когда же я очнулся и все поняли, что моей жизни ничего не угрожает, монсеньор отпустил лекаря и все продолжили заниматься своими делами. Наступило время жатвы, поэтому матушка весь день проводит в поле и сыроварне. Арли осталась ухаживать за домом и за больным, то есть, за мной. Монсеньор утром уходит в город и Арли не знает, зачем. Иногда он помогает матушке доставлять сыр на продажу, а иногда сам и продает его.

После своего рассказа Арли спросила о моем самочувствии.

– Арли, все хорошо, – тихо сказал я и приподнял голову, чтобы лучше ее разглядеть.

Боже праведный! Она так исхудала! Ее глаза выглядят так устало… Конечно, ведь все эти дни, что я валялся на кровати, она работала по дому, готовила завтрак, обед и ужин, ночи не спала… из-за меня. Мне стало горько и совестно.

– Арли… прости меня. Я… так виноват перед тобой.

Она замотала головкой.

– Братик, тебе не за что извиняться! Тебе лучше отдохнуть, поспать, тебе нужны силы…

– Арли… а ты помнишь… ту зиму?

Она удивленно посмотрела на меня и опустила глаза.

– Помнишь… как я учил тебя танцевать? Шаг вперед… потом назад…

– Петр…

– Ты ведь тогда замерзала. Я точно помню, у тебя… такие холодные ладони.

Я протянул свою руку к ней. Арли поставила миску с едой и осторожно взяла мою ладонь. Я так и знал. Холодные.

– Хочешь, я однажды научу тебя танцевать?

– Ах, Петр… Конечно хочу, мой дорогой братик! Обещай, что научишь меня однажды танцевать!

Я улыбнулся.

– Обещаю, Арли. Я обещаю…

Она улыбнулась и взяла миску.

– Теперь тебе нужно поесть. Давай, открой рот…

– Я справлюсь сам, – произнес я и привстал на локтях.

– Ты еще слаб, полежи…

Я махнул рукой, показывая, что справлюсь. Она не спорила. Дрожащими пальцами я взял ложку и зачерпнул из миски густую жидкость.

Глоток. Вкусно.

Голова… кружится… В глазах потемнело. Я упал обратно на лежанку.

– Петр! Что с тобой?..

Открываю глаза. Арли рядом нет. Видимо, я уснул, когда она меня кормила. Интересно, сколько дней прошло с нашей поездки в Париж? Неделя? Две? Месяц? Нужно узнать у Арли.

Она пришла ко мне довольно скоро и очень обрадовалась, увидев меня в сознании. В этот раз я решил рассказать сестре, что произошло во дворце, и она в порыве обняла меня.

– Ты все сделал правильно! Матерь Божья, как я рада, что ты остался жив!

– Но ведь…

– Монсеньор все понимает, – как будто прочла мои мысли Арли и улыбнулась.

И вдруг я заметил слезы на ее глазах.

– Арли… Ты что… Плачешь?

– Н-нет, все хорошо, – снова улыбнулась сестра и поспешно вытерла слезы. – Я просто счастлива, что ты жив.

Так ли это? У нее… впервые покраснели глаза. Моя сестра такая сильная. На ее плечах забота о доме, но она продолжает улыбаться. Боже, как же я ей… завидую.

– Петр, ты совсем бледен. Тебе нужно отдохнуть.

– Арли. Пообещай мне кое-что.

– Что, братик?

– Пожалуйста. Отдохни. Ты ведь очень устала.

Она слегка вздрогнула.

– П-петр, не волнуйся, со мной все…

– Пообещай мне! – твердо повторил я.

Она поджала губы. И кивнула. Я улыбнулся и лег обратно.

Вечером ко мне пришел монсеньор. Он долго и угрюмо смотрел на меня, не произнося ни слова. Может… он чего-то ждет? Надо встать с кровати… Ах, саранча на поля, как болит!

Удар!

Я упал обратно на кровать и потер щеку, непонимающе взглянув на Вэйланда.

– Осел! Ты… Такой осел, что тебя даже бить жалко! – крикнул Вэйд и отвел глаза, но затем снова пронзил меня сверкающими молниями. – Почему? Почему ты дал этому ничтожному королю выиграть? Беспокоился о моей безопасности? Я дал тебе приказ, и ты обязан был его исполнить! Слышишь, дьявольское отродье, обязан был! А ты вместо полного повиновения, стал выдумывать и попытался спасти меня, своего господина! Я бы что-нибудь придумал, я бы выбрался, а ты!.. Ты не поверил в меня!

– Монсеньор, я…

– Что ты? Ты думаешь, что сделал все правильно? Думаешь, что твой проигрыш принес нам счастье? А теперь слушай: ты принес себя в жертву, чтобы спасти меня. Твоя сестра каждую ночь плачет, но не показывает тебе этого! Она спит на холодном полу, потому что ты болен! Ты принес себя в жертву и тем самым оскорбил меня! Ты… Прилюдно унизил меня, показав, что я слаб, ведь даже собственные слуги не верят в меня! И что ты можешь сказать в свое оправдание?

Я… молчал. Мне нечего было ответить. Я знал, что спасаю монсеньора, но я бы никогда не подумал, что могу оскорбить его своим поступком. Я думал, что так будет лучше всем… А оказалось…

Я снова попытался встать с постели, но, прежде чем я это сделал, Вэйд снова замахнулся, и я замер, готовясь к новому удару.

– Какой же ты все-таки… – рука господина дрогнула, и он опустил ее.

Какой я? Плохой? Слабый? Глупый? Почему он так и не сказал? Почему он промолчал? Почему он меня спас?

– Монсеньор… – тихо, но уверенно начал я, – почему?

– Что почему?

– Почему вы меня спасли? – хрипло спросил я.

Во рту появилось горькое чувство, а глаза предательски стали наполняться слезами. Не моргай! Слышишь ты, слабак? Не вздумай моргнуть!

– Почему я тебя спас? – медленно и как будто вдумываясь в каждое слово, повторил монсеньор.

– Д-да.

Саранча на поля! Глаза сушит… Не могу больше… Как же я все-таки слаб! Я опустил голову, дабы никто не увидел мою слабость.

– Это тебе знать не обязательно, – донеслось до меня.

Я поднял голову, но увидел лишь спину Вэйда. Он настолько быстро вышел из комнаты, что пламя свечи дрогнуло и едва не потухло.

Не гасни! Я… не хочу снова оказаться во тьме! Я не хочу быть один! Я сжался и почувствовал, как комната стала уменьшаться. Как стены подступали ко мне со всех сторон, заставляя схватить колени и сжимать их еще сильнее. Хватит! Не мучайте меня!

Я закрыл глаза и спрятал голову между коленями. Прошу! Не надо!

      Свист…

Что это?! Откуда этот свист? Я… Не хочу боли! Боже, защити меня! Я… я не хочу умирать!!!

– Петр! Что случилось? – раздался нежный голос откуда издалека.

И вдруг тьма стала отступать от меня. Я видел как вдалеке загорелся сначала маленький, но постепенно увеличивающийся яркий огонек приятного зеленого цвета… Огонек становился все ярче и ярче и вскоре стал слепить. Страх… Внезапный страх сковал мое тело. Я помню… Старый пожар… Той зимой наш дом сгорел. Той зимой, когда отец не вернулся назад.

– Хватит! Не надо боли! Не надо!!!

– Петр, все хорошо…

– Кто ты?

– Арли!

И тут я понял, что непрерывно смотрю прямо на свечу, находящуюся напротив моего носа… Что… Со мной происходит? Тело… Не слушалось! Я дрожу. Дрожу и не могу заставить себя прекратить. Я чувствовал дикий, неподвластный какому-либо описанию страх. Животный. Страх перед смертью.

Я медленно перевел взгляд и увидел два изумрудных огонька, что вытащили меня из темноты. Арли плакала… По ее щекам катятся маленькие, словно кристалики слезы.

– Арли…

Внезапный свист. Мое тело пронзил липкий страх. Я… боюсь… Кто-нибудь… Помогите!

Прикосновение… Все мое тело запылало, не удержавшись, упал на кровать. Спустя пару секунд я понял, что это Арлетта бросилась на меня и заключила в кольцо своих тонких рук.

– Я рядом, братик! Я всегда рядом с тобой!

– А… Арли…

– Больше ты никогда не испытаешь того, что почувствовал тогда… Ты больше не будешь бояться ветра!

– Вот оно что… Значит, это был ветер… – тяжело и тихо протянул я, а затем обнял свою сестру в ответ.

Ай! Она слишком сильно сдавливает меня в объятиях! Но я не жалуюсь. Арли! Все прошло. И страх, и дрожь, и безумное желание выжить. Осталась лишь невыразимая благодарность к той, которая спасла меня. Той, кто заботилась обо мне все эти долгие дни…

Ее слова… Они словно обладают какой-то незримой силой исцеления. Я… Верю! Я перестану бояться ветра, огня и смерти! Я… Нет, она!

– Ты больше никогда не увидишь меня таким. Обещаю! – на ушко произнес я своему маленькому ангелу.

Она схватилась за мою рубаху, подняла заплаканное лицо и посмотрела своими изумрудными глазами, исполненными великой радости. Она тоже верит. Верит мне! Арли… Спасибо! Тысячу раз спасибо! Ты вытащила меня из тьмы, вселила надежду и разожгла во мне вечно пылающий, но совершенно безопасный огонек веры и бесстрашия.

Но… мне… уже нечем дышать!

– Арли… Отпусти… Не могу…

Сестра быстро разжала руки и села на кровати рядом, виновато глядя на меня. Какая же все-таки замечательная у меня сестра! Вот только… Ее припухшее лицо от слез разрывает мне сердце. А ведь монсеньор прав. Она плакала. Много плакала. Нет, я этого так не оставлю!

Я не позволю никому навредить моему ангелу! Даже если это будет сам король Франции или монсеньор! Я клянусь своей кровью и болью! Она не заплачет больше! Да, все верно. Однажды она спасла меня, а значит, я, как мужчина, не могу долго оставаться в долгу перед женщиной. Я проявил слабость в первый раз, но это был и последний. Я стану сильнее и храбрее и защищу свою сестру от слез и того ужаса, что мне довелось пережить!

– Как… Ты себя чувствуешь?

– А? А… Уже лучше, когда ты перестала меня сдавливать в объятиях, – улыбнулся я.

– Петр… не надо, – тихо попросила она.

Я поджал губы и поднялся на локтях, а затем одной рукой снова обнял ее. Прости меня, Арли. Мой маленький ангел. Я… веду себя так глупо, а ведь ты переживаешь за меня…

– Какая же ты все-таки добрая, Арли, – с небольшим сожалением сказал Вэйд и показался из темноты.

Вэйд… Как мне жаль. Я горько сожалею о своем поступке! Прости ничтожного слугу своего! Нет… Дворянин не должен прощать своих слуг. Я не заслуживаю быть рядом с ним!

– Монсеньор…

– М? Что тебе?

– Я… Не могу больше называться вашим слугой. Я совершил непростительное. Я оскорбил своего господина и подверг его жизнь опасности! Я…

– Ишак ты, вот кто! – перебил меня Вэйланд.

Я непонимающе взглянул на монсеньора… Но сеньор ли он мне?

– Если ты перестанешь мне служить, тогда у меня не останется слуг! Как же я буду переодеваться по утрам? Кто мне будет помогать во всем и даже в том проклятом Клюнийском Аббатстве?

– М-монсеньор…

– Граф Бодуэн был так добр, что решил смягчить твою смертную казнь и всего лишь отправить в вечную ссылку в Аббатство. Я даю тебе на выздоровление ровно неделю, после же мы отправимся туда и тайно будем тренироваться, дабы стать умелыми бойцами.

– Я…

– Побереги силы, дьявольское отродье! – почти ласково приказал Вэйланд и ушел из комнаты.

И только сейчас я посмел выдохнуть. Хвала Богу! Хвала Богу, все закончилось хорошо! Господи, спасибо тебе! За то, что дал мне такого господина. За то, что подарил мне настоящего ангела! За то, что позволил мне жить дальше и помогать тем, кому я даже после самой большой ошибки в своей жизни, могу и должен помочь! Спасибо тебе!

Глава 5. Об обещаниях

Шли дни. Мы оставались у меня дома, пока могли. Я все время боялся, что прямо сейчас ворвутся стражи и схватят нас с монсеньором, а затем отведут к графу Фландрскому, который прикажет нас обезглавить за преступление и побег.

Но этого не происходило. Странно. Ведь граф так далеко зашел, чтобы заполучить меня, и он так легко сдался? Так легко отпустил меня и монсеньора, несмотря на то, что мой господин «временно одолжил» самого быстрого коня на земле? Сомневаюсь, что он всепрощающий Бог. Тогда почему? Эта загадка заставляла меня каждую ночь просыпаться в холодном поту и вслушиваться в тишину. Но не только мои внутренние беспокойства заставляли меня напрягать слух.

      Каждый день я заставлял себя прислушиваться к свисту, но избавиться от страха оказалось не так просто. Каждый свист напоминал мне о боли. Об адской боли, которая отзывалась из глубин моей истерзанной груди. После каждого свиста хотелось вскрикнуть и зажмурится, но я не позволял себе такой роскоши. И спустя пару дней мои старания были вознаграждены. Я почти избавился от этого глупого страха, но все же не до конца. Ноющая грудная рана заставляла вспомнить конюшню, то стойло, тот хлыст…

Поправлялся я медленно. Временами мне казалось, что эти странные лоскуты, что наложил на меня лекарь, делают только хуже, но спорить не хотел, да и не понимаю в этом ничего. Через три дня после разговора я решился встать с кровати. Медленно подполз к краю и свесил ноги, а затем неуверенно наступил на холодный пол. По внутренним ощущениям, все спокойно. Я поставил на пол другую ногу, а затем слегка оттолкнулся рукой.

Боль…

Саранча на поля, грудь! Я схватился за нее и осел на пол. Проклятие! Как болит… Я попытался разогнуться, но меня опять остановила нарастающая боль в груди. Я стиснул зубы и рывком поднялся. Тяжелый болезненный вздох. Ощущение, будто меня пронзило тысячи игл одновременно. Я, не отнимая руки от груди, медленно побрел к выходу. К счастью, никого в доме не было: мать работала в поле, Арли с монсеньором, несмотря на все мои предостережения, отправилась в город за продовольствием. Я подошел к старой, прогнившей дубовой двери, висящей на одной петле, и оперся на нее. Опять боль. Мое дыхание уже давно сбилось. Схватился за край двери… Дерг!

Проклятие! Почему так больно?!

Но теперь проход открыт, и я могу выйти наружу. Боже милостивый… Поле… какое… родной вид! Какой… приятный.

Ах, хорошо как! Свежий воздух обдувал меня, растрепав слегка отросшие волосы. Как… хорошо! Я долго и с какой-то невыразимой жаждой вдыхал столь сладкий, пропитанный влагой и запахом созревших колосьев, воздух…

– И долго ты думаешь стоять здесь? – внезапно раздалось откуда-то сбоку.

Я резко обернулся и опять схватился за грудь. Больно!

– Я же говорил, не вставать, пока я не разрешу! Вот дьявольское отродье!

– М-монсеньор!.. – простонал я, сгибаясь от боли. Господи, и за что мне все это?

Вэйланд тяжело вздохнул и медленно подошел ко мне. Затем он опустил свой серебряный взгляд и посмотрел прямо мне в глаза.

Я застыл, ожидая… чего-то. Удара? Ругани? Насмешки? Я и сам точно не знал.

Но вдруг Вэйд протянул руку. Что он хочет? Может… Ах да! Совсем забыл! Ведь сегодня я не поцеловал его перстень в знак того, что подчиняюсь Ребелям!.. Ишак! Какой же я все-таки ишак!

Я сел на одно колено и потянулся к его руке для поцелуя.

Толчок!

Не удержавшись, я сел на землю и болезненно скривился. Неужели даже такое легкое движение причиняет такую адскую боль?

Почему монсеньор меня оттолкнул? И что это за странное чувство? Такое ощущение, что чего-то не хватает очень важного… Но чего?

Я поднял голову и заметил, как Вэйд склонился надо мной и схватил меня за руку.

Что? Что сейчас происходит?

А между тем господин перехватил мою ладонь и стал медленно поднимать меня с земли, после чего повел меня в дом.

– Какой же ты все-таки глупый, Петр! Даже помощь не можешь по-человечески принять…

Кажется, я забыл как дышать. То есть сейчас Вэйланд, мой господин, помогает мне, крестьянину?! Что здесь творится, саранча на поля! Да будь я проклят, если это все не сон! Неужели я так низко пал, что даже монсеньор вынужден мне помогать?!

Я попытался освободить свою руку, но граф сжал ее и тихо прошипел:

– Если ты сейчас не перестанешь сопротивляться, я тебя в грудь ударю, дьявольское отродье!

– К-как прикажете…

Остаток пути мы молчали. Я все еще не мог смириться с мыслью, что мой господин помогает мне.

Монсеньор… Интересно, о чем он думает? Что заставило его помочь мне? Вэйд мягко опустил меня на кровать, приказал не вставать с нее, даже если сама кровать исчезнет, и снова ушел.

Разумеется, я подчинился. Вернее, хотел бы… Но… природа зовет… Я мучительно перевернулся. Ведь если монсеньор не узнает, ничего плохого не случится? Ведь так?

Я снова тяжело поднялся и медленно пошел на улицу.

Дыхание…

Боже правый, что это?

Я опустил взгляд и увидел около очага Арли. Спящую. Ее глаза тревожно подрагивали, она стискивала в ручках ложку. Я слегка улыбнулся. Как же… она мило спит. Но она не должна спать на полу! Я должен перенести ее на кровать. Она столько сделала для меня, она заслуживает гораздо большего, чем это!

Я стиснул кулаки. а затем нагнулся к ней. Грудь снова скрутила боль, я закусил губу, чтобы не издать ни одного звука. Просовываю ладонь под ее голову. Легко поднимаю ее на руки. Какая же она легкая. Она хоть кушает? Ей… так трудно, могу ли я ей еще хоть как-то помочь?

Опускаю на кровать. Она… даже не вздрогнула. Просто встревоженно вздохнула и снова провалилась в тревожный сон.

Арли… мой ангел. Спи спокойно, твой сон я буду охранять, пока жив. Я осторожно накрыл ее шерстяным одеялом и вышел из дому.

Прошла неделя. По ее окончании приехали стражи и показали нам ордер на ссылку в Клюни. Нам с монсеньором почму-то позволили оставить Черта и, более того, один из стражей спросил меня, не поменял ли я свое решение. Я отказался. Тогда нам сказали, что нас повезут под конвоем в Клюнийское Аббатство, дабы мы не вздумали бежать. К тому моменту я смог уже нормально передвигаться, но садиться на лошадь… Особенно на Черта… Мои мольбы не были услышаны. Проклятье… Я же не доеду до Аббатства!

– Хватит жаловаться, как старик, и помоги мне забраться на Черта, дьявольское отродье! – приказал Вэйланд и нетерпеливо стал смотреть на меня.

Я обреченно подошел господину, опустился на одно колено и сложил руки, образуя подобие подножки.

Вэйд быстро и умело вскочил на коня и взял поводья. Я медлил.

– Мне долго тебя ждать?

– Монсеньор! Могу ли я идти рядом?

– Дьявольское отродье, не давай мне повода злиться и бить тебя кнутом!

– Стойте! – донеслось из дома.

Я облегченно обернулся на голос матери, а затем, не веря собственным глазам, уставился на Марлю, ослика, что помогал нам перемалывать пшеницу.

– Возьми Марлю, Петр, тебе он больше поможет, чем нам.

– М-матушка… Как же так! А как же феодал? Как же вы и…

– Не волнуйся за нас, мой мальчик! – мать потрепала меня за волосы. – Господь Бог сохранит нас, да и хлеба нам теперь понадобиться меньше.

– Матушка! Но… Я не могу…

– Не спорь с матерью, Петр! Забирайся или на Марлю, или на Черта.

– Монсеньор! Но как я могу?

– Ты слышал приказ нашего сеньора, Петр! Помнишь, как твой отец говорил? Негоже слуге задерживать господина.

Мать сказала это с улыбкой на губах, но в ее глазах отразилась грусть и печаль… Почему она грустит? Неужели она…

Это неправильно! Она боится, сильно боится! Нет, все еще хуже. Она не верит, что сможет выжить!

– Матушка… Я… Никогда не забуду того, что ты сделала для меня! Я обещаю, вы не будете голодать!

– Прежде чем давать такие обещания, подумай сначала! – одернула меня мать, а затем крепко обняла. – Возвращайся домой как можно скорее!

Я почувствовал, как мое плечо стало мокрым… Она плачет. Ей больно отпускать своего сына, ведь однажды она уже потеряла самого дорогого ей человека… Я не допущу этого!

– Я вернусь. Клянусь вам, матушка! Я обязательно вернусь домой! – я обнял мать в ответ и крепко прижал к себе ее заплаканное лицо.

Я вернусь. Я просто не имею права умереть!

– Петр… Нам пора в путь, – тихо поторопил Вэйд.

Я отстранился от матери и сел на Марлю. Это послушное и тихое создание никогда не брыкается и не капризничает. Марля очень умное животное и хорошо понимает все команды. Кажется, мы друг друга понимали лучше, чем кто-либо. Я тихонько сжал бока Марли, и тот послушно тронулся с места. Монсеньор также тронул поводья и повел Черта чуть впереди от меня. Мы отправились на встречу Клюнийскому Аббатстсву, где нас ждала сложная жизнь в роли монахов и будущих солдат.

Я… так и не обернулся. Никто вслед не кричал, не звал нас, а я… Я боялся, что в последний момент передумаю и направлю Марлю обратно, домой. Но я чувствовал, как из окна на нас смотрят два изумрудных огонька.

Только когда мы неспешным шагом покинули город Амьен, я обернулся, но, разумеется, ничего не увидел, кроме городских стен.

Ехали долго. Мы покинули графство Вермандуа на третий день нашего путешествия и прибыли в герцогство Бургундское лишь на закате десятого. Амьен находится на северо-западе Франции, а Клюнийское Аббатство на юго-востоке. Я не разбираюсь в направлениях, но монсеньор объяснил, что это две противоположные точки на карте.

Мы не торопились, хотя временами приходилось ускоряться и переходить на галоп из-за стражи, которая очень торопилась выполнить свое скучное задание. Мы не разговаривали с ними. Вэйд из принципа, я же не знал, о чем мне говорить, стражам же, видимо, было все равно. Долго мы нигде не останавливались. Чаще всего ночевали в поле, но иногда в особо крупных городах мы могли заночевать в конюшнях трактиров. Тогда, как правило, стражи привязывали нас друг к другу и надевали колодки, чтобы не сбежали. Монсеньор очень сердился, но держал себя в руках. Я засыпал, глядя на безоблачное темное небо и все думал, что, возможно, все не так и плохо. Мы с монсеньором живы. Нас не связали и не бросили в тюрьму. Каждый день нас кормят и дают спать. Впервые в жизни я не переживаю за свою жизнь и жизнь монсеньора. Быть может, это и есть счастье? Или всего лишь заблуждение глупого крестьянина?

Во время этого самого длинного путешествия в моей жизни ничего опасного не произошло. Видимо, Бог нас оберегал в пути, но и стражи наводили ужас на местных жителей.

В Клюни стражи оставили нас, решив, что мы уже никуда не сможем убежать. В конце концов, мы провели вместе много дней и ни разу не предпринимали попыток к бегству. Люди не могут жить без доверия.

Они рассказали, как добраться до Аббатства и тронулись в обратный путь. Я помахал им вслед. Вэйд двинулся дальше. Он стал молчаливым после того, как мы выехали из Амьена. Мне казалось, что все это время он погружен или в свои мысли, или же просто дремлет.

Лишь у самых ворот Клюнийского Аббатства он остановил коня и настороженно вгляделся в стражей. Я потянул поводья и непонимающе взглянул на монсеньора.

– Странные монахи, – медленно произнес Вэйланд и кивком головы указал на стражей.

Я посмотрел в ту сторону. А что в них необычного? Длинные серые хабиты⁷, веревки вместо поясов, лица скрыты под капюшонами… Но почему подолы их одеяний слегка торчат? Неужели под ними мечи?

– Петр…

– Да, монсеньор.

Я слез с Марли и помог спуститься Вэйду. Тот медленно подошел к монахам, которые не спускали с нас глаз, в которых читалось недоверие.

– Приветствуем тебя, путник! Зачем явился в святилище Божье? – спросил один из монахов, тот, что был повыше.

– Господь с вами, братья! Меня направил к вам его величество Филипп I.

– Что хочет брат Филипп от нас? – уточнил другой, более пухлый.

– Его Величество потребовал, дабы я присоединился к вам, братья, вот пергамент, подтверждающий его волю. Не могли бы вы пропустить нас в наш новый дом?

Один из монахов взял ордер и откинул капюшон, чтобы прочитать написанное. Боже мой! На его лице по крайней мере пять шрамов! Ни один из них не был нанесен зверем, я точно знаю. Что же с ним случилось?

– Как ваши имена?

– Вэйланд фон Ребель, а это Петр.

Монах еще раз пробежал глазами по пергаменту и кивнул другому.

– Хорошо, брат Петр, мы вас пропустим. Добро пожаловать в ваш новый дом.

Хм, почему монах назвал только мое имя? Странно это. Может, он боялся исковеркать имя монсеньора? Кто знает?

Вэйд ничего не сказал, просто направился к воротам. Я двинулся следом, ведя за собой Черта и Марлю.

– Стой! – неожиданно сказал один из стражей и преградил дорогу Вэйду, – зачем ты предстал перед святилищем Бога?

– Что это значит, братья? Разве вы нас не пропустили?

– В ордере ничего не написано про Вэйланда, только Петру дозволено пройти в Клюнийское Аббатство.

– Что? – Вэйд выхватил пергамент из рук монаха и пробежал глазами. Затем смял его и выбросил.

– Вы обязаны меня пропустить! Петр мой слуга, а куда вход дозволен слуге, туда же может войти и сеньор!

Мое сердце дрогнуло. Слуга? Да, все правильно, я его вассал и вся моя семья служила роду Ребелей почти всю историю… Тогда… Почему на душе стало так грустно? Неужели… Я стал настолько наглым, что теперь считаю Вэйда своим другом?! Нет, я не такой! Вэйд, он… Нет, в смысле, монсеньор, он…

– Монсеньор, я…

– Не смей вступать в разговор, пока я не разрешил! – крикнул Вэйланд.

– Д-да, монсеньор, – приложив кулак к сердцу и поклонившись, прошептал я в страхе и опустил взгляд.

Эти глаза… Полные злобы и ярости… Я… Не могу в них смотреть! Я… Боюсь их!

«Обещаю, я больше не буду ничего бояться», – вспомнились собственные слова, и я сжал зубы.

Мое слово действительно ничего не стоит, раз я его так легко нарушаю! Я больше не имею права на слабость и страх. Это право я исчерпал полностью. Да, именно так. Я не могу бояться даже монсеньора, иначе не стать мне величайшим стратегом, которым обязан быть по приказу Вэйда!

Я глубоко вздохнул и как можно более равнодушно посмотрел в глаза монсеньора. Вэйланд пристально всматривался и… О Боже! Неужели его взгляд… дрогнул?

– Вы обязаны меня пропустить, таков был приказ короля!

– Вот как? – раздался чей-то тихий, но уверенный голос из-за ворот аббатства.

Деревянная створка медленно отъехала в сторону, являя нам мужчину. Он был облачен в длинную белоснежную хламиду с красной нашивкой в виде серебряного меча, перекрещенного двумя золотыми ключами. У него было приятное, но немного длинное лицо, короткая черная с проседью борода, такие же темные короткие волосы, маленькие, близко посаженные глаза чистейшего голубого неба, крючковатый нос и тонкие, слегка поджатые губы. Он выглядел молодо, несмотря на первую седину в бороде, но его глаза были гораздо старше и… Мудрее своего обладателя.

– Кюре Гуго! – дружно крикнули монахи и попятились назад, глядя на мужчину с величайшим уважением.

Значит, он аббат? Он… Представлялся мне иначе. Я думал, что он такой же пухлый монах, что живет и служит в церкви в Амьене. Такой же глупый и со скверным характером. А этот… Он внушал уважение и страх… Саранча на поля! Опять я за старое! Не могу я чувствовать страх! Права не имею!

– Что привело вас сюда? – мягко поинтересовался Гуго.

– Кюре Гуго… – начал было монсеньор, но аббат прервал его, взмахнув рукой. Его ладонь… Она никак не может принадлежать монаху! Она… Вся в шрамах!

Аббат посмотрел на меня и повторил.

– Прошу, ответь на мой вопрос.

– Я? – ошеломленно переспросил я и глупо посмотрел на Гуго.

Аббат слегка наклонил голову.

      А я… Я не мог открыть рот. Не смел. Ведь монсеньор запретил говорить мне, пока он не разрешит! Что же делать?

– Петр, – как-то слишком тихо приказал Вэйд.

Проклятие, да что за странное аббатство?

– М-мы… Меня и монсеньора, – последнее слово вырвалось как-то слишком жалобно, – направил сюда его Величество король Фла… То есть Филипп I…

– Король Фла? Кто этот человек? – зацепился за мои слова граф и продолжил пристально смотреть в мои глаза.

Король Фла? И почему я вдруг графа Фландрского захотел назвать королем? И отчего по моему телу пробежало стадо мурашек? Я же не могу… Не имею права на страх! Я… Обязан забыть о своем страхе! Так почему?! Почему я сейчас еле сдерживаю себя, чтоб не задрожать и не упасть на колени, закрывая руками лицо? Мне… Страшно вспоминать того человека, так почему я его снова вспомнил?

Аббат ждал. Я собрал всю смелость воедино и, посмотрев прямо в глаза Гуго, решил рассказать правду.

– Кюре Гуго! Нас с монсеньором прислал сюда его Величество король Филипп I, чтобы мы больше не покидали это Аббатство! – выговорил я на одном дыхании.

Посмотреть на монсеньора у меня не хватало духу.

– Значит, вас изгнали? – уточнил Гуго.

Я промолчал.

– Вот как. Получается, вам нужна наша помощь?

Я снова промолчал.

      Аббат прикрыл глаза, потер переносицу и обернулся к монахам.

– Мои сыновья! – громко произнес аббат. – Этим детям, а отныне и нашим братьям нужна наша помощь и помощь Господа Бога! А значит, помощь будет оказана.

– Да, кюре Гуго! – дружно произнесли монахи, хотя минуту назад готовы были чуть ли не убить нас.

– Это необычное Аббатство, – продолжил Гуго, обернувшись и посмотрев на нас, – здесь тренируют молодых последователей великой Клюнийской веры, обучают их ратному делу и молитвам, дабы построить идеальный мир без войн. Отныне вы тоже присоединяйтесь к этой вере.

Я опешил. Что… это за Аббатство? Что он имеет в виду под идеальным миром без войн, и как он хочет добиться его? Что это за великая Клюнийская вера? Почему здесь обучают ратному делу монахов? Неужели это… Военное аббатство? Неужели… Это именно то место, которое мы так упорно искали?

Я мельком взглянул на монсеньора. В его глазах читалось недоверие и сомнение, но я увидел маленький, теплый уголек безумной надежды на чудо. Чудо, что это все правда!

– Вот только… – внезапно продолжил Гуго и посмотрел на монсеньора, – мы не можем принять сразу двоих последователей. Лишь один из вас попадет в Клюнийское Аббатство, другой же лишится языка. Чтобы слуга прошел, сеньор должен отречься от него, а чтобы сеньор мог войти, вассал должен покинуть службу.

Воцарилась тишина. Было слышно пение птиц, тяжелое дыхание монахов, легкий порыв ветерка и хруст кулачных костяшек монсеньора.

– Как вы не можете принять сразу двоих? – едва держа себя в руках, спросил Вэйд.

– Мы не можем принимать вассалов и феодалов. Мы принимаем лишь равных.

Я вздрогнул. Равных? Чтобы слуга стал равным господину, он должен отречься от него?

Отречься? Забыть о монсеньоре? Забыть о том, как мы переживали все трудности, как он не раз спасал меня, и как я не раз помогал ему? Как мы вместе смеялись и плакали? Просто… Забыть о том, ради кого я живу? Нет, я не могу на такое пойти! Да и еще… Что значит его высказывание «лишиться языка»? Он что… Действительно вырвет его?!

– Я… Нет, пусть все идет прахом! – внезапно крикнул Вэйд и поднял голову к небу. – Я никогда не отрекусь от своего имени и от своих слуг! И пусть… Пусть я больше никогда не увижу Петра, пусть у меня нет будущего, но я не утяну Петра в ту же пучину! Проклятый Бодуэн, пускай сгорит в Аду за это! Пускай… Пускай Петр отправляется в это проклятое Аббатство! Взамен же я обещаю молчать о том, что здесь происходит…

Сказав это, граф развернулся и, выхватив из моей руки поводья Черта, направился назад, к Амьену… Монсеньор… Нет… Нет, вы не посмеете!

– Значит, ты отрекаешься от слуги? – переспросил Гуго скучающим голосом.

– Нет, – не оборачиваясь, ответил Вэйд, – Я же сказал, что никогда не отрекусь от своего слуги. Вы поставили условие, что войти в это проклятое Аббатство может только один, а это означает…

Я быстро догнал господина и встал перед ним, закрывая ему дорогу.

– Монсеньор, вы не должны уходить! Вы так долго шли к своей цели и теперь просто не имеете пути назад!

– Неужели ты хочешь отречься от меня! Тогда правильно будет, если тебе язык отрежут! – вдруг вскричал Вэйд, но в его глазах я заметил какое-то другое чувство… Быть не может! Неужели это… Грусть?

– Я… Никогда не смогу отречься от вас, ведь я поклялся в верности вам! А языка мне не жалко, ведь и он, и руки с ногами, и голова, и даже душа принадлежат вам! Ведь вы… Мой сеньор!

– Достаточно. – произнес Гуго и махнул рукой, приглашая нас внутрь. – Вы оба теперь можете зайти и стать нашими братьями.

Я… Широко раскрыл глаза и, не веря собственным ушам, уставился в спину аббату.

Что? Что… Он только что сказал? Мы оба… Теперь можем войти? Судя по выражению лица монсеньора, он так же ничего не понимал. Что же… Все это значит?

– Шевелитесь, шав… точнее, братья наши меньшие, иначе мы оставим вас снаружи! – крикнул монах со шрамами и тоже направился к воротам.

Опомнившись, мы с монсеньором одновременно побежали к воротам. По дороге я схватил повод Марли и потащил его за собой, благо смирное животное не сопротивлялось. Монсеньор же вскочил на Черта ударил тому в бока. Я последовал примеру Вэйда и, сев на Марлю, погнал его, моля, чтоб животное не заупрямилось. А створки медленно сближались, оставляя совсем маленькую щелочку, через которую можно было увидеть лучи заходящего солнца. Щелочка последней и совершенно безумной надежды становилась все уже… Монсеньор влетел на всем скаку, за мной же почти сразу захлопнулись ворота. Успели! Марля сильно храпел и уже стал подгибать ноги. Я поспешно спрыгнул с него и подвел животное к монсеньору. Тот сам спешился и подошел к стоящему неподалеку аббату.

– Не могли бы вы пояснить, что именно произошло за воротами? Что это было за странное условие? Что это за аббатство? И что это за идеальный мир без войн? – монсеньор говорил спокойно, но видно было, что он едва сдерживается, чтобы не ударить самого аббата за такие поступки.

– Как я уже говорил, это необычное аббатство и равенство – не главная цель, которую преследует Клюнийская вера, – спокойно начал Гуго. Неужели он действительно не замечает беснующийся огонь в глазах Вэйланда? – Нет, равенства в мире не существует и никогда не могло существовать. Люди не равны с самого рождения, это и есть основа мира. Только благодаря неравенству люди живы. Однако из-за непонимания и нежелания понимать люди ссорятся и, как следствие, начинаются бесконечные войны. Клюнийцы стремятся достичь мира. Чтобы неравные люди с разными способностями и разными желаниями смогли понимать друг друга без мечей и войн. Мы преследуем…

– Идеальный мир, – тихо произнесли мы с монсеньором вместе.

Гуго прикрыл глаза. То есть… В этом аббатстве люди не равны, однако они живут мирно, без ссор… Как они этого достигают?

– З-значит, это было…

– Испытание. В Аббатство принимают не каждого путника даже помолиться, не говоря уже о принятии в братство. Я должен был убедиться, что вы не будете жертвовать всем ради достижения своей цели. Это второе правило Клюнийского Аббатства.

– Ничего не понимаю, – тряхнул головой монсеньор, – аббатство – это место, куда приходят нуждающиеся люди, место, где все равны. Как же может быть, что в нем изучают ратное дело и принимают далеко не каждого нуждающегося?

– Это необычное аббатство, – терпеливо повторил Гуго, не открывая глаз.

– Но такого просто не может быть! – крикнул в ответ монсеньор.

– Почему?

– Потому что монастырь – это святилище Бога! А перед Богом все равны!

Вэйд тяжело дышал, и в его глазах беспрерывно сверкали молнии, одна за другой.

Воцарилась тишина. Кажется, даже птицы стали тише петь. Я боялся даже вздохнуть. Что же скажет аббат на столь очевидную вещь?

– Ты равен со своим слугой?

– Нет, но какое это…

– Ты равен со мной?

– Нет…

– Ты равен с женщиной?

– Н-нет…

– Ты равен с братом своим родным?

– У меня нет…

– Ошибаешься. Все люди – сыны божьи, а значит, мы все твои братья и сестры. А если ты не равен со мной, своим братом, тогда как ты можешь быть равен со мной перед своим отцом Богом?

Монсеньор молчал. Слушал и молчал… Это… Мой господин слушал другого и молчал? Быть такого не может… Хотя, если поразмыслить, то этот Гуго… Он испугал меня настолько, что я чуть не нарушил слово, данное самому себе. Но если и Вэйд молчит, значит, этот человек гораздо опаснее, чем я мог себе представить. Именно, что опаснее. Надо держаться от него подальше и присматривать за монсеньором с большим вниманием. Он…

И вдруг аббат открыл глаза и посмотрел прямо на Вэйда. Пристально и как-то устало, он разглядывал моего господина, а затем мягко улыбнулся.

– Не волнуйся, брат, скоро ты сам все поймешь. И ты тоже, – Гуго обернулся и также устало посмотрел на меня.

– К-кюре…

– А теперь запомните! Отныне вы, слуга и сеньор и все жители этого аббатства – братья, пусть и не по крови. Я стану вашим старшим братом, хотя многие признают во мне отца, как бы наивно это не звучало. Так или иначе, добро пожаловать в Клюнийское Аббатство, братья! Вы наконец-то нашли свой дом. Дом, где вас будут ждать всегда.

Глава 6. О военных монахах

Прошел год с нашего прихода в монастырь. И за этот год я каждый день только и делал, что жалел о том, что когда-то позволил выиграть Филиппу I. Клюнийское аббатство предстало передо мной в совершенно новом свете, и с самого первого дня нас не покидали трудности. Но если монсеньор всегда мог положиться на меня, то мне оставалось лишь верить в Бога и молитвы своей младшей сестры. Это Аббатство, по моим впечатлениям, не уступало королевской армии по строгости тренировок и трудности выживания: скорее даже превосходило. Нас заставляли изучать военное дело, но из-за того, что это все же монастырь, мы также повторяли молитвы и особенности клюнийской веры. Все просто: утром молитвы, вечером оружие. Однако такое расписание распространялось на всех, кроме меня…

Не считая обычных молитв и тренировок, монахам полагалось заниматься каким-то делом, которое обеспечивало бы жизнь в самом Аббатстве. Кто-то работал в поле, кто-то трудился в кузне, кому-то приходилось следить за огородом и сыроварней, а кто-то уезжал в город и продавал оружие и сыр, сделанные в пределах монастыря, а на вырученные деньги закупали овес и продовольствие. Строго говоря, Аббатство не бедствовало, а монахи не ходили голодными даже в неурожайный год.

Поскольку мы с монсеньором присоединились к братству, нас тоже определили на такие работы. Но если Вэйланду поручили следить за оружием, то на меня легла обязанность ухода за лошадьми и другим домашним скотом. Нет, я всегда любил животных, но… сколько времени и сил тратиться на них! Одна только чистка чего стоит! И на одну лошадь в среднем уходило почти половина часа и три полных ведра воды, а в Аббатстве содержалось десять лошадей и пятнадцать коз!

Помывка, расчесывание гривы, соскабливание с копыт застрявшей земли и грязи – все это неимоверно изматывало, но еще надо учесть, что воду для помывки сначала нужно принести. Речка, конечно, находилась недалеко, в двухстах шагах от Аббатства, но… тяжелые ведра и усталость не давали мне расслабиться, а в реке купать лошадей не разрешали крестьяне. Все-таки река служила источником питьевой воды, а шерсть и пыль с лошадей загрязняли ее.

Кроме чистки, необходим был вывод на пастбище, уборка навоза в конюшне, кормление и постоянная слежка за здоровьем зверей. А ведь еще нужно было скашивать траву на зиму, чтобы в неурожайный год скот не умирал от голода. Благо доить коз мне не поручали. Но были и приятные моменты: за то время, что я провел в конюшне, я научился хорошо ездить верхом, надевать и снимать сбрую и седло, распрягать и запрягать их в телеги, а также подружился с Чертом. Он оказался добрым конем, просто слишком свободолюбивым. Мне полюбилось смотреть в эти бездонные карие глаза и видеть в них какую-то величайшую грусть, хотя я не мог никогда сказать, что конь жил плохо, и я не уделял ему внимания.

Кроме слежки за конюшней, один раз в месяц я обязан был выстирать все хабиты монахов, а их, к слову, тоже было немало. И, наконец, уборка Аббатства тоже лежала на мне. Благо, не ежедневная. Особенно сложно мне приходилось в последний день месяца, когда все дела скапливались и приходилось с утра до ночи лишь мечтать присесть. Конечно, мне помогали монахи, которые не успевали встать по звону колокола, и в наказание их заставляли помогать мне, однако это происходило далеко не всегда, и зачастую я работал один. Радовало, что меня не заставляли переплетать книги и старинные рукописи. Этим занимались старшие монахи и сам Аббат. Кстати, о Гуго.

Почти сразу после нашего прихода кюре покинул Клюни и сообщил, что вернется лишь к следующему лету. Эта новость застала меня врасплох. Аббат был единственным человеком, который относился ко мне так же, как и проповедовал, то есть не унижал прилюдно и смотрел на меня так же, как и на всех: холодно, но с небольшим прищуром. Гуго странный человек. Это признавали все, но никто не смел ему перечить. Его просьба считалась в Клюни приказом, и тех, кто отказывался подчиняться, жестоко наказывали. Все это я узнал от монсеньора, который довольно быстро свыкся с тяжелой жизнью монаха и даже стал уважаем в среде монахов. У меня же дела шли много хуже.

Как оказалось, я был единственным крестьянином в Клюни, и ко мне относились соответственно. Именно по этой причине, кстати, я и выполнял все самые хлопотные и неуважаемые обязанности в одиночку. С самого первого дня мои «братья» смотрели на меня как на что-то мерзкое, а иные просто предпочитали не замечать. Хотя я к такому обращению привык. С самого моего рождения ко мне относились так же, как и смотрели. Мусор, изгой, шавка, червь, жалкий грешник или бездарный слуга. Все это было привычно, и я уже многие годы не обращал на это внимания. Но почему-то в Аббатстве такое обращение перестало быть для меня привычным… Я чувствовал их взгляды на себе, когда проходил по коротким, но величественным коридорам Аббатства. Вскоре я и сам стал ловить себя на мысли, что чувствую себя изгоем и чужим.

Однако это чувство недолго тревожило мое сознание. Мне банально перестало хватать времени на переживания. Я, конечно, и раньше ухаживал за лошадьми Ребелей, но их было не так много! Мое тело медленно, но верно слабело, и я чувствовал, что скоро слягу с какой-нибудь смертельной болезнью. Удерживало меня лишь осознание того, что монсеньор без меня не справится… Что я ему нужен, а значит, я просто права не имею умирать! Ведь если я заболею, кто будет следить за конюшней? К тому же я пообещал матери, что вернусь домой… Мне оставалось только стиснуть зубы и засыпать с одним лишь желанием не проспать утренний колокол.

И хоть времени у меня всегда было мало, но за год пребывания в Клюни, постоянной беготни от пастбища к стрельбищу и уборки самой церкви, я смог полностью рассмотреть Аббатство как изнутри, так и снаружи. Издали Аббатство больше напоминало огромную крепость или скорее замок, обнесенный гигантской белокаменной стеной, а на самой базилике было пять остроконечных башен: две симметрично расположенные на главном фасаде, одна в центре храма и две в пределах помещения, куда пускали редких нуждающихся (к слову, странных и, определенно, богатых). Если пройти через огромные дубовые ворота, что когда-то нас пропустили, и обойти все Аббатство, можно заметить, что церковь имеет форму креста. Внутренний двор был уставлен многочисленными статуями, созданными неизвестными каменщиками или как их там называли в искусстве? В самой церкви даже спустя год проживания я все равно невольно останавливался, очарованный ее красотой. Высокие сводчатые потолки, украшенные фресками, мощные колонны с великолепными верхушками в виде ангелочков или каких-то диковинных цветов, порталы, уставленные разными скульптурами, – все это никак не укладывалось в моей голове, и я до сих пор не верил, что это всего лишь Аббатство, а не королевский дворец! Но проходя мимо всего этого великолепия, я каждый раз задавался одним и тем же вопросом: раз Аббатство так богато, то почему оно не нанимает крестьян, дабы они ухаживали за лошадьми и другим скотом? Ведь до моего прихода этим наверняка занимались братья! Но я не находил ответа, удивленно пожимал плечами и, опомнившись, срывался с места, чтобы не опоздать на вечернюю тренировку.

Тренировки… Если бы мне кто-нибудь предложил выбор между дневной стиркой хабит и упражнениями в фехтовании, я бы выбрал первое. Саранча на поля, я не воин! Я всего лишь смиренный крестьянин, который в будущем должен был стать оруженосцем монсеньора, не больше, не меньше! Зачем меня заставляют делать то, что у меня никогда не получалось и никогда не могло получиться! Да, я понимаю, что должен помогать монсеньору во всем, даже в военном деле, но будь я проклят, если хоть раз мне удалось разрубить ствол, обхваченный стогом сена! Мой меч постоянно застревал в дереве, и я всю оставшуюся тренировку упорно пытался вытащить свое оружие. В конце получал лишь хмурый взгляд и слова старшего монаха Йозефа с косматой бородой, в которой обязательно что-нибудь да застревало из еды: «Ни на что не годный оборванец», – или что-то вроде этого. У монсеньора же с тренировками дела обстояли лучше: спустя две недели после нашего прибытия Вэйд вызвал на бой бородатого монаха и через несколько минут победно приставил меч к его бороде.

За это монсеньора отправили помогать мне на пастбище. Но Вэйланд, что и неудивительно, на мои горячие заверения в том, что я справлюсь и сам, невозмутимо выхватил у меня из рук косу и стал лихо косить засохшую траву для лошадей. Помню, он почему-то остановился на несколько секунд, покачал в руках косу, кивнул и продолжил косить. Что это было, я до сих пор не знаю.

Вэйланд… За все то время, что мы прожили в Аббатстве, мой господин сильно изменился… Так мне казалось до сегодняшнего утра.

Я покинул конюшню с рассветом и, дойдя до кельи монсеньора, устало повалился на сено, служившее мне кроватью. Конечно, в комнате полагалось жить одному, но кюре Гуго сделал для нас с монсеньором исключение и разрешил жить с Вэйдом в одной.

– Петр! Ты поздно лег, – тихо прошептал над моим ухом монсеньор.

Я удивленно приподнял голову и посмотрел на Вэйда. Вместо ответа Вэйланд кивком указал на окно, в котором я увидел монаха, стоявшего в другой башне и собиравшегося бить в колокол.

– М-монсеньор… Вы же не хотите сказать, что…

– Да, Петр! Лучше тебе сейчас же встать и помочь мне одеться, иначе мы…

Звон!

Этот ужасный шум разлетелся по всему Аббатству, заставив меня вздрогнуть. Колокол! Я подскочил с сена и машинально стал надевать на монсеньора заготовленную со вчерашнего вечера льняную хабиту. Саранча на поля, давайте, руки, слушайтесь! Завязывайся, дьявольский пояс, завязывайся!

– Петр, дьявольское отродье, что ты там копаешься? – рыкнул монсеньор и, оттолкнув меня, сам завязал веревочку. Затем посмотрел в окно и сморщил нос.

– Не успеем… Если только…

Лицо графа прояснилось, и он выскочил из кельи и помчался по коридору. Вскоре я услышал торопливые шаги по винтовой лестнице. Опомнившись, я помчался за господином. Как Вэйд хочет добраться до противоположного конца Аббатства, не опоздав? А опоздание не всегда каралось ссылкой в конюшню. Иногда, если поутру молитву читал монах Асколп, он мог наградить опоздавшего плеткой… Я сглотнул и ускорился, несколько раз чуть не соскальзывая с каменных ступенек. Когда я в очередной раз чуть не свалился с лестницы, я стал внимательней смотреть под ноги.

Хвать!

Кто-то схватил меня за ворот и тащит в сторону! Я ошеломленно поднял голову и увидел Вэйланда, идущего в темный провал в стене.

– М… Монсеньор!

– Шевели ногами, дьявольское отродье! Иначе останешься в темноте и вряд ли выберешься без меня! – крикнул Вэйд и, когда я полностью оказался «внутри» стены, отпустил меня, побежав по темному коридору. И только сейчас я услышал протяжный грохот сдвигающейся каменной кладки позади меня. Я понял! Это тайный проход, в котором нет света и, если стена за мной встанет на прежнее место… Со всей возможной скоростью я побежал догонять уже исчезающего из виду монсеньора. Мои силы быстро кончались, но страх остаться замурованным в потайном проходе в полной темноте и без шанса на выживание гнал меня вперед. Когда я наконец-то смог разглядеть фигуру Вэйда, она почему-то почти сразу исчезла. Я увеличил темп и вскоре резко затормозил. Монсеньора не было! Зато было два поворота: налево и направо. И… Куда дальше? Я медленно переводил взгляд с одного прохода на другой. Господи, помоги мне, освети мой путь и…

– Петр! Дьявольское отродье… – донеслось из левого прохода.

Я погнался за голосом и заметил, что в этом проходе довольно светло. Через некоторое время я увидел отъезжающую кладку, но проход выводил в главный коридор, а мне надо было дальше!

Не сбавляя темп, я пробежал мимо прохода, надеясь снова увидеть силуэт монсеньора. Спустя пару минут я почти догнал Вэйда и поравнялся с ним. Кажется, Бог даровал мне новые силы.

Через несколько пролетов Вэйланд повернул направо, а затем, не останавливаясь, резко дернул рычаг, находящийся на правой стене. Забрезжил слабый лучик света, после чего часть стены медленно стала сдвигаться в сторону. Но Вэйланд не вышел из тайного прохода. По всей видимости, он открывал двери, дабы осветить наш с ним путь… Удивительно, сколько здесь тайных дверей!

Неужели выходы и входы в этот тайный проход расположены по всему Аббатству? Получается, все эти проходы связаны с одним большим внутренним коридором, по которому мы сейчас бежим! Да это же настоящий лабиринт! Но, похоже, монсеньор уже давно разобрался в его закоулках и знает, куда бежать. Спустя некоторое время мы, наконец, выбрались из тайного коридора и, не сбавляя темп, влетели в огромный зал молитв. Вот дьявол, и почему именно сегодня у алтаря брат Асколп?! Монах с очень большим лицом и заплывшими от жира серенькими глазками, во всегда запачканной хабите некоторое время не обращал на нас никакого внимания, потом повернул голову и расплылся в довольной улыбке.

– А-а, опоздавшие! Кто тут у нас сегодня?

Монах вгляделся сначала в лицо монсеньора, и его улыбка стала шире, но когда он перевел свой взгляд на меня, его лицо…

– Да как ты смеешь опаздывать, жалкий слуга! – взбешенно прошипел Асколп и схватился за плеть, которую он всегда носил за поясом.

Я, все еще не отдышавшись, медленно попятился назад.

– Стой на месте, щенок, и повернись ко мне спиной! – рявкнул монах и замахнулся.

Я повиновался и потянулся снимать хабиту. Господи, помоги мне! Пусть будет лишь три удара…

Удар!

Правая ладонь… Но… Я не успел снять с себя хабиту! Как же так? Я сел на корточки и закрыл голову руками, чтобы мой мучитель не убил меня на месте…

Еще удар!

Спина…

И снова удар! Пояс. Во рту появился солоноватый привкус крови… В… все?

Удар!

Снова пояс… За что? Я же не так сильно опоздал!

Снова удар!

Спина… Я качнулся и уперся руками в каменный пол, судорожно сглатывая кровь и слезы.

Удар!

Левое плечо… Я… больше не могу сдерживать крик и дрожь. Больно… Как же больно! Почему? Почему именно я?! Почему именно я должен изо дня в день терпеть насмешки монахов, адский труд и постоянные избиения? Кто-нибудь… Прошу…

Удар!

Я истошно закричал и завалился на бок, переставая сдерживать дрожь. Я обхватил себя руками и пытался поставить ноги, чтобы отползти от боли… Больно… Слезы сплошным потоком лились по моему лицу, не оставив сухого места. Изо рта быстро потекла струйка свежей крови… Несправедливо больно!..

Спустя некоторое время, когда сознание, наконец, вернулось, я открыл глаза и медленно повернул голову. Что?.. Этого… просто не может быть! Монсеньор держит своей рукой плетку Асколопа, а тот сидит на полу и яростно смотрит на Вэйда.

– Я сказал достаточно! – крикнул монсеньор.

– Да как ты смеешь… – прошипел монах, поднимаясь.

– Это не ты должен наказывать моего слугу! Это моя задача и только я имею право хлестать Петра и никто больше из вас! Я дал тебе ударить его только потому, что Петр это заслужил…

Мое сердце споткнулось… Заслужил? Я… это заслужил?

– Однако я не просил тебя избивать его, я бы даже сказал, что вообще не позволял тебе его бить.

– Да на кого ты свой голос поднимаешь, щенок?! – взбесился монах и, резко вырвав из рук монсеньора плетку, замахнулся на него. Асколп… хочет ударить моего господина? Никогда! Пока я жив, не будет этого! Я рывком поднялся и толкнул Вэйда в спину. Тот не ожидал этого толчка и упал на пол, повернув ко мне голову с полными изумления глазами.

Удар!

Щека…

– А-а-а-а! – закричал я и схватился за рассеченную щеку. Я бешено стал крутить глазами и случайно зацепился за лица других монахов. Все они… Улыбались! Улыбались моим страданиям? Я почувствовал теплоту и липкость на ладони. Кровь… Опять моя кровь! Слезы, уже переставшие бежать, хлынули с новой силы… Господи, почему? Зачем я подставился под удар? Зачем я защитил своего господина, который тоже считает, что я виноват! А в чем я виноват? В своем существовании? В том, что однажды заупрямился и захотел служить монсеньору до конца жизни? Неужели, когда граф Фландрский предлагал мне служить ему, я сделал неверный выбор? Господи… За что так больно?

– Если ты решил, что так защитишь своего господина от наказания, ты сильно… – начал Асколп, но вдруг он, как подкошенный, рухнул на пол.

Я удивленно опустил взгляд и увидел, как монсеньор выставил ногу вперед, а его рука упиралась в коленный сгиб монаха. Монсеньор встал и, подойдя к Асколпу, ударил того по лицу. Тот никак не отреагировал, только его глаза расширились от изумления и уже ничем не сдерживаемого бешенства. Видимо, он никак не мог предположить, что монсеньор так нагло себя поведет, поэтому опешил.

– Что здесь происходит? – вдруг раздался леденящий душу голос позади меня.

Этот голос… Неужели это действительно он?

– Кюре Гуго! – крикнул кто-то из монахов.

Монсеньор и Асколп дружно посмотрели за мою спину, а я… боялся обернуться. Я уже не знаю, чего стоит ждать и чего стоит бояться, поэтому просто подставил свою спину, Боже Всемогущий! Защити меня, раба своего грешного! Защити меня от его холодного негодования! Защити от его глаз!

– Кюре! – первый опомнился Асколп. – Эти двое опоздали на утреннюю молитву! И я стал наказывать слугу, но тут этот… граф напал на меня!

– Это так? – холодно произнесли за спиной.

Монсеньор промолчал.

– Значит, ты защитил своего слугу, Вэйланд? – продолжил допрашивать Гуго.

Вэйд поджал губы, но упрямо посмотрел на аббата.

– Что ж… Мне все понятно, – заключил Гуго, а затем… – Повернись, Петр!

Что-то внутри меня оборвалось… Страх захлестнул меня, и я забыл как дышать… Но не исполнить приказ я не мог, иначе… А что может быть хуже того, что происходит сейчас? О нет, я ошибаюсь. Это не Асколп, это Гуго, а он точно знает, как надо поступать с провинившимися… Хватая ртом воздух, я медленно повернулся и опустил взгляд.

– Посмотри на меня. Не бойся.

Господи… Господи, защити! Я, цепляясь за каждую складку белоснежной хламиды аббата, поднял голову и посмотрел прямо в ясно-голубые глаза Гуго. И почувствовал, как теряю над собой контроль. Я чувствовал себя жалким грызуном, смотрящим на огромного орла, пикирующего с неба, грызуном, не в силах чего противопоставить хищнику или убежать. Я… просто ждал смерти.

– Опусти руку.

Я покорно исполнил приказ, отнимая ладонь от кровоточащей щеки. Глаза аббата сузились, и я вздрогнул.

– У тебя идет кровь. Сегодня можешь отдохнуть. Я освобождаю тебя от утренних молитв, работ в конюшне и вечерней тренировки на сегодня. Вылечи свои раны. А тебе, Асколп, – переведя взгляд на монаха, продолжил аббат, – я наставительно рекомендую оставить плетки и начать наказывать провинившихся, оставляя их без обеда. Иначе провинившимся можешь стать ты.

Странно, Аббат сказал это совершенно спокойно, но по всему моему телу пробежали испуганные мурашки. Я… боюсь этого человека!

– Тебя же, Вэйланд, я оставляю без обеда и отправляю сегодня вечером вместо Петра в конюшню.

Кюре прикрыл глаза, выждал несколько секунд, а затем развернулся и стал удаляться от нас.

И только когда Аббат скрылся из виду, я позволил себе спокойно вздохнуть. Мне показалось, что весь зал выдохнул. Да-а, Асколп по сравнению с Гуго младенец.

– Петр… – тихо кто-то тронул мое плечо.

Я опомнился и обернулся. Подняв взгляд, увидел мужчину лет двадцати на вид с небольшой черной щетиной на щеках, темными, слегка отливающими серебром волосами и добродушными зелеными глазами. А еще я случайно заметил, что в зале уже никого нет… Неужели я здесь так долго стою? Мужчина выжидающе смотрел на меня.

– В… вы что-то хотели? – едва совладав со своим языком, выговорил я и, скривившись, схватился за щеку.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил мужчина.

– Д-да, все в порядке, мессир… – я замялся, не зная, как обратиться к нему.

– Одо. Или Эд. И можно без формальностей. Я здесь тоже чужой, – улыбнувшись, простодушно ответил мужчина.

Чужой? Этот-то дворянин? Да не может быть такого! Он же… Хотя, если подумать, я живу здесь уже почти год и ни разу еще не слышал такого странного имени, иначе бы точно запомнил его. И его улыбку. А ведь он понимает, что улыбается жалкому крестьянину! Или же он себя заставляет это делать? Зачем? Может, чтобы надо мной посмеяться?

– Не нужно… Заставлять себя… – начал я, чувствуя как ослабевает мой голос.

– Что?

– Не нужно… заставлять себя… Мне улыбаться, – сокрушенно прошептал я и, развернувшись, пошел прочь.

И почему он так жесток? Ведь он сегодня уже видел смешную сцену с избиением крестьянина, неужели захотелось еще?

Я закусил губу и почти выбежал из Аббатства. Холодный воздух ударил мне в лицо, и я глубоко вдохнул его. Ничего. Все образуется. Я привыкну и к этому… А сейчас у меня другая задача. Я должен залечить свой порез. Когда снял с себя бинты год назад, я внимательно рассмотрел растение, которое лечило меня. У него были большие круглые листья, а временами попадались странные колосья, больше всего напоминавшие несозревшую пшеницу. Пшеница…

Несмотря ни на что, я скучал по полю, я всегда любовался им, когда выходил на пастбище. Необъятное, еще зеленеющее море от дуновения ветерка призывно шумело и волнами манило к себе… Но я никогда не мог подойти к нему… Но сейчас, когда я направился в поле, мое сердце радостно забилось в ожидании долгожданной встречи. Я почти влетел в шумный золотисто-зеленый океан колосьев и с наслаждением вдохнул сладковатый воздух… Хорошо… Я расставил руки и поднял голову к небу, пытаясь впитать в себя весь запах этого маленького мира… Моего мира! Холодный ветер играл моими волосами, и я наслаждался этим мгновением. Боже, как же хочется, чтобы этот день никогда уже не заканчивался! Но резкая боль прервала мои мечты. Ветер лезвием скользнул по раненой щеке, и я, скривившись и снова прижав руку к щеке, двинулся дальше. Сейчас у меня другая цель. Я должен найти то растение, иначе мне не выжить.

Я двигался по полю, в безумной надежде отыскать это целебное растение. По счастью, было лето и скорее всего растение должно быть где-то неподалеку…

Касание…

А-ах, плечо! Как больно! Я обернулся и увидел запыхавшегося Одо. Тот согнулся и уперся рукой в колено, пытаясь восстановить дыхание.

– Как же… Ты быстро… Ходишь… – глубоко дыша, произнес Одо и, подняв голову, улыбнулся.

Я удивленно смотрел на эту улыбку и никак понять не мог, зачем ему все это?

– Ты… не понимаешь, Петр. Поверь, я тебе улыбаюсь не потому что себя заставляю, а потому что хочу, – отдышавшись и отпустив мое плечо, выговорил Одо.

Что? Он хочет мне улыбаться? Быть такого не может! Кто ж будет улыбаться бесполезному слуге?

– Но… Почему? Я же…

– Да, ты крестьянин, – перебил меня Одо, не переставая улыбаться, – но помни, хоть мы и не равны, мы все еще люди.

Люди… Не может быть! Я же обычная рабочая сила! Я домашний скот, как он может видеть во мне человека? Зачем так глупо врать?

– Зачем вам это?

– Что?

– Что вы хотите мне доказать, говоря такое? – тихо, все еще не уверенный в собственных словах, спросил я.

Да, за всем этим благодушием стоит какой-то скрытый смысл, жаль, что я никак понять не могу, какая выгода улыбаться крестьянину. И все же… Саранча на поля! Как же мне хочется, чтобы он говорил чистосердечно!

– Доказать? Хм… – протянул Одо и нахмурил брови, но почти сразу его лицо разгладилось, – я хочу доказать тебе, что не вижу в тебе животное. Ты… мне брат.

Брат?! Я дворянину? Вот так шутка!

– Конечно, не по крови, – как-то виновато добавил Одо и почесал затылок, – но, может, это прозвучит и неправильно, но я бы хотел, чтобы ты перестал видеть во мне своего врага. Поверь, я не подниму на тебя руки, даю тебе слово дворянина.

Я широко раскрыл глаза и уставился на Одо, не веря собственным ушам. Этот человек… Только что дал мне, крестьянину, слово дворянина? Кто-нибудь, скажите, что мне все это мерещится, что это всего лишь бред искалеченного, что это все ложь… Но почему? Почему я надеюсь, нет, я просто жажду, чтобы это все не оказалось сном?

– Если тебе нужна моя помощь…

– Вы… знаете…

– Не надо формальностей, когда мы наедине, хорошо, брат? Хоть я и граф, но меня никогда не называли на «вы».

Брат… Как же это слово греет мне душу! В голове пронесся образ младшей сестры, и я не смог сдержать легкой улыбки. Арли… Спасибо! Твои молитвы были услышаны! Бог меня не оставил!

– Вы… не знаете, какое… Растение имеет круглые листья и колосья, похожие на несозревшую пшеницу?

– Хм… Думаю, ты имеешь в виду подорожник. Он растет дальше. Где-то за полем. Может, ты его найдешь рядом с мельницей?

Не думаю. Почему оно должно расти так далеко от поля, ведь мельница в двухстах шагах от Аббатства, когда как поле прямо перед ним? Хотя я ничего не знаю про подорожник, кроме как того, что это лечебное растение. Но… Что еще важно, этот граф мне все же нагло врет. Конечно, не существует такого сеньора, которого крестьянин бы назвал просто по имени или обратился к нему как к равному. Видимо, он сказал это, чтобы я не чувствовал себя жалким… Неужели он действительно готов пожертвовать своей гордостью ради моего отношения к себе?

– С… спасибо, – медленно проговорил я, кивнул головой и тихо добавил: – Мессир, вы первый, кто так обратился к крестьянину… Уже за это я вам буду благодарен до конца своей жизни… Но прошу, не нужно мне врать о том, что к вам никто не обращался на «вы». И позвольте мне тоже вас уважать.

Граф удивленно вскинул брови, но я уже развернулся и быстро побежал к мельнице. Конечно, Одо соврал мне, думаю, почти во всем. Разве что… Может быть, он действительно искренне мне улыбнулся? Может, он не видел меня жалким крестьянином, может, он увидел во мне человека? Э-эх, странные все-таки эти военные монахи!

Я ухмыльнулся и ускорился. Когда я прибежал на мельницу, то почти сразу нашел маленький кустик этого лечебного растения за дверью мельницы. Господь Бог, благодарю тебя за то, что прислал мне Одо! Я сорвал несколько листочков и приложил их к щеке. Саранча на поля, больно! Но… Эта боль другая… Она какая-то… Успокаивающая…

Хотя вечно ходить, прислонив руку к щеке, я не могу. Мне нужно как-то освободить руку, но как? Лоскуты ткани. В прошлый раз у меня тоже были такие. Жаль, что те я выбросил, боялся духов прошлого… Я стащил с себя хабиту и осмотрел ее. Плохо. В нескольких местах она порвалась из-за плетки… По телу пробежало отдаленное эхо боли. Я сел возле ближайшего дерева и стал рвать рукав хабиты. Жаль, конечно, одежду, но жить мне хотелось больше. Из-за того, что рукав в нескольких местах порвался и стерся, я смог довольно скоро сделать несколько хороших длинных лоскутов. Что ж, приступим к залечиванию ран. Медленно, очень медленно я обвязал свою щеку и затянул повязку, не переставая шипеть от боли. Хорошо, одной проблемой меньше. Осталось еще залечить спину, поясницу и плечо… Но листьев подорожника, что у меня имеются, не хватит, а значит, придется вставать… А как не хочется! Опираясь о дерево, я не спеша поднялся и пошел к видневшемуся вдали лесу.

Я отошел от мельницы уже довольно далеко, когда, наконец, смог собрать достаточное количество листьев.

Но как я ни старался, завязать на себе лоскуты у меня не получалось. Саранча на поля, что же делать? Хм… может я прислонюсь спиной к дереву и подложу между корой и кожей эти лечебные листья? Другого выхода я не вижу. Я завязал на дереве лоскуты и, как мог, прикрепил к ним листья, а затем сел возле него и стал ждать.

А здесь красиво. Солнце, уже склоняющееся к закату, окрашивало дальние холмы в приятный зеленоватый свет, а Аббатство приобретало вид сказочного замка… «А ведь еще не поздно. Я могу сбежать…»

Эта внезапная мысль застала меня врасплох. Что? О чем я только думаю? Куда сбежать? От кого сбежать?

От боли, нашептывало сознание.

От боли… А разве от нее возможно сбежать? Не верю.

А разве тебя избивали, когда ты был дома?

Нет… Но все равно!

Что «все равно»? Петр, опомнись! Здесь тебя, несмотря на ободряющие слова странного Одо, все еще ждут унижения и избиения! Тебя даже монсеньор предал!

Предал?.. Нет, он не предавал.

Тогда что означает его фраза «Он провинился»?

Я… Нет, все это страшный бред. Это все… Неправда! Я схватился руками за голову и стал рвать на себе волосы. Не верю… Никогда не поверю! Это все ложь! Вымысел! Неправда! Господин… Он другой!

– Петр! – крикнул кто-то издали.

Я вздрогнул. Кто… Меня зовет? Я что… Опять что-то сделал не так? Саранча на поля, что происходит?

– Петр… – вдалеке стал появляться чей-то силуэт.

Черная тень быстро росла, и вскоре я смог различить женскую фигурку, но ее лица я так и не разглядел.

– К… кто вы?

Женщина протянула мне руку и… Я каким-то чудом увидел на лице неизвестной улыбку.

– Арли?..

– Петр! – голос стал мягче, хотя понять, кто это, я все еще не мог.

Да что происходит? Кто она? Что она хочет от меня? Вдруг внутри меня что-то сжалось. У меня плохое предчувствие…

И в то же мгновение далеко, рядом с горизонтом, что-то полыхнуло. А в следующий миг Аббатство заволок дым и огонь. Пожар! Огромные языки пламени в одно мгновение поглотили центральный фасад и начали подниматься к башням. Но ведь там…

– Монсеньор! – запоздало крикнул я и вскочил.

Как это могло произойти? Ведь сейчас мирное время, так откуда появился огонь?!

– Петр! – уже громко позвала женщина и в одну секунду оказалась совсем близко. Рядом с ней кто-то шел… Боже праведный! По моему лицу потекли холодные струйки пота, я перекрестился.

– Отец… Как ты… Ты… ты должен быть мертв!

Женщина рассмеялась, а мужчина сделал шаг ко мне, но я отпрянул назад, перекрестив мужчину. Дыхание участилось. Что?.. Как?.. Он же погиб! Погиб вместе с родителями Вэйда. Так как? Как он может здесь стоять и улыбаться?!

Отец сделал еще один шаг и тут же послышался отдаленный грохот. Я с ужасом перевел взгляд на Аббатство, но… не нашел его! Была лишь выжженная земля и чудом уцелевший флаг Аббатства с мечом и перекрещенными ключами.

– Монсеньор! – крикнул я и побежал, выставив руку перед собой.

Нет… Не может быть такого! Он не мог… Этого не могло произойти!

– Петр! – прокричал отец, но я оттолкнул его и продолжил бежать к Аббатству.

Женщина залилась еще более жутким смехом. Это не матушка, кто эта странная женщина?

Но вдруг меня схватили за плечо и сильно потрясли. Да что, что происходит?! В отчаянии я зажмурился, а когда открыл глаза увидел перед собой Гуго. Тот тряс меня за плечо. Кюре внимательно и несколько обеспокоенно смотрел на меня своими ясно-голубыми глазами.

      Что? Неужели это был… Взгляд метнулся к Аббатству. Хвала Богу! Это был всего лишь сон! Нет, все же кошмар. Ночной кошмар… Саранча на поля, я уснул! Как долго я проспал? Я же должен еще заточить оружие и… А, вспомнил. Я дал себе расслабиться, именно потому что сегодня ничего не должен. Какое… приятное чувство! Но та женщина… Кто она была? И почему у меня такое… ужасное чувство?

– Петр, ответь мне! – потребовал аббат.

– Д-да, кюре! – я попытался вскочить, но мне надавили на больное плечо и я, подавив в себе болезненный вскрик, осел обратно на землю.

– Хорошо… – тихо проговорил аббат и прикрыл глаза.

Что… Он от меня хочет? Неужели он был встревожен тем, что я долго не отвечал? И вообще, что он здесь делает, случайно ли он меня нашел или же…

– К-кюре, – тяжело выдохнув, начал я, – вы что-то…

– Ты так и не перевязал свою спину? Дай я тебе помогу. не мог бы ты встать?

– К… как прикажете, кюре, – промямлил я и поднялся.

Аббат быстро отвязал от дерева мои лоскуты и занялся моим лечением. Саранча на поля! Как больно! но надо терпеть… Надо… еще потерпеть. Почему Гуго решил помочь мне? Я думал, он накажет меня, за то, что я не сумел исполнить его приказ, а он…

– Закончил, – сообщил кюре и присел около дерева. Кивком головы он указал мне на место, возле себя. Я повиновался.

– Мне нужно с тобой поговорить, – как-то устало произнес Гуго.

– Со мной? – только и смог спросить я.

Я не знал, что и думать. Кюре точно ничего не путает? Неужели он хочет поговорить со мной о моем изгнании из Аббатства? Но за что? За опоздание? Или, может, он хочет что-то узнать о монсеньоре? Вариантов становилось все больше, но чем дольше я думал, тем сложней мне становилось дышать. Почему-то мне не представлялись «хорошие» темы для разговоров с крестьянином.

– Петр, – начал Гуго, – сегодня ты опоздал…

– Такого больше…

– Не перебивай меня, – попросил аббат, и продолжил: – Дай мне закончить.

Я кивнул и напряг слух.

– Это опоздание, насколько я понимаю, уже не первое.

Саранча на поля, он знает! Знает, что в последний месяц я стал все чаще опаздывать из-за монсеньора и собственной усталости. Я затаил дыхание и быстро вспомнил все молитвы, что знаю.

– Ты не справляешься со своей работой.

Проклятие… Проклятие, не надо! Не продолжайте, умоляю вас!

– Если честно…

Не надо!!! Не отнимайте у меня последнее! Не забирайте монсеньора!

– Я думал, что ты протянешь меньше… Ты удивил меня, Петр. Целый год ты выполнял все, что от тебя требовали, не раз был избит и унижен и все равно продолжил служить своему сеньору. Другой бы уже сто раз сбежал, а ты остался… И мой вопрос такой: почему? Ты так сильно предан Вэйланду? Что он тебе сделал, что ты не покидаешь его ни на минуту и всегда готов заступиться? Кто он тебе, раз ты терпишь боль ради него? Я все путешествие ломал голову над этим вопросом, но никак не мог найти правильный ответ… Не подскажешь?

Аббат слегка повернул ко мне голову и скосил глаз, выжидающе глядя на меня. О чем он? Он все путешествие пытался понять, почему я так привязан к своему господину?

Гуго молчал, ожидая моего ответа.

– Кюре… Вам не стоило…

– Не надо переводить тему, Петр.

– Кюре… Я… Вэйд… Точнее монсеньор… Он… Он для меня господин и только!

– Разве?

Нет. Конечно нет. И он, и я понимаем, что это не так. Вэйд… Он мой… Нет, крестьянин не имеет права на дружбу с дворянином, пусть и без графства, пусть и без титула! Я… Я…

– Я понял, – тихо произнес Гуго.

Я повернул голову к нему и увидел улыбку на устах. Неужели он… догадался? Читает мои мысли? Да как он мог понять меня? Пока я был в замешательстве, аббат встал и, отряхнувшись, направился в сторону аббатства.

– Кюре!

– Отныне и до твоего ухода из Аббатства я освобождаю тебя от обязанностей конюха, а также тебе больше не нужно посещать утренние молитвы и вечерние тренировки. Я лично буду заниматься твоим воспитанием и обучением.

Я ведь ослышался, да? Мне же послышалось, что он снял с меня все обязанности крестьянина?

– Я договорился с ближайшей деревней, и нам будут посылать крестьян для ухода за скотом. Ты обязан будешь сосредоточиться лишь на своем обучении, тебе многое предстоит понять и изучить. Не думай, что твоя жизнь стала проще. Скорее даже сложнее. Следующие пять лет я не буду покидать Аббатство, ведь мне предстоит многому тебя научить.

Я… Ничего не мог сказать. Слов не осталось. Только что меня освободили от обязанности быть крестьянином, и кюре лично будет заниматься моим образованием. Почему? Из-за чего? Что заставило его сделать это? Ведь я никто, домашний скот! Так почему?!

– Почему?..

– Ты не такой как все, – бросил Гуго, не оборачиваясь.

Не такой… Как все? Что он имеет в виду? Почему он так решил? Могу ли я принять его предложение? Или это все же приказ? Душа требовала ответа хоть на что-то… Хоть на какой-то вопрос…

Но Аббат уже скрылся из виду. Опомнившись, я вскочил и побежал за ним. Догнать! Его обязательно нужно догнать и узнать все! Я подбежал к мельнице и огляделся. Где же… Где же Гуго? Видимо, он прошел не через поле, а в обход, через пастбище! Зачем? Чтобы я его не догнал? Если это так, то аббат совершил ошибку. Я догоню. Я узнаю все, что меня интересует. Он ответит на мои вопросы! Обязательно ответит! Я сорвался с места и помчался к конюшне.

Я бежал так быстро, как мне позволяло мое состояние и мои раны, но уже через несколько минут я, тяжело дыша, остановился. Добрался до пастбища лишь когда начало темнеть. Остановившись, чтобы перевести дух, я огляделся. Нет… Я его не вижу! Даже силуэта нет… Неужели он меня обманул?

Я уже собирался побежать дальше, но вдруг меня окликнули:

– Постой, Петр. Мне надо тебе кое-что сказать.

Я оглянулся и увидел в дверном проеме конюшни Вэйда. Он стоял, скрестив руки на груди и пристально смотрел на меня. Его руки… Красные? О нет!

– Монсеньор, вы порезались? – подлетел я к Вэйланду и схватил его за руку, но тот оттолкнул меня из-за чего я упал на землю.

– Пустяк, – сказал Вэйд, скрещивая руки.

И снова это странное чувство. Будто чего-то не хватает… Чего-то очень важного…

– Значит… Теперь ты ученик кюре…

Откуда он узнал? Может, все-таки Аббат проходил здесь? Тогда…

– Я…

– И не смей отказываться! – рявкнул Вэйд, видимо, подумав, что я оправдываюсь. Он подошел ко мне и, смотря на меня сверху вниз, произнес: – Я был уверен, что это должно было произойти. Что ж… Я рад, что и у тебя теперь все хорошо.

Я опешил. Он… радуется? Может… Он все-таки… Нет, нет, жалкий крестьянин! Не смей даже думать о дружбе с ним! Ведь он мой господин! Господин… Картина, что я видел, стала расплываться. Не смей плакать, Петр! Ты не можешь, ты права не имеешь!

– М… Монсеньор…

– Я уже давно думал, как тебя поздравить с этим и, наконец, придумал. Я всегда знал, что оружием ты не владеешь. Разве что только этим…

Монсеньор ушел вглубь конюшни, а через несколько секунд… Я не поверил своим глазам…

– М… монсеньор… Как… Зачем… Ведь я… Где вы…

– Это твоя награда за терпение и за то, что всегда находишься рядом, Петр. Она твоя.

В руках Вэйланд держал маленькую из какого-то черного металла косу. Боевую косу. Изогнутое лезвие было заточено так хорошо, что им можно было и дерево разрубить! Рукоять из черного дерева выглядела удобной, а на самом кончике я заметил вырезанную летучую мышь…

– Монсеньор… Я не могу…

– Бери, Петр, это приказ.

Дрожащими руками я схватился за рукоять и блаженно выдохнул. Идеально. Идеально легла в руку, легкая и удобная.

Я… Я самый счастливый человек на свете!

Я упал на колени и, выронив косу, схватил руку господина и поцеловал ее, но вдруг… Вэйланд снова отдернул руку, но было поздно. Я понял, что это за странное чувство. Перстень! Не хватало фамильного перстня Ребелей! Так вот на какие деньги монсеньор купил эту косу! Но как он мог продать фамильный перстень?! Ведь это последнее, что осталось от его родителей! Так зачем? Неужели ради…

– Монсеньор… Зачем?

– А ты думал, на какие деньги я нанял лекаря, чтобы тот вылечил тебя год назад? – холодно произнес Вэйд и развернулся, – ты бы лучше сам о деньгах подумал и об Арли.

Арли? Деньги? Что он имеет в виду?

Боже Праведный! Монсеньор прав! Ведь за весь год я не послал матушке и Арли ни одного письма, но поклялся себе не забывать их! Саранча на поля, какой же я жалкий человек!

Когда я поднял голову, монсеньора уже не было, а дверь конюшни оказалось закрыта. Я вскочил и помчался к Аббатству. Но… Я почему-то не переставал улыбаться, сжимая в руках подаренную монсеньором косу. Саранча на поля, мне дали второй шанс. Шанс все изменить. Шанс проявить себя и шанс стать нужным монсеньору и моей семье. Сегодня… Да, именно сегодня я стану другим. Я больше никогда не забуду про свою семью, а забуду о себе. Я не буду жалеть себя или монсеньора, но буду помогать нам обоим. Сегодня я стану настоящим военным монахом!

Глава 7. О Первой коммунальной хартии

13 лет спустя…

1076 год от Рождества Христова

Париж. Франция

– Все ли готово, Петр?

– Да, монсеньор, вам не нужно волноваться.

– Одо?

– Не стоит за него переживать.

– Как долго кюре будет в отъезде?

– Еще две недели его в Клюни не будет.

– А…

– Если что-то пойдет не так, пути отхода я продумал. Но они не потребуются.

– Дьявольское отродье, Петр! Мне даже похвалить тебя хочется! Однако сейчас не время… Начинай, Петр!

– Слушаюсь, монсеньор!

Я опустил наконечник стрелы в масло, а затем поднес его к огню. Лезвие, обмотанное тряпкой, вспыхнуло.

Свист!

И буквально через пару минут в небе появился маленький огонек, а за ним, уже меньше, еще один и еще, и еще… Вэйд удовлетворенно хмыкнул и, сжав бока Черта, отправился на запад.

Началось. По моим расчетам, через четверть часа сюда прибудет конница, а до этого необходимо открыть ворота. Жаль, что другой пешки не нашлось… Придется все делать самому.

      Убрав лук за спину, я погладил по гриве Ладью, гнедую кобылу с белым пятном на крупе в виде небольшого треугольника, и тронул поводья, направляя ее прочь из города. Больше двух месяцев я искал этот секретный проход и, наконец, обнаружил его. Он оказался в водяной мельнице на Сене, недалеко отсюда, но за пределами города. Следовало поспешить, иначе стража может узнать о лучниках. Я нагнулся и тихо стал цокать языком. Ладья фыркнула и сменила неспешный аллюр на галоп. Благо, сейчас ночь, иначе бы передавили всех мирных жителей…

Даже не верится, что этот день, наконец, настал. Мы готовились почти четверть года, собирали солдат и недовольных, узнавали секретные данные, нужные сведения и все это ради одной единственной подписи короля… Ради свободы всех крестьян от этого непосильного налога…

Мои мысли прервал звук текущей воды. Сена. Значит, тайный проход уже близко. Я снова погладил по шее Ладью и сжал ей бока. Мое сердце невольно дрогнуло от предвкушения. Не могу дождаться! Наконец, Арли сможет жить счастливо! Через несколько минут я уже спешился и подошел к двери мельницы. Как странно. На двери висит большой амбарный замок. Впрочем, это меня не остановит.

      Я достал из-за спины косу и невольно улыбнулся, взглянув на летучую мышь, вырезанную Вэйдом. И хоть я вырос, и рукоять косы стала мне коротка, я не мог заменить подарок монсеньора. Наоборот, я приспособился и стал использовать ее как одноручное оружие.

Удар!

Треск!

Замок беспомощно повис, не в состоянии меня сдерживать. Я выбросил цепь, убрал косу и распахнул дверь. В комнате было темно, но я точно знал, куда мне идти. Выставив руку впереди себя, чтобы не удариться обо что-то, я подошел к дальней стене и нащупал на полу небольшое отверстие. Отлично! Значит, тот страж не соврал… Резким движением я поднял крышку. Саранча на поля, ничего не видно! Я поднял голову, и… Ай! Больно! Я стукнулся макушкой о стол, под которым и был тайный проход.

Потирая ушибленный затылок, я медленно вышел из мельницы. Саранча на поля, а вот и первый просчет! Как я мог не учесть, что в подземелье может быть темно? Спокойно, Петр. Все еще можно исправить. Я мельком взглянул на небо и заметил маленький огонек. Осталось всего десять минут, до того как конница вступит в пределы города! Нужно срочно что-нибудь придумать. Рука непроизвольно схватилась за косу. Думай, Петр! Где можно быстро добыть огонь? Внезапно ладони что-то коснулось. Ощупав, я понял, что это было оперение стрелы. Стрела? Но как она мне поможет? Небо, река, небо, река… Что же делать? Как развести костер из одной искры? Да и как добыть ту самую искру? Искра… Точно, искра! Ее можно высечь! Но что дальше? Неподалеку от реки есть небольшое дерево. Почти засохло… Странно, почему? Ведь река совсем близко… А впрочем, какая разница? Главное, оно сухое! А значит, я могу поджечь одну из веток и использовать ее как факел!

Не теряя больше ни минуты, я рванулся с места и, на ходу вытащив косу, мощным ударом срезал ветку. Затем вытянул из-за спины стрелу и поднес ее к ней. Затаив дыхание, я опустил косу и прислонил ее к стреле.

Чирк. Чирк… Загорись, прошу!

Чирк!

Маленькие искорки, похожие на крошечные солнца, вылетели из наконечника и упали на сухую ветку. Та мгновенно вспыхнула из-за сухих листьев. Отлично! Теперь нужно обезопасить себя от ожогов. Достав из колчана стрелы, обмотанные тряпками, я поднес одну из них к огню. Давай, загорись! Огонь неохотно переполз на тряпку и, немного потрескивая, стал увеличиваться. Получилось! А теперь нужно торопиться!

Бросив ветку в Сену, я побежал к мельнице, закрывая свободной рукой маленькое пламя. В потайном проходе я обнаружил каменные ступени, уводящие куда-то вниз. Быстро спустившись по ним и сменив одну стрелу другой, пошел по длинному подземному коридору.

Ладья не убежит. Она слишком верна мне, я ей верю.

Кажется, в проходе давно никого не было. Коричневые от света пламени стены из старого камня были увешаны тонкой паутиной, а под ногами так и шныряли испуганные крысы. Благо хоть развилок нет, иначе бы пришлось туго. Сменив еще пару стрел, я заметил вдалеке изменение в кладке стены. Подойдя поближе, я обнаружил небольшое кольцо с потухшим факелом. Первое на всем пути! До этого я не заметил ни одного. Странно все это. А может быть… Я схватился за факел, и внезапно тот поддался и опустился. Ничего не произошло… Неужели ловушка? Раздался жуткий грохот, и кладка рядом стала медленно отъезжать в сторону. Я подождал еще пару секунд, но темных провалов и ядовитых шипов так и не появилось. Обошлось! Здесь такая же система тайных проходов, как и в Аббатстве. И это мне только на руку… Довольно хмыкнув, я заглянул в образовавшийся проем.

Саранча на поля, это же подвал! Большие деревянные бочки, свисающие с потолка окорока… Если бы мне надо было захватить дворец, я бы уже победил. Однако сейчас передо мной другая задача. Проклятие, я надеялся, что тайный проход не выведет меня прямо к королю! Мне нужно как-то незаметно пробраться к воротам и открыть их… Но ведь сейчас здесь полно стражи! Лучники, конечно, обеспечат поддержку и снимут стражу со стен, но как быть с караульными под стенами? Думай, Петр, ты же должен был рассчитать это! Конечно, я учел столь важный фактор и хотел послать предателя-стража вместо себя, но того убили вчера, и я не успел придумать запасной план. Саранча на поля, Петр! Ты опять не услышал кюре и забыл его главный урок!

      Клятвенно пообещав себе никогда не придумывать только один план, я, наконец, зашел в подвал. Пахло гнилью. Не думал, что Филипп I будет так пренебрежительно относиться к продуктам на случай осады. Неужели он действительно полагает, что стены настолько крепки, а воины столь храбры, что ни один враг не сможет даже приблизиться ко дворцу? Наивный! Да его первый же страж предал!..

Опасность!

Отпрыгнул в сторону и достал косу.

Удар!

По руке пробежала дрожь. Отлично, значит я попал в кого-то рукоятью. Мое лезвие находится либо за спиной противника, либо за шеей. Я слегка подтянул косу на себя.

– Ч-чернь! – крикнул нападавший.

Саранча на поля, ничего не видно! Свет от горящей стрелы почти исчез, и тень скрывает его лицо. Судя по силуэту, это мужчина. В руках он держит что-то тяжелое. Не успей я увернуться, я бы уже испускал дух!

– Да как ты с-смеешь?.. – прошипел мужчина и снова поднял руки, чтобы обрушить на меня тяжесть, но я подтянул косу, и нападавший пошатнулся. Послышался звук упавшей туши. Я опустил глаза и чуть не засмеялся. Боже, он что, хотел ударить меня окороком?

– А… Отпусти меня! – потребовал мужчина.

Странный у него голос. Тонкий, почти писклявый… Но не может же он быть ребенком! Ведь ребенок никогда бы не осмелился убить или хотя бы поднять руку на человека. К тому же его силуэт слишком большой для мальчика. Увидеть хотя бы лицо! Я потихоньку вытащил стрелу с тряпкой и стал нагибаться. Мужчина, тяжело дыша, присел вместе со мной, увлекаемый косой. Кажется, он волнуется. Все-таки не может он быть солдатом. Чувствую это… Я поднес стрелу к огню и, когда та загорелась, увидел испуганное лицо… юноши? На вид ему было лет шестнадцать. Его короткие каштановые волосы слегка вились, лицо было в странных коричневых пятнышках, а карие глаза смотрели на меня со страхом и ненавистью… Но его худые плечи, поношенные сапоги и странный зеленовато-желтый камзол, доказывали, что этот человек стражем не является.

Одной проблемой меньше, но… эти глаза… В них проступает решимость и чистая ненависть. А ведь, если подумать, он мог меня убить, не увернись я тогда. Какая редкость – увидеть столь преданного короне человека! И еще… чуть раньше он назвал меня чернью… да и обратился он ко мне на «ты», а значит… Надо проверить мою догадку.

– Отпусти меня! – снова крикнул парень.

Проклятие, если он продолжит кричать, меня найдут! Левой рукой я закрыл ему рот и переместился за его спину, опустив косу. Нагнувшись к его уху, я прошептал:

– Я не собираюсь убивать вас, мессир.

Парень, пытавшийся сначала брыкаться, остановился и исподлобья удивленно посмотрел на меня. Господь Бог, как мне повезло! Этот юноша действительно аристократ! А значит, он может стать прекрасным заложником… Но мне не нравится брать заложников. Это мерзко и подло. Интересно, смогу ли я его убедить помочь мне? Хотя не думаю, что дворянину будет по душе услышать о нашем с Вэйдом плане… Но если что-то пойдет не так, я в любой момент могу им воспользоваться в качестве жертвы, как бы противно мне не было. Мои чувства не важны, главное – это справиться со своей задачей и не подвести Вайда. Ведь от того, смогу ли я открыть ворота вовремя или нет, зависит наше с монсеньором будущее. Но одну черту пересечь я не смогу, даже если это поставит под угрозу весь план. Убивать или причинять боль этому юному аристократу я не могу. Права не имею, ведь мы с ним не равны.

– Я прошу вас не кричать, мессир. Я прибыл сюда, чтобы спасти вас.

Мальчик недоверчиво посмотрел на меня. Проклятие, ненавижу непродуманные планы, но уже поздно отступать. Господь, пусть мне повезет!

– Я крестьянин, и в Амьене у меня есть сестра. Она трудится в поле не покладая рук, вспахивает и сеет, доит коз и варит сыр. Но почти все продукты, что она сделала, отправляются как оброк феодалу. Феодалу, у которого на столе всегда бесплатный хлеб, молоко и сыр. Он ничего не сделал для того, чтобы получить это! Конечно, наша семья пользуется его землями, поэтому часть еды нам необходимо отдавать феодалу… Но лишь часть! А он отбирает все и дальше больше! И хорошо, что кроме сестры, матери и монсеньора у меня никого нет. Но во многих семьях не меньше пятнадцати детей! И в итоге крестьяне, не справляющиеся со своими обязанностями, либо умирают от голода, либо погибают под пытками феодала. А знаете, к чему это приведет? К восстаниям среди крестьян. Будут убиты многие дворяне, вы тоже можете оказаться в опасности. Я не могу больше закрывать глаза на это. Не могу даже представить, что моя сестра станет убийцей, а дворяне – ее жертвами! Не допущу этой глупой войны… Так я думал и посылал бесчисленные письма королю. Но его Величество глух. Он не слышит мольбы своих подданных, поэтому нам пришлось прибегнуть к насилию. Я пойду на это и буду использовать любые методы ради своей сестры и ради мира… Ради справедливости!

Парень внимательно посмотрел на меня, а затем осторожно прикоснулся к моей руке. Я отпустил его и сел на одно колено. Господи, только бы все получилось! Только бы сгнившие аристократические правила не успели коснуться этого мальчика! Только бы я не ошибся…

– Значит… Ты пришел сюда ради справедливости?

– Д-да… – запинаясь, ответил я.

Не думал, что буду так волноваться. Но от его решения в буквальном смысле зависит моя жизнь и успех всего плана!

– Тогда… Иди и предотврати эту глупую войну! Что мне нужно сделать? – вскинув голову и посмотрев на меня горящими от решимости глазами, крикнул он.

Я мысленно выдохнул. Слава Богу! Я не ошибся в нем. Мне не придется переступать через свои правила!

– Мессир, я пробрался в замок тайно, поэтому, если стража меня найдет, меня убьют. Прошу, не кричите!

Парень поджал губы и кивнул.

– Мессир… У меня есть одна просьба. Прошу вас стать моим заложником.

– Ш… что?

– Это временная мера! – сразу пояснил я, – Клянусь именем монсеньора, я не причиню вам вреда.

Саранча на поля, только бы Вэйд не узнал об этом случае!

Мальчик напряженно посмотрел на косу. Я понимаю, почему он мне не доверяет, но у меня совершенно нет времени, чтобы исправить это! Давай, дворянин, прояви силу воли хоть раз за свою короткую жизнь!

– Хорошо. Я позволю тебе взять меня в заложники.

В мгновение ока я подскочил и, схватив мальчишку за руку, полетел к двери из погреба. Отлично. Благодаря этому аристократу, я смогу пробраться к воротам, и даже если меня заметят, стража ничего не сможет сделать. Не теперь. Хотя даже если бы парень не согласился, я бы просто оставил его в погребе без сознания. Меня стража не посмеет убить. Но все равно оставался шанс того, что даже это никак не подействует на защитников замка и меня бы зарезали.

Стало трудно дышать… Как сложно оставаться спокойным, рискуя собственной жизнью! Но другого выхода нет. Я смогу выжить и принести монсеньору победу!

Я остановился перед дверью и прикрыл глаза. Вдох… Господи, защити раба своего и даруй удачи! Выдох… Да станет имя твое солнцем и дарует мне силы! Вдох! Да будут битвы за веру священны!

Я распахнул дверь и метнулся к ближайшему темному углу коридора, все также волоча за собой аристократа.

Где-то впереди дрожит маленький огонек. Я прикрыл глаза и прислушался. Трое… У всех мечи… Что-то волокут… Странные шаги! Ощущение, будто… Я выбежал из своего убежища и ринулся к свету, но почти сразу остановился. Так я и думал!

– Слы-ыш.. Ик! Ты… Ик!… Из ка-акой… – невнятно гаркнул пьяный страж с помутневшими от выпивки темными глазами и косматой спутанной бородой. Он вместе со своими товарищами тащил уснувшего друга.

Мерзость! Неужели это та самая королевская армия, в которую мы с монсеньором так хотели вступить?

– Я захватчик, – спокойно произнес я.

Страж внимательно, но тупо уставился на меня, пытаясь сообразить, что нужно сделать.

Я показал ему дворянина и приставил к его горлу косу.

– Т… Ты-ы! – зло зарычал бородач, бросив своего друга, выхватил меч и пошел на меня. Вернее, попытался.

Большой, саранча на поля! Но мне не раз приходилось сталкиваться с подобными великанами. А этот еще и пьян… Отпустив парня, я подскочил к приближающемуся стражу.

Удар!

Страж покачнулся и жалобно вскрикнул. Подскочил к двум другим.

Свист!

Удар!

Оба упали без сознания, не успев выхватить мечи. Мне сейчас не нужны смерти, но и стражи тоже. Через три-четыре часа проснутся. Я поднял косу, подбежав к удивленному до глубины души парню, схватил его и помчался дальше по слабо освещенным коридорам. Благодаря нескольким неделям, потраченным на изучение карт, я знаю замок как Клюнийское Аббатство, поэтому свободно ориентируюсь в нем. Здесь поворот налево, потом еще раз… Теперь в эту дверь – и вот уже совсем близко южная стена замка…

– Крестьянин! И где ты…

– Мессир, не стоит вам сейчас говорить, – не оборачиваясь, бросил аристократу я, – собьете дыхание и придется делать остановку, а времени и так почти не осталось.

– Времени для чего? – недоверчиво спросил юноша.

Я не стал отвечать и мельком взглянул в ближайшее окно. И в ту же секунду мое сердце споткнулось… Маленький огонек в небе… Они уже совсем близко! Скорее, нужно открыть ворота, иначе монсеньора могут увидеть, и тогда… Я тряхнул головой и побежал быстрее настолько, насколько это было возможно. Саранча на поля, мальчишка уже задыхается… Это последний коридор. За дверью выход на плац, а дальше ворота…

– Стой! Ты… Неужели бежишь к воротам?

– Да.

– Но…

– Нужно открыть ворота для монсеньора, – нехотя пояснил я и остановился перед дверью.

Приложив ухо к деревянной створке, я прикрыл глаза и прислушался. Едва различимый звук шагов… Видимо, страж всего один или их двое… Сейчас самый опасный момент. Именно на этой стене находится колокол тревоги. Если хоть один защитник замка ударит по нему, на плаце появится целая армия, с которой мне никак не справиться. Даже если я успею открыть ворота, меня убьют раньше, чем спасут мои братья и монсеньор.

Рука задрожала… На лице чувствую холодные капельки пота… Страх… Опять это чувство овладевает мной и заставляет совершать ошибки. Но я перебарывал его много раз, а значит, и сейчас тоже смогу! Все получится. Все просто обязано получиться!

– К-крестьянин? – взволнованно окликнул аристократ.

Я взглянул на него и слегка улыбнулся.

– Мессир, спасибо, что помогли мне. Дальше я справлюсь сам. И да, меня зовут Петр.

Не дожидаясь ответа, я открыл дверь и вылетел на плац.

Четверо стражников. Двое на стене с луками, двое совсем рядом с копьями.

– Н… нарушитель!

– Убить на месте!

– Бейте в колокол!

Колокольня слева. До колокола можно добраться, лишь поднявшись на стену. Чтобы добежать, стражнику понадобится меньше четверти минуты…

Я стянул лук со спины.

Свист!

Ближайший к колоколу страж упал на колени и завалился на бок.

Опасность!

Прыжок назад.

Удар!

Промах.

Стражник с копьем сделал два лишних шага. Стрелу на тетиву, и…

Выстрел!

Защитник выронил копье и присел. Его рука в крови. Нельзя останавливаться! Саранча на поля, страж на стене почти добрался до колокола!

Положить стрелу на тетиву… Выдох…

Выстрел!

Рука дернулась, и стрела попала стражу в плечо. Проклятие! В таком состоянии он все еще может добраться до колокола! Я запрокинул руку назад. О нет! В колчане осталась всего одна стрела! Саранча на поля, только этого не хватало! А тем временем страж на стене подбирался к колокольне. Еще немного, и я не смогу его остановить! Прицелившись, я глубоко вздохнул и отпустил тетиву…

Опасность!

Прыжок в сторону.

Чирк!

Проклятие, стрела попала в стену. Воспользовавшись этим, раненый страж зашел в колокольню. Нет! Если он сейчас позвонит в колокол…

Звон!

Проклятие, нет! Я не успел!

Взревев от бессилия, я выхватил косу.

Взмах!

Страж, который, выиграл пару секунд, повалился на землю. Страж, который подписал мне смертный приговор… Неужели… Это конец?

Звон!

Нет. Нет! Я не позволю всему так закончиться! Я пожертвую собой, но открою эти проклятые ворота!

Быстро оглядевшись, я нашел на стене возле окованных железом ворот механизм в виде огромного колеса с ручками. Отлично! Нужно всего лишь повернуть колесо, и тогда ворота…

Звон!

Сорвавшись с места, я подлетел к механизму, отбросил косу и лук и схватился за ручки.

Скрежет… Скрежет…

Медленно, очень медленно, прикладывая всю силу, я поворачивал колесо. Давай, поддайся!

Скрежет… Скрип!

Створки медленно стали двигаться… Получается! Собрав все остатки сил, я снова сдвинул колесо… И снова… И снова… И!..

Опасность!

Отскочив в сторону, я обернулся и увидел лучника. Он доставал из-за спины стрелу, злобно ухмыляясь, и целился в меня.

      Звон!

      Черт, только его здесь не хватало. Я резко сместился влево и подбежал к лучнику. Тот натягивал тетиву…

Выстрел!

Отклонил корпус.

А теперь удар в сгиб колена!

Лучник упал на землю. Схватив руку нападавшего, я выхватил его лук.

Удар!

Он без сознания.

Звон!

Проклятие, времени в обрез! Я подбежал к колесу и снова схватился за ручки. Лучник остался лежать.

Скрип…

Еще два оборота… Двух оборотов хватит, чтобы монсеньор…

      Опасность!

      Я пригнул голову.

Чирк!

Стрела отлетела в сторону. Еще один лучник? Но обернувшись, я увидел перед собой целое войско. Человек двенадцать, вооруженных луками, целились в меня. Не спрятаться и не увернуться! Меня расстреляют на месте! Руки похолодели, дыхание сбилось. Давай, Петр! Перебори страх! У тебя есть еще шанс выжить!

– Не стрелять! – крикнул я и запустил руку под кольчугу. – Я посланник брата его величества Филиппа I Гуго Великого! У меня послание к его Величеству!

Выудив из-под кольчуги сверток, я поднял руки.

Не стреляют! Значит, они попались на мою уловку.

– Дай взглянуть! – скомандовал один из стражей.

Я протянул руку со свертком. Конечно, это неправда. Не знаю я брата короля, зато хорошо знаком с Гуго Клюнийским. Если мои догадки верны, то Аббат имеет вес при дворе короля, а значит, его подпись должна сыграть свою роль.

Подошедший страж, по всей видимости, был командиром ночной смены. Ясные голубые глаза сузились, а его рука в перчатке недоверчиво взяла бумагу. Я знал, что Гуго никогда не одобрит наш план, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как подделать документ и подпись кюре. В конце концов учеником Гуго я являлся больше тринадцати лет.

      Глаза стража дрогнули, и он снова посмотрел на меня.

– Ты привез важный документ королю?

– Да.

– Покажи.

Я послушно достал хартию. Документ, который освободит всех крестьян от уплаты оброка феодалам, если его подпишет король.

      Развернув хартию, мужчина вчитался в убористый почерк.

      Стараясь сохранять спокойствие хотя бы на лице, я решил рассмотреть стража получше. В отличие от своих подчиненных, командир носил кудрявую хорошо расчесанную бороду, черная кожаная форма безукоризненно чиста. Очевидно, командир не терпит грязь, даже в перчатках ходит! Видимо, дворянин. На слегка вытянутом лице видна сосредоточенность, а в глазах проступает легкая усталость.

      Стоп. Эти глаза… Я точно знаю, что где-то их уже видел. Вот только где? Ясно-голубые, опасные глаза внимательно проверяют каждую букву и при этом создается впечатление, будто ему совершенно неинтересно, что там написано. Кто же он? Не могу вспомнить!

– Значит, ты прибыл, чтобы показать его Величеству это? – складывая пергамент, уточнил командир.