Читать книгу Соблазненный обольститель - Изобел Карр - Страница 10

– Идем, сестрица.

Марго подняла голову, чувствуя, как краска заливает щеки. В дверях ее комнаты стоял Ролли, одетый в элегантный сюртук табачного цвета и вишневый шелковый камзол, расшитый пальмами и обезьянками. Занятая своими мыслями, она не слышала, как брат отворил дверь. Ее подташнивало от волнения. Она чувствовала себя юной дебютанткой, готовящейся к первому выходу в свет.

– Отец прислал меня за тобой, – сказал Ролли, оттолкнувшись плечом от дверного косяка. Он направился к туалетному столику, половицы жалобно заскрипели под его шагами. Блестящие серебряные пряжки его изящных туфель ярко сияли на тусклом фоне шерстяного ковра. – Ты ведь знаешь, отец терпеть не может заставлять лошадей ждать.

– Ты хочешь сказать, он не выносит, когда его заставляют ждать, – отозвалась Марго, касаясь горла граненой пробкой, смоченной духами. Заткнув флакон, она поставила его на столик. Хрусталь звякнул о лакированный поднос, на котором выстроились всевозможные пузырьки и скляночки с помадами, карандашами, пудрой и духами, привезенные ею из Франции.

К большинству из них она не притрагивалась со времени возвращения в Англию. Английская мода, в противоположность вкусам французского двора, отдавала предпочтение естественности. Легчайший слой пудры на коже, едва тронутые румянами щеки, подведенные темным глаза – вот и все, что позволяли себе дамы лондонского света; здесь это считалось хорошим тоном. Без белил Марго чувствовала себя голой.

Она со вздохом разгладила платье на талии, расправила пышные юбки.

– Я хорошо выгляжу?

Ролли ухмыльнулся. Уголок его рта загнулся вверх, как бывало всегда, когда на Роуленда находило шаловливое настроение.

– Для вдовы в глубоком трауре? – спросил он насмешливым тоном, помогая сестре подняться. – Весьма достойно.

– Негодник, – бросила Марго, торопливо выходя в коридор. Это похоже на ее беспутного братца, напомнить, что прошло лишь полгода со дня смерти ее мужа и срок траура еще не истек. Она должна выглядеть сокрушенной, печальной, сломленной горем. Однако глубокой скорби Марго не испытывала, и Ролли отлично это знал.

За спиной у нее послышался веселый смех Роуленда и дробный стук его каблуков. Что ж, примерной вдовы из нее не вышло, значит, так тому и быть. Марго отмахнулась от этой мысли. Ей не хватало Этьена, но не более того. Она скучала по нему, как тоскуют по уехавшему другу. Ведь в последние годы их с мужем связывали только узы дружбы. Они виделись лишь изредка, каждый из них жил своей жизнью. О смерти Этьена искренне горевала его любовница, мадам д’Арбли. Марго пришлось утешать бедняжку.

Ролли догнал сестру у подножия лестницы. Взяв шелковую накидку из рук лакея, он легким движением расправил ее и набросил Марго на плечи.

– Ты выглядишь прелестно, дорогая, – сказал он, наклонившись к ее уху. – Достаточно хорошо, чтобы у Арлингтона потекли слюнки. – Марго резко повернулась, с шумом втянув воздух сквозь стиснутые зубы, однако Ролли успел отскочить. Смерив брата уничтожающим взглядом, она погрозила ему кулаком. Подчас она жалела, что детство навсегда ушло в прошлое. – Именно так и ведут себя истинные леди, – усмехнулся Ролли. Надев шляпу, он надвинул ее поглубже на лоб.

Сердито сверкнув глазами, Марго направилась к карете, где дожидались родители. Арлингтон пригласил все их семейство в «Друри-Лейн». Слухи о помолвке Роуленда с леди Оливией уже поползли по городу.

На первый взгляд посещение театра служило одной цели: подтвердить правдивость молвы, показать, что обе семьи одобряют предстоящее родство. Но Марго чувствовала, что за приглашением кроется и иной мотив. Почти непреодолимое страстное влечение, вспыхнувшее между нею и Арлингтоном.

Лакей помог ей подняться на подножку кареты. Влажное дуновение ветра, похожее на поцелуй, коснулось ее щеки. Марго уселась напротив матери, спиной к лошадям. Отец нетерпеливо покосился на дверцу. Наконец в карету протиснулся Ролли. Прежде чем сесть, он неловко повернулся, сминая юбки сестры длинными ногами.

Карета тронулась, и Марго тщательно расправила складки черного муара. Сегодня ей хотелось выглядеть безупречно. Насколько это возможно для женщины во вдовьем наряде. Ее переполняло радостное волнение, разливаясь по телу жаркими, обжигающими волнами, как в дни юности, перед первым балом. За минувшие годы Марго успела сменить немало любовников, и неудивительно – было бы странно хранить целомудрие, учитывая, что в коридорах Версаля любовные связи играли немаловажную роль в политике, – но она не могла припомнить, когда в последний раз предвкушение свидания с мужчиной заставляло ее трепетать от восторга.

В последние дни их с Арлингтоном пути пересекались несколько раз. Вначале их свел случай. Должно быть, вмешалась судьба. Марго сопровождала отца в Британский музей на научную лекцию. Арлингтон не мог знать заранее, что встретит там графиню де Корбевиль, разве что он подкупил слуг ее родителей.

После лекции они с Арлингтоном прогулялись по мраморным залам музея, обсуждая начало сезона, и Марго обронила вскользь, что взяла за правило, возвращаясь с бала, совершать верховые прогулки на рассвете, прежде чем отправиться спать. На следующее утро в Гайд-парке она встретила графа верхом на великолепном жеребце, вороном, с белым чулком на ноге. Его лошадь шла неспешным шагом по посыпанной песком дорожке, слабо светившейся в бледных предрассветных лучах солнца. Когда граф подъехал к Марго, сделав вид, будто их встреча лишь счастливая случайность, Ролли бросил на сестру насмешливый, понимающий взгляд, но промолчал.

Они встретились вновь в кондитерской Негри[4], где Арлингтон угостил Марго с матерью чаем. Там он и пригласил ее с родителями и братом в театр. Ярко-синие глаза графа не отрывались от лица Марго. Он с волнением ожидал ответа от нее, не от леди Моубрей.

Да, граф Арлингтон определенно добивался ее благосклонности, но Марго сомневалась, что он ясно представлял себе, как поступит, добившись ее. Она и сама не знала, как вести себя с ним. Ее влекло к графу, но его ухаживания не выходили за пределы благопристойности.

Она твердо решила, что при благоприятном стечении обстоятельств заведет любовника, когда появится подходящий мужчина. Однако повторное замужество вовсе не входило в ее планы. И хотя чувство, вспыхнувшее между нею и Арлингтоном, разгоралось все сильнее, граф был слишком благороден, чтобы совершить столь непристойный поступок – соблазнить сестру жениха своей дочери.

Он не позволял себе ни малейшей вольности в обращении. Во время бала в доме родителей Марго граф поцеловал ей руку, но в последующие встречи не решился даже на это. Его сдержанность обескураживала графиню, в ее окружении мужчины держали себя иначе. В Версале друзья мужа начали волочиться за ней с первых же дней ее замужества, а после смерти Этьена принялись осаждать ее с удвоенной силой.

Марго задумчиво потеребила булавку на расшитом гагатом корсаже. Она понимала: Лондон не Версаль, а Арлингтон не пресыщенный французский придворный вельможа, чьи любовные связи если не служат политическим целям, то сводятся к мимолетным удовольствиям.

Вдобавок следовало подумать и о Ролли. Марго слишком хорошо знала своего брата, чтобы принять за чистую монету игру, затеянную им с леди Оливией, однако ей не хотелось без особой необходимости вставлять ему палки в колеса. К тому же, черт побери, она не желала оказаться замешанной в скандале еще и здесь, на родине. Довольно и того, что молва о ее безрассудствах обошла всю Францию.

Заметив, с каким выражением граф Арлингтон смотрит на Марго, Роуленд покачал головой, пряча усмешку. Отец Оливии сгорал от любви, хотя старался изо всех сил это скрыть. Жестом пригласив лорда Моубрея с семьей войти в ложу, он тотчас принял вежливо-безучастный вид, но вспыхнувшее радостью лицо Арлингтона и взгляды, которые он украдкой бросал на Марго, выдавали его с головой.

«Бедняга, – невольно посочувствовал ему Роуленд. – Моя сестрица сожрет его заживо».

Он посмотрел на сестру, занявшую место рядом с хозяином ложи в переднем ряду. Кивнув графу, Марго немедленно устремила взор на ложи по другую сторону сцены и, усердно изображая непринужденность, приветствовала друзей, сидевших напротив оркестровой ямы.

Лорд Омсбатч учтиво склонил голову, блеснув моноклем. Роуленд нахмурился. Да, этот мужчина больше подходил Марго, чем Арлингтон, но от связи с ним не стоило ждать ничего путного.

Однако уже в следующий миг Роуленд забыл о любовных интригах сестры – леди Оливия, обернувшись, бросила на него взгляд. Она сидела одна в заднем ряду, позади леди и лорда Моубрей. В ярко-алом платье, оттенявшем белизну ее кожи, она казалась жемчужиной, обрамленной рубинами. От нее исходила спокойная уверенность молодой светской дамы, обычная для женщины ее круга.

Стоявший рядом с ней незнакомец мог бы быть ее братом. Светлыми волосами и резкими, словно высеченными из камня, чертами лица он напоминал лорда Арлингтона. Должно быть, таким тот был в молодости. Мужчина нахмурился, когда Роуленд подошел к креслу леди Оливии, но стоило ей повернуть голову, как неприязненное выражение на его лице сменилось вежливым безразличием.

Незнакомец как бы случайно, небрежным, рассеянным жестом положил руку на плечо Оливии, слегка касаясь обнаженной шеи. Роуленд поборол желание свалить наглеца ударом кулака и швырнуть за перила ложи в оркестровую яму.

– Мистер Девир, вы знакомы с наследником моего отца, мистером Карлоу? – произнесла Оливия, переводя взгляд с кузена на Роуленда.

– Не имел удовольствия его встречать.

Губы Карлоу изогнулись в презрительной усмешке. Этот молодчик определенно испытывал то же чувство, что и Роуленд.

– Мистер Девир. – Карлоу коротко кивнул, медленно, лениво очерчивая пальцем кружок на плече Оливии. «Эта женщина – моя, – жестко и недвусмысленно заявлял он. – Руки прочь. Даже не думай приближаться». Роуленд хотел бы сказать этому выскочке то же самое.

– Генри примчался в Лондон из Италии, чтобы защитить меня от злых нападок света, – сказала Оливия с искренней, простодушной радостью.

Роуленд многозначительно задержал взгляд на назойливой руке Генри, затем посмотрел ему в лицо. Карлоу отступил на шаг, убрав ладонь с плеча Оливии. На миг в глазах его сверкнула ярость. Что вызвало его злобу? Брошенный соперником вызов или вынужденная капитуляция, сознание, что из-за досадного просчета позиции его безнадежно потеряны? Этого Роуленд не знал. Одно не вызывало сомнений: мистеру Генри Карлоу явно пришлась не по душе помолвка кузины.

– Я вижу, леди Роберт пытается привлечь ваше внимание, миледи, – заметил Роуленд, не без удовольствия наблюдая, как сузились от досады глаза Карлоу. – Позвольте, я провожу вас к ней.

Он поклонился, учтиво предлагая даме руку, и Оливия, преодолев минутное колебание, поднялась, чтобы проследовать вместе с ним к выходу. Покидая ложу, Роуленд кинул на соперника победоносный взгляд, Карлоу мрачно насупился в ответ. Это небольшое происшествие привело Роуленда в веселое расположение духа: он только что похитил Оливию из-под носа у Генри, болвану оставалось лишь кусать себе локти.

Опоясывающий театр коридор казался почти пустым, лишь несколько лакеев сновали туда-сюда с поручениями, да редкие запоздалые зрители спешили занять свои места.

Крепко держа Оливию под руку, Роуленд увлек ее за собой в дальний конец коридора.

– Вы вправду видели, как леди Роберт пригласила меня? – спросила Оливия. В голосе ее слышалось сомнение – она явно подозревала, что Роуленд солгал.

– Я вполне мог ошибиться. – Роуленд пожал плечами. – Возможно, это миссис Станиленд помахала моей матушке. К несчастью, в некоторых ложах ужасно темно.

– А может быть, это миссис Хан пыталась привлечь ваше внимание, – притворно вздохнула Оливия. – Не думайте, что я не заметила ее досады, когда на балу в доме ваших родителей вы даже не подошли к ней. Она ваша бывшая пассия?

Роуленд в ужасе замер, слова Оливии не на шутку его задели.

– Алмирия Хан? Как вы могли подумать такое…

– Откуда мне знать, с кем вы путались все эти годы? – с наигранным негодованием возразила Оливия. Выжидающе вскинув брови, она посмотрела на Роуленда.

– Ну, как вы могли бы догадаться, среди моих возлюбленных не было жен священников, тем более косоглазых и с бородавками, которым позавидовала бы любая ведьма.

– В самом деле? – Выпустив локоть своего спутника, Оливия отступила на шаг и, сцепив руки за спиной, прислонилась к отделанной дубовыми панелями стене. Роуленд напрасно пытался разгадать выражение ее лица, но в изломе розовых губ сквозила досада, едва ли не раздражение. – Я слышала, что в темноте все женщины одинаковы.

– Только если мужчина тронулся рассудком, – с чувством отозвался Роуленд.

– Значит, миссис Хан мы отметаем? А как насчет миссис Пипкин и леди Моссикер? Они пронзали меня убийственными взглядами, словно горгоны. Не думаю, что дело в скандале вокруг моего имени.

Почтенная матрона с тремя дочерьми, семенящими следом, торопливо обогнула одинокую пару, спеша занять место в ложе. Роуленд дождался, пока вся процессия не удалится на приличное расстояние.

– Джентльмен не станет делиться подробностями своей частной жизни или упоминать имена женщин, подаривших ему свою благосклонность.

– Вы хотите сказать, что это не мое дело, – от голоса Оливии повеяло арктическим холодом. – Тогда как история моей жизни – открытая книга, и не только для вас, но и для всего мира. Воображаю, как вы обсуждаете свои любовные похождения с друзьями, перемывая кости вашим любовницам. А меня вы не потрудились предупредить?

Подхватив Оливию под руку, Роуленд потащил ее за собой по коридору. Ему следовало это предвидеть и принять меры. Оливия была права: его бывшие пассии и впрямь могли прийти в ярость, узнав, что известный повеса внезапно решил отказаться от холостой жизни, и вовсе не ради них.

Пальцы Оливии сжались в кулак, она попыталась вырвать руку. Из зала донесся гром аплодисментов. Крепко держа девушку за локоть и не давая ей сбежать, Роуленд повернул ее к себе лицом.

– Вы правы, дорогая. Джентльмен не станет хвастать своими победами за картами и вином, и вы располагаете неопровержимым доказательством моего отнюдь не джентльменского поведения. – Сжав плечи Оливии, он с трудом поборол желание встряхнуть ее, как куклу, или впиться губами в ее рот.

Маленький арапчонок-паж пробежал мимо них по коридору с запиской в кулачке; павлиньи перья, украшавшие его тюрбан, развевались, как знамя впереди атакующего полка на поле битвы.

– Вы хотите получить полный список, – произнес Роуленд, когда мальчишка исчез, – или удовольствуетесь именами тех, кого, возможно, уязвили слухи о нашей помолвке?

– Боюсь, нам не хватит времени на оглашение полного перечня. – Вскинув голову, Оливия смерила Роуленда презрительным взглядом.

– Вы только сейчас поняли, что, быть может, неверно выбрали пешку в вашей игре?

Оливия судорожно сглотнула, будто готовясь выдержать удар. Казалось, она ожидала услышать что-то обидное и даже желала этого. Возможно, ей хотелось убедиться, что Роуленд и впрямь отъявленный мерзавец.

Он слегка ослабил хватку.

– Неприязнь миссис Пипкин я не могу объяснить. Полагаю, ее сердитые взгляды – поза оскорбленной добродетели. Но насчет леди Моссикер вы правы.

Оливия кивнула.

– Но сейчас между вами ничего нет?

– Мы расстались еще осенью.

– Хорошо, – сухо заключила Оливия. – А теперь, думаю, нам следует поспешить. Спектакль уже начался.

– Лорд Арлингтон?

Филипп вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления, о чем говорила мадам де Корбевиль. Он не слышал ни слова, потому что не мог оторвать глаз от ее рта. Два ее передних зуба очаровательно, едва заметно кривились, а верхняя губа, восхитительная в своей безупречности, будто вышла из-под резца мастера. Пухлая, насмешливая, она была полнее нижней и слегка выдавалась вперед. В это самое мгновение рот графини приоткрылся в улыбке, и нижняя губа, чуть прикушенная белыми зубками, казалась немного грустной, виноватой.

– Вас тревожит, что мой повеса-брат наедине с леди Оливией в пустынных кулуарах театра? – спросила графиня.

– Нет, – сказал Филипп, наклоняясь вперед и чувствуя, как запах ее духов – пьянящий аромат цветущих апельсинов – кружит ему голову. – Ливи прекрасно сумеет справиться с вашим братом.

Улыбка мадам де Корбевиль стала шире, и у Филиппа перехватило дыхание. Эта женщина была красива до безумия, а дьявольский огонек в глазах придавал ей особое, пьянящее очарование. Филипп сознавал, что одержим ею, но не мог совладать с темной звериной страстью, с исступленным желанием, которое пробуждала в нем она. Это головокружительное чувство напоминало падение в бездну.

– Кажется, вашей дочери удалось прибрать к рукам моего братца?

Филипп кивнул. Ровный гул разговоров растекался по залу. Возможно, среди публики и затерялось несколько истинных театралов – ценителей искусства, пришедших сюда ради спектакля, но большинство явилось показать себя и поглядеть на других. Подлинное представление разыгрывалось не на сцене, а в партере и в ложах.

Шум голосов слегка ослабел, когда звуки оркестра возвестили о неизбежном появлении на сцене актеров. Однако графиня не потрудилась повернуть голову. Она продолжала смотреть на Филиппа огромными темными глазами, которые, казалось, с легкостью читали в его душе. Так кошка лениво раздумывает, позволить ли себя погладить или выпустить коготки.

Филипп с трудом заставил себя посмотреть на сцену, желая всем сердцем оказаться наедине с графиней вдали от любопытных глаз. Слева от него сидели лорд и леди Моубрей, а позади Генри Карлоу, склонившись над оркестровой ямой, беседовал со знакомыми, занимавшими соседнюю ложу, но Филипп едва замечал их. Они казались ему лишь декорациями, не более живыми, чем разрисованный задник, перед которым выступали актеры.

Отец мадам де Корбевиль как-то обмолвился, что собирается на лекцию в Британский музей в сопровождении дочери, и хотя Филипп не хотел идти, в условленный час он, сам того не желая, оказался в зале музея, слушая вполуха лекцию об искусственном охлаждении воздуха и виновато поглядывая на будущую золовку своей дочери, словно мальчишка-подмастерье, мечтающий о прекрасной молочнице.

С того дня каждое утро на рассвете он отправлялся на верховую прогулку в надежде увидеть графиню, а заметив, как она входит в кондитерскую Негри, бросился со всех ног вниз по улице. Иногда, предаваясь мечтам, он представлял себе ее улыбку. Но сны его были полны ею. Обнаженная, распаленная страстью, словно Лилит в Эдеме, она извивалась всем телом, оседлав его бедра.

Филипп потерял жену, когда Ливи едва научилась ходить, и хотя, разумеется, он не давал обета целомудрия, в последующие годы его нечастые любовные связи всегда бывали мимолетны, а любовницы проявляли крайнюю осторожность, боясь огласки не меньше его самого. Маргарет, графиня де Корбевиль, напротив, имела репутацию женщины, которую осмотрительность заботит меньше всего на свете.