Читать книгу Честь виконта - Жаклин Санд - Страница 4

Сезар проснулся рано, чего за последние недели с ним не случалось, и ощутил, что бодр и готов к свершениям.

«Вот уж причуды сознания! – усмехаясь, сказал он сам себе. – Стоило появиться интересному дельцу, как я вновь готов, словно гончая собака, бежать по следу! А ведь оно совсем меня не касается и может оказаться газетной уткой. Но это мы скоро выясним, а пока…»

Флоран, вчера успешно исполнивший поручение и отыскавший журналиста Ксавье Трюшона в одном из парижских ресторанов (что было вовсе нетрудно), помог хозяину одеться. Для сегодняшнего утра Сезар выбрал темно-синий костюм, который чрезвычайно ему нравился, и, взглянув на себя в зеркало и поправив белоснежный шейный платок, виконт остался доволен своим видом.

«Пожалуй, можно и выехать сегодня вечером! – размышлял он, сидя в кабинете и перебирая карточки с приглашениями, предусмотрительно извлеченные камердинером из мусорного ведра. Флоран знал о смене настроений своего господина и о том, что утром Сезар может пожалеть, что так легко все выбросил. – Если, конечно, этот господин Трюшон не окажется мне полезен. Стоит хотя бы немного развлечься после долгого перерыва. Парижские преступники небось уже и забыли, как я выгляжу. Что уж говорить о работниках Сюртэ! Они небось танцуют от радости. Это они зря, меня рано списывать со счетов».

За этими приятными размышлениями, чтением свежих газет (о пожарах ничего нового не писали) и составлением письма мадам де Жерве, в котором виконт всячески благодарил достойную даму за приятный вчерашний вечер, время пролетело незаметно. Ровно в одиннадцать явился Флоран и доложил, что господин журналист прибыл и ожидает виконта.

– Хорошо, хорошо! – воскликнул Сезар. – Проводи его в столовую, я сейчас спущусь.

Столовая в особняке на улице Вожирар представляла собою небольшое произведение искусства. Комнату нельзя было назвать огромной – что и неудивительно, учитывая размеры парижских домов, – однако и тесной она тоже не была. Средних размеров, отделанная резными ясеневыми панелями, закрывавшими не только стены, но и потолок, столовая являлась одним из самых уютных помещений в доме. По утрам здесь бывало солнце, заставлявшее старое дерево словно бы светиться. Немногочисленные картины, висевшие в простенках, не взирали на вкушающих пищу недовольными глазами предков, а радовали яркими красками: в основном тут были натюрморты и итальянские пейзажи. Тяжелая люстра, доставшаяся нынешнему наследнику незнамо с каких времен, представляла собою железный обод, утыканный свечами; зажигали ее редко, предпочитая газовое освещение и канделябры во время ужинов. Стол вмещал сорок человек, стулья с высокими спинками стояли вокруг него навытяжку, как стражи. Для более многочисленных приемов обычно накрывали столы в гостиных, смежных с бальной залой. Эта же семейная столовая нравилась виконту гораздо больше помпезных комнат, в которых он иногда принимал гостей. Сезар охотно выезжал сам, однако приемы давал редко.

Слуги, знакомые со вкусами и привычками виконта, не стали накрывать завтрак на двух противоположных концах длинного стола; во главе стоял прибор для Сезара, а рядом, по левую руку, – для гостя. Журналист прохаживался по столовой, с любопытством разглядывая картины, резьбу на стенах и задирая голову, чтобы как следует рассмотреть массивную люстру.

Заметив хозяина, гость поздоровался первым; виконт также приветствовал его:

– Добро пожаловать в мой дом, господин Трюшон! Рад, что вы отыскали возможность посетить меня, хотя и получили приглашение в столь поздний час.

– Признаться, я заинтригован, ваша светлость, – заметил журналист. – Обычно люди вашего круга не слишком-то любят якшаться с нами, скромными тружениками пера. В прошлый раз, когда мы имели честь познакомиться, вы, конечно, отвечали на мои вопросы, но – признайтесь – неохотно.

Сезару понравилась открытая манера этого человека говорить то, что думает.

– Я объясню вам, господин Трюшон, или, вернее, вы мне объясните. А пока прошу к столу.

Мужчины уселись, и виконт заметил:

– Вы читали гастрономический календарь Гримо де ля Реньера? Нынче июль, а про июль он писал: «В этом месяце для гурманов наступает время испытаний и наказанья; их мало радуют огороды, полные овощей, и фруктовые сады, все богатство которых воспринимается лишь как средство для утоления голода, как возможность положить что-либо «на зуб». Единственное, что поддерживает любителей обильной трапезы, – это вид подрастающих крольчат, молодых куропаток, зайчат и другой мясистой дичи. Не оставляет их равнодушными и удивительная нежность телят из Понтуаза, а перепела и перепелята порой могут напомнить о радости иных сезонов». Тем не менее, несмотря на скептицизм критика и вашего коллеги, угощение в моем доме достойное.

– Ни в коей мере в этом не сомневаюсь, – сказал Трюшон, – и восхищен вашей памятью, ваша светлость.

– В детстве я очень любил этот календарь, – объяснил виконт.

– Что ж, в таком случае, что пишут там про август? Июль скоро закончится.

– Охотно. Вот что написано про август: «Все тоскуют по хорошему столу; изобилие на полях, столики Парижа перевернуты, а тараканы на диете. Но любители вкусно поесть уже могут поживиться и в этом месяце: отведать паштет из крольчонка с арманьяком, молодую зайчатину по-швейцарски, по-царски и так далее, маленьких куропаток в пироге, а также молодых диких голубей. Это советы гурманов, но я протестую против такой поспешности, я осуждаю это детоубийство и предпочитаю другие блюда».

Господин Трюшон засмеялся.

– Право слово, и мне стоит выучить это наизусть, дабы цитировать особо привередливым дамам! Некоторые морщат носы, стоит им завидеть блюдо, украшенное укропом, и ахают при виде голубей.

– В моем доме с голубями не сложилось; они лишь воркуют на подоконниках, да и только.

Слуги подали завтрак, оказавшийся выше всяких похвал. Тут была и холодная оленина, и омлет с грибами, и душистые груши, что привезли с юга; а еще – вино с собственных виноградников виконта, процветавших в Бургундии.

Некоторое время все внимание мужчин было сосредоточено на трапезе, однако затем Сезар все-таки заговорил о деле.

– Что ж, вы, наверное, поняли, Трюшон, что я пригласил вас сюда из-за интереса к статьям о пожарах.

– Конечно, ваша светлость, – усмехнулся журналист. Его умное вытянутое лицо преображалось, когда он улыбался, и становилось совсем мальчишеским. Но за юношу его принять было нельзя: глубокие складки у носа и на лбу свидетельствовали, что этот человек уже многое повидал на своем веку. – Кроме этих статей, ничего интересного нынче не выходило из-под моего пера.

– Тогда вы понимаете, конечно же, что я спрошу: все ли, написанное в них, правда?

Журналист прищурился и, откинувшись на спинку стула, принялся вертеть в руках бокал, явно размышляя, как ответить. Виконт его не торопил.

Наконец господин Трюшон промолвил:

– Каков ваш интерес в этом деле? Я осведомлен о вашей тяге к раскрытию тайн, ваша светлость, однако здесь тайна если и имеется, то скорее трагичная, чем великая. Какой-то человек возомнил себя, по всей видимости, вершителем судеб, поджигает дома знатных людей и присылает в Сюртэ письма – вот и все. Рано или поздно его поймают, либо он сам исчезнет, опасаясь преследования, и на том дело завершится.

– Мне не хочется, чтобы мой дом также предали огню, – сказал виконт, – но, пожалуй, это не главная причина. Некоторое время я не следил за событиями в столице, полагая, что никогда более не заинтересуюсь окружающими меня тайнами, однако это дело неожиданно пробудило мой интерес. Пускай оно будет простым, мне хочется узнать, кто же стоит за всем этим – и трагическая ли это случайность или же чей-то розыгрыш.

– Кто-то из погибших был вашим другом? – цепко глядя на него, спросил журналист.

– Пожалуй, лишь Фредерика де Надо можно было назвать моим приятелем. Это не личная месть, если вы о том хотели спросить.

Господин Трюшон хмыкнул:

– Коли уж вам так нравится, чтоб все говорилось напрямую, так я и скажу. Все написано в моих статьях – чего же вы хотите больше?

– Значит, письма вправду были?

– Конечно были. – Кажется, журналист оскорбился. – Я не лгу читателям «Ла Пресс». Да за такое меня бы и выгнать могли! Письма имеются, спрятаны в секретном шкафчике шефа Сюртэ, подписаны инициалами I.P. – все, как сказано в газете.

– И есть ли у полиции предположения, кто бы это мог быть?

– Покамест они никого не арестовали и теряются в догадках.

– А что же написано в этих письмах?

– Увы, увы. Этого мой информатор не сказал. Текст известен лишь шефу Сюртэ, а я знаю только об инициалах.

– Но вы же начали расследование, не так ли?

Господин Трюшон скривился:

– Ваша светлость, поиски одного небогатого журналиста – не та дорожка, которая всегда приводит к истине. Будь погибшие лавочниками или сапожниками, я бы все узнал, всех соседей расспросил. Но они – аристократы по праву рождения, а в вашей среде не все любят нашу братию. По правде говоря, вовсе не любят.

Сказал это он, впрочем, бодро: непохоже, будто сей факт сильно огорчал господина журналиста.

– Что ж, возможно, в этом деле я смог бы вам помочь, – задумчиво произнес виконт. Эту идею он взвешивал уже некоторое время, и она ему все больше и больше нравилась. – Вижу, что человек вы честный, да и то, что я успел узнать о вас, говорит в вашу пользу. Как насчет небольшого партнерства, Трюшон?

– Хм! – Глаза журналиста вспыхнули интересом. – И что же вы можете предложить, ваша светлость?

Виконт поднялся и прошелся по столовой, заложив руки за спину. Можно было бы перейти в кабинет, однако Сезар не желал упускать нить столь хорошо завязавшегося разговора.

– Для меня гораздо проще узнать кое-что об этих людях, жертвах Парижского Поджигателя – будем называть его так, коль скоро это имя нынче на слуху у всех. Кстати, вы ли его придумали?

– Я, – гордо сказал Трюшон, – мне первому пришла в голову эта идея, и редактору она понравилась.

– С вашей легкой руки теперь весь Париж об этом болтает. Что ж, хорошо. Если мы имеем дело с сумасшедшим, ему должна либо льстить подобная слава, либо ужасно раздражать. Скорее, первое, учитывая письма… Итак, о чем бишь я? Я могу разузнать, что связывало этих троих погорельцев. А вы в свою очередь должны выяснить содержание писем Поджигателя. Если вам понадобятся деньги для этого, не стесняйтесь, скажите.

– Ха! – весело воскликнул журналист. – Вы даже денег готовы предложить? Однако! Что ж, воспользуюсь вашей добротой и возьму некоторую сумму, но, чтобы вы были спокойны, поклянусь тратить ее только на информаторов. Мой человек в Сюртэ, признаться, стоит дороговато, хотя в итоге все себя оправдывает. Чем сенсационнее тема, тем больше мой гонорар в «Ла Пресс». Ну а потом?

– А потом, когда эта история завершится, вы сможете написать о ней. Скоро спохватятся люди из «Фигаро», я ведь знаю, у вас конкуренция. Да и остальные не станут дремать. В ваших интересах выяснить все побыстрее, а эксклюзивная информация, пожалуй, сподвигнет вашего редактора заплатить вам баснословные деньги. Да и я в долгу не останусь.

– Неужто вы меня покупаете? – вскричал журналист, веселясь. Сезару понравилось, как он это сказал, и ответил виконт в том же шутливом тоне:

– Конечно, милейший! В наши неспокойные времена просто неприлично не иметь своего человека в прессе. Особенно в «Ла Пресс». А вы подходите как нельзя лучше. Ну что ж, по рукам?

– По рукам! – воскликнул господин Трюшон, вскочил, подошел к Сезару, и они пожали друг другу руки.

– В таком случае, предлагаю перейти в кабинет и немного посплетничать.

Через полчаса, расставшись с журналистом, сообщившим лишь в общих чертах то, что виконт уже и так знал, Сезар в задумчивости сидел в своем кабинете. Любопытство проснулось в полной мере, и как лекарство от скуки эта история оказалась вполне достойной. Трюшон повторил то, что уже и так упоминалось в статьях, включая некоторые подробности. И вот Сезар перебирал в уме имеющиеся в его распоряжении сведения, прикидывая, как бы лучше ими распорядиться.

Все идет от человека – а значит, нужно понять, что в жертвах привлекло Поджигателя. Вот привязчивые газетные образы! Мысленно Сезар уже и сам называл так же этого неизвестного ему пока человека. Еще рано судить о его личности, делать предположения о его мотивах и желаниях и, к сожалению, предсказывать, как он поступит дальше. Однако виконт почти не сомневался в своей правоте: если история, так удачно поданная Трюшоном, верна, если действительно существует человек, называющий себя Парижским Поджигателем или прячущий за этими инициалами нечто иное, – он весьма целеустремлен и изобретателен. И, возможно, безумен. Пламя – не самый простой, хотя очень эффектный способ убийства.

Если это убийства, а не цепочка несчастных случаев, по прихоти судьбы связанных между собою одной лишь людской фантазией.

Итак, трое. Разочаровавшийся политик, отец семейства и прожигатель жизни. Что о них известно?

Алексис де Шартье имел некоторую скандальную известность из-за своей безапелляционности и неприятия нового режима. Не принимать-то он его не принимал, однако и безумцем, готовым голову сложить на баррикадах, не являлся. Нет, насколько Сезар знал, де Шартье был человек умный и, пожалуй, скорее опечаленный судьбою Франции, чем стремящийся вновь залить страну кровью, невзирая ни на что. Пожалуй, даже во времена Великой революции он не был бы столь пламенным и яростным, как многие. Будучи человеком незаурядного ума, господин де Шартье принимал участие в тех кружках, что предлагали другие решения политических проблем, кроме устранения диктатуры. Он был осторожен и при этом не скрывался, а потому, после того как неизбежное произошло и во Франции вновь появился император, де Шартье отправился в ссылку в Лион. А некоторое время назад, по сведениям, имевшимся у Трюшона (сам Сезар за судьбою господина де Шартье не следил, не будучи его знакомым), возвратился в Париж, однако вел себя тихо и в порочащих связях всех мастей замечен не был. Кому понадобилось убивать разочарованного оппозиционера?

С Аленом де Ратте тоже выходило странно. Добропорядочный отец семейства, озабоченный при любом режиме в основном тем, как сохранить состояние и удачно выдать дочерей замуж (прошедший век наглядно показал, что времена меняются, а проблема замужества остается). Трюшон сказал, что старшая уже вступила в брачный возраст и начала посещать балы и салоны, пользовалась успехом и, по слухам, имела перспективных ухажеров. Младшие готовились дебютировать в следующем году. И если в случае с Шартье еще можно было предполагать политические причины убийства, то Ален де Ратте вряд ли был настолько глуп, чтобы ввязаться во что-то предосудительное. Хотя нельзя так просто судить о незнакомых людях.

А с Фредериком де Надо и вовсе загадка! Меньше всего мог его представить Сезар замешанным в какой-то сомнительной истории, если это не история любовного толка. Граф де Надо слыл знатным сердцеедом. Виконт, тоже имевший заслуженную славу ловеласа, все же не был столь знаменит в этом плане, как Фредерик. Тот ни одной юбки не пропускал, предпочитая хорошеньких брюнеток и не разбираясь, замужем дама или нет. И говорят, что в ночь своей гибели Фредерик устраивал с кем-то свидание. Оно вполне могло быть тайным, чтобы не скомпрометировать очередную даму сердца. О подвигах графа де Надо ходили легенды. Впрочем, как и о подвигах двух десятков других светских людей…

И вот эти три совершенно разных человека, которые, кажется, даже не были знакомы (во всяком случае, ни первый, ни второй точно не состояли в друзьях у Фредерика – это Сезар знал), которые не имели славы людей порочных – в плохом смысле порочных, оказались сожжены с разницей в несколько дней. Впрочем… Люди редко выставляют напоказ недостатки – большинство старается прикрыть их привлекательной оболочкой. Что же скрывали эти трое? И скрывали ли? Или все это – чья-то больная фантазия? Совпадения?

И повторится ли это вновь?

Сезар понимал, что, пока у него недостаточно сведений, он так и будет находиться в тупике. Он перетасовал приглашения на столе и выбрал пару подходящих, а потом позвонил, вызывая Флорана, чтобы тот помог ему одеться для выезда.

В конце концов, делать то, что доставляет удовольствие, – значит быть свободным.