Читать книгу Вундеркидз. Вилдвудская академия - Жаклин Сильвестр - Страница 5

Я перед тобой в долгу. За мной экскурсия по здешнему высшему обществу, – заявил Интеграл за завтраком, уничтожая пирамиду блинчиков с кленовым сиропом. Ника скорчила гримасу – школьная иерархия никогда ее особенно не интересовала. И принялась бодро расправляться с содержимым своей тарелки: яйцами бенедикт, картофельными оладьями и жареными колбасками.

Занятия по живописи и рисунку еще не начались, зато перечень предметов пополнили химия и биология. Так что источником положительных эмоций пока что оставалась вкусная еда, ну и встречи с Интегралом. За эти четыре дня Ника с Саймоном стали неразлучны: вместе ходили в столовую, вместе возвращались в свои общежития, а на общих уроках сидели рядом. Эта нежданная дружба Нике была только в радость, да и у Интеграла за два года в Вилдвуде близких друзей так и не появилось – никто не здоровался с ним в коридоре, никто не подсаживался за обедом. Словно все это время он оставался для всех невидимкой. Ника это понимала и от души сочувствовала ему.

Не считая Интеграла, Ника успела узнать имена только четверых: Стелла, Элоиза, с которой Ника обменялась всего несколькими фразами, противная красотка Вайолет, а еще «парень с мобильником» – Зак.

На занятиях девушка то и дело украдкой косилась в его сторону сквозь завесу своих светлых локонов – вот он сидит на своем обычном месте, рука, будто приклеенная, обвивает талию Вайолет. Глаза сияют пронзительным зеленым светом, губы сложены в усмешке, как будто ему уже наскучила собственная свита и ее разговоры.

Стелла сегодня подсела за его стол. Свою форму она украсила тщательно подобранными аксессуарами в розовых тонах и дополнила большой замшевой сумкой персикового цвета с вышитой на ней золотом собственной монограммой. Каждое утро Стелла пыталась уговорить Нику оживить форму несколькими яркими штрихами – и каждый раз приходила в полное недоумение: как это Ника, дочь дизайнера, так мало интересуется нарядами. Однако Ника признавала только одно украшение – отцовский солдатский жетон, да и тот был надежно спрятан на груди под блузкой. Теперь Ника жалела, что была такой несговорчивой: не найдя понимания у нее, Стелла пыталась произвести впечатление на свиту Вайолет.

Интеграл наклонил голову и перехватил взгляд подруги.

– Ника, Ника, я Земля! Прием! Земля! – прогудел он механическим голосом.

– Да-да, я слушаю, – отозвалась Ника.

– Так вот, тот парень, на которого ты только что глазела, – это Зак. Все знают, что он денежный мешок, но кто его родственники, держится в секрете из соображений безопасности. – Интеграл рассеянно покосился на стол с блинчиками, раздумывая, идти за добавкой или не стоит.

– Ничего я не глазела! – возмутилась Ника и пожала плечами, мол, Зак ее ни капельки не интересует, но Интеграл продолжил:

– Девица рядом с ним – Вайолет. У нее мать из тех, кто сначала работает в эскорт-агентствах, потом выходит замуж за миллионера, а потом разводится с ним и на его денежки становится модельером нижнего белья. Когда Вайолет сюда поступила, у нее вообще ничего не выходило, но к концу второго года вдруг стало получаться. Лишнее доказательство того, что в Вилдвуде знают, что делают. Ты сама видела на собрании. Ее художественные фотографии очень даже ничего. – Интеграл показал в воздухе кавычки при слове «художественные». – Папаша Вайолет – мегамозг из Силиконовой долины. Нет, правда, он разрабатывает очень клевые приложения. Не понимаю, почему таких башковитых парней вечно тянет на дур с экстерьером, – нахмурился Интеграл. И снова покосился на столик с блинчиками.

– Может, к тому времени, когда они окончательно крутеют, им надоедает получать от ворот поворот от просто хорошеньких и неглупых девушек, и они специально выбирают самую красивую и самую тупую? – предположила Ника и ехидно ухмыльнулась.

Интеграл, похоже, оценил Никину теорию и усмехнулся в ответ:

– Да уж наверное! Дай мне честное слово, что, когда я стану великим математиком, ты не разрешишь мне приударить за крашеной блондинкой с пекинесом в сумочке!

Ника прыснула:

– Честное слово!

– Кстати, о силиконе, – добавил Интеграл. – Зак с Вайолет начали встречаться с тех пор, когда она получила хорошую дозу силикона в подарок на шестнадцатилетие, в прошлом году, точнее, как подсказывает моя идеальная память на числа… – Он глянул на свои дешевые пластмассовые электронные часы из тех, что дают в придачу к коробке кукурузных хлопьев, – двести шестьдесят три дня назад. – И демонстративно смерил взглядом грудь Вайолет и поиграл бровями.

– Фи, как грубо! – Ника изо всех сил старалась изобразить укоризненную гримасу, но у нее ничего не вышло – ее разбирал смех.

– А что? – воскликнул он. – Да, я – математический гений, но все равно обычный парень!

* * *

Ника шагала на очередной урок, исполненная самых радужных предвкушений. Горы Сан-Хасинто отсвечивали на солнце красным, величественные скалы нависали над извилистыми песчаными тропами – девушка никогда в жизни не видела такой красоты. А главное – сегодня у нее наконец состоится занятие по специальности. Ника чувствовала, как у нее покалывает в пальцах, как не терпится ей взяться за новые карандаши или пастель.

Интеграл проводил ее по дороге к корпусам для старшекурсников. На ходу он продолжал свой ликбез, просвещая Нику, кто в Академии богатый, а кто талантливый, а также кого и когда исключили на время или навсегда. Наконец они добрались до развилки с двумя деревянными стрелками-указателями. На одной было написано «Точные и естественные науки», на другой – «Художественные мастерские».

– Удачи, – пожелал на прощание Интеграл и удалился по своей тропинке.

Художественные мастерские размещались в небольших овальной формы домиках, каждый из которых носил имя какого-нибудь художника. Ника заглянула в расписание и, щурясь от солнца, разыскала нужное здание – корпус «Пикассо» имел куполообразную форму с вмятинками и был похож на половинку мяча для гольфа. Входная дверь красного дерева сразу открывалась в просторную студию.

Сквозь стеклянный потолок на полы из того же красного дерева лился мягкий свет. Ника решила, что студия больше похожа на танцевальный зал: ни капель краски на полу, ни царапин от ножек стульев. Тем не менее точно посреди зала стоял огромный мольберт. Бросив рюкзак на пол, Ника несмело приблизилась к нему и бережно погладила гладкую, абсолютно новую деревянную поверхность.

– Это американский дуб, – произнес за ее спиной негромкий женский голос.

Ника подскочила от неожиданности. Развернувшись в сторону двери, девушка обнаружила, что за ней наблюдает преподавательница.

– Да-да! Я такие видела. – Эти мольберты были знакомы всякому, кто хотя бы как-то причастен к миру искусства, – гигантские итальянские мольберты ручной работы из американского дуба, четыре на шесть футов.

– Меня зовут Анна де Гренобль, в этом семестре я ваш руководитель по специальности, – приветливо проговорила женщина с сильным французским акцентом и протянула Нике узкую ладонь. На мадам Гренобль был темно-зеленый брючный костюм. Волосы – неестественно-рыжие, зеленые глаза – слишком яркие, а остатки тоненько выщипанных ломаных бровей подведены красным. Женщина явно перенесла не одну пластическую операцию. Ее сморщенные костлявые пальцы, унизанные дорогими кольцами, сразу выдавали возраст, хотя дама старалась выглядеть на пару десятков лет моложе. Ника тоже представилась и стрельнула глазами на единственный стул в зале – стул, стоявший перед мольбертом.

– Это для вас, дорогая, – пояснила мадам Гренобль, показывая на стул. Ника послушно уселась, а мадам Гренобль вытащила из кармана пульт управления, нацелилась в центр зала и нажала кнопку.

– Итак, к делу! Вы что-нибудь слышали о батальном жанре, моя милая? – спросила она.

Ника собралась было ответить, но замолчала, наблюдая за тем, как, заслоняя дневной свет, перед ней опустился плотный черный экран. Потом на окна упали светонепроницаемые шторы, погрузив зал в полную темноту – только у двери мигала красная лампочка аварийного выхода. С потолка по боковым стенам двинулись вниз и включились с громким щелчком два маленьких проектора.

– Нет, ничего, – наконец медленно ответила девушка.

– Батальный жанр! – воскликнула мадам Гренобль. – Это направление искусства, требующее острого глаза, отменной памяти и… – Пауза. – Отваги! Все великие воители прошлого, тот же Наполеон Бонапарт, желали, чтобы их подвиги сохранились в истории, были запечатлены на полотнах и в мраморе. Поэтому они выбирали нескольких талантливых художников и, начиная военные действия, брали их с собой. Художники держались подальше от поля боя, чтобы не подвергать себя опасности, но все же достаточно близко, чтобы запечатлевать кровавую славу сражений, – пояснила преподавательница.

Ника слушала ее, открыв рот. Мадам Гренобль продолжала говорить несмотря на то, что на лице у девушки читалось явное недоумение.

– Художник-баталист должен наблюдать и фиксировать как можно больше подробностей. Он непрерывно делает наброски, чтобы ничего не упустить. Если во время сражения будет одержана победа, художники вернутся домой и напишут величественные панорамы битв! – Профессор развела руками, будто представляя себе эти панорамы на месте стен. – Вы наверняка изучали «Битву при Геттисберге» Уокера?

– Нет, – робко призналась Ника. Мадам Гренобль выгнула тонкую бровь. – Так вы… вы хотите, чтобы я рисовала битвы, в смысле батальные сцены? – промямлила Ника.

– Вот именно! – кивнула преподавательница. – Вы просмотрите видеосюжеты, которые я вам покажу, и зафиксируете как можно больше подробностей. Ваша задача – выхватить отдельные детали мозаики. Затем, когда у вас наберется нужное количество набросков, к середине семестра вы составите из них панораму – в этом и заключается ваш курсовой проект, – объяснила она.

– А-а-а… – Ника открыла рот, чтобы задать один из десятков вопросов, которые так и роились у нее в голове, или по крайней мере сообщить, что никакого учебного плана ей еще не выдали. – А почему битвы? – выдавила она.

– Потому что битвы – это живая, дышащая материя. Они динамичны, прекрасны и одновременно ужасны и еще долго ощущаются реальными. Лучше темы для картины и не придумаешь! – Ника снова попыталась открыть рот, но мадам Гренобль поднесла палец к тонким губам. – Посмотрите видео, душенька, затем зарисуйте все, что вам понадобится, чтобы впоследствии воссоздать сцену целиком, – велела она. Послышалось громкое «цок-цок-цок» ее шпилек по деревянному полу, и, подойдя к дверям, женщина нажала кнопку на пульте. – До скорой встречи. Я вернусь посмотреть, как у вас идут дела. Запомните – как можно больше набросков! – крикнула она, и дверь за ней захлопнулась.

Ника медленно повернулась к мольберту. На нем был закреплен толстый рулон пергаментной бумаги, мольберт был задрапирован в нее, словно в тогу. Ника смотрела на исполинское сооружение, высившееся перед ней, и огромная конструкция, о которой большинство художников могло только мечтать, одновременно и зачаровывала ее, и пугала.

«Рисовать битвы? – повторила она про себя. – Что она имела в виду? Зачем?»

Словно бы в ответ на ее вопрос проекторы ожили и лихорадочно зажужжали. Вспыхнул свет, и на круглые стены хлынули образы, они окружили Нику – та словно оказалась в аквариуме и глядела оттуда на мир вокруг.

Сначала изображение показалось Нике размытым, но мало-помалу картинка сфокусировалась: ясное голубое небо, пустыня, убогий городишко. Камера сместилась ниже, сменилось и изображение: горели машины, вдали слышались крики; все в этом пустынном городке было практически одного цвета – разных оттенков бежевого.

Теперь камера показывала городскую площадь: там сошлись два отряда. Ника не могла отвести глаз от экрана и даже забыла, что должна делать зарисовки. Она сидела и просто смотрела. На одной стороне площади замер строй светлокожих людей, вооруженных каким-то ультрасовременным оружием и с ног до головы одетых в камуфляж. На другой – бесновалась толпа; вероятно, повстанцы. Одежда в грязи, лица перекошены от ярости. Они выкрикивали что-то на языке, которого Ника не понимала, и размахивали в воздухе оружием, куда более примитивным, чем у противника.

Белые бойцы стояли неподвижно, словно оловянные солдатики, стройными рядами, дисциплинированные, от них исходила угроза. Ника облизнула пересохшие губы – она вдруг поняла, что все это время так и сидела с разинутым ртом. И нервно вздохнула, глядя, как растет напряжение. Расстояние между отрядами мало-помалу сокращалось – и тут кто-то бросил гранату. Раздался взрыв, послышались отчаянные крики. За миг до того, как отряды столкнулись, Ника зажмурила глаза. Когда она наконец собралась с духом и посмотрела на экран, там за густой завесой пыли копошилась густая масса дерущихся тел. Ника с мрачной решимостью напомнила себе, что ее задача – делать наброски.

На мольберте лежал целый набор перьевых ручек, пастели, угля, карандашей и фломастеров всевозможных цветов и размеров. Но Ника выбрала обычный простой карандаш и неохотно принялась зарисовывать все, что выхватывал ее взгляд. Натренированная рука так и порхала по бумаге – стремительно и яростно. Ника фиксировала каждую деталь, которая приковывала ее внимание. Все это время девушка старалась не думать о том, как легко ножи и пули пронзают людскую плоть, словно лезвие входит в перезрелые фрукты, и все равно почувствовала приступ тошноты – изображение на экране будто плавало в красном пыльном океане.

«Подумаешь, просто кино», – убеждала она себя, понимая, что на пленке запечатлены реальные события. Тогда девушка решила сосредоточиться на другом – она принялась рисовать дыры на одежде сражающихся, очерчивала параллельные разрезы на залитом кровью камуфляже, оттеняла расплывающиеся пятна на грязных лохмотьях повстанцев. Воспроизводила следы, которые оставляли на песке подкованные армейские ботинки, тени, отбрасываемые на землю падающими телами с раскинутыми руками, – словно штриховкой мостила себе дорогу от наброска к наброску. Готовые рисунки она отрывала и, не глядя, отбрасывала, и они, словно сухие листья, планировали на пол.

Потом Ника решила сосредоточиться на песке – как вязнут в нем ноги солдат, как песок заволакивает погибших облаком пыли, когда они падают, как он вздымается волнами в ритме битвы. Она рисовала, рисовала, рисовала без устали – пока фильм не кончился и экран не погас.

Ника положила карандаш на место и окинула взглядом кипу набросков, которые она сбрасывала на пол, – надо же, как много. От неудобной позы болела спина и ныло запястье. Кровь и боль на лицах солдат напомнили ей об отце, который тоже был военным. Нике исполнилось три года, когда ее маме сказали, что муж погиб, выполняя задание, но как именно это произошло, не сообщили. Сейчас, посмотрев этот фильм, девушка снова попыталась представить, как расстался с жизнью ее папа из-за какой-то великой цели, более важной, чем его жизнь. Ника нащупала под блузкой солдатский жетон.

Она сидела, то и дело поглядывая на дверь, и ждала, когда же вернется мадам Гренобль, и с каждой секундой все больше нервничала. Потом Ника опять вернулась к мыслям об отце и вдруг заплакала. С минуту она рыдала, отчаянно пытаясь вытереть слезы рукавом, но они все текли и текли. Испугавшись, что преподаватель застанет ее в таком состоянии, девушка выбежала на улицу.

Палящее солнце на миг ослепило ее. Ника жадно глотала воздух, пытаясь успокоиться, но тело по-прежнему содрогалось от рыданий. Она читала, что такое состояние называется панической атакой, и действительно запаниковала. Что, если мадам Гренобль решит, что ее ученица – истеричка и ничего из нее не выйдет? В поисках укрытия Ника бросилась в соседний корпус, толкнула дверь и устремилась по коридору в поисках пустой аудитории. В первой же комнате никого не оказалось. Ника юркнула туда и упала на стул, уронив голову на руки и продолжая плакать.

Громкий, отдавшийся в пустом здании эхом треск, а потом – какая-то возня заставили ее встрепенуться. Ника поспешно вытерла глаза рукавом, несколько раз глубоко вздохнула и, обнаружив, что почти успокоилась, собралась, пока ее не заметили, тихонько улизнуть, когда снова послышался шорох, приковавший ее к стулу. Ника с ужасом поняла, что шуршание доносится у нее из-за спины. Она резко обернулась – никого. С еще большей тревогой осмотрела пустую комнату – и наконец заметила в углу неприметную дверцу. Шорохи за ней становились все громче, а потом Ника услышала громкое «Ой!».

Дверь распахнулась, и оттуда спиной вперед показался невысокий юноша в темно-синих мешковатых штанах с огромными карманами и сером вязаном пуловере, обтягивавшем мускулистый торс. Из-под серой кепки торчали растрепанные каштановые пряди. В руках парень тащил что-то тяжелое. Он осторожно пятился, пока не поравнялся с учительским столом, на который бережно водрузил открытую картонную коробку, доверху набитую проводами и приборами. Задумчиво качая головой, парень оглядел свои трофеи.

– М-да, – пробормотал незнакомец. – В Интернете за все это барахло много не дадут… Лучше поискать кого-нибудь в городе. – В его речи слышался ирландский акцент.

Когда парень повернулся в профиль, Ника узнала в нем одного из тех, кого показывал ей Интеграл: «Видишь во-он того, в кепке? Новенький. Я слышал, что он из Европы. А еще ходят слухи, что он тут главный богатей, даже богаче Зака». Парень принялся увлеченно рыться в своей коробке, словно старушка на барахолке.

– Ого! – Он широко улыбнулся. – «Никон», вот это дело!

«Киношное оборудование», – щелкнуло в голове у Ники.

Парень принялся набивать огромные карманы содержимым коробки, собрал несколько оставшихся проводков и швырнул их обратно в ящик, который снова засунул в кладовку. Потом, что-то весело насвистывая, захлопнул дверь. Но когда девушка почти решилась заявить о своем присутствии, парень сделал нечто такое, от чего Ника застыла на месте. На двери в кладовку висел замок, и Ника только сейчас заметила, что из замочной скважины торчат две отмычки. Незнакомец запер его, а отмычки засунул в один из карманов.

Когда он с довольным видом повернулся и обнаружил перед собой Нику, хитрая усмешка на его лице сменилась озабоченной гримасой. Несколько секунд он буравил Нику взглядом и вдруг спросил с искренней заботой в голосе:

– Солнце мое, у тебя все нормально?

Ника посмотрела в окно и увидела свое отражение в затемненном стекле – под глазами полукруглые потеки размазанной туши: точь-в-точь панда в растрепанных чувствах. Она одернула юбку и попыталась вытереть тушь, после чего смущенно отвернулась. Ее видели плачущей очень немногие, и ей совершенно не хотелось добавлять в этот список незнакомого парня.

– Да! – ответила она резче, чем собиралась, ломким от слез голосом.

Незнакомец полез в задний карман штанов, вытащил что-то маленькое и блестящее и протянул Нике.

– Меня растили мама и три старшие сестры, так что я приучился всегда держать под рукой сладкое на всякий случай, – весело заметил он и протянул ей шоколадку.

Ника взяла ее и невольно улыбнулась.

Парень подмигнул ей в ответ. Пухлые губы раздвинулись, обнажив чуть-чуть кривоватые зубы. Темно-голубые глаза незнакомца излучали спокойствие и искренность.

Ника развернула шоколад и отломила кусочек, а остаток протянула юноше.

– Я вот тут, понимаешь, замок чинил, – осторожно заметил он, мотнув головой в сторону кладовки, и откусил кусок шоколадки прямо у Ники из рук.

– Подрабатываешь слесарем? – спросила Ника, дерзко посмотрев ему прямо в глаза.

– Если надо, могу и слесарем, – отозвался он, на миг став серьезным, а потом снова солнечно улыбнулся кривой плутовской улыбкой, словно происходящее его донельзя забавляло. – Кстати, меня зовут Тристан, – весело сказал он и протянул Нике руку.

– Ника.

Тристан мгновенно схватил девушку за руку, подтянул к себе и по очереди чмокнул в обе щеки.

– У меня под кроватью запас шоколада – на всю жизнь хватит. Понадобится – обращайся! – сообщил он огорошенной Нике. Было ясно, что ему самому эта выходка страшно понравилась. – Ну, рад был познакомиться, а теперь мне пора, – ухмыльнулся Тристан и двинулся к двери, но остановился на пороге. – Могу я попросить тебя не распространяться о том, что я организовал себе небольшую подработку? У меня и так от заказов отбоя нет. – Он по-прежнему шутил, однако в его голосе прозвучали серьезные нотки.

Ника поняла, о чем он просит.

– Забуду, что вообще с тобой знакома, – пообещала она.

Парень немного постоял, потом еще раз подмигнул девушке:

– Надеюсь, все-таки не забудешь.

И исчез, пока Ника пыталась найти достойный ответ. Тут до нее дошло, что она пробыла в аудитории слишком долго. Похолодев от ужаса, девушка выскочила из корпуса и бросилась в студию. Мадам Гренобль уже стояла у мольберта.

– Делать перерывы в занятиях без разрешения не полагается, – недовольно проговорила преподавательница.

– Простите, – прошептала Ника. – Я только…

– Ничего-ничего, – перебила ее мадам Гренобль и принялась шуршать набросками, которые больше не валялись на полу, а аккуратно стояли на мольберте. – Вот эти, – медленно проговорила она, – весьма и весьма хороши.

Ника заметила, что глаза у нее при этих словах сверкнули – видимо, мадам Гренобль действительно была довольна. Она провела по наброскам указательным пальцем с длинным ногтем и скомандовала:

– Сядьте, нам есть чем заняться.

На сей раз мадам Гренобль никуда не ушла. Она снова включила проектор, отошла в угол и наблюдала, как Ника рисует, несколько часов подряд.