Читать книгу Девчонки и слезы - Жаклин Уилсон - Страница 2

В жизни не догадаетесь, что со мною происходит! Я счастлива до беспредела. Хочется смеяться, петь, кричать, и даже тянет всплакнуть. И не терпится поделиться своей радостью с Магдой и Надин.

Я спускаюсь к завтраку, маленькими глотками прихлебываю кофе и грызу гренок, при этом руку аккуратно пристраиваю рядом с тарелкой – пусть все видят!

Жду, когда кто-нибудь обратит на нее внимание. Блаженно улыбаюсь папе и Анне, моей мачехе. Даже посылаю улыбку братцу Цыпе, хотя у него простуда и из носа текут противные зеленые сопли.

– Элли, ты чего скалишь зубы? – гнусавит Цыпа, не переставая жевать гренок с толстым слоем клубничного джема. У нас нет масла, и Анна выдала ему двойную порцию джема. – Хватит на меня пялиться.

– Больно ты мне нужен, Соплюшкин. Можно подумать, на тебя приятно смотреть.

– Ну и не смотри. Я и не собираюсь никому нравиться. – Цыпа так громко шмыгает носом, что мы все морщимся.

– Сынок, дай спокойно позавтракать, – папа легонько шлепает Цыпу газетой «Гардиан».

– Возьми платок, Цыпа, – бросает Анна, не отрываясь от блокнота, в котором она чертит выкройку очередного свитера.

Ладно, может, я чересчур многого хочу от папы и Цыпы, но ведь у Анны глаз наметанный.

– Платки кончились, – победоносно заявляет Цыпа, выдувая из ноздрей пузыри.

– Ой, точно. Вчера не удалось зайти в «Уэйтроуз», – говорит Анна. – Тогда оторви кусок туалетной бумаги.

– Где я ее возьму? – Цыпа вертит головой, точно к нам на кухню вот-вот должны ворваться щенки, как в рекламе, и приволочь рулоны туалетной бумаги. – Мам, ты чего рисуешь? Кролика? Дай посмотреть.

Он тянет к себе лист. Анна не выпускает его из рук. В итоге бумага рвется пополам.

– О боже, Цыпа, я мучилась с этими кроликами с шести утра! Пойди в туалет, возьми бумагу и немедленно высморкайся! Я уже от тебя устала, слышишь?

Цыпа вздрагивает и обиженно сопит. Он выбирается из-за стола и трусливо пятится вон из кухни, в руке – половинка листа бумаги. Он виновато бросает добычу на пол и кидается к дверям, губы у него дрожат. В следующий миг из холла доносится громкий рев.

– Анна, он плачет, – говорит папа.

– Слышу. – Анна берет новый лист бумаги и опять принимается за эскиз.

– Какая муха тебя укусила? Он всего-навсего хотел посмотреть. – Папа складывает газету и встает, на лице его написана мука. – Пойду успокою беднягу.

– Давай, – говорит Анна сквозь зубы. – Он ведь и твой сын тоже, хотя когда он ночью пять раз просыпался из-за заложенного носа, ты, насколько мне помнится, спал как сурок.

– Неудивительно, что у него забит нос, раз ребенок не может высморкаться. Почему, скажи на милость, в доме нет ни носовых платков, ни масла? Я, признаться, полагал, что это предметы первой необходимости.

– Кто бы спорил. – Анна продолжает рисовать, но рука у нее чуть дрожит. – Они появляются словно по волшебству, потому что один из нас каждую неделю таскается в супермаркет.

Это просто невыносимо. Еще немного, и от моего приподнятого настроения не останется и следа. Пальцы на магической руке сжимаются в кулак. Что такое творится с папой, Анной и Цыпой? Почему они никак не уймутся? Неужели папе так трудно пойти Анне навстречу и раз в неделю ходить за продуктами? Неужели Анне так трудно придержать язык? Неужели Цыпе так трудно высморкаться? Почему вместо всех этих элементарных вещей они устраивают дурацкую сцену: папа кричит, Анна вот-вот заплачет, Цыпа орет, будто его режут?

Это я подросток. Это мне положено вопить дурным голосом и истерически хохотать. Но только взгляните на меня. Я Элли Брызжущая Весельем, а все потому, потому, потому, потому…

Я вытягиваю руку и демонстративно растопыриваю пальцы. Анна поднимает голову. Смотрит на меня. Бросает мимолетный взгляд на мою руку. Но ее голубые глаза остаются пустыми. Она ничего не видит вокруг себя, кроме своих дурацких кроликов.

Я подхватываю рюкзак. Прощаюсь с Анной и папой. Они меня едва замечают. Я отыскиваю поникшего Цыпу в ванной на первом этаже и обнимаю его. И совершенно напрасно. Цыпа тыкается мокрым носом в мой школьный пиджак, и на нем остается зеленая слизь. Затем братишка поднимает на меня глаза.

– Элли, ты чего такая добренькая? – спрашивает он подозрительно.

В нашей семье корчить из себя госпожу Добродушие и Ласку – пустая трата времени. С таким же успехом можно вредничать и ныть.

– Хорошо, когда я вернусь, я буду злой как фурия, – шиплю я, скаля зубы и изображая руками, будто кого-то душу.

Цыпа нервно хихикает – видно, он не уверен, шучу я или говорю серьезно. Я протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы, но он уклоняется. Тогда я улыбаюсь и пулей вылетаю на улицу – у меня нет ни малейшего желания слушать, как Анна с папой ссорятся на кухне.

Папа и Анна ведут себя так, будто терпеть друг друга не могут. Даже жутковато становится. Странно: ведь когда папа только женился на Анне, я ее на дух не переносила. Отдала бы все на свете, лишь бы они разошлись. Я считала ее исчадием ада. Но тогда я была совсем маленькой. Многого не понимала. Мне казалось, что Анна пытается занять мамино место, и за это я ее ненавидела.

Мама умерла, когда я была совсем крохой. Но я до сих пор каждый день о ней вспоминаю. Не то чтобы постоянно, в основном когда на душе муторно. Я люблю мысленно с ней общаться – мне кажется, она мне отвечает. Естественно, я прекрасно понимаю, что сама придумываю эти беседы. Но все-таки на сердце становится легче.

Раньше я думала, что ходить с Анной по магазинам или смотреть по телику «Друзей», прикорнув рядом на диване, – подло и гадко по отношению к маме. От этого я чувствовала себя очень скверно и срывала раздражение на Анне – хотелось ей тоже подпортить настроение. Но сейчас вижу, насколько была глупа. Можно ведь хорошо относиться к Анне и любить свою мамочку. Все проще простого.

В конце концов, у меня есть две лучшие подруги, и я не извожу себя вопросами, кого люблю больше: Магду или Надин. Я люблю их обеих, а они обожают меня – скорее бы им показать, что у меня есть!

Я бегу на автобус – хочется попасть в школу пораньше. Сворачиваю за угол, крутя рюкзаком, и налетаю прямо на блондина, в которого когда-то втюрилась с первого взгляда. Парня Моей Мечты – правда, оказалось, он голубой. Впрочем, и не будь этого, – зачем такому писаному красавцу намного старше меня бочкообразная очкастая девятиклашка с кудлатой головой, которая каждые десять минут краснеет, точно ее мажут румянами?

Ну вот, опять вспыхиваю.

– Привет. Снова спешишь? – ухмыляется он.

– Ой, извини. Стукнула тебя рюкзаком по коленке?

– Вроде того. Но я тебя прощаю. В школу, что ли, не терпится?

От удивления брови у меня ползут наверх. Корчу гримасу:

– Учеба – не моя стихия, примерной ученицей меня точно не назовешь. Просто хочется поскорее увидеться с подругами.

– Завидую я девчонкам – у них всегда есть что обсудить. У парней тоже бывают приятели, но между ними нет настоящей близости. Ну пока, еще увидимся.

– Пока. Постараюсь в следующий раз в тебя не врезаться.

Оставшуюся часть пути я иду пританцовывая и раскачивая рюкзаком. Неужели мы подружимся? Какой же он симпатичный! Несколько месяцев назад я была бы уже на седьмом небе от счастья – парила бы выше звезд, выделывала пируэты среди планет и носилась мимо солнца. Сейчас мне, конечно, приятно, но не более того. Парень как парень. Знаю, у него есть друг – ну и что, у меня тоже есть.

Рассел мне дороже самого распрекрасного принца. Точнее, он и есть распрекрасный принц. Вот так. Я в нем просто души не чаю. А он во мне. Вчера вечером я в этом убедилась. И мне не терпится похвастаться Магде и Надин!

Я мчусь со всех ног, вскакиваю в автобус, приезжаю в школу, а подруг еще нет. Впервые за два с половиной года я пришла раньше их. Определенно, сегодня не совсем обычный день.

Ну же, Магда и Надин! Куда вы запропастились? В классе уже сидят несколько зубрил вроде Анны. Интересно, каково это – быть круглой отличницей и звездой класса? Правда, по рисованию я легко заткну ее за пояс, а все прочее меня мало беспокоит.

Обожаю рисование. Мой папа преподает в художественном училище. Говорят, я пошла в него. Но мне хочется думать, что я пошла в маму. У нее тоже был художественный талант. У меня сохранилась потрясающая книжка с картинками, которую она для меня нарисовала, когда я была маленькой. Это чудесные истории про мышку по имени Мертл. У нее большие фиолетовые уши, маленькая сиреневая мордочка с острым розовым носиком и голубые усики – в тон ярко-синему хвосту.

При мысли о Мертл у меня щемит сердце. Может, нарисовать продолжение маминой сказки? Мне нравится придумывать мультяшных персонажей. Мое любимое творение – слоник Элли, и он чем-то похож на меня, а я уж точно не мышонок по габаритам. Своими пропорциями смахиваю на толстокожего бегемота, впрочем я решила не комплексовать по этому поводу.

В прошлой четверти я сидела на дурацкой диете и чуть не довела всех до ручки. Сходила с ума, если съедала чуть больше ложки творога и листика салата. Бананы я не ем даже сейчас, ведь в каждом из них – семьдесят пять калорий.

Ну наконец-то! В класс вплывает Надин, темные глаза сияют, длинные черные волосы обрамляют белое как мел лицо. Надин удается выглядеть как королева готов даже в школьном свитере и юбке. Правда, сегодня не скажешь, что в ее лице нет ни кровинки. На щеках алые пятна. Это единственный признак того, что Надин не на шутку взволнована. Она изо всех сил старается сохранить маску невозмутимости, но в глазах пляшут колдовские огоньки.

Я машу ей. Но она глядит куда-то мимо меня. В знак приветствия только шевелит пальцами с черными перламутровыми ногтями.

– Слушай, Элли, в жизни не догадаешься, о чем я сейчас тебе расскажу!

Она так тарахтит, что я не могу ввернуть даже словечко, не то чтобы поделиться своей потрясающей новостью.