Читать книгу Третья смена - Жанна Ди - Страница 5

(на реальных событиях)

Это лето должно было стать последним летом моего детства. Осенью мне исполнялось пятнадцать, а это означало, что поездка в пионерский лагерь будет точно последней.

В мечтах своих я давно видела себя настоящей пионервожатой, тем более что в прошлое лето вполне официально была в качестве её помощницы. Но в этом году что-то пошло не так. Может, мама припоздала с получением путёвки, а в это время нашёлся кто-то более шустрый на места вожатых и их помощников. Пришлось ехать хоть и переростком, но обычной пионеркой…

…А вот и я. Дылдообразный подросток с двумя закрученными в ракушки косичками и дурацким, неумело замазанным маминой крем-пудрой, прыщиком на левой щеке. Со стареньким фибровым чемоданом с металлическими уголками и наклейкой имени и фамилии на его, видавшем виды, боку. Стою у автобуса рядом с мамой, то и дело пытаясь шёпотом ей втолковать, что давно могу обходиться без её наставлений. И даже имеющая свою маленькую тайну. Почему, например, я сегодня чуть не проспала?

А проспала я потому, что вчера меня со случайного, но самого настоящего свидания по-настоящему провожал взрослый парень Сергей. И что стояла я с ним до полуночи в подъезде, пользуясь возможностью, тихо открыв дверь, незаметно шмыгнуть в свою комнату. А потом ещё полночи не спала, вспоминая всё, произошедшее со мной недавно.

Честно говоря, после этого мне уже не очень-то хотелось и в лагерь, но делать было нечего: деньги за путёвку уплачены, а вещи – собраны.

Конечно, я сказала Серёже, что уезжаю, что ничего не изменишь, но он ответил, что мы можем переписываться. Поэтому уже утром я собрала в доме все конверты с марками, нашла самую толстую тетрадь и вытряхнула из портфеля все имеющиеся в нём ручки.

А сейчас стояла, как пришибленная, глядя на своих будущих соотрядников, мыслями пребывая совсем в другом месте. Может быть, в том, где мы стоим с Сергеем в свете уличного фонаря без слов, смотрим друг на друга, словно пытаясь запомнить черты лица каждого перед пусть и недолгой разлукой…

Наконец, мама сказала:

– Ну всё, мне пора! Веди себя прилично. Пока, в выходные постараюсь приехать… – и, чмокнув меня напоследок, зацокала каблучками в сторону работы.

Эх, мама! Если бы ты только знала, о чём думала тогда твоя дочь! Что весь её дневник исписан стихами любимых авторов – Асадова и Ваншенкина, а самый дорогой, пусть и о мальчике, – «Он был грозою нашего района…", ещё сейчас и судьбоносный. Потому что дочь твоя, возможно, именно сейчас, как и её любимый герой, так же тихо уходила из детства…

Письмо Серёже я начала писать ещё в автобусе. Устроившись на задних сидениях, чтобы мне не мешали. Хотя и мешать-то особенно было некому: все соотрядники младше меня на два, а то и на три года и то ли стеснялись заговорить со взрослой, как им казалось, тётенькой, то ли не знали, о чём. К тому же, вожатая предложила всем спеть хором, и ребята мгновенно потеряли ко мне и без того небольшой интерес.

Мне же просто не терпелось рассказать своему новому другу обо всех переживаниях, а особенно сном, которым я позже поделюсь и с вами.

Я быстренько набросала черновик письма, закрыла тетрадь и, сделав вид, что очень хочу петь, присоединилась к хору, вовсю распевавшему популярную песенку о сбежавшей от кого-то там электричке. Песня сменилась другой – «Солнечным кругом», потом «Катюшей», а там перед нами и любезно распахнул ворота любимый «Орлёнок».

⠀

Нас расселили в длинные щитовые домики типа палаток, о которых напоминали опускавшиеся на ночь брезентовые шторы. По сравнению с прошлогодними настоящими палатками, это было не так романтично, но имело и свои преимущества. Внутри достаточно вместительно и даже уютно. Все девочки в своём строении, мальчики – в своём. С нами – вожатая, с мальчиками – воспитатель.

Это сегодня я, грамотная и подкованная, могу о многом рассуждать. Например, о том, что всем наша система воспитания была хороша. Одного лишь она не предполагала, а может и не хотела, нам привить: того, что каждый из нас имеет право на личное пространство.

И, наверное, была права, потому что когда мы все товарищи и братья, у нас не должно быть друг от друга никаких секретов. Кто-то, может, этому и противился, а кто-то понимал и буквально. Чаще именно такое понимание было во всём: положат тебя, скажем, в больницу или вот как сейчас – отправят в пионерлагерь – у вас на двоих одна тумбочка. И непонятно: неужели в стране развитого социализма напряжёнка с пиломатериалами, чтобы наделать этих тумбочек в достаточном количестве? Оставалось радоваться, что хоть кровати были разными, а то так со временем можно было докатиться и до соседа в ритуальных принадлежностях!..

Нет! Соседка по тумбочке и кровати напротив досталась мне замечательная. Девочка по имени Лариса с симпатичной причёской – хвостиком на одну сторону. Я даже сразу не заметила, что под платьем с длинными капроновыми рукавами у неё просматриваются рубцы от ожогов.

Позже Лариса мне рассказала, что ей не было и восьми, когда она крутилась возле отца, занимавшегося машиной в гараже у дома. Он слил остатки бензина в ведро и, лёжа под машиной, варил днище. Как вышло, что на Ларисе вдруг загорелось платье, потом так никто и не понял. Далее – фильм ужасов. Отец Лары, не в состоянии быстро выбраться из-под машины, закричал жене, та выскочила из дома, увидела горящую дочь и окатила её из ведра (как думала, водой)!..

Лариса чудом выжила после множественных ожогов тела. Мне было её искренне жаль, ведь она была почти инвалидом. Даже скорее не инвалидом, а образцом халатности своих родителей.

Этим летом врач посоветовал отправить им дочь в лагерь для адаптации в социуме. И, несмотря на свою беду, Лариса оказалась довольно общительный девочкой, рассказав мне (по секрету, разумеется) обо всём в первые же дни знакомства. За такую откровенность я тут же посчитала её подругой и подумала, что вполне могу доверить и ей свой секрет. Один. Но главный.

Возможно, это было одной из моих ошибок…

Откуда мне, пусть и достаточно неглупой девочке, было знать о внутренних переживаниях подростка, попавшего в такую ситуацию? О том, что иногда люди ломаются от осознания своей неполноценности, особенно видимой? Тут ещё вопрос, кто кого перехитрил: Лариса, затаившись на время и слушая мои секреты с высунутым от интереса кончиком языка, или я, слегка приукрасив их и надеясь, что друг – он и в Африке друг?

К чести доблестных работников советской почты, в те времена она работала как часы. Не прошло и трёх дней, как мне от Сергея пришёл ответ.

⠀

Возможно, Серёжа просто поступил так же, написав и отправив письмо заранее. Оно в любом случае бы дошло, так как, несмотря на расхожее название, пионерлагерь «Орлёнок» у нас в области, к счастью, один. Но всё равно, каковой же была моя радость, когда я получила это послание! Я и прижимала его к себе, и гладила, и нюхала, и даже целовала.

А потом я ничего не придумала лучше, чем показать его Ларисе…

Сбежать и посекретничать с Ларисой мы решили во время тихого часа, когда все девчонки уснут. В другое время в палатке постоянно кто-то да находился. А стоило где-то уединиться, как тут же находился тот, кто задавал этот дурацкий вопрос: «А что это вы тут делаете, а?»⠀

Через полчаса, услышав, что вожатая уходит, мы тихонько встали и осмотрелись. Девочки спали. Мы сложили валиками одеяла, придав им вид лежащего под простынёй человека, и тихонько выскользнули на улицу.

⠀Решив, что самым удобным местом будет стадион, мы побежали в его сторону. Прийти туда во время тихого часа вряд ли кто-то мог. Немного нас с Ларисой смутили набежавшие вдруг тучки, но мы решили, что успеем.

Поудобнее устроившись на лавочке, мы обнялись, как заговорщики, накрылись Лариной кофтой и я начала читать. Иногда своё чтение я прерывала пояснениями из предшествующих и дальнейших событий. Примерно, так…

⠀

День до отъезда.

…Как это обычно бывает, всё вышло совершенно случайно. По соседству со мной жила не то чтобы подруга, – так, девушка Люда. Семья у неё пьющая, а сама Люда хоть и всего на год-полтора меня старше, рано вкусила все прелести, возможно, и взрослой уже жизни. Вела себя раскованно, свободно, порой даже вызывающе.

Меня воспитывали не недотрогой, просто вовремя подсказывали (особенно тётя), что хорошо, а без чего пока можно и обойтись. Но именно это «без чего пока», одновременно пугая, больше всего меня в соседской девушке Люде и манило. Много позже я поняла, что таковыми в науке жизни были мои первые университеты.

За «проколы» я не боялась – их и не предполагалось. Для этого я была достаточно себе на уме и кое-что в жизни понимала. Например, что дети, если и находятся в капусте, то при обязательном участии двух разнополых участников поисков их в том огороде.

Мама же моя, из-за не самой благоприятной репутации соседской семьи, запрещала мне с Людой дружить, но в этот день я не просто её ослушалась. Я привела Люду домой. Правда, незаметно за ней посматривая. Как многие дети из семей, где воспитание детей не на первом месте, Люда имела одну плохую черту – могла взять то, что плохо лежит.

⠀

Причина ослушания была самой банальной. Встретив меня во дворе с буханкой хлеба, Люда так запросто, как умела только она, сказала:

– Привет! Слушай, пойдём со мной вечером в парк на танцы?

Признаться, я никогда там раньше не бывала. Но мама работала во вторую смену, отец днём раньше уехал на рыбалку, а брат был у бабушки. Если повезёт, я могу прийти домой даже раньше мамы. Так почему бы и не сходить? И я согласилась.

Разумеется, как только мы вошли в квартиру, Люда тут же почувствовала себя в ней хозяйкой. В ход пошли термобигуди, вся мамина косметика и гардероб. Однако, просчитав возможный риск столкнуться с мамой нос к носу вечером, лично я не стала ни краситься, ни завиваться. Поплевав, как тогда было принято, в «Ленинградскую» тушь для ресниц, нанесла лишь парочку мазков. Заплела две косы и заколола их с двух сторон шпильками, как девочка-гимназистка, придав форму рулика.

И вещи одела всё-таки свои, не отказавшись разве что от босоножек. В моду входила платформа, о которой мне пока можно было мечтать. А у мамы уже такие были. Снять же их и одеть перед дверью спрятанные под лестницей свои мокасины, дело пары минут.

Зато Люда расфуфырилась, как в ресторан. А чего ж не расфуфыриться-то, если даром? Тёмные локоны, ярко-алые губы и ресницы метёлками под бровь. Просила ещё дать ей надеть белую гипюровую блузку, но она была пока ещё мамина, хоть и моя выходная, а Люда уже курила, и я не рискнула. Мало ли, прожжёт ещё, или сама кофта дымом пропахнет.

Придя в парк, я стояла, как очумелая, чувствуя себя во всём этом действе совсем чужой. Молодые ребята и девчонки здоровались, обнимались, дурачились, бегая друг от друга или прячась за других. То же самое сразу начала делать и Люда, влившись в одну из компаний, где, как я поняла, она – своя в доску…

⠀

Лагерь «Орлёнок»

…Лариса слушала меня, затаив дыхание. Лишь изредка поддакивала или прицокивала языком, надо же, мол! А я…

Наверное, выглядела тем самым Емелей, которому, правда, вместо недели дали только час. Вот и торопилась, обнаружив пустые уши, вывалить им всё и сразу…

День до отъезда.

…Сергею было полных девятнадцать. Он жил в Днепропетровске, учился в физкультурном, готовясь стать тренером по какой-то борьбе. Кажись, самбо. Мне неудобно было спросить тогда, как он в тот день очутился в нашем городе из области, – наверное, это было не очень важно. Важнее было ловить на себе его взгляды – те самые, о которых мечтает каждая девушка…

В компании, к которой мы с Людой примкнули, все давно и хорошо знали друг друга. И вели себя более-менее достойно. Только Люда привлекала к себе особое внимание. Громко смеялась, желая блеснуть раскрепощённостью. Толика, сына декана, небрежно называла «Прэфом», а Сашу, одетого в тельняшку и брюки-клёш, приехавшего на побывку с флота, «Мореманом».

Но чем дальше, тем больше мне всё это напоминало цирк. Визги, писки, хохот, щипки, деланные охи от якобы выкручивания рук… дурдом! И только он, Серёжа, с первой минуты стоял и молча смотрел на меня. И если даже тогда и возникало у меня желание подурачиться, как всем, то под этим магнетическим взглядом оно пропало.

Ребята, между тем, разошлись не на шутку. Толкаясь и прячась за нас, они невольно поставили нас рядом. И тут Серёжа заговорил…

Мир для меня обрушился в одно мгновение. Мало того что со мной, кроме отца и дяди, редко говорили мужчины, тем более таким низким голосом. Этому же симпатия, а может и смущение придавали ещё и лёгкую хрипотцу.

– И как нас зовут?

Тёплая волна накрыла меня с головой.

– Оля… – только и смогла выдавить из себя я, и мой язык предательски влез, куда и подумать страшно.

Сергей о чём-то спрашивал. Я что-то отвечала… Людской поток уже внёс нас на танцплощадку, где вовсю играла музыка, и мы, держась за руки и глядя в глаза, влились в медленный танец. Он сменился быстрым, потом снова медленным, а мы так и стояли рядом, покачиваясь в такт музыке. А если и говорили о чём-то своём, то на языке влюблённых – без слов. Одними глазами.

Из ступора меня вывели слова:

– А давай уйдём отсюда?

– Куда? – остатком самообладания еле разлепила рот я.

– Пойду провожу тебя домой… Или ты не хочешь?

«Милый мой хитрец!.. С тобой разве не захочешь?!» – пронеслось у меня в мозгу.

Всю дорогу до дома мы шли пешком. Не спеша и так по-взрослому: его рука обнимала меня, а я тихонько держала Серёжу за талию.

Он рассказывал о своей семье. О младшей сестре, очень похожей на меня, и носившей такую же причёску, чем я его сразу и привлекла.

А меня так и подмывало спросить, почему он остановил взгляд на мне, ведь Люда была куда ярче? И он, будто угадав мои мысли, поставил точку, ответив, что с первых же минут понял, что моя Люда – редкостная дура…

Потом мы сидели в нашей беседке во дворе. Я смотрела то на свои тёмные окна, то в конец двора, пытаясь понять, дома мама или нет? Наконец, я сказала, что мне пора. Сергей дал мне свой адрес и попросил, чтобы я, приехав в лагерь, сразу ему написала.

А потом… Потом он, уже стоя в подъезде, спросил, можно ли меня поцеловать? Я не знала, что ответить, поэтому просто кивнула.

И… полетели бабочки! Врут, наверное, что в животе. У меня они летали по всему телу…

Серёжа попрощался и ушёл, а я быстренько достала из-под лестницы мокасины и, переобувшись, тихо поднялась на свой этаж и открыла дверь. Мама спала, я осторожно поставила в шкаф её босоножки и, юркнув в свою комнату, быстро разделась и нырнула в кровать.

Всю ночь мне снились бабочки, летающие у меня над головой. Падая, они превращались в письма, а я бегала и пыталась их поймать. Всё сразу…

⠀

Лагерь «Орлёнок».

Солнышко так больше и не выглянуло из-за туч. Более того, со стороны реки сверкнула молния и через несколько секунд донёсся раскат грома. Потянуло свежестью. Мы с Ларисой переглянулись.

– Читай! – сказала подружка. – Осталось немного и, наверное, самое интересное.

– Ладно, но если начнётся дождь, сразу уходим!.. – И я продолжила:

⠀

«Милая моя! Оленька!

Я не могу передать тебе всего, что я сейчас чувствую. Могу сказать только, что все мои чувства и мысли сейчас только о тебе. Признаюсь честно, письмо я послал наобум, узнав адрес вашего лагеря на ближайшей почте. Потому что не мог дождаться, пока придёт письмо от тебя.

Я не знаю, кто послал мне нашу встречу, но знаю точно, что больше своей жизни без тебя я не представляю. И это хорошо, что, встретившись, мы сразу пройдём маленькую проверку разлукой. Будет время подумать, не ошиблись ли мы?

Пока же я нежно обнимаю тебя, целую (надеюсь, ты помнишь, как) и жду письма, которое, уверен, уже летит ко мне…

Твой Серёжка.»

В этот раз молния сверкнула совсем рядом. И через минуту громыхнуло так, что мы, не сговариваясь, вскочили. Я сунула письмо в книгу, и мы побежали в сторону палаток, попав-таки под дождь и даже немного под град…

На входе в палатку нас ждал сюрприз. Марина Александровна, наша вожатая, словно только и ждала нас, для солидности уперев руки в бока:

– Попались, голубушки?! Почему не спим?..

Надо отдать должное Ларисе, она, не моргнув, ответила:

– Мы были в туалете!

– Вдвоём?

– Да.

– Немедленно по кроватям! – и Марина пошла опускать брезентовые шторы.

– А можно мы вам поможем? – решили мы вдвоём подлизаться.

– Сказано – спать!..

Я положила книгу с письмом в тумбочку, на свою – нижнюю – полку. Мы юркнули в постели, и ещё долго перешёптывались под шум настоящей летней грозы…

⠀

С Ларисой мы условились никому ничего не рассказывать.

– Я – могила! – заверила меня подруга и, зевнув, закрыла глаза.

– Ладно… Спи, соня…

А мне не спалось. Я достала из тумбочки книгу, вынула из неё письмо и, положив его под подушку, лежала с закрытыми глазами, представляя строчки, выученные уже наизусть, как будто их читаю…

Красивый, редкий для мужчины, почерк, ровные, несмотря на нелинованный лист, строчки. Да и само письмо, кстати, было написано без единой ошибки. Для ребят – тоже большая редкость!

Это я знала, так как сидела за партой с мальчиком, который умудрялся, списывая у меня, сделать массу ошибок. А может, делал так специально, чтобы не узнали, что он списал?..

В этих Серёжиных грамотности и аккуратности потом лично для меня было слабое, но всё-таки утешение. После осознания последствий развернувшихся далее событий…

…Не помню, как я уснула, собственно, сна оставалось менее часа. Но я, видимо, спала дольше, так как, проспав горн, подскочила, как ошпаренная.

И… забыла о главном на сегодня для меня – письме от, наверное, уже любимого мной человека! Не заправляя кровати, а просто накрыв её простынёй, я помчалась догонять отряд.

Вечерний досуг, ужин, кино – всё понеслось, как обычно. Наконец, дали отбой, и мы вернулись в палатку.

Я заметила, что Лариса, ходившая обычно за мной хвостиком, сейчас смотрит на меня, как загнанный зверёк, и словно избегает общения. Я тоже не стала навязываться. В конце концов, все сюда приехали отдыхать!

⠀

Пока я чистила зубы, она легла и старательно делала вид, что спит. Меня кольнула неприятная догадка. Я протянула было руку к подушке, но не решилась под неё залезть, побоявшись, что там уже пусто…

Так ничего и не проверив, я легла. Мне до последнего не верилось, что поступки друзей могут дурно пахнуть. Однако, решив, что утро вечера мудренее, и отвернувшись к стене, я постаралась уснуть.

Но моё утро наступило гораздо раньше горна. Меня разбудила вожатая Марина и сказала, чтобы я оделась в парадную форму. Помня прошлогоднюю игру «Зарница», когда вожатых и помощников подняли раньше всех и отправили закладывать «секреты» для соревнований, я и в этот раз приняла всё за начало игры.

Стоп! В этот раз я не помощница, обычная пионерка, хоть и старше всех в отряде! Но почему в парадной форме?

Это, как выяснилось, были цветочки. В виде ягодок Марина сказала, чтобы я, на всякий случай, ещё и собрала свой чемодан.

⠀

Директор лагеря, Нечитайло Зоя Васильевна, нервно ходила по кабинету, театрально всплёскивая руками и закатывая глаза:

– Мыслимо ли это? – В руках директора был знакомый мне листок, а в словах звучала неоспоримая власть. – Видели ли вы здесь что-либо подобное, товарищи? Я лично за пятнадцать лет такое вижу впервые! – обращалась она к Марине и воспитателю нашего отряда Мариванне, исполнявшим роли этих самых «товарищей».

Обе стояли красные, как галстуки на их груди. И молчание их означало одно: ничего подобного они здесь не видели. Если честно, и не хотели бы видеть. А если и хотели, то там же, где и саму Зою Васильевну.

Воодушевлённая безропотностью персонала, директриса перешла на крик:

– Выгнать! Выгнать безвозвратно! – и почти завизжала: – Но сначала пусть прочтёт сей опус всей дружине вслух, а потом прогнать с чемоданом через линейку по кругу… Не допущу!!!

На этом, видимо, способы моей «казни» себя исчерпали, ибо «инквизитор» удовлетворённо опустилась на стул.

– С письмом что делать? Отдать? – робко спросила Мариванна, показав на меня.

– Да! О письме! – Вторая часть судилища обещала быть более насыщенной. – Нет! Письмо мы зачитаем сами. Во избежание, так сказать… Знаю я их!..

Дверь открылась, и в проёме показалась фигура старшего вожатого Эдика со всклокоченными ото сна волосами:

– Можно?

– Вот за что я люблю наше младшее руководство, что оно всегда появляется вовремя! – съязвила Зоя Васильевна.

И я невольно вспомнила тайно ходившую по лагерю расшифровку её имени: Змея Особой Ядовитости.

– А вы что скажете в своё оправдание, милейшая? – в подчеркнуто уничижительном тоне, наконец-то, дошла очередь и до меня.

– Вообще-то, чужие письма читать нехорошо! – Не знаю, откуда у меня и смелость-то взялась.

– Скажите пожалуйста! – и в театре уже пятерых актёров пошёл третий акт. – Вон! Эта пигалица ещё меня учить смеет!.. Значит, сообщить обо всём на предприятия, где работают её родители!.. Все свободны до линейки!.. Эдик, иди буди лагерь!..

Я стояла, понимая одно: что я даже не столько боюсь реакции родителей, сколько того, что никогда больше не подержу в руках листок со знакомым почерком. Но ни одной слезинки не упало у меня из глаз. Я была уверена, что подобные ситуации взрослые куда эффективнее решают совсем по-другому. Как моя тётя, например: вежливой беседой – на равных, без театральщины и оскорблений.

… – Не расстраивайся, – как могла, утешала меня Маринка, возвращаясь с разноса. И, слегка пожимая мою руку, добавила: – А ты молодец! Отбрила змеюку нашу, что надо! – и она искренне рассмеялась.

– Я всё равно в лагере в последний раз. А письмо жалко. Хоть мне за него и не стыдно. По письму можно многое понять о человеке. Но, видимо, не таким, как она! – Я кивнула на здание администрации.

– Не переживай, я что-нибудь придумаю…

Марина пошла будить отряд.

…Кто же всё-таки утащил письмо из-под подушки? Лариса? Или кто-то ещё?..

⠀

Вернувшись в палатку, я за пару минут уложила чемодан. Вещизмом я не страдала. Самая ценная из них – мамина, ставшая теперь уже моей, гипюровая кофта на мне. Остальное: сарафан, купальник, шерстяная олимпийка, трико с вытянутыми коленями, которое я вообще тихо ненавидела, пара футболок, кое-какое бельишко и полукеды с вложенными в них носками – вот весь мой скарб.

Я знала, что за мной зайдёт Мариванна, и всё-таки резкий её голос меня испугал:

– Тушнова! Бери чемодан, пошли!

Мариванна завела меня в центр площадки, где шла линейка и уже блистала вышколенным тоном директор.

И тут случилось непредвиденное. На словах «… сейчас мы прочтём вам, ребята, какие письма получают наши пионерки…» Зоя Васильевна протянула руку назад. Наверное, тому, кто должен был в неё вложить письмо. Но сзади неё все стояли, вытянувшись по струнке. По рядам старших отрядов прокатился гул. Информация в лагере разносилась быстрее молнии.

– Где? – обратилась директор к Эдику.

– У меня нет, – сдвинул плечами тот.

– Ладно, с этим я позже разберусь.

⠀

И… что-то всё-таки пошло не так. Вместо того чтобы, как обещалось, заставить меня пройти кругом позора, директор вдруг изменила решение и отчеканила, как приговор:

– За беспрецедентный в истории пионерлагеря поступок пионерка 11-го отряда Ольга Тушнова отстраняется от всех развлечений до конца смены!… Линейка окончена!.. Всем на завтрак!

На минуту повисла тишина, потом раздался дружный выдох. Я так даже сразу и не поняла, что остаюсь. И только Марина, улыбнувшись, незаметно для всех мне подмигнула…

…На самом же деле случилось вот что.

На стадионе мы были не одни. Трибуны, сколоченные из досок, снизу имели пустоты. В них часто прятались мальчишки на перекур. Конечно, этого делать было нельзя, тем более в пионерлагере. Но запретный плод – он же, как известно, слаще.

Нас с Лариской просто оттуда кто-то подслушал. И, желая выслужиться, донёс директору, которая, немедля, вызвала Марину и Мариванну, но они лишь сдвигали плечами: знать ничего не знаем, ведать – не ведаем. И тогда директор в срочном порядке приказала обыскать мои вещи. Марина была против этого произвола и чуть не заработала выговор.

Но Зоя Васильевна не терпящим возражения тоном сказала:

– В таком случае вы, Марина Александровна, лично ответственны за то, чтобы через час письмо было здесь на столе. И меня не волнует, каким образом вы это сделаете!

⠀

Вернувшись, Марина разбудила и увела с собой Ларису. О чём они говорили, я так и не узнала. Ясно было одно: ни та, ни другая письма не брали.

Его взяла воспитатель, вернувшись в палатку во время полдника. К счастью, она не нашла конверт, лежавший в книге, оставив так у меня хоть что-то от Серёжки…

Уже тогда я не понимала поступков взрослых. Я и сегодня не всегда их понимаю. Но тогда было особенно больно. Пусть нас подслушали, пусть сдали со всеми потрохами. Всегда есть выход, если его искать. Скажем, как поступила Марина.

⠀

…Итак, меня, по сути, посадили под домашний арест. Хорошо, хоть туалеты, как в армии, драить не заставили!

После завтрака ребята ушли на поляну, а меня назначили дежурной.

Вымыв пол и вытерев пыль, я присела на кровать, достала остатки своего внезапно ставшего горьким счастья и… тут-то слёзы меня и догнали. Упав на кровать, я заревела белугой. Ну почему взрослые такие жестокие? Почему?..

Вздрогнув от лёгкого прикосновения, я оглянулась и увидела Маринку. В руках она держала… моё письмо.

– Ну что, арестант? Первый раз не довелось? Так сейчас двойной повод сплясать! Танцуй!

Сказать, что я очумела – ничего не сказать. Я вскочила с кровати, схватила Марину в охапку и закружила её по палатке. Слёзы текли по щекам, а я улыбалась и проглатывала их, как дурочка.

– Но как? Как вам удалось, Марина Александровна?

– Это всё Эдик. Он хоть и выглядит недотёпой, но очень быстро въехал в ситуацию и с риском для себя сказал Зое, что взятое им письмо где-то второпях обронил. А когда буря утихла, сам отдал его мне и сказал передать тебе на словах, чтобы прятала получше.

И вообще, чтобы знала: все старшие отряды на твоей стороне. Сказали, что будут писать петицию на имя директора.

– Что такое петиция? – поинтересовалась я.

– Что-то вроде ультиматума. Сказали, если тебя не реабилитируют, они тоже ни в чём принимать участия не будут. Так-то вот, влюблённая наша! – Марина, щёлкнув по кончику носа, по-сестрински меня обняла…

…Вечером, лёжа в кровати, я услышала, что Лариса тихонько всхлипывает. Мне почему-то стало её ещё жальче, и я спросила, что случилось. Она попросила у меня прощения, объяснив, что вся её вина была только в том, что она ушла со мной в тихий час, но письма моего, честное слово, не брала. И очень переживает, что я считаю её предательницей.