Читать книгу Story-тексты. Книга о том, как буквы складываются в слова, а слова – в истории - Жанна Кушнир - Страница 5

Поздним летним вечером, на Приозерском шоссе, недалеко от поселка Васкелово, в одном месте встретились трое: машина, узбек и дура на велосипеде. Дура – это я.

Вроде и горочка была небольшая, и дорога пустынная, и узбеки в зоне видимости. Шумный тесной толпой, примерно метрах в двадцати, они шли впереди меня, с горки, по неправильной стороне.

Я оглянулась – машина далеко – успею и закрутила педалями по дорожному склону. Но именно в тот момент, когда я догнала узбеков, машина догнала меня. Вот здесь мне бы притормозить и пропустить. Я же, наоборот, сильнее закрутила колесами. Машина, ругаясь, пошла на обгон. На мгновение я оказалась ровно посередине и, запаниковав, резко вывернула руль вправо и врезалась в мягкого узбека.

От удара я отлетела на середину дороги, а сила инерции еще несколько метров протащила меня вниз по асфальту. Машина, не чувствуя за собой никакой вины, поехала дальше, зато ушибленный гастарбайтер перепугался страшно. Он размахивал руками, подпрыгивал на месте и кричал: «Я не виноват! Я не виноват!»

От стыда и неловкости перед узбеками я резко вскочила на ноги и попыталась сесть на велосипед. На третьей попытке я поняла, что со мной не все в порядке. Несколько секунд молча прислушивалась и присматривалась к себе, пытаясь определить физический ущерб, нанесенный моему телу и чужому велосипеду. Поверьте, велосипед выглядел намного лучше.

Вся левая сторона у меня была содрана, словно наждачка прошлась, рука не подавала признаков жизни, а с подбородка густым ручейком стекала кровь. Перед глазами плыло, вернее, перед одним глазом. Второй совсем залип от крови и грязи. А в голове один и тот же шум: «я не виноват, я не виноват».

– Твою же мать, да не виноват ты! Вода есть?

Вода есть. Нужно пройти немного вглубь садоводства.

Я шла за своими провожатыми с тяжелыми ногами и бредовыми мыслями: «Как больно. Как глупо. На шортах дыра, на велике восьмерка. А куда мы идем? Сейчас эти перепуганные нелегалы закопают меня как главную улику. Вместе с велосипедом».

Наконец дошли. Пока я смывала асфальтную крошку с лица, узбеки подсуетились с машинкой, и через полчаса я была дома.

А в нашей семье не принято волновать маму по пустяках, поэтому свое разбитое тело я потащила в соседний дом, на пятых этаж, к подружке – медику.

Татьяна быстро и профессионально оказала мне первую медицинскую и категорическим тоном отправила в травмпункт, потому что рука по-прежнему не двигалась, а висок пугал рваными клочьями.

Около двух ночи мы с ней приехали в приемное отделение Токсовской больницы. Я с интересом смотрела по сторонам, дожидаясь своей очереди.

Подъезжали неотложки, хлопали двери, врачи разбирали своих пациентов, а я сидела грязная, ободранная и забытая. И ждала. Дважды врач пытался подойти ко мне, но всякий раз его перехватывали каталки с теми, кто ждать не может. Я безропотно молчала, потому что понимала, что вон той тетеньке, которую больше часа собирали в операционной, а потом вывезли всю перебинтованную, ей намного хуже, чем мне. Или молдаванину-шабашнику. Ему на спину упала плита. А он, занимаясь самолечением, не рассчитал дозу «обезболивающего». И поэтому привезли его скрюченного и пьяного в хлам.

Недалеко от меня веселилась троица друзей с мотоциклетными шлемами. Им тоже не повезло сегодня на ночной дороге. Особенно одному из них с загипсованной ногой по самые… В общем, полностью.

А друзья развлекались, разрисовывая гипс маркерами.

Наконец, спустя два часа, я услышала свою фамилию. В процедурной, удобно устроившись на кушетке, я тоже приготовилась к гипсованию. Но меня всего лишь обмазали какой-то пахучей черной дрянью, а руку, после несложных упражнений «сожмите-разожмите», зафиксировали повязкой из марли. Разочарованная я уже сползала с кушетки, когда ко мне подошла медсестра с огромными кривыми иглами и стала деловито сшивать лоскуты кожи на моем лице. Так неторопливо, с удовольствием, как будто крестиком вышивает. Из процедурки я вышла как красный командир – рука перевязана, а из виска торчат нитки.

Несколько дней я собирала по поселку удивленные взгляды, вопросы, возгласы, сочувствующие ахи и охи. Я бравировала своими синяками и ссадинами, гордилась ими, словно я ребенка из огня спасла, а не в узбека врезалась. И всякий раз вновь и вновь пересказанная история приобретала новые оттенки и явно героический подтекст.

Как-то в МЕГЕ, в обеденной зоне, я увидела совсем молодого парня, который со свежими синяками и забинтованной рукой призывно улыбался мне через пару столиков:

– Привет! Я с роликов навернулся. А ты?

– А я с велосипеда.

– Круто. А где катаешься, на Крестовском?

Я невольно распрямила плечи и вздернула подбородок. В тот момент я почувствовала свою причастность к миру экстремалов.

Примерно через неделю после этой нелепой аварии мы с подругой, собрав всех наших детей, поехали в Карелию, в гости. Поехали на электричках, по-студенчески, без вещей и билетов. Электрички шли переполненные, и чтобы не пугать окружающих своим видом, я прикрылась большими солнцезащитными очками. Но как только в вагон заходили контролеры, я собирала вокруг себя наших детей, снимала очки с бледно-фиолетовых припухших глаз со свежими швами и, баюкая травмированную руку, слабым голосом спрашивала:

– Извините, а сколько билет стоит?

В ответ я получала не только сочувствующий взгляд, но и наименьшую стоимость.

В Сортавалах мы провели несколько дней. И там я тоже успела рассказать, бессовестно привирая, свою абсолютно «героическую» историю. О том, как я, жертвую собой, прикрыла узбека от пьяного водителя.

Когда настало время снимать швы, у подруги моей подруги, тоже медика, дома даже канцелярских ножниц не оказалось. Поэтому столь тонкую операцию она проводила с помощью огромных портновских ножниц, продезинфицированных в карельском бальзаме. Этим же бальзамчиком мы потом отмечали успешно проведенную операцию.

А тем временем синяки бледнели, швы белели, к руке вернулись все ее функции, и образ красного командира окончательно ушел в тень. На память об этом событии у меня остался шрам около глаза.

Сейчас, у окна в большой комнате, стоит мой красавец-велосипед. Стильный, черный, изящный, навороченный. Гибрид шоссейника с горным. И всякий раз, когда я собираюсь покататься, мой муж напоминает мне историю о том, как одна великовозрастная дура на велосипеде попала в аварию.